Текст книги "Откровения знаменитостей"

Адвокат мушкетеров

Юрий Ряшенцев: «Милосердие – враг справедливости»

Его зонги и песни стали украшением спектаклей, например «История лошади», и фильмов «Три мушкетера», «Гардемарины, вперед!». Свое душевное настроение он отдает стихам. Имели успех его книги лирических стихотворений – он лауреат нескольких премий, в том числе самой дорогой ему, премии Булата Окуджавы. Ее год назад вручил ему президент. В Петербурге будет поставлена опера «Екатерина Великая» Давида Тухманова, либретто Ряшенцев написал вместе с Галиной Полиди. К тому же он автор либретто опер «Преступление и наказание» Эдуарда Артемьева и «Жизель» Александра Журбина.

– Ты сам себе можешь объяснить, Юра, за что получил из рук президента премию Окуджавы?

– Ты будешь смеяться, но я не знаю, за что. Да и не было объяснено, за какие заслуги мне ее дали. Выдвигалась на премию книжка лирических стихотворений «Прощание с империей». Писать лирические стихи и работать для театра или кино – это две разные профессии. Подозреваю, что дали мне эту премию за мои зонги.

– Эта премия дается поэтам. Среди ее лауреатов – Юлий Ким и Белла Ахмадулина. Это серьезный класс. И ты вправе думать, что твой поэтический опыт оценен по достоинству.

– Я очень рад этой премии. Имя Булата для меня святое. Очень люблю его. Не могу сказать, что был его другом. Но всегда, когда мы с ним где-то встречались, я замечал на его лице приветливую улыбку. Булатова улыбка для меня очень много значила… Однажды мы жили с ним в одном номере в Кутаиси. Как-то сидели за бутылкой вина, и я почувствовал в нем какое-то смущение. Но вот Булат заговорил: «Юра, мне одну вещь тебе надо сказать…» Я ожидал услышать что-то неприятное – видел, что он мнется. И наконец признался: «Ты знаешь, у меня твоей Оле девять стихотворений посвящено». Он имел в виду мою тогдашнюю жену Олю Батракову. И я спокойно ему сказал: «Булат, неужели ты думаешь, что найдется хоть одна женщина, которая не похвастается стихами Окуджавы, посвященными ей?» Он рассмеялся.

– Твоя Ольга об этом посвящении знала?

– Еще бы! Она очень гордится посвящением Булата.

– Этот лирический эпизод в жизни Ольги произошел еще до встречи с тобой?

– Значительно раньше. Но позже, когда наши с ней встречи и семейный союз состоялись, тут-то все и выплыло.

– Но ведь и ты ему что-то посвящал?

– Всего одно стихотворение: «Когда во всех концах державы, магнитной лентой шелестя, возникли песни Окуджавы, страна влюбилась в них. Хотя…» Вот это «хотя» относилось к разносным статьям о его стихах.

– А я помню дискуссию в «Литгазете» об Окуджаве. Итог подводил литературный критик, ныне профессор, Геннадий Красухин: Булат поет не просто песни. Каждая из них – законченная лирическая миниатюра.

– Могу признаться, я еще раньше в своей школе среди переростков проводил нечто подобное: поставил здоровенный магнитофон, собрал школьников, поставил ленты с Окуджавой. Пришли и преподаватели, сели по углам. Одни – из любопытства, другие – чтобы «настучать» начальству на Ряшенцева. Ребята слушали: до того их кумирами были исполнители блатных песен, – и, представь, разобрались, что Окуджава – это хорошо.

* * *

– Друг мой, наши с тобой биографии начинались в МГПИ имени Ленина, на Пироговке, в прекрасном старинном здании, где когда-то были Бестужевские женские курсы. Мы чувствовали себя там крылатыми птицами. Лишь иногда всевидящий ворон, директор Поликарпов, близкий друг Жданова, внезапно вырастал перед нами – и падала душа куда-то в бездну.

– Дмитрий Алексеевич Поликарпов был не просто другом Жданова, а еще и первым советчиком. Дмитрий Алексеевич очень не любил писателей и постоянно жаловался на них Сталину, а тот будто бы ему говорил: «Ну нет у меня для тебя, Поликарпов, других писателей».

– Мы же были свободолюбивы до чертиков. И Поликарпов про наши дискуссии, про горячие обсуждения новых книг все знал. А когда пришло время распределения, облеченный властью директор сослал весь наш курс подальше от столицы – кого на Сахалин, кого на Камчатку; меня направили в глушь, в Амурскую область, на станцию Завитая. А там меня не ждали, но домой не отпустили.

– У меня странные были с ним отношения. Звал он меня Черным рыцарем литфака. Я часто появлялся в черном тренировочном костюме, прибегал в нем из дома с опозданием. У раздевалки Поликарпов вырастал как из-под земли: «Ну, Ряшенцев, опять опоздал!» Я свой светлый взор устремлял к его глазам и врал: «Транспорт плохо ходит…» И тут наступал момент выволочки: «Да какой транспорт? Да ты же живешь в двух шагах отсюда…» После нашего острого капустника директор отчитывал меня в своем кабинете и впадал в благородный гнев, орал: «Во-он!» Это его «вон!» до сих пор слышу. Меня направили во Владивосток. Приехал, а там первенство края по волейболу. Меня, перворазрядника, заставили играть. После этого первенства, простуженный, осипший, пришел я к начальнице, а она мне: «Какой ты преподаватель – у тебя и голоса нет». Я с ходу: «Голос никуда не годится. Дайте мне открепительный талон». Она мне с ходу: «На!» Взял я эту бумагу и два месяца поболтался по красивому Владивостоку, попытался закрепиться в газете. Не вышло. Вернулся в Москву и нашел работу лишь в школе переростков, где чувствовал себя укротителем.

Когда я потом ушел работать в журнал «Юность», то долго не мог сообразить, что это за работа – сидеть без дела? Захочешь – выйдешь. Никакого напряжения. И обязательства в общем-то смутные по сравнению с тем, что у меня были в школе. Ведь какой-то кретин придумал собрать переростков в одну школу. Мы там с моим другом Максимом Кусургашевым придумали свои приемы усмирения – взяли спортом. Сыграли с их командой и по всем статьям обыграли.

– Вам они, наверное, стали подражать?

– Старались по бедности так же одеваться, как и мы.

– Я своих ребят увлекла стихами и театром. И сама увлеклась больше их.

– Поэт Юлий Ким тем же приемом брал своих учеников… Мы сейчас с ним видимся все чаще и чаще. Бросаемся друг к другу на помощь.

* * *

– Юра, ты стал знаменит после фильма «Три мушкетера». Люди пели песни Максима Дунаевского с твоими стихами. А потом они захватили улицу.

– Если песня нравится человеку и он запевает ее сам, он меньше всего интересуется, кто ее написал. Композитора он, может быть, потом узнает, авторов песен – не всегда. Я вообще несерьезно отношусь к этой своей песенной ипостаси.

– Ну что уж тут, поработал на славу, вот и расскажи: с чего все начиналось?

– Честно говоря, я люблю больше спектакль Московского театра юного зрителя.

Мюзикл «Три мушкетера» Максима Дунаевского, Марка Розовского и Юрия Ряшенцева был поставлен в 1974 году.

– Замечательный получился спектакль с уникальным д'Артаньяном. Его исполнял Володя Качан. Мы с Марком Розовским сочинили пьесу. Поставил ее Сандро Товстоногов, сын великого отца. Сандро, увы, недавно умер. Спектакль имел невиданный успех. Билеты спрашивали от метро «Маяковская». Но почему-то новый главный режиссер Жигульский снял этот спектакль из репертуара. Потом родилась идея сделать фильм для объединения «Экран». Пригласили кинорежиссера Юнгвальд-Хилькевича. Съемки шли на Одесской киностудии. Кинорежиссер взял всю нашу команду. Мы с Розовским написали сценарий – песни-то уже были готовы. Фильм был снят. В фильме мне очень нравились актеры. Чего стоит один Михаил Боярский! Но мне казалось, что фильм должен быть более тонким, более смешным, ироничным.

– У тебя слишком взрослое отношение к героям Дюма. Ты видишь их пороки недостатки насквозь.

– Если трезво смотреть, Атос пьет запойно, колотит верного слугу. Читатель не хочет замечать того, что Портос – типичный альфонс, использует госпожу Кокнар. Д'Артаньян пользуется любовью служанки, стремясь попасть в постель ее хозяйки Миледи.

– Ты явно поджигаешь меня, вызываешь на спор.

– Конечно, я все это утрирую. Но эти люди со всеми недостатками своего времени имеют общую святыню – дружбу. Здесь они безукоризненны. В фильме мне не хватало русского озорного представления о французах. Как могла бы сыграть Маргарита Терехова с ее редким ироничным взглядом и прекрасными эксцентричными возможностями! Но у режиссера был свой взгляд на графиню де ла Фер, и комически зловещая песенка Миледи, написанная мной, режиссеру только мешала. И они сами сочинили ей песню – на мой взгляд, ужасную. Я возражал против того, чтобы эта песня вошла в фильм под моим именем. Они же настаивали на своем варианте, и мне пришлось подать на них в суд. И суд обязал авторов фильма снять эту песню – остался от нее один куплет. Мы расстались плохо.

Несмотря на этот неизбежный конфликт с режиссером, автор стихов к фильму признается: «Работа с Маргаритой Тереховой и Алисой Фрейндлих, сыгравшей королеву, – большая честь и счастье». Вслед за «Мушкетерами» мы повторяем слова поэта Ряшенцева: «На волоске судьба твоя – враги полны отваги. Но, слава Богу, есть друзья, но, слава Богу есть друзья. И, слава Богу, у друзей есть шпаги».

– К тебе «мушкетеры» не изменили своего отношения после судебного процесса?

– Ребята так полюбили фильм, что говорили мне: «Напиши историю смерти мушкетеров».

– Когда ты видел в последний раз Боярского?

– Мы выиграли с ним в передаче Швыдкого «Песни века». Лучшей песней признали «Пора-пора-порадуемся на своем веку…» Я ее уже терпеть не могу! Она в зубах навязла.

– Я видела Боярского весной на вручении премии Солженицына режиссеру Владимиру Бортко и актеру Евгению Миронову за «Идиота». Он все так же великолепен в черном сюртуке и черной шляпе. Какое у него сдержанное достоинство! Как истинный талант, он держится очень просто.

– Кстати, он у меня поет еще одну очень популярную песню. Я за нее все время получаю деньги. Это стилизация французской песни из фильма «Гардемарины, вперед!» – «В мой старый сад, ланфрен-ланфра, лети, моя голубка…» Боярский мне говорил когда-то: «Я хочу быть уходящим д'Артаньяном. Но уходящим с последней любовью!» Он приходил ко мне домой. И вот по его просьбе мы с Галей Полиди написали сценарий о последних сражениях и гибели мушкетеров. Мы имели дело с продюсерами. Они выслушали и одобрили. А потом все ушло в песок.

– Костюмный фильм нынче стоит дорого.

– Задуман роскошный фильм. Боюсь, что «мушкетеры» настолько состарятся, что не смогут сыграть. Жаль.

– Будем надеяться, что их неотразимый имидж и талант воздействуют на дерзкого кинорежиссера и он отважится!

– Надеюсь только на молодых. В задуманном фильме есть замечательный эпизод. Лувр готовится праздновать присуждение д'Артаньяну маршальского жезла. В зале висят портреты маршалов. Одно место пусто. Завтра повесят портрет славного мушкетера. Мы в доме маршала д'Артаньяна. Художник пишет его портрет. Но это придворный художник – на полотне мы видим прежнего д'Артаньяна, с горящими дерзкими глазами. Вдруг камера выхватывает лицо старого маршала: он сидит усталый, веки набухли, где-то блуждает его сознание. Завтра он пойдет смотреть представление о себе – на сцене будут играть его подвиги. Он в ложе театра. И вдруг туда входит человек, что-то шепчет ему и передает письмо от старого де Тревиля: ему грозит гибель. Д'Артаньян встает и на глазах становится моложе. Он спускается вниз, где уже гремит баталия, где старый Портос сражается один за всех… Эти сцены будут началом картины. И вновь масса подвигов… И потом они погибают… Жалко, что не осуществился замысел.

* * *

– Ряшенцев, почему бы тебе не рассказать о своей любви. Ольга была не первой твоей женой?

– Не первой. Но это не увлекательная история. Я к Ольге очень хорошо отношусь. У нас с ней общий сын, мы всегда советовались, как его воспитывать. Теперь это взрослый парень, женатый.

– Автор лирических стихов, певец любви, был ли счастлив в любви сам?

– Да! Жаловаться не буду.

– Ты еще не старый мушкетер – в глазах еще бесы бродят.

– У меня есть все, что должно быть у человека моего возраста.

– Меня интересует твоя Галя.

– Нашему роману с Галей 14 лет. Счастье заключается в том, что мы с ней все делаем вместе: вместе играем в теннис, вместе работаем. Она закончила архитектурный институт, но в архитектуре себя не реализует. Она оказалась литературно одаренным человеком. Писатель Юрий Коваль, который дружил с ней, говаривал: «После меня лучше всех в стране пишет Полиди». Коваль, конечно же, шутил. Но и правда Галя Полиди очень хорошо придумывает. Просто здорово – не надо расставаться с любимой, чтобы пойти работать. У нас все это счастливо совпало. Мы можем ругаться по поводу того или иного драматургического решения.

Мы вместе с ней сделали мюзикл «Метро». Продюсер «Нотр-Дам де Пари» Катя фон Гечмен-Вальдек, в девичестве Урманчеева, в замужестве ставшая баронессой, увлекла нас идеей. Мы написали «Метро» для талантливых исполнителей, отобранных из трех тысяч соискателей. Это был первый опыт создания мюзикла на пустом месте. Все было очень хорошо организовано. Композитор – Януш Стоклосса, режиссер – Януш Юзефович. Они из Польши. Работа сделана азартно, с выдумкой и вкусом. Когда пришли посмотреть на нее Дима Певцов, Гоша Куценко, они увлеклись и стали работать вместе с нами. Во время спектакля Киркоров пришел за кулисы и сказал: «Я петь не буду, ребята, возьмите меня поиграть». И бесплатно ходил и играл. Получился настоящий мюзикл с русскими реалиями, с русскими проблемами и типажами. Я был на всех репетициях – от начала до конца.

– Вмешивался в действо?

– Это необходимо. Подходит режиссер и говорит: «Мне в этой мизансцене нужна какая-то подпевка. Там вращают девочку по кругу. Нужен текст в ритме рэпа, который бы оправдал это вращение». Я придумал: «Чужие бабки прокрутишь – прибыль будет твоя». Получился счастливый спектакль. Его очень любили; мы все горюем, что его нет.

– А возобновить «Метро» трудно?

– Если бы у нас был свой театр мюзикла…

* * *

– Не представляю, чтобы ты, Ряшенцев, жизнелюбивый и крепко натренированный, вдруг стоял без дела.

– Я закончил несколько крупных работ. Для нового фильма «Бегущая по волнам» режиссера Валерия Пендраковского я написал текст. Эта работа вдруг творчески свела меня с композитором, музыку которого я очень люблю, – с Тихоном Хренниковым. Он обычно берет две-три строки из текста и пишет свою вещь, и к ней потом делают подтекстовку. А здесь он сделал песню полностью на мои стихи.

– Слышала, ты теперь работаешь и над большой оперой.

– Двадцать пять лет мы писали с композитором Эдуардом Артемьевым оперу «Раскольников».

– Опасная работа – проникнуть в психическую аномалию героя Достоевского.

– Я должен был понять, что он хочет и какие мотивы заставили его совершить преступление. Это в двух строках не расскажешь. У меня позиция традиционна: для меня безбожие – это тупик. Выхода из него никто еще не нашел. И не надо искать! Музыку Артемьева могут назвать эклектичной, потому что там может быть и рок, и классическая ария, а в сценах с Порфирием Петровичем есть замечательные моменты в стиле гротеска.

– Надеюсь, тебя не покинула мысль о новом мюзикле?

– Мы закончили с Артемьевым «Рабу любви» для Михалкова.

– Все помнят этот замечательный, пластически виртуозный фильм с неподражаемой Еленой Соловей.

– Мы попытались на эту тему создать мюзикл. Музыка там замечательная. Только что сдали все Никите Михалкову. Но где найти такую актрису, да еще поющую? Не знаю, поет ли Женя Крюкова, но в стильных нарядах она очень выразительна.

– Ты можешь о себе сказать: «Я работаю в шоу-бизнесе»?

– Ну, наверное. Если рок-оперу считать шоу-бизнесом, то да. Но работа над лирическими стихами для меня главное.

– Помнишь свои стихи наизусть?

– (Читает.) «День был полон прелестной сонливости, / загорелась звезда над тропой. / Милосердие – враг справедливости. / Бог опять пощадил нас с тобой».

– Лаконично мудрствуешь. Скажи, какое событие дало тебе однажды острое ощущение счастья?

– В молодости мы попали в Крыму у Золотых Ворот в неожиданно налетевшую бурю. Шли вдоль берега по пояс в воде, скалы там обрывались карнизом. Поднялись волны, и нас начало бить об эту скалу. Было нас семеро. А плавали хорошо только я и мой друг. Мы все почти потеряли надежду выбраться. Какая смерть, когда солнце вокруг! И когда мы все-таки выползли в безопасное место, то сидящие на берегу водолазы с масками в руках просто ахнули. И вот тогда нас охватило ощущение полного счастья. Мы осознали, что смерть была рядом, но никто не струсил.

– Самая большая твоя удача?

– Встреча с Галей. Мы с ней были друзья театра Марка Розовского. Нас сблизила личная беда, и у нее и у меня.

– Чего ты больше всего опасаешься?

– Потери друзей.

– Легко прощаешь себе свои прегрешения?

– Нет, тяжело.

– Откуда в тебе такая упругая энергия и неугомонность?

– Это мама, видимо, передала мне свой генетический аппарат. Мы очень дружили с мамой. Я любил ее, и мне ее сейчас так не хватает.

Красивая линия жизни

Рустам Ибрагимбеков: «Любовь может явиться в очень опасном варианте»

Все давно любят фильмы по его сценариям: «Белое солнце пустыни» (вместе с В. Ежовым), «Храни меня, мой талисман», «Урга. Территория любви», «Утомленные солнцем» и «Сибирский цирюльник» (вместе с Н. Михалковым)… Четырежды лауреат Государственной премии, член киноакадемий – Европейской и Американской «Оскар», командор Ордена Искусств и литературы Франции, он по-настоящему счастливый человек.

Отбросьте скепсис – и к экрану! Фильм «Кочевник» поражает глубиной проникновения в национальный мир кочевников Казахстана XVIII века. Огромный простор земли словно создан Богом для несуетной жизни, для размышлений. И вдруг тишина взорвана бешеным стуком копыт налетевших вражеских полчищ. Визг стрел, человеческий ужас перед неизбежным. Все происходящее на экране производит впечатление естества. «Кочевник» захватывает! Не терпелось сказать об этом Рустаму. Через день он принял меня в своей студии «Ибрус».

– Как вы, Рустам, отважились на этот шаг? Что вас, чистокровного азербайджанца роднит с казахским народом?

– Азербайджанцы – одна из ветвей древних тюрков, кочевавших от Алтайских гор до европейской части Земли. К моему стыду, я не очень хорошо знал историю тюркских народов. И когда волей судьбы Назарбаев пригласил меня написать сценарий фильма о кочевниках-казахах, я не сразу на это решился. К тому же после длительного разговора было принято решение возложить на меня всю ответственность за фильм, «чтобы было с кого спросить». И президент Казахстана был так убедителен, что я согласился на это предложение.

– Некоторые считают, что в картине мало казахского быта.

– Да, об этом говорили некоторые историки. Можно было сделать и этнографически более подробный фильм, но при этом увеличивался риск, что он понравится только внутри страны. Нас же просили сделать фильм о Казахстане, интересный зрителям всего мира. Что мы и попытались сделать. Пригласили несколько американских актеров и известного чешского режиссера Ивана Пассера, уже 25 лет живущего в Америке и имеющего голливудский опыт. А поскольку он друг Милоша Формана, я уговорил того стать исполнительным продюсером нашего фильма. Художник-постановщик югослав Крека Клякович делал фильмы с Кустурицей и много снимал в Америке; операторы фильма снимали «Годзиллу» и «Патриота». Художники по костюмам одевали героев «Гарри Поттера». У нас заняты были 140 специалистов из 19 стран. Композитор, итальянец Карло Силиотто, использовал в своей оригинальной музыке казахский национальный мелос и был номинирован в Америке на «Золотой глобус». Конечно, на картине работало и много казахов. Приятно было видеть, что казахские актеры ни в чем не уступали американским звездам. Даже казахи с трудом отличают, кто американец, а кто нет. У Марка Дакаскоса и Джейсона Скотта Ли лица вполне скуластые, да и Джей Эрнандес вполне казах.

– Казахам фильм понравился?

– Сразу после выхода на экраны на него ходили, как когда-то на «Чапаева».

– В романе «Абай» классика Мухтара Ауэзова звучит ключевая мысль: «Честь выше смерти».

– Это понятие сидит в сознании казаха. И в нашем фильме мудрый наставник внушает воспитанникам мысль о человеческом предназначении: кто-то рожден властвовать, а другой – чтоб помочь ему исполнить веление судьбы, Божеского промысла. И это дело их чести.

– Что было самым трудным во время съемок?

– Труднее всего – соединить органично Восток и Запад в работе съемочной группы. Мы снимали в горах. Пару раз шофер-казах вечером напивался, а утром приезжал на съемки на два часа позже, и вода на съемочной площадке подавалась с опозданием. Американцы в таких случаях устраивали забастовку.

– А где все жили?

– По-разному. В гостиницах, квартирах. Но когда мы снимали по 14 часов в сутки на выезде, то отдохнуть можно было в палатках, в шатрах-юртах. И еще одна трудность – климатическая. Надвигалась зима, наступили холода… И тут пришло письмо из Американской гильдии режиссеров с тревогой о здоровье американцев. Мне пришлось взывать к сознанию наших американских коллег: «Смотрите, как переносят трудности казахи: им тоже холодно и трудно, и получают они намного меньше за тот же труд. Но никто не отказывается работать». Удалось убедить, пока не пришел запрет на работу из страховой компании.

– Иван Пассер доволен соединением снятой им половины фильма с материалом Сергея Бодрова?

– Очень! В силу объективных обстоятельств из-за годового перерыва в съемках мы должны были экономить деньги. И Пассер честно признался: «В этих обстоятельствах, когда мало денег, съемочная группа намного сокращена и количество съемочных дней убавлено на две недели, я не могу продолжать съемку». Мы пригласили Сергея Бодрова. Отсмотрев материал, он уловил его тональность, особенности изобразительного ряда, тонкости актерской игры и доснял фильм в срок и очень качественно.

– В итоге какое настроение возобладало в ваших иностранцах?

– Они с удовольствием прилетали на премьеру. Клянутся, что потрясены вошедшей в их жизнь экзотикой казахской земли. Их знают в Алматы, обнимают, целуют при встречах.

– Во что это все обошлось Назарбаеву?

– В 35 миллионов долларов. Однако пять миллионов из них мы сразу же отдали на модернизацию студии. Американцы считают, что в Америке такая картина обошлась бы тысяч в сто.

– Вы там такое настроили! Целый город, роскошные юрты, ханские покои… В главной роли девушки-воина снялась талантливая юная Аянат Есмагамбекова: в ней – нежная грация, детская непосредственность и отвага.

– Она была школьницей, когда мы ее взяли. До этого сыграла в одной картине казахского режиссера. Я ее увидел и пригласил в нашу работу. Но казахи были недовольны моим выбором и долго не соглашались.

– Она хрупкая, а им хотелось увидеть крепкое тело.

– Да. Им хотелось увидеть казахскую амазонку.

– Аянат хочет стать актрисой?

– К сожалению, девочка проявляет склонность к точным наукам. И избрала себе другую карьеру.

– Рустам, уже давно существует огромное любопытство к вашей семье, в которой выросли два брата и оба стали писателями.

– Родители не проявляли склонности к литературе и искусству. Но в доме существовал культ книги – к слову написанному относились с почтением. Сколько помню отца дома – он лежал на диване и что-то читал. Максуд начал писать очень рано, сочинял очень смешные спортивные рассказы, пробовал себя в фантастике. И все-таки закончил политехнический институт, а я – индустриальный. Максуд, поработав на стройке, поступил на Высшие сценарные курсы, в мастерскую Виктора Сергеевича Розова, знаменитого драматурга. А когда я забросил защиту кандидатской и тоже поступил на курсы, мастером моим оказался Сергей Аполлинарьевич Герасимов.

– Повезло же вам, братья Ибрагимбековы!

– Да, это правда. Мы часто говорили друг другу: «Какое везение – занимаемся любимым делом, а нам еще деньги за это платят!»

– Родители успели увидеть ваш с Максудом успех?

– Когда мы с ним решили поменять свои профессии, они отнеслись к этому неодобрительно. Но через несколько лет изменили свою точку зрения. Хотя и опасались за нас, считая, что мы пишем слишком остро. Они откровенно говорили, и мы слышали от них много критического о советской власти. Но при этом никогда не навязывали нам своих взглядов и мы прошли нормальный путь: были пионерами и комсомольцами вместе со своими друзьями и одноклассниками. Правда, в партию я не вступил. К счастью, не было необходимости – обстоятельства не принуждали.

– Рустам, когда отправились в Москву в аспирантуру, вы уже были женаты?

– Женился зимой 63-го. Увидел Шехрет на улице и, найдя общих знакомых, познакомился. Она мне очень понравилась. После двух лет близких отношений решили пожениться и уехали в аспирантуру в Москву. Я – в Академию наук, Шехрет – в МГУ.

– В Москве вы жили в общежитии?

– Кстати, в Баку у нас не было жилья, я вступил там в кооператив, но ждать надо было три-четыре года. Вот мы и решили провести их в Москве. Это был один из лучших периодов моей жизни. Я поселился в МГУ, в женской зоне общежития. Там тогда были странные нравы – мужьям было разрешено ночевать у своих жен два раза в неделю. Кто-то решил, что ночевать по средам и субботам для полноценной семейной жизни вполне достаточно. В связи с этим часто устраивались облавы на нарушителей порядка. Поскольку я через некоторое время начал вести семинар на биофаке, мне дали особый пропуск с правом прохода на женскую половину. Неженатым студентам и аспирантам проникнуть на женскую половину вообще было сложно. Но в конце мая – начале июня некоторых студенток почти одновременно отвезли в роддом. Несложный подсчет показывает: то, с чем так активно боролась университетская администрация, происходило в первые же ночи учебного года, в начале сентября. Причем большая часть родивших не были замужем.

– Соседки не мешали влюбленным?

– В аспирантском общежитии на Ленинских горах каждые две комнаты имели общий туалет и умывальник. Рядом с нашей комнатой жила аспирантка Надя с сиамским котом. Днем это красивое животное вело себя хорошо, но по ночам сильно возбуждалось при виде голого человеческого тела. В связи с этим я держал в нашей комнате веник и с его помощью отбивался от кота. Стоило пойти в туалет, он бросался на мои голые ноги. Вдруг однажды вечером мы услышали нечеловеческие крики из комнаты Нади. Оказывается, кот, которому она откуда-то принесла маленькую кошечку в надежде доставить ему удовольствие, настолько возбудился, что принялся рвать на части хозяйку. И тут я ему отомстил по полной – набросил на него одеяло и сел сверху. Истекающая кровью Надя, прикрывая сильно поцарапанные грудь и живот, обозвала меня садистом и потребовала, чтобы я слез с ее любимого кота. Я вынужден был подчиниться. Позвонили в «Скорую помощь». Первое, что сказал врач, войдя в комнату и оценив обстановку, это: «Что вы собираетесь делать с котом? Подарите его мне». Но Надя отказала ему и подарила бешеного зверя своему свекру. И лишь когда этот злодей исцарапал и свекра, семья решила с ним расстаться. И я понял, что самая сильная любовь на свете – это любовь к кошкам. Сам же я люблю собак.

– Давно заметила: у азербайджанцев очень крепкие семьи. Бакинцы – верные мужья. Может, у вас какие-то особые флюиды носятся в небесах и окропляют счастьем?

– (Смеется.) Не знаю, чем это объяснить. Но институт брака и семьи у нас очень сильный. Иронисты шутят: по вечерам не бывает света, поэтому рождается огромное количество детей. Удивительная вещь: мы же полукочевники. У кочевников особое мышление. Мужчина – добытчик, охотник. Он не должен торчать дома. Его раздолье – поле, скот, охота. Он должен возвращаться домой с едой. А появляющуюся энергию и страсть сливают в женское лоно. Говорят, что на Востоке женщина – раба. Это бред сивой кобылы. У нас в доме хозяйка – жена. Если мужчина лезет в домашние дела, ему она не позволит. Даже если всего две комнаты, то в одной живут, а другая – гостевая, куда никто не заходит. Там наготове постель с чистым бельем для гостя. Культ гостя у нас священен. И вот, крепко поужинав, глава семьи – в единственной постели со своей женой. И естественно, каждый год по ребенку.

В новых условиях современный секс смещается в виртуальную сферу. Практика очень ограниченна. И каждая девушка знает: если она хочет чего-то добиться, надо выйти замуж. Женатые братья невольно вытесняют ее из дома: «Заведешь свою семью, там и хозяйничай». Девочки почти не имеют возможности выбора. И в этих условиях любовь может явиться в очень опасном варианте.

– Рустам, вы терпели жилищные неудобства в самом начале пути. А вот великий Эйзенштейн вынужден был стать многолетним гостем у Штрауха, жившего в одной комнате. А когда артист женился, то автор «Броненосца» оказался в сложном положении. Только после ошеломляющей премьеры фильма «Броненосец “Потемкин”» домовый комитет Чистых прудов выделил великому кинорежиссеру комнату, переселив оттуда других граждан. А как вы решили свою жилищную проблему?

– Долгие годы я жил квартирантом в самых разных местах Москвы. Но в Баку со временем удалось построить кооператив с видом на море. А теперь живу на Патриарших прудах, из окна – отличный вид на пруды.

– Булгаковские персонажи не беспокоят ваши ночные сны?

– Нет, сплю я крепко. Но днем, проходя мимо кафе «Маргарита», вспоминаю историю с Берлиозом и стараюсь не попасть под машину, поскольку трамвай мимо Прудов не ходит. Жители нашего района в длительной борьбе с московскими властями отстояли Пруды, не дав водрузить над ними примус Бегемота. И все живущие вокруг с удовольствием прогуливаются здесь. В последнее время я все чаще и чаще делаю это вместе со своим соседом, замечательным поэтом Игорем Шкляревским.

– Как вы перенесли развал Советского Союза?

– Не знаю, чем это вызвано: вероятно, инерцией мышления, – но я продолжаю жить в Советском Союзе. Может быть, это связано с моей деятельностью в Конфедерации Союзов кинематографистов, задача которой поддерживать связи кинематографистов Евразии. Наверно, хорошо, что страны добились независимости, если, конечно, смогут достойно распорядиться. Но, честно говоря, я не сторонник полной независимости друг от друга – если мы дружим с кем-то, то мы уже зависимы. Если увлечены кем-то, то зависимость от этого человека даже доставляет удовольствие.

В Советском Союзе слишком тесны были объятия дружбы, чрезмерно прижимавшие нас друг к другу. В то время как природа придумала замечательную модель взаимоотношений, примером служит строение атома: в середине его – ядро, вокруг которого вращаются электроны. Если у электрона достаточно энергии, он отлетает от ядра подальше. Если мало – он к нему ближе. Территория Российской империи – это своеобразный регион мира, в котором произошло поразительное: Восток и Запад слились, образовав континент, жители которого органично сочетают в себе качества европейцев и азиатов. И обидно будет это утратить со временем.