Текст книги "Откровения знаменитостей"

– Возможно, в более разумные времена удастся соединить то, что глупо утрачено. Ваш сын Фуад Ибрагимбеков тоже пошел по вашему пути?

– Да, к моему удивлению. После окончания школы он не попал на факультет журналистики МГУ. А поскольку он нуждался в наблюдении врачей, я отвез его в Лос-Анджелес к друзьям. Там он поступил в колледж, усовершенствовал свой английский и через два года оказался студентом киношколы Университета Южной Калифорнии. Поступил на сценарное отделение, а закончил постановочный факультет. И сразу же вернулся в Москву. Фуад – отец двоих детей. У него сложился круг друзей, почти все дети кинематографистов. А сейчас с одним из друзей уже снимает фильм по их общему сценарию. Со мной сотрудничать не хочет, но я не теряю надежды. Моей дочке Фатиме – 32 года. Она вышла замуж за русского парня и уже мама трех сыновей. Ее дети – Ползиковы, а она сохранила отцовскую фамилию. Надеюсь кого-нибудь из внуков уговорить взять себе двойную фамилию: Ползиков-Ибрагимбеков. По-моему, красиво.

– Слышала, что вы начинаете работу над фильмом об Александре Невском. Чем объясняется любопытство к эпическому жанру у давнего приверженца психологической драмы?

– Между «Кочевником» и «Александром Невским», продюсером которого я являюсь по предложению одного из самых интересных российских продюсеров Игоря Каленова, я написал сценарий и выступил продюсером российско-азербайджанского фильма «Прощай, южный город». Эта картина – типичный образец камерной психологической драмы с очень скромным бюджетом. Работа над фильмом еще не закончена. Но уже сейчас фильм отобран в официальную программу Берлинского фестиваля «Панорама». Что касается «Александра Невского», то я очень благодарен питерской компании «Никола фильм», работавшей с Сокуровым, Кирой Муратовой, за предложение объединить свои усилия с моим московским «Ибрусом». Может быть, это тщеславие неуместно в моем возрасте, но я расценил это предложение как признание зрительского успеха «Кочевника».

Александр Невский, великий полководец, политик, заслуги которого признаны Церковью, с моей точки зрения, сделал в свое время правильный выбор: он заключил мирный договор с монголами, не посягавшими на веру россиян, и дал отпор Западу, навязывающему России католицизм.

– У вас богатая биография, и, уверена, вы напишете книгу о своей жизни. Какой девиз вы могли бы взять эпиграфом к своим воспоминаниям?

– Убежден: линия жизни каждого человека образует собой рисунок. И мне кажется важным, чтобы рисунок моей жизни был красивым. Иногда ловлю себя на том, что в той или иной ситуации думаю: а как это отразится на рисунке моей жизни, который останется в памяти у близких? И это помогает выбрать правильное решение из многих других, на первый взгляд более привлекательных.

Он предсказывает катастрофу

Михаил Веллер: «Мы стоим на плечах гигантов, но не все при этом карлики»

Он назвал свою книгу вызывающе: «Б. Вавилонская». Его герой обрушивает на сознание простосердечного читателя залп откровений. Одно из них особенно задело: «Ни один поступок, ни одна мысль сами по себе не могут быть греховны». Ну прямо Раскольников до убийства старушки! Захотелось поспорить с автором, поговорить «за жизнь», не забывая о любимом им философском коньке.

Знаю Веллера лет десять. Тогда, приехав в Москву, он заглянул в «МК». Теперь он окреп и развернулся, так и сыплет откровениями пророка: «Землетрясение происходит не от того, что мяукает кошка. Она просто улавливает возникающее колебание. Писатель – кошка, озвучивающая еще не слышный другим рокот грядущих перемен. А что скоро грянет черт-те что и мало никому не будет, в этом не сомневайтесь». Почему-то я, читатель, спокойно перенесла энергетический выброс автора – его апокалиптическое предчувствие слепящей и расплавляющей жары, которая превращает Москву в белый саркофаг, или наступление смертоносных морозов, или все сметающий потоп, а потом извержение. Автор сулит Москве и, вероятно, всей России судьбу Атлантиды.

Автор избрал гиперболу в роли козырного туза. Таковы законы жанра романа катастроф – его гиперболы способны вызвать шок, ужас.

– Что скрывает буква «Б» в названии романа? Циники могут предположить известное ругательство.

– Не надо ругаться, не надо искать везде жареную клубничку! Откройте любую карту: «Б.» означает «большая». А еще «Б.» как сокращение обозначает «бывшая», а еще это – ну прямая же цитата из Библии: «Блудница Вавилонская». Она же «Блудница на семи холмах». И о том же: «Горе тебе, Вавилон, город крепкий». Это говорили христиане о погрязшем в несправедливости и разврате Риме, обреченном на гибель.

– До меня доходило, что писатель Михаил Веллер настаивает на собственной законченной концепции мира.

– Ваш покорный слуга – единственный человек в русской традиции и в русской культуре, создавший свою законченную философскую систему. И мне уже надоело умирать от скромности, дожидаясь, пока идиоты меня похоронят и потом скажут: «Так и есть!» Никогда в России философов не было. Были люди, изрекавшие философские мысли. Была философская эстетика. Но в России никогда не было философа, который создал бы собственную, единственную, всеобъемлющую, непротиворечивую философскую концепцию мира.

– На ваш взгляд, кто на Западе создал собственную концепцию мира – Гегель, Шопенгауэр?

– Да! Философские системы были или на Западе, или на Востоке: Индия, Китай или Германия, Франция в новые времена. А в России их не было. Мы читаем рассуждения в русле христианства, пришедшего из Палестины и Рима.

– Нигилисты тоже были всегда. Шопенгауэр разносил в щепки Гегеля.

– Он не просто отрицал Гегеля – он смеялся над ним.

– Гегель не стал от этого хуже. Но знают все-таки Гегеля больше, чем Шопенгауэра. Правда, сейчас «Центрполиграф» выпустил хорошую книгу «Артур Шопенгауэр» Патрика Гардинера. Вы читали эту книгу?

– Я читаю самого философа и скажу, что Шопенгауэр не переносил сложности Гегеля, его витиеватости и запутанности. Шопенгауэр, по сравнению с прочими, гениально прост. И много десятилетий он терпел поношения и непризнания, в то время как Гегель купался в славе. Но и Шопенгауэр под конец жизни хлебнул своей славы и оказал колоссальное влияние на мировую мысль, в том числе и на Толстого.

– А что же русские философы, которых Ленин в 22-м году выдворил из России: Иван Ильин, Федор Степун, – ничего философского не создали?

– Уточним понятия. Это, безусловно, были образованные люди, оригинально мыслящие. Иногда они формулировали интересные, глубокие, интеллектуально богатые вещи. Но никто из них не создал концепции мироздания.

– И вот за нее взялся Михаил Веллер? Назовите ваши философски завершенные произведения.

– Это изложено в книгах «Все о жизни» и «Кассандра». Философия может считаться таковой, если она увязывает в неразрывное целое психологию человека и законы макрокосмоса.

– Ваш герой Кирилл, претендуя на единственность открытых им истин, выражает свои философские обобщения языком нервного эгоцентрика: «Никто не говорил, что человек выделился из прочих живых, когда овладел огнем». Да в начальных классах рассказывают о том же такими же словами! Я предпочитаю суждения Ивана Ильина: «Человек есть по существу своему живой, личный дух… Дух можно было бы описать как способность к бескорыстной любви и к самоотверженному служению». Он определяет дух как жилище совести. Михаил, у вас есть специальное образование, чтобы с правом судить о макрокосмосе?

– Прав был герой Воннегута, который сказал: «Все мы в этой жизни самоучки». Я кончил филологический факультет. Что касается моей системы, то ее, однако, гораздо лучше понимают физики, чем гуманитарии. Моя философия и публицистика изложены нормальным, человеческим языком.

– Вы с кем-то из работающих философов, хорошо знающих достижения мировых светил, обсуждали вашу систему воззрений?

– Ее нашел убедительной философ, академик Добреньков. Академик Раушенбах незадолго до смерти дал высокую оценку моей книге «Все о жизни». Я все это провозглашал с телевизионной трибуны в течение полугода по НТВ. Тиражи моих философских книг сейчас составляют тысяч двести. Издаются книги в Петербурге, а распространяются издательством «АСТ».

– Слушатель и читатель с вами не общаются. Возможно, им ваши философские высказывания до фонаря. Мне интересно другое: философ вашего уровня имеет какой-то особенный взгляд на семейные отношения?

– Нет, я абсолютный традиционалист.

– То есть как поется в озорной песенке: «Теперь жена, она от Бога мне дана, и с ней одной мне счастье и покой»?

– Считаю, нормальный человек должен жениться один раз и не заниматься ерундой. Попытка разломать и переиначить быт, веками проверенный, может быть оправдана только в период разлома и гибели цивилизации. Вероятно, наша цивилизация гибнет, но я не собираюсь разделять многие ее заблуждения. Моя жена Анна – для меня все.

– Хранительница вашего таллинского очага – прибалтка?

– Анна – продукт советского интернационализма: немножко эстонка, чуть-чуть гречанка и немножко русская. У меня дочь Валентина. Ей 17. По-моему, она от нас унаследовала все и собирается прихватить кое-что еще. У нее много всяких способностей.

– Как философ относится к быту?

– Что касается быта писателя, то ему ближе тот эпизод известного футболиста Диего Марадоны, когда он, встретив журналистов, из окна второго этажа стал стрелять им под ноги, чтобы они оставили в покое его частную жизнь.

– Обозреватель «МК» вовсе не папарацци, а ваша популярность еще не сравнилась с Марадоной. Любопытно, как писатель, приехавший из Таллина, устроился в Москве, не имея квартиры?

– Приезжал к друзьям на три дня и зависал на месяц, пока гонорары не позволили купить свое жилье. Половину времени я все-таки живу в Таллине. Пишу. Здесь я делаю все остальное. Внешне таллинская жизнь скучна. В Таллине, в своей семье, работаю, читаю книжки и смотрю телевизор. Хожу иногда на взморье. Если честно признаться, Таллин мне давно надоел. Рад бы с ним расстаться, но там очень спокойно работается.

– Философу проще пережить разлуку. А семье?

– Поскольку семья еще живая, значит, и она это легко может пережить. Конечно, вместе лучше. А как живут моряки? А вахтовики?

– Куда более одиноки схимники.

– Есть удовольствия и у пчелок с бабочками.

– Жену и дочь тоже иногда поучаете, приобщаете к своей философии?

– Я этого не делаю. Знаете, чтобы последовать учению философа и пророка, его должны распять. А после его смерти подумать и закричать: «Черт возьми! Какие мерзавцы распяли! Там что-то было…» Так создаются великие репутации.

– Вам, Веллер, не хватает только пострадать, чтоб вызвать поклонение.

– Я всегда не любил пострадателей и сострадателей. Мне всегда были ближе те, кто из любого положения улыбались и говорили: «Фигня, все нормально». Это по старому анекдоту: «И не дождетесь!» Философ на самом деле не должен учить людей, как надо жить. Для этого есть моралисты, наставники. Философ всего лишь объясняет, как устроен мир. А люди могут понимать или не понимать. Это их дело.

– Вы только что побывали в Таллине. Ваша жена обнаружила в вас какие-то новые московские привычки?

– Нет. Моя жена по профессии журналистка – кончала московский журфак. Все московские привычки ей вполне близки. В ней и во мне одна и та же московская бацилла. За последние 10 лет оказалось, что все наши друзья живут в Москве, и мы в Таллине чувствуем себя как на дальней даче.

– Успели научиться в Москве коммерческим правилам игры?

– Я учился этому в Петербурге. В Москву вернулся уже готовым: очень быстро увидел, что издатель норовит отстричь у тебя абсолютно все. Бывало, говорили: «Книжка вышла вчера». Но она не выходила никогда. Теперь такие фокусы со мной не проходят.

– Вас пытались приручить в Москве богатые дамы? Живет, дескать, вне семьи, популярен, хорош собой… Притягательный объект для супружества!

– Вы мне льстите. Я старый стоптанный козел. Никто не пытался меня приручить.

– А если бы попытались, приключение увлекло бы вас?

– Н-и-к-о-г-д-а! Орлы в неволе не размножаются.

– Из напитков вы выбираете чай. Неужели плодовитый и успешный писатель Веллер не находит в вине или в шампанском вдохновляющий смысл?

– Я нахожу в этом вкус, иногда замечательный вкус. Но вдохновение все-таки – в природе, в разговоре, в собственном состоянии. Все это действует лучше спиртных напитков. Хорошая русская водка не для того пьется, чтобы думать, а для того, чтобы обрести веселье, прийти в дружеское расположение в хорошей компании.

– Вы обрели в Москве хлебосольные компании?

– Кроме Москвы, их почти нигде нет.

– В ком из современных писателей вы видите талантливого продолжателя русской классической традиции?

– Отношения между писателями притягательны тем, что стирается разница между розарием и серпентарием. Лучше всего не выступать судьей своим коллегам. Не суди, да не судим будешь. Здесь я вдруг делаюсь маоистом – пусть цветут десять тысяч цветов.

– Три года назад вы возглавляли жюри премии «Дебют». Как там с талантами?

– Вы знаете, было удивительно много талантливых ребят. Десять – пятнадцать человек писали замечательно неплохо. Из многих могут получиться действительно хорошие писатели.

– Когда видите красивую женщину, что с вами происходит?

– Досадую, что в 30 лет выглядел лучше. Радует, что жизнь продолжается.

– У вашей жены хорошие ноги?

– По-моему, да. Две. Устойчивые. Отлично двигаются.

– При первой встрече вы обратили на это внимание?

– Нет. Она была в брюках.

– Вы по природе гурман?

– Когда-то доктор филологии, критик Владимир Гусев, обозвал меня протеистом. Я полез в словарь и узнал, что это от Протея, древнегреческого бога, который может принимать любое обличье. Это означает, что можно в нищете прокрасться на кухню, отсыпать немножко соседской муки, отлить чуть-чуть чужого масла, испечь лепешку и утащить в нору. И это будет вкусно. Но если, предположим, в Париже ночью выдается поехать на бульвар Капуцинов и съесть там луковый суп, то это тоже совершенно замечательно. Человек, который прошел настоящую бедность и все-таки не превратился в урода, должен уметь получать удовольствие от всего.

– Попадали в экстравагантные ситуации?

– Регулярно. В Нью-Йорке. Я давал интервью журналисту «Интересной газеты». Был такой эмигрантский горчичник на Брайтоне. Приехал туда вечером для встречи с главным редактором – он меня вызвонил. Увидев, что он собирается меня поить каким-то вонючим растворимым кофе, я зашел в соседнюю дверь, купил две бутылки вина: «Посидим по-человечески». После первой бутылки рассказывать стал он. Оказалось, мы земляки – я кончал школу в Белоруссии, а он минчанин. С особым шиком он сообщил, что кончил Литературный институт, работал в республиканской газете «Знамя юности». И, глядя ему в глаза, я сказал: «Это ты, сука, сто лет назад чуть не зарубил юный талант, когда я, семнадцатилетний десятиклассник, на дрожащих ногах принес тебе свои первые стихи в “Знамя юности”?» Сделал вид, что собираюсь треснуть его бутылкой. Он слегка испугался: от этих эмигрантов всего можно ожидать, – но через минуту мы с ним весело посмеялись. Должно было пройти сорок лет после того, как он объяснял мне, что литература – дело трудное, и мне надо поискать что-то попроще. Прошли годы – и он просит у меня интервью и пьет за мой счет.

* * *

– Вы написали мрачный роман-катастрофу «Б. Вавилонская». Это же почти садизм, и юмор там черный. Вас так настроила сегодняшняя Москва или сегодняшняя власть?

– Москву я люблю, и любовь заставляет предостеречь от грядущей катастрофы. Сейчас тревожные ожидания разлиты в воздухе. Россия проходит опасную, шаткую стадию. Вся наша цивилизация на краю гибели. Долг писателя – указать на пропасть, помешать свалиться в нее. Москва загазована. В Москве мало детей и много воров. Много денег и мало справедливости. Еще не поздно опомниться, найти в себе волю и принять меры. А не то пойдет такая реальность, что будет страшнее любого вымысла.

– Одна из частей книги – своего рода новое Евангелие. Вы тоже пришли к христианству?

– Думаю, что с точки зрения Церкви я закоренелый еретик. Полагаю, что Бог един и вездесущ и пребывает везде в мире и в душе каждого. И для общения с ним не нужны никакие посредники и никакие обряды. Любовь – в твоем сердце, добро – в твоих руках, и никто за тебя не выполнит твое предназначение в мире. За утверждение этой вечной истины и принимает крестную муку мой герой в сегодняшней Москве.

– Писатель в России всегда оставался человеколюбцем. Вы по взглядам государственник, или ваша душа верна гуманистическим идеалам?

– Русские либералы допустили основополагающую ошибку – они сопрягли в неразрывное целое свободу слова, совести, печати, частной собственности со свободой грабить, убивать, обирать людей, не платить зарплату, раскрадывать казну, присваивать созданные народом ценности и тэ дэ. То есть они утверждают: демократические свободы и бандитские свободы могут существовать только в одном флаконе. А вот такой салат народу не нужен!

Истина всегда проста. Место вора – в тюрьме, место убийцы – на виселице. Закон, идущий на пользу ворам и во вред труженикам, – преступный закон, его надо менять. Иначе в истории происходят социалистические революции и фашистские путчи.

Если либерал защищает олигарха в противовес нищему наемному работнику, он скорее наймит крупного капитала. Русский писатель не может рыдать по миллиардеру, когда голодают старики, трудом которых создано все, чем завладел этот миллиардер.

Но сегодня, когда государственники победили, когда власть консолидировалась, долг писателя оставаться в душе либералом и не забывать о горе и счастье отдельного человека, которого всегда давила российская государственная машина.

Голос Михаила Веллера обретает страсть, когда он говорит о том, что чрезмерные либералисты мостят дорогу фашизму. Опасность эта не придумана писателем – она реальна и чрезвычайно опасна. Кто услышит предостережение пророка?

20 апреля 2005 г.

Писатель с «маузером»

Дерзкий Веллер вновь создал бестселлер

Не пробуйте поколебать его позиции! Фантастическая информированность, мощный напор контраргументов, абсолютная перпендикулярность мнений создают писателю подъемную, взлетную силу. И его критик-антипод или дуэльный противник бывают отброшены, снесены, как щепки под крылом самолета, когда вовсю крутится пропеллер. И ныне Веллер выпустил бестселлер, эпатажный, ироничный, спорный, озорной, даже провокационный «Перпендикуляр».

А тут как-то вдруг грянул его юбилей: Михаилу Иосифовичу исполнилось 60. Писатель отмечен самой природой даром провидения, аналитическим умом философа. Его философский трактат «Все о жизни» имел фантастический тираж 250 тысяч экземпляров. Веллер переведен на английский, немецкий, французский, шведский, даже китайский… А в Голландии не только перевели рассказ «Колечко», но и сняли фильм и показали его на Амстердамском кинофестивале. На днях по дружбе Веллер посетил «МК».

– Веллер, друг мой старинный, твой «Перпендикуляр» имеет начальный тираж аж 40 тысяч. Чем угождаешь издательству?

– Да ни одно издательство не будет печатать весь большой тираж сразу, если знает, что он будет продаваться целый год. А мои 40 тысяч разошлись в три недели, за ними последовали еще 40 тысяч. Зачем же измеряться на уровне плинтуса? Все, кто по тиражам передо мной, – детективщики: или это дамский детектив, или иронический, или еще какой-то. Но когда сорокатысячным тиражом выходят мои лекции по литературе – в общем, это беспрецедентно.

– Твой «Перпендикуляр», конечно же, не написан пером – он наговорен тобой на электронную ленту. Угадываю это по вольностям устной речи молодежной тусовки от которой ты все-таки принял вирус. Ты беспощадно строг к великим классикам.

– У меня речь идет о том, что мы вместо истории имеем мифологию. Это относится и к русской литературе. Десятилетия эта мифология покрывается слоем лака. А нужно иногда многое опрокидывать, чтобы отряхнуть пыль, стереть этот лак, чтобы писатели были нормальными людьми, чтобы люди вместо ходульных фигур, заслюнявленных плохими учебниками, видели в писателях и поэтах нормальных людей.

– Надеюсь, большинство нормальных читателей воспринимают поэзию и прозу Лермонтова, чей характер вызывает в тебе раздраженную реакцию, не по учебникам, не по литературоведческим статьям, а по любви и личному интересу к поэту. Но я прекращаю свои наскоки на дорогого юбиляра. Читатель увлеченно читает твой «Перпендикуляр». Дадим людям прочесть кое-что и о твоей жизни. Идет?

– Попробуем.

– Миша, перед юбилеем ты рванул в оставленный тобой несколько лет назад Таллин. Что тебя туда привело?

– Ездил получать второй паспорт и ставить в него вторую визу, потому что де-юре я являюсь гражданином Эстонии, хотя в моем письменном столе уже много лет лежит мой родной советский паспорт, который я никак не соберусь обменять на нормальный российский. Со вступлением Эстонии в Европейский Союз и в Шенгенскую зону Россия приняла зеркальные, то бишь симметричные визовые меры: пребывание в России для иностранцев не более 90 суток… Я получил второй паспорт на следующие 90.

– Как тебя встретили таллинские друзья. Они ведь никуда не делись?

– Как родные. Мой друг подарил мне дорогой «маузер» выпуска 1920 года. Классический «К-96». Стосорокамиллиметровый ствол!

– А разрешение на оружие имеется?

– Все есть.

– Собираешься применять его против критиков?

– Ну, это провокационный вопрос. Если отвечу утвердительно, то попадаю под закон о борьбе с экстремизмом. А отрицательный ответ уменьшит интерес ко мне. У каждого ведь есть свое маленькое хобби. В Таллине у меня есть стволы, совершенно официально зарегистрированные. Вместе с клубом любителей стрелкового оружия я немножко играю с ними в эти игры.

– Свое драгоценное оружие держишь в Таллине?

– А что же, я их с собой повезу? В Таллине им полагается лежать в секретном месте.

– Когда на ТВ Веллер сражается на дуэльном пространстве, то напор его энергии так силен и непобедим, словно писатель подключен к источнику высокого напряжения.

– Такова магия цветного экрана. Если ты раз в месяц тратишь три или четыре часа вместе с дорогой туда и обратно на участие в телевизионной передаче, это видит гигантская аудитория и видит, что ты вовсе еще не вялый овощ. А вот если ты тратишь два года на написание книги, которая потом хорошо продается, никому не приходит в голову, что на работу над этой книгой нужно было потратить в тысячи раз больше энергии, чем на какое-то участие в паршивой передаче. Это все иллюзии.

– Да и теледуэли – это тоже отдаленные разряды твоей мощной энергетики. Не она ли наделяет тебя пронзительным предчувствием тяжелых катаклизмов? Даже расспрашивать тебя об этом боюсь.

– Лучше бы мне быть очень плохим предсказателем или же хорошим, но зато предсказывать только радостные грядущие события. Ситуация сейчас в мире неустойчивая. На медицинском языке это называется «клинический прогноз неблагоприятный». Поэтому я полагаю: каждому следует у себя в огороде вкопать мачту и поднять на ней флажный сигнал адмирала Нельсона: «Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг». А то мало не покажется.

– Ну а если от исторических метафор перейти поближе к нашим баранам…

– Мне думается, что в течение ближайшего года мы станем свидетелями интереснейших явлений – политического и экономического характера. Несмотря на нефтяные цены, наша экономическая перспектива продолжает ухудшаться. Наши расходы все растут, а доходы все более уходят в трубу. К сожалению, в ту трубу, куда улетает дым.

– Можно ли ждать нам сюрпризов от Медведева?

– Наш нынешний президент производит на меня впечатление вполне серьезного и внутренне глубокого человека, который не захочет быть зиц-директором Фуксом в конторе «Рога и копыта». Полагаю, что определенные изменения на политической доске мы еще увидим. Кроме того: когда Запад начинает все-таки какие-то переговоры насчет признания Абхазии и Осетии, это говорит о том, что начали разменивать судьбы маленьких государств в интересах больших – с обеих сторон. Мы подошли к очередному переделу мира.

Мы стоим на грани социальных недовольств, так как монопольный рост цен совершенно беспрецедентный. И всю жизнь лицемерно называть его инфляцией, видимо, не удастся. Рубль с каждым годом укрепляется и укрупняется относительно доллара, евро и всех валют. На рубль с каждым годом на Западе можно купить товара все больше, обменяв на любую валюту. А на любую валюту в России товаров все меньше. Это никакая не инфляция, а элементарный рост цен. Думаю, гражданам не удастся всю дорогу компостировать мозги. Вот если сложить все это воедино и прибавить возможное, пусть временное, падение цен на нефть, то, я думаю, интересного мы еще насмотримся.

– Ну а в личной судьбе Веллера, филолога с университетским образованием, поработавшего и учителем, и бетонщиком, и лесоповальщиком, в какое время наступил кризис и все перевернул?

– Это было в 78-м году в Ленинграде. В течение двух лет мне возвращали абсолютно все, что я написал, из всех редакций. И однажды, когда я гулял ночью в мелкий ноябрьский дождик по городу с бутылкой недорогого портвейна в кармане, ко мне пришло ощущение, что ничего страшного в смерти под забором нет. Какая, в сущности, разница, где умирать? Но если ты будешь делать свое дело потихоньку, минутка за минуткой, час за часом, то у тебя есть все шансы доползти до конца.

Лет в 37 я почувствовал на уровне чисто внутреннего состояния, что не вписываюсь в вираж – меня буквально выносит…

– Да, твой порог был тяжел. Но как поменял ты свои привычки?

– За пару лет до этого ночного дождя я все бросил и уехал гнать скот. Из внутренней Монголии на Бийский мясокомбинат. На Алтае.

– И сколько времени заняла эта метаморфоза?

– Полгода. Монголия – моя заграница. В 20 лет я занимался комсомольской работой на ленинградском филфаке. Там в основном учились «западники», им нужна была комсомольская работа для хороших анкет и заграничных командировок. А я был русист и еврей. Они откровенно смеялись: «А ты, Веллер, за каким хреном полез в комсомольскую работу? Для тебя все равно заграница – Монголия». И в результате они осели в своих Парижах, а я в 28 увидел Монголию, которая ничем не отличалась от Алтая, – просто посредине были две контрольно-следовые полосы.

– И какой же скот доверили вам перегонять?

– Овец и монгольских яков. Трудность была не физическая – мокро, холодно. Скот наша бригада принимала под полную материальную ответственность. Если у тебя что-то сбежит, пропадет, то за это будет выплачивать вся бригада. Если конкретно ты это допустил, то тебе выплачивать уже не придется…

– Тебя посадят?

– Какое там! Тебя стопчут ножками и сбросят в озеро. Километры там немерены, милицию никто в глаза не видел.

– Ну тебе повезло – уцелел.

– Работали мы нормально, да и скот монгольский дрессированный: монголы хорошие гурты выхаживают.

– Но погода непредсказуема.

– Да, была одна ночь, когда скот у меня сдувало с горы – стоянка была на высокогорной поляне, а руки у меня настолько замерзли, что пальцы не сходились. Если б я тогда мог бросить это все и в этот миг вернуться обратно, я бы это сделал, заплатив любую цену. Но возможности не было никакой. Это называется – куда ты денешься с подводной лодки?

И вот когда наконец дождь перестал и ветер стих, все тучи разнесло, и луна взошла, мне удалось согреть руки и закурить. А там, на востоке, уже и отбеливать стало. И ко мне пришло замечательное чувство: кажется, я не сбежал, кажется, я дошел до Бийска. Кажется, это было самое чудовищное состояние в моей жизни. Стоянка была на высоте 2700 метров, с озерцом. Видимо, тогда я понял, что теперь смогу сделать то, что мне сильно захочется.

– Ну, Веллер, раз ты справился с монгольскими яками, то без труда свалишь любого противника на словесном поединке.

– О нет! Есть чудесная шутка. Пастуха спрашивают, как он дожил до столь преклонных 120 лет. Он говорит, разумеется, про молодое баранье мясо, про вино, про размеренный образ жизни. «Но главное, – говорит он, – каждый день, как чуть что, я орал на своих овец не сдерживаясь, и ни разу они мне не ответили». Если скот не отвечает, это очень вдохновляет.

– Блестящая новелла у тебя сейчас получилась! Теперь, Михаил Иосифович, как относятся жена и дочь к твоему шестидесятилетию? Хотя, по-моему, ты все-таки не столь уж повзрослел.

– Дело в том, что мы взрослыми становимся для других. Для себя мы остаемся теми же самыми. Все чаще ловлю себя на том, что с возрастом вокруг становится все больше молодых и очень молодых людей, хотя ты сам вроде бы не изменился.

– Вот не встречались мы с тобой года полтора или два, и мне кажется, что ты даже помолодел.

– Однажды мне задали веселенький вопрос: «Как чувствует себя гений?» Подозреваю, под гением спрашивающий мыслил меня. И стал я раздумывать над такой постановкой: если хоть один человек, пусть неумный, меня таковым считает, то почему бы не попытаться вжиться в роль гения?

– Но и гении тоже думают о своем возрасте.

– Ты остаешься тем же самым, что был, и чувствуешь себя точно так же. Но с каждым годом вокруг все больше неучей и идиотов, которые не понимают элементарных вещей.

– Вот твой «Перпендикуляр» содержит именно эту мысль: «Какие же идиоты пишут книжки о великих людях?»

– Отчасти ты права. Такая мысль неизбежно должна присутствовать. Но я подчеркиваю: в книжке моей – мое личное мнение, и оно ничего не изменяет. Но я категорически на этом настаиваю.

– Миша, ты сегодня выглядишь спортивно: плечи широкие, грудь колесом. На тренажерах накачиваешься?

– Прекрати издеваться. Со мной ничего не произошло. Значит, в твоем воображении я был мельче и худее. Большое спасибо.

– Где ты будешь справлять свой юбилей?

– 29 мая в ЦДЛ.

– На всякие телешоу с твоим участием жена и дочь приходят?

– У каждого из нас своя работа. А к этим развлечениям они относятся так же, как и я, хотя, может быть, более серьезно. Для них главное: если папа ничего не делает, значит, идет мыслительный процесс. Эту восхитительную мысль мне удалось внушить моим домочадцам. Вот когда у меня раз в год бывает концерт в Петербурге, то на него едем мы с женой.

– Ты приглашаешь музыкантов выступить на юбилее?

– Упаси Господь! Выступать буду я. Ненавижу юбилейные вечера. Ненавижу капустники, самодеятельность. Я ненавижу поздравительные речи. На вечере в ЦДЛ, раз это мой день рождения, своих гостей я развлеку сам. И поставлю выпить-закусить.

20 мая 2008 г.