Текст книги "Черное Солнце. За что убивают Учителей"

Глава 13. Закатные сны

Эпоха Красного Солнца. Год 2.

Сезон начала осени

Приход прохладного ветра

Залив Черного Маяка

Был вечер – из таких, что нечасто случаются в смертных землях Материка.

Невыносимо жаркие вечера подошли к концу, приблизилась осень. Со дня на день норовили хлынуть холодные проливные дожди, а пока – золотистыми светлячками в высокой траве горели последние пьяные поцелуи лета.

Западное небо утопало в крови, восток же подернулся извечной тьмой, той самой, что всегда страшились люди. Приятно влажный, словно ландыш весенним утром, морской бриз наполнял воздух терпким запахом свободы, который принес откуда-то издалека на своих стремительных крыльях. Стояла тишина, да такая, что казалось – само время остановилось здесь. Даже ветер летел почти беззвучно, будто в благословенном Надмирье, обители небожителей, где царит безвременье, бессмертие и – нерушимая хрустальная тишина.

Только море шумело. Волны с силой ударяли о скалы, оставляя на щербатых камнях россыпи чистейшего горного снега, каким представляется издали соленая морская пена. Море шумело всегда: величественное, непокоренное, оно не умело молчать. Неутомимые воды шелестели и шептались, бестрепетно разрывая священную тишину, которую разлила над миром близкая ночь. И не было дела прекрасному творению демиургов до яростных схваток людских воинств, до исступленных битв, побед и поражений, до вероломных обманов и тайных заговоров, которые, казалось, канули в небытие – вместе с Лианором и тем злом, что от избытка силы и безнаказанности пробудилось когда-то в сердцах Совершенных и развратило их.

К берегу полого тянулась густая дубрава: роща из невысоких дубов спускалась к крошечной, молодым месяцем выгнутой отмели, к серебряному и золотому песку. Широкие листья чуть слышно шептали неведомые людям слова, в прохладной тени ветвей скрывались приготовляющиеся ко сну цветы и, черная в этот поздний час, колыхалась трава.

Печаль таилась здесь, в дикой, но уютной маленькой бухте, укрытой от посторонних глаз скалами и лесом. Светлая печаль по тому, что некогда дышало, а теперь ушло в небытие и осталось лишь сном, дивной, бередящей душу грезой.

Алым краем светило коснулось горизонта, уходя на недолгий покой, и никто на Материке не жалел, что оттуда, куда сейчас опускалось солнце, не придет до конца дней больше ни один корабль. Материк не принял Совершенных, и Священный остров вернулся в океан, из которого был исторгнут когда-то. Обитатели Надмирья перестали освящать своим присутствием бренные земли смертных и уничтожили большинство тех, кто мог творить чародейство, подобно богам.

«Время Лианора прошло».

Шепот ли волн наполнил побережье этими невысказанными мыслями или так думала пришедшая сюда бессмертная, никто не сказал бы наверняка. Вот уже несколько часов в одиночестве сидела она на огромном сером валуне, все еще хранящем дневное тепло, и пенные воды, как ни пытались, не могли добраться до босых ступней.

С первого взгляда сидящая могла показаться великолепной статуей: такая красота и грация недоступны живым женщинам. Изящные руки скрещены на коленях, тяжелые волосы шевелятся в порывах ветра, словно змеи, блестя серебряным шелком; яркие блики играют на прядях и на одеждах, окрашенных кармином заходящего солнца. На сияющем фарфоровой белизной лице читается гордая уверенность. Маленький упрямый подбородок, чувственный алый рот, глаза чуть-чуть холодноваты, но необыкновенно чисты, словно бы вымыты дождем. Так выглядят жрицы, готовящие кровавое жертвоприношение: сила чувствовалась в ней, сила дремлющая, но готовая в любую минуту пробудиться.

Узкая, почти заросшая тропинка вела из рощи на песчаную отмель, и по этой секретной тропинке, насвистывая простенький мотив, беззаботно шагал небожитель. В том, что это был именно небожитель, сомнений не возникло бы ни у кого: точеный лик обрамляли волосы характерного оттенка серебра, а в глазах стоял океан.

Заслышав шаги, бессмертная не сдвинулась с места, лишь негромко подала голос:

– Лестер, это ты? – Она чуть повела плечами, словно озябнув на сыром прибрежном ветру. – Прости, я снова потеряла счет времени… на этом чужом побережье я невозможно скучаю по нашему дому.

Одинокий путник застыл в изумлении. До этой минуты он был свято убежден, что, кроме него, на Материке не осталось более небожителей.

– Прошу прощения, что невольно ввел в заблуждение, но я не тот, кого вы ждете. – Придя в себя, он подошел ближе и приветливо поклонился. – Мое имя Алейрэ.

На сей раз собеседница среагировала куда активнее: обернувшись, она поджала губы и устремила на пришельца настороженный, пронзительный взгляд застигнутого врасплох зверька. Серебряные нитевидные зрачки сузились и почти пропали, явив священный цвет циан. В широко распахнутых глазах было больше зелени, чем синевы, что говорило о том, что перед ним небожитель достаточно высокого ранга. Точно так же, по неуловимому балансу цветов радужки, можно было определить его собственный ранг – ничем не примечательный ранг рядового обитателя Надмирья.

Незнакомка не ожидала вторжения. Здесь она чувствовала себя в безопасности: древний осколок скалы, который облюбовала бессмертная, удачно скрывали от случайного взгляда обильно цветущие ветви сирени. Это было красивое и чрезвычайно выносливое дерево, способное к долгому цветению – и в дни наиболее сильной жары, когда большинство других цветов увядают, и в прохладные, и в дождливые дни, вплоть до первых заморозков.

Внимательно смотря сквозь ароматную сиреневую дымку, Алейрэ с удивлением догадался, что незнакомка не была одной из тех, кто от начала времен в благости пребывал в Надмирье. Выходит, она родилась не так давно… она – плод запретной связи небожителя и человека!

Конечно, не всегда подобное было под запретом. Как известно, именно от таких связей в Предрассветную эпоху, в стародавние дни до сотворения Лианора, и появилась на свет раса Совершенных. Детей солнечной крови демиурги возлюбили настолько, что создали для них особую изолированную землю – сад посреди океана, где царила небесная благодать. Небожители освятили новорожденный остров и дали ему имя Лианор – «край вечной весны», а жители Материка прозвали Заморьем. Все на Лианоре было устроило точно так же, как и в самой небесной обители, а потомки небожителей могли жить бесконечно долго за счет духовной энергии цвета, проявившегося в смертной крови.

Это был великий дар людям. Целых четыре сотни лет, не омраченная ничем, длилась благодать эпохи Рассвета, за время которой цивилизация Лианора росла и крепла, жадно перенимая знания своих небесных покровителей.

Однако, как показали дальнейшие события, в человеческие сердца слишком легко проникает зло. В какой-то момент Совершенные постановили, что сами равны богам и имеют право вершить судьбы. Наступила эпоха Полудня, эпоха завоевания новых земель и покорения низших народов. Первые корабли под знаменами с буревестником приплыли на Материк, неся на хищных косых парусах войну и гордый девиз колыбели морского народа: «Солнце не заходит над Лианором».

Совершенные и в самом деле были могущественны, как боги, и с их легкой руки просвещенная тирания Священного острова быстро разрослась и вскоре покрыла собою практически весь Материк, за исключением труднодоступных земель Ангу.

Залив Черного Маяка, где они встретились сейчас, в прежние дни был печально знаменит. Именно здесь впервые высадились отправившиеся на разведку военные корабли Совершенных, отсюда брала начало насильственная экспансия Лианора. Притаившийся за стенами причудливо переплетающихся скал, залив Черного Маяка трудно было обнаружить как с суши, так и с моря. Если не знать совершенно точно, где он – так и вовсе практически невозможно, что делало этот небольшой, но глубокий залив удобным местом для тихой высадки.

С началом эпохи завоеваний, продлившейся три столетних периода, задолго до Затмения Первосолнца Лианора, небожители прекратили свободно жить среди людей и вступать с ними в любовные связи. Вот уже несколько поколений не появлялись их новые дети, истинные полубоги.

Последним небожителем, что до самого конца во плоти пребывал на Лианоре, был легендарный Инайрэ – Денница, светоносный владыка утренней зари. Тот самый глубоко испорченный демиург, что внес немалую лепту в падение Священного острова. Покорив сердца многих чародеев Лианора, Инайрэ обманом заставил их исказить свою суть – отступить от истинного цвета и обратиться ко тьме. С тех пор Денница стал тем, чье имя не следовало произносить вслух.

Но кое-кто из жрецов Совершенных остался верен высшим богам Надмирья. Противостояние между сторонниками старой религии и последователями Инайрэ достигло пика, и началась эпоха Затмения. В те дни на пустом месте вспыхивали беспорядки и раздоры; между великими династиями Лианора случились кровопролитные усобицы, закончившиеся изгнанием или убийством многих достойных. Война, которую Совершенные принесли когда-то на Материк, вернулась в их родной дом.

Другим народам, с которыми небожители не вступали в прямой контакт, мало что было известно об обитателях Надмирья. Меж тем среди них тоже существовала строгая иерархия. Инайрэ был не рядовым небожителем, но демиургом – древним божеством из ушедших эпох. Долгие годы он прятался среди Совершенных от взора других богов и был повержен вместе с падением Лианора. Однако Денница не оставил потомков, или, по крайней мере, информация о них доселе содержалась в строжайшем секрете…

Догорали уголья заката. Обернув к Алейрэ чеканный профиль, незнакомка упрямо молчала, пораженная не меньше, чем он сам. Воистину, то была странная встреча, которой никто из них не ожидал и тем более не искал нарочно. То была случайность, а случайность, как говорили, – второе имя судьбы.

Долгий-долгий неловкий миг длился и наконец был оборван:

– Моя госпожа, – раздался в сумерках спокойный мелодичный голос. Голос был почти совершенен, подобный голосу небожителя, но все же и его коснулась скверна Черного Лианора. – Ты здесь?

Алейрэ обернулся и перевел взгляд на вновь прибывшего. В лицо тому прыснули сине-зеленые светлячки, потревоженные торопливыми шагами. Глаза небожителя как в зеркале отразились в чужих глазах – похожих на его собственные, как если бы две океанических волны поднялись и схлестнулись во время шторма. Чудесные встречи на закате продолжились: перед ним был Первородный, один из немногих, кому посчастливилось покинуть Священный остров во времена Последних Дней Лианора – прежде, чем тот был затоплен и низвержен в бездну.

От демиургов не укрылось то, что некоторым из благословенного народа мореходов удалось спастись и за минувшие десятилетия основать на Материке новые поселения, тем самым избегнув наказания высших сил. Единое решение по этому щекотливому вопросу так и не было принято.

С одной стороны, демиурги не желали устраивать в мире новый террор: чтобы закончить начатое и завершить уничтожение морского народа, пришлось бы массово истреблять ни в чем не повинных жителей Материка, среди которых рассеялись остатки Совершенных и породили смешанное потомство. И без того затопление великого Лианора потрясло сознание смертных и на долгие годы наполнило души ужасом.

С другой стороны, ядовитое семя жестокости проросло в сердце каждого, кто был рожден на Священном острове в дни его падения и своими глазами видел, как Первосолнце Лианора затмилось, обернувшись своим антиподом – проклятым черным солнцем. Все они были испорчены, как дурные плоды, которые надлежало без жалости бросить в огонь. Так сорняки нужно вырывать с корнем, прежде чем они вновь размножатся и наберут силу. А в том, что они вновь наберут силу, Алейрэ не сомневался: он слишком хорошо изучил людей.

В холодных глазах Первородного мелькнуло чувство, похожее на беспокойство. Конечно, выходец из Лианора знал, что приговор, вынесенный его народу, не был пересмотрен, не имел срока давности и исключений даже для тех, кто никогда не склонялся к черной магии и не творил запрещенного чародейства.

Но знал Первородный и то, что после затопления Священного острова небожители отказались от нового вмешательства в дела смертных и удалились из мира, перестав воплощаться в видимой физической форме. В конце концов праведный гнев небес и вовсе утих, сменившись на милость: два года назад жрец сам во всеуслышание объявил о конце Смутного времени и начале новой прекрасной эпохи – эпохи Красного Солнца, эпохи Второго Рассвета.

Затмение солнца завершилось, а с ним сошли на нет и последние случаи черного мора. История Совершенных началась заново, теперь уже на Материке.

– Вечный. – Первородный чуть склонил голову и холодновато приветствовал небожителя принятым в среде смертных почтительным обращением. – Перед тобой Элирий Лестер Лар из рода владетелей Лазоревых гаваней.

Алейрэ мысленно вздохнул. Он ясно видел, что проклятие Лианора коснулось сердца этого человека. Хоть тот и не нарушал заветов небожителей и не обращался к оборотной силе солнца – меридианы Элирия Лестера Лара были абсолютно чисты, – но не из верности, а скорее из рассудительности и трезвой расчетливости. За изысканными жестами, за тонкой красотой лица и светлым циановым взглядом прятался порок, врожденный изъян, который почти незаметен и который Первородный обречен нести в себе.

Элирий Лестер Лар, знаменитый Красный Феникс Лианора, – один из последних осколков великого и падшего народа. Жрец был жесток, высокомерен и властолюбив не менее канувших в пучину черных чародеев Священного острова. Даже явление небожителя собственной персоной не смогло сбить спесь с этого подчеркнуто надменного человека. Воистину, гордыня выходцев из Лианора непомерна и неистребима.

Обладая способностью повелевать красным огнем, Элирий Лестер Лар оказался достаточно умен, чтобы до поры держать свой редкий дар в секрете. Умудрившись не привлечь к себе опасного внимания падшего бога, собиравшего вокруг себя самых одаренных Совершенных, он получил назначение на Материк, на войну, где и снискал грозное прозвание Красного Феникса. Все высшие жрецы, приближенные Инайрэ, погибли вместе со своим хозяином на Лианоре от рук карающих божеств Надмирья. После их гибели Элирий Лестер Лар обрел счастливую возможность проявить себя и возвыситься в новом мире, где почти не осталось превосходящих или равных жрецу по силе чародеев Лианора.

Кровь Первородного была достаточно сильна, чтобы прервать немилость и вернуть утерянное благословение небожителей, – то была лотосная кровь древних династий Лианора, прямых потомков первых полубогов. Именно стоящий сейчас пред ним Элирий Лестер Лар основал на востоке город Ром-Белиат и воздвиг в нем новый храм, в котором не было места ереси падшего бога, только старое поклонение верных.

Сам Алейрэ по природе своей не был кровожаден и отнюдь не горел желанием приводить в исполнение давний приговор. Он не относился к касте карающих божеств, что сотворили ужасную казнь Лианора. С давних времен сердце Алейрэ полнилось любовью к смертным, состраданием к их несчастьям и бедам и искренним намерением помочь. Именно поэтому небожитель остался в мире и незаметно жил среди людей, отводя им глаза и не раскрывая своей сущности. Такая простая и мирная жизнь была ему по душе.

– Если мы с моей спутницей ничем не можем помочь, – с приятной улыбкой, не имеющей ничего общего с искренней доброжелательностью, заметил Элирий Лестер Лар, – прошу Вечного дать позволение покинуть его. Час поздний, и начинает холодать.

В покачивающихся ветвях сирени отозвалась на певучую речь жреца птичка свиристель. Элирий Лестер Лар помог прекрасной незнакомке спуститься и одним движением набросил на нее свой плащ, укрыв материей с головы до ног. Только сейчас Алейрэ задумался, что, застигнутый врасплох неожиданной встречей, не обратил внимание на цвет одежд бессмертной. Закатные краски обильно заливали дорогую парчовую ткань, но, кажется, изначально она была вовсе не пурпурная, а скорее желто-рыжая.

То был самый редкий из назначенных запрещенных цветов, который на всем Материке имел право носить только один-единственный человек – обладатель высшей власти, Триумфатор Ром-Белиата, преемник великих Триумфаторов Лианора.

Выходит, перед ним сама Ишерхэ, «Лист полыни»?

И, как выяснилось, вовсе не человек, а последний истинный полубог Лианора.

Глава 14. Цветочный бутон поддерживают листья

Эпоха Черного Солнца. Год 359.

Сезон весеннего грома

Начинает цвести розовый персик.

День одиннадцатый от пробуждения

Бенну. Цитадель Волчье Логово

*киноварью*

Итак, волчонок не предпринял ни малейшей попытки к примирению и, во всей вероятности, вовсе не собирался улаживать возникшее недоразумение.

Надо заметить, что это довольно трудно – лишить общения того, кто сам, по доброй воле, не торопится предстать пред твои светлые очи. Еще неизвестно, кто в этом случае кого наказывает и кто оказался в затруднительном положении.

Кажется, его блистательная затея провалилась с треском.

Вчерашний день прошел в напряженной, почти звенящей тишине: никто не побеспокоил покой Красного Феникса, за исключением Шеаты: в установленное время она приносила еду и назначенные лекарства, но не решалась заговаривать с ним или смотреть в глаза. Вечером, ближе к закату, когда естественный свет окрасился теплыми полутонами, Шеата явилась вновь и мягким, но безапелляционным тоном объявила, что мессиру Лару пора переодеваться: наступил час оздоровительной прогулки, которая отныне внесена в ежедневный распорядок.

Элирий почувствовал себя заключенным, которого в обязательном порядке выводят на короткий променад: особенного выбора не предлагалось. Но, в конце концов, он сам изъявил желание подышать живительным свежим воздухом, а Элиар, выходит, благодушно пошел навстречу его собственной просьбе. И не придраться.

В сад они вышли в золотисто-алом сиянии угасающего дня. Внутренний двор оказался изолированным и частично крытым. Яркая молодая зелень густым облаком окутывала массивные ворота и высокие глухие ограждения, полностью скрывая их от любопытного взгляда, но ощущение клетки не покидало Совершенного. Он мог уже вполне сносно держаться на ногах и обходился практически без чужой помощи, но Шеата все равно держалась совсем близко, шагая за ним неотступно, как бесстрастный конвоир.

Едва покинув Красные покои, Элирий подметил, что чуть поблескивающий в последних лучах солнца охранный контур имеется и тут. Вероятно, прагматичный Второй ученик решил устанавливать его только на краткое время променада, не желая тратить силы на поддержание еще одного мощного барьера двадцать четыре часа в сутки. И именно поэтому выходить наружу разрешено только в строго установленное время и только в сопровождении Шеаты, которая следовала за своим утратившим доверие подопечным, как приклеенная. Что ж, все это вполне логично. Но логических объяснений было недостаточно, чтобы почувствовать себя хорошо.

Легко ли быть птицей и не иметь возможности расправить крылья?

Персиковое дерево цвело и парило над землей, будто пышное бело-розовое облако. Под гроздьями хрупких цветов ветви отяжелели и слегка прогибались к земле. Сойдя с прогулочной садовой дорожки, Красный Феникс остановился и в задумчивости прислонился к узловатому стволу спиной. Тонко благоухающие персиковые цветы колыхались на ветру, создавая пронзительную атмосферу, в которой ярко чувствовалась весна и красота бытия. В отличие от Лианора, на Материке существовали разные времена года, и постепенно Элирий привык к необыкновенному чуду смены четырех сезонов. Но все же нежная ранняя весна оставалась особенно мила его сердцу, остро напоминая о доме.

Если бы дерево могло рассказать о Лианоре, оно бы зацвело.

Как раз сейчас, равнодушная к его тревогам и волнениям, весна вступала в свои права. Из земли поднималась новая зелень, полная жизни и упоительной свежести. День ото дня погода становилась теплее, первые насекомые пробуждались от зимней спячки. Элирий поднял глаза, сквозь щедро цветущие ветви любуясь залитым всеми красками небосводом. Неподалеку в полумраке как драгоценное вино благоухали бледные соцветия абрикоса; из-под кроны его время от времени раздавались приятные слуху соловьиные трели, размеренные и невесомые, словно журчание арфы. Музыка сада дарила наслаждение, богатые ароматы весеннего вечера кружили голову… одним словом, благодать.

И вот солнце зашло. Ночное пение приобрело особенное очарование: одинокий голос соловья, известного певца любви, более не тонул в гомоне других пернатых. Птицы над его головой осторожно перепархивали с ветки на ветку. Однако… почему такой странный час выбрал Элиар для прогулки? Солнце опустилось за горизонт, а значит, сила его крови также неминуемо пойдет на спад.

В подтверждение неприятной догадки Совершенный почувствовал резкую усталость. Священная кровь небожителей зашумела в ушах, а земля принялась раскачиваться под ногами, как море, вместившее в себя целый мир – Лианор. Море… как хочется увидеть его снова. Услышать мерный шум прибоя, хотя бы в тяжелой морской раковине, в невинном дурачестве прижатой к уху…

Приятная прогулка по знакомому побережью до оконечности мыса приведет к старому заброшенному маяку. Там длинная тягучая волна стирает следы босых ног, размазывая по песку ажурную пену, а море так славно играет жемчужинами и сверкающими кусочками перламутра. Там алые цикламены – как стайка мотыльков на скале, только бы не спугнуть! Так все это невесомо, так хрупко, что хочется остановить мгновенье. Там ослепительный белый песок крепко просолен и перемешан с разбитыми штормом блестящими морскими раковинами. Там кто-то боится за него и зорко следит, чтобы он не порезал ноги… и это так по-детски наивно и глупо, но в то же время искренняя забота отзывается в сердце неуместной радостью и теплом… Все это спокойствие и благодать по-прежнему есть там – сохранено памятью в маленькой бухте, где, рассматривая сгущающуюся синюю мглу, Учитель и ученик безмятежно бросают камешки в набегающие волны. Откуда-то неподалеку чуть слышится шелест пресной воды, но за долгие годы он так и не сумел обнаружить прячущийся в лесу источник…

Цветущее персиковое дерево за спиной быстро растворялось в гаснущем закатном свете. Когда растаял последний луч, темнота упала, как бархатный занавес на клетку, в один миг отделив птицу от внешнего мира. Тяжелые крылья феникса были оплетены ловчей петлею – их не поднять. Да и небо забыло его слишком давно.

Из-за стремительного потепления последних дней разница между дневными и ночными температурами все еще была велика: в сутках словно бы уместились два разных времени года. С заходом солнца резко холодало, и все признаки зимы, едва отступив, немедленно проявились вновь.

Элирий ощутил, как его новое слабое тело начинает бить озноб. Едва не заскрипев зубами от гнева, он вынужден был повернуться и попросить проводить себя в опочивальню, где в изнеможении рухнул на кровать и провалился в сон, даже не дожидаясь, когда Шеата поможет переменить одежды.

Сегодня все повторилось в точности. День тянулся, однообразный и унылый, а вечером, когда из окон начал литься приглушенный лиловый свет, в комнату, где еще не стихло эхо недавней опасной ссоры, ожидаемо явилась Шеата. Чтобы вновь заставить его совершить принудительную прогулку и вновь практически лишиться чувств с заходом солнца.

– Ночью у вашей светлости снова открылся кашель, – предупредительно сообщила Шеата, поклонившись. – Я принесла вам шафранный чай и медовые груши: в холодный весенний сезон они помогают бороться с неприятной сухостью горла. Кроме того, сон ваш был неспокоен – как бы вновь не поднялся жар. Возможно, мессира потревожила гроза? Приближается равноденствие, и осадки становятся обильны.

Действительно, дождь практически не прекращался с тех самых пор, как его нахальный ученик вышел отсюда, только что не хлопнув на прощание дверью. Элирий придирчиво глянул на аккуратно почищенные, нарезанные аппетитными ровными ломтиками фрукты, разложенные на продолговатом блюде, и, наколов крохотный кусочек, лениво отправил в рот.

– Вовсе нет. Меня тревожат другие заботы.

Говоря откровенно, ночью дождь и в самом деле будто намеревался вломиться внутрь, яростно барабаня в стекла, да еще и практически беспрерывно грохотал гром. На приятный отдых это походило мало. В эти дождливые, сырые дни хотелось запасать сон и силы впрок.

Но пусть дождь всласть пошумит за окнами, главное, внутрь ему не пробраться. В заточении есть свои плюсы: пленника охраняют так, что внутрь не просочиться ни единой крохотной капле.

– После ритуала восстанавливать энергию следует постепенно, шаг за шагом, – осторожно продолжила Шеата, деликатно переходя к основной мысли, которую намеревалась выразить. – Прошу, избегайте переутомления и соблюдайте размеренный режим дня. Вашей светлости требуется спокойный сон и полное отсутствие нагрузок. Снаружи еще слишком мало тепла, а ночи длинны. Прогулки на свежем воздухе, определенно, начались слишком рано и не идут мессиру на пользу, как и предупреждал, тревожась исключительно о вашем драгоценном здоровье, его высокопреосвященство Великий Иерофант.

– Отчего же? – нарочито удивился Красный Феникс, продолжая неторопливо лакомиться знаменитыми золотыми грушами Бенну. Восхитительно сочные сахарные ломтики таяли на языке. – Напротив, к вечеру поднимается такой замечательный промозглый ветер, что в следующий раз я непременно желаю запустить воздушного змея.

Для запуска змеев, само собой, было еще рановато. Но Шеата только украдкой вздохнула и почтительно склонила голову, принимая новое распоряжение, сделанное в пику волчонку.

– Как прикажете, – спокойно отозвалась она. – Завтра же я подготовлю для этой забавы все необходимое. А сейчас, если ваша светлость не отказывается от прогулки, приглашаю пройти в сад и полюбоваться закатным цветением персика.

Персик – известный символ бессмертия, а потому в поэтичных легендах Совершенных цветок был крепко связан с фениксом, возрождающимся после гибели. В прежние времена Элирий любил наблюдать, как медленно раскрываются созревшие цветы персикового дерева, но кто бы мог подумать, что ему и в самом деле доведется возродиться после смерти, подобно легендарному фениксу?

Шеата склонилась, чтобы переодеть его домашние туфли, и острый глаз Элирия тут же выхватил мелькнувшие под высоким стоячим воротником змеящиеся метки. Узнаваемые черные следы, стыдливо спрятавшиеся под одеждой.

– За что твой господин наказал тебя?

Жрица смешалась и инстинктивно подняла руку к горлу, не давая ему смотреть.

– Не стоит внимания вашей светлости… – тихо ответила она. – Я была наказана из-за моих собственных оплошностей. Прошу, не беспокойтесь об этом… и, если вас не затруднит, не говорите господину, что я расстроила мессира и потревожила его покой недостойными жалобами.

– Вот как. – Элирий нахмурился, с тяжелым сердцем размышляя над увиденным. Темные дуги бровей сошлись над переносицей, добавив юному лицу строгости.

Он все еще слишком мало помнил прошлое, но происходящее отчего-то казалось странным, нетипичным для Второго ученика. Прежде тот, кажется, был справедлив и чист сердцем. Да, вспыльчив, порою резок и склонен к быстрым решениям, но не жесток. Должно быть, его Элиар сильно изменился за минувшие годы: это уже не тот простодушный кочевник, которого он знал когда-то. Даже в знакомом гортанном голосе вдруг проявились непривычные нотки, особенно при последних, сказанных перед самым уходом, ультимативных фразах.

Элирий молча поджал губы. Кто научил волчонка этой жестокости? Этой выверенной, насквозь расчетливой стратегии умело противостоять наставнику?

– Великий Иерофант пребывает в крайне дурном расположении духа после размолвки с вашей светлостью, – помолчав, решилась признаться Шеата, видимо, придя к выводу, что терять ей теперь нечего. – Он места себе не находит.

И по малейшим поводам срывает злость на всех без разбору, мысленно продолжил Элирий. Что ж, еще вчера, на этой подчеркнуто унизительной прогулке стало ясно, что манипуляция его не удалась – Элиар слишком упрям, чтобы уступить. Он будет стоять на своем до конца. И гнев его день ото дня будет только расти – и становиться угрозой им всем. Совершенно очевидно, что эмоциональное самочувствие храма Затмившегося Солнца, а то и всего Бенну, зависит от Великого Иерофанта и его настроений.

– Если бы только мессир Лар был великодушен и смягчил свое сердце… – осторожно начала Шеата и тут же осеклась, решив, что взяла на себя слишком много.

Горделивые слова ученика не шли у Элирия из головы. Мир изменился до неузнаваемости. Должность Триумфатора, оставшаяся в наследство от Лианора, ликвидирована, и Элиар явно ставит этот возмутительный факт себе в заслугу… но что же стало с бессмертной Ишерхэ?

С одной стороны, мысль о том, что грозной владычицы, которой он обязан служить, больше нет, приносила подспудное облегчение. С другой стороны, свободы при таком раскладе как не было, так и нет. Ишерхэ, по крайней мере, не допустила бы, чтобы бывшего верховного жреца держали взаперти, как преступника. Она уж точно защитила бы Элирия от дикого произвола ученика, нарушившего все правила старшинства и строгой храмовой иерархии. Да и существование в этом мире силы, способной отнять Пионовый престол у дочери темного бога, вызывала резонные вопросы и большие опасения. Но размышлять над ними слишком уж дотошно пока не было смысла: он вспомнил слишком мало о прошлом и, увы, у него есть гораздо более насущные проблемы в настоящем.

Элиар не трогает его – пока. Что это – странная блажь победителя? Он что-то вроде игрушки, военного трофея, с которым можно забавляться, творить что заблагорассудится? По какой-то причине волчонок изображает домашнюю собачку, но все же по природе своей это хищный зверь. Как бы то ни было, очевидно, что из-за их ссоры страдает все ближнее окружение Элиара. И, что вполне закономерно, начинает понемногу ненавидеть причину дрянного настроения своего господина.

Его светлость мессир Элирий Лестер Лар прозорливо не желал усугублять и без того напряженную ситуацию. Попытка воздействия на Шеату и последующая ссора обострила и без того шаткие отношения Учителя и ученика. Если так пойдет и дальше, общение продолжит ухудшаться – или и вовсе прервется – и в конце концов образовавшуюся пропасть будет не преодолеть. Нужно срочно менять план действий. Конечно, пленнику вряд ли покажутся правдивыми речи тюремщика, но других вариантов, кроме как играть по правилам сильнейшего, не оставалось. Если тебе не по силам выбить зубы дракону, стоит ли понапрасну злить его?