Текст книги "Слово чести"

– Я знаю. Вы начинаете вновь проигрывать ситуацию. Каждый командир время от времени проигрывает в уме свои сражения, как бы давно это ни было.

– Это было очень давно.

Карен тряхнула непокорными завитками.

– Вот почему нам необходимо добыть как можно больше показаний. Например, если отыщут сестру Терезу и ее свидетельство прольет свет на побочные обстоятельства... – Она запнулась. – Вы бы хотели, чтобы ее нашли?

Ее зубастые вопросы терзали душу. Он чувствовал, что исчерпал себя в этой беседе, устал от лживых восклицаний, от патриотического пафоса.

Она удивленно заметила:

– Странно, что никого не осталось в живых.

– Я же вам говорил, что мы спасли некоторых людей, но не ожидайте международных вызовов из Вьетнама.

– Да. Это трудно. Прошло столько лет, да и расстояние немалое. – Она поинтересовалась: – Вы говорите, что можете вспомнить сестру Терезу? Что же вы помните о ней?

– Я помню, что она была сильно напугана. Билась в истерике. Кто-то ее вытащил из окна. Это все, что я помню, но я еще подумаю об этом.

– Отлично. Вы знаете, я считаю, что если следствию дадут ход, мы могли бы связаться с вьетнамскими эмигрантами через представляющие их организации. Это могло бы нас вывести на уцелевших участников тех событий. Как вы думаете, станет с нами сотрудничать нынешнее вьетнамское правительство? У них же есть возможность докопаться до истины.

Тайсон почувствовал, как ловко она привлекает его к сотрудничеству, призывая в помощники. Как он знал, это являлось другим методом допроса. Тайсон шел проторенной дорогой собственного опыта.

– Если они и пошли бы на это, то я не думаю, что тот человек, которого они представят в роли свидетеля, заслужил бы доверие у присяжных американского трибунала. А вы как считаете?

– Полагаю, что нет. Это было бы глупо.

Тайсона утомила эта игра. Оба предположения Карен были неумными. Она намеревалась таким образом расшевелить его, заставить встрепенуться. Он чувствовал это и, в свою очередь, подыгрывал ей, выступая апостолом труда и терпения. Карен не знала пока, что, кроме сестры Терезы, никто не выжил, и Тайсону было на руку ее неведение.

Майор налила кофе в их чашки. Сделав глоток, она сказала с необычайной сердечностью:

– По-моему, наша беседа оказалась очень полезной. Я не раз подчеркивала, что пытаюсь дознаться до правды ради вас и интересов правосудия. Полагаю, что вы и сами хотели бы прояснить это дело. Теперь, наверное, можно вернуться к своим служебным обязанностям.

– Майор, я никогда не захочу снова вернуться к военной рутине. Я хотел бы сложить с себя обязанности и уйти в отставку. Сколько времени продлится этот кошмар?

– О-о... еще несколько недель. Мне нужно связаться с Пикаром, потом выяснить имена тех, кто дал ему эту информацию. Если встанет необходимость, мы привлечем и других людей из вашего взвода, которых мы установим в порядке рабочей гипотезы.

– Кто они?

– Я уже сказала, что вышлю вам или вашему адвокату список, как только мы решим, нужны ли нам их показания. Я искренне надеюсь, что Пикар немного приврал.

Тайсон не смог сдержать улыбку.

Она обеспокоенно спросила:

– Как вы думаете, хорошо прошла наша беседа? Правильно и справедливо ли я ее провела?

– Абсолютно справедливо. – Он подумал немного, потом добавил: – Вы замечательная женщина. Почему бы вам не подыскать себе работу на гражданке?

Она улыбнулась.

– Я скоро ухожу в отставку.

– Разве военная служба не дело вашей жизни?

– Нет. Я только отрабатываю за обучение.

– Понимаю... Вы не возражаете, если я спрошу вас... вы не замужем?

– Это к делу не относится... но нет. Я не замужем. А почему вас это интересует?

– Просто любопытно. – Он понял, что она не собирается уходить, пока не узнает причину его любопытства, а он хотел побыстрее закончить разговор, пока не наговорил глупостей. Он встал. – Через полчаса я иду играть в теннис.

Она поднялась, расправив плечи.

– Да, конечно. – Собрав свои вещи, майор последовала за Тайсоном в холл. – Мне нужно на Манхэттен. Я знаю, отсюда идет поезд.

– Да. – Он взглянул на часы. – Следующий отправляется через двадцать минут. До станции вы можете пройтись пешком. Это близко.

– Я бы хотела сначала освежиться.

– А, да. Это вверх по лестнице налево.

Она поднималась по широкой, длинной лестнице, Бен смотрел ей вслед. Он попытался представить, откуда она родом – в речи угадывался среднезападный акцент. Она говорила хорошо и вела себя достойно. За четыре года срочной службы дослужилась до майора. Она, должно быть, знает свое дело. Его разбирало любопытство, по какой такой причине военная прокуратура послала ее в эту дверь. Какая логика Макиавелли скрывалась за этим? Военная логика алогична. В данном случае, допустил он, они придерживались какого-то определенного метода...

Карен спустилась вниз и подошла к входной двери.

– В течение ближайших дней я буду занята, но мне бы хотелось еще раз с вами побеседовать. Как вы на это смотрите?

– Я подумаю об этом.

– Тогда, если вы решитесь, давайте заранее определим день на следующей неделе. Почему бы вам не приехать в Вашингтон?

Тайсон знал, что ему не могут приказать говорить о случившемся, но могут приказать приехать в Вашингтон, в Форт-Бенинг, Джорджию, на Аляску, в Ном или туда, куда им заблагорассудится. Он мог использовать свое право хранить молчание в любом конце континента. Но, пожалуй, он скорее развернет свою деятельность в Нью-Йорке или Вашингтоне, чем в Номе. Выбрав суррогат рая, он объявил ей об этом:

– Давайте встретимся в Вашингтоне.

– Вот и хорошо. Я позвоню вам, чтобы договориться о деталях нашей встречи. – Она подала ему свою визитную карточку. – Если что-то вспомните, звоните мне. Может быть, вам потребуется помощь, не стесняйтесь.

– Так я привык говорить подозреваемым. Это банально, майор.

– Я знаю, но тем не менее мне многие звонят.

Он взял с комода ее жакет и помог одеться, потом открыл дверь. На улице накрапывал дождик. Бен снял с вешалки зонт, они вместе пошли по улице. Карен сказала по дороге:

– Спасибо вам за участливость. Думаю, что близка к пониманию этого случая.

– Тогда вы чертовски проницательны. – Он задумался на мгновение, потом спросил: – Если мне действительно предъявят обвинение... какие ограничения сейчас в современной армии?

– Безусловно, об этом вы не можете не думать... Я абсолютно уверена... говорю вам конфиденциально, как офицер и, принимая в расчет все стороны этого дела, вы будете почти свободны... думаю, казарменное положение вам не грозит. Единственное, в чем вас могут ограничить...

– Выезд из страны.

– Правильно.

– А как насчет передвижений по Штатам?

– Нет таких ограничений, насколько я знаю. Вы находитесь в административном отпуске, пока не явитесь в Форт-Гамильтон. У вас есть планы покинуть страну?

– Нет. И вы можете сообщить им об этом.

– Кому?

– Тем, кто беспокоится, кто интересуется или кто надеется. Полагаю, вы сльшали это изречение.

Она кивнула.

– Послушайте, если вы невиновны, я искренне верю, что армия, страна и все прочее, включая средства массовой информации, восстановят ваше первоначальное правовое положение. Эта страна знает, как сказать: «Прости».

– А кто извинится перед моей женой?

Она посмотрела ему в глаза.

– Никто. Моральный ущерб нанесен, и никто не возместит его. Мы живем в стране, которая помешалась на... на...

– На факе. – Он улыбнулся. – Пожалуй, вы слишком искренни, чтобы быть гражданским юристом. И все же было очень любезно с вашей стороны приехать сюда. Думаю, все могло обернуться иначе, но домашняя обстановка лучше.

– Я тоже так думаю.

Дымчатая гряда туч тянулась по небу. Слышался дальний гул грома. Мелкий дождь с усердием кропил крыши домов, мостовую и тротуары.

– Хочу предложить вам зонтик, хотя, мне помнится, военные никогда не носили зонтов.

– Глупая традиция... или это правило? Гораздо глупее ходить мокрым. Я возьму зонт, если он вам не понадобится на теннисе.

Они улыбнулись друг другу, и он передал ей зонт.

– На следующей неделе я его верну.

Он посмотрел на часы.

– Вам лучше поторопиться. Прямо в конце этого квартала – станция. Не смею отдать воинскую честь – соседи смотрят.

Он пожал ее протянутую руку.

– До свидания. – Она повернулась и пошла вдоль улицы.

Тайсона отвлек дождь. Он падал бесшумно и мягко, скатываясь влажными горошинкам с листьев пирамидальных тополей, росших вдоль улицы. Такой дождик навевал мысли о Вьетнаме: теплый, похожий на пар дождь, тяжелые тучи, крадущиеся беглой тенью по небу, монотонный звук журчащих ручейков, змейками бегущих по илистой почве. Запах пропитанной влагой земли, который бил ему в нос, вернул его снова в джунгли.

Вьетнам,вдруг подумал он, здесь, в этом городке.Он ощущал его, глядя на изумрудный ковер растительности, слышал его сквозь дремотный дождь и видел в насыщенном паром воздухе.

Глава 18

Бенджамин Тайсон шел не спеша вдоль широких лужаек Конститьюшн-Гарденс. Ложились сумерки. Неподвижный сырой воздух затруднял дыхание, и он чувствовал, как пот просачивается через рубашку и поплиновые брюки, которые еще плотнее прилипли к телу.

Несмотря на поздний час, по парку прогуливались люди, летали бумажные змеи, пестрели яркие одежды отдыхающих на расстеленных одеялах, кто-то, сидя на лавочке, слушал радио. Чуть дальше, слева находился мемориал Линкольна в дорическом стиле, а слева – длинный Зеркальный пруд, тянущийся прямо на восток, к массивному обелиску – памятнику Вашингтону. Заходящее солнце играло со светом и тенью, ложась резкими штрихами на парк, пруд и окружавшие парк здания. В северной части парка располагалась армада величественных архитектурных шедевров, знакомых Тайсону по фотографиям. Он не очень хорошо знал Вашингтон, но любой, оказавшись даже проездом в этом городе, понимал, что лицезреет столицу – сердце могучей державы, новый Рим.

Когда-то на этом месте стояли глохлые болота, а теперь же возвышались здания из белого мрамора и известняка. Архитекторы следовали правилу не проектировать дома выше Белого дома, а критики сокрушались, сетуя на столь непредставительные постройки. Однако всегда были легко узнаваемы два президентских памятника, которые соорудили в противоположных концах города, потому что здесь всегда было многолюдно.

Чем ближе Тайсон подходил к этомумемориалу, тем явственнее все затихало вокруг, словно эта зона находилась под чьей-то невидимой защитой. Здесь никто не запускал бумажных змеев и не включал на полную громкость приемники.

Атмосфера вокруг черного обелиска не казалась траурной, здесь царили тишина, торжественность, смирение.

Хотя он не раз бывал в Вашингтоне, сюда заглядывать не приходилось. Но средства массовой информации сделали свое дело, заочное знакомство бесспорно состоялось. Подойдя ближе, он понял, что никакая фотография не может передать грандиозность монумента, никакие документальные фильмы не воспроизведут давящей на психику тишины. В отличие от других святынь, здесь ощущалась сопричастность с героическими поступками тех, чьи имена были выбиты на мраморе.

Тайсон остановился в десяти футах от сверкающей глянцем гранитной стены. На возвышении стояли шестеро в камуфляже. Они казались неотъемлемой частью гранитной глыбы – солдаты, замершие навсегда на черном камне, готовые вот-вот сорваться в пропасть. Сначала Тайсону показалось, что солдаты были молоды, поскольку камуфляжная форма ассоциировалась с молодостью. Но при тщательном рассмотрении он понял, что возраст солдат приближался к среднему, к его возрасту.

Тайсон шагнул вплотную к стене. На других солдатах клочьями висела форма, изможденный человек сидел в инвалидной коляске. Даровитая рука скульптора высекла и хорошо одетых людей без явных признаков ранений, чей облик никаким образом не вязался с ветеранами. Вглядевшись в их лица, Тайсон невольно от шатнулся: он уже видел эту страшную болезнь двадцать лет назад – куриная слепота. Он вдруг почувствовал себя одним из них, одним из старых друзей, встретившихся в туманной дали прошлого. Тайсон мог поклясться, что они были забрызганы азиатской грязью и просолены потом джунглей. Внезапный страх заставил неровно биться сердце, ему показалось, что он видит знакомое лицо. Он хотел скрыться, убежать прочь, пока распростертые руки черных стен не схватили его. Затаив дыхание, Бен повернулся: перед ним возникли бронзовые статуи трех солдат, тоже убранные в камуфляж джунглей. Все они словно пребывали в заторможенном состоянии, но их странно безжизненный взгляд не выдавал больных куриной слепотой. Скульптор, казалось, подсознательно пытался изобразить три привидения – три тени ушедших из жизни.

Тайсон перевел взгляд на высокую черную панель, в глазах замелькали аккуратно высеченные имена: Джеймс Б. Александер, Роберт Дж. Бетц, Джек В. Клейн, Дэвид Дж. В. Уилдер, Лоуренс В. Гордон.Он обратил внимание, что рядом с именем не указывались ни звание, ни род войск, ни место рождения, ни возраст; просто фамилии и имена каждого воина, в хронологическом порядке с 1959 по 1975 год. Он подумал, что, верно, так и должно было быть. Матери, отцы, жены, дети, сестры и братья, приходившие сюда, знали все о своих родных.

Тайсон видел букеты цветов, засунутые между каменными плитами, положенные у подножия памятника, фотографии, поставленные у стены. Он не удивился изобилию роз, ярких как рубины, лилий, вызывавших чувство нежности своей жемчужной белизной: лето – благодатное время, оделявшее всех своими щедротами.

– Вам помочь найти фамилию?

Тайсон невольно посмотрел налево. Рядом с ним стояла молоденькая девушка лет шестнадцати в джинсах и футболке. Карие глаза, золотистый загар, далеко не красавица, скорее, простушка. В руках она держала блокнот и карандаш. Тайсон не понял ее вопроса.

– Я могу найти нужное вам имя.

– Ох... о'кей... Браудер. Рой Браудер.

Девушка проговорила бархатным голоском:

– Фамилия довольно распространенная. Может быть, вам известна дата смерти?

– Умер 2 февраля 1968 года.

– Хорошо. Я сейчас вернусь. – Она поспешила в конец мемориала, и Тайсон увидел, как она приблизилась к женщине, одетой в зеленую форму службы национальных парков. У нее хранилась толстая регистрационная книга со всеми именами. Девчушка, догадался Тайсон, оказывала добровольную помощь, служа связной между посетителями и загруженными работой служителями парка.

Тайсон снова посмотрел на полированный гранит, его взгляд застыл на темной зеркальной поверхности камня. Гранит отражал живых, думал Тайсон, а живые отражали мертвых. Если возводя монумент, люди преследовали эту цель, тогда его поставили не зря.

Привлекательная женщина на несколько лет моложе Тайсона ступила на узкий газон стриженой травы между стеной и дорожкой. Она дотронулась пальцем до какой-то фамилии, и Тайсон взглянул на ее отражение. Он увидел ее губы, вытянутые словно для поцелуя, потом оглянулся, озаренный мечтательной улыбкой. Она подмигнула и исчезла. Бен наблюдал, как она удалялась быстрой, легкой походкой, на дорожке к ней присоединился мужчина. Тайсон подумал, что ее спутник явно чувствовал какую-то неловкость.

– Сэр?

Тайсон заметил рядом с собой невесть откуда выпорхнувшую девушку.

– Плита 36Е. Линия 95. Это вот здесь, – показала она.

– Спасибо большое.

Девушка вручила Тайсону зелено-черную брошюру.

– Это поможет вам отыскать других, если вы знаете приблизительно дату смерти. – Она добавила, потупив глаза: – Если бы вы могли пожертвовать в мемориальный фонд...

– Конечно. – Тайсон достал портмоне и дал девушке пять долларов.

– Спасибо. – Она помялась, потом спросила: – Я бы хотела знать... Я имею в виду... кто он вам... друг, родственник?

– друг.

– Вы там были?

– Да.

– Моего отца убили в 1967-м, до моего рождения. Он был сержантом. Плита 22Е. Линия 91. Патрик Дугган.

Тайсона занимала беседа. Девушка разговаривала с ним, будто давно знала его. Он извинился.

– Простите. Не знаком.

– О... это не то, чтобы больно или обидно, просто печально.

Тайсон кивнул. Ему показалось, что она не торопится уходить, и до него вдруг дошло, что эта невзрачная девушка томится одиночеством. Он поймал себя на том, что ему было бы небезынтересно узнать о жизни ребенка, рожденного после смерти отца-солдата. Вышла ли ее мать второй раз замуж? Живет ли она в Вашингтоне? Выплачивает ли армия им пособие? Или же, забрав отца, вооруженные силы оставили ее и семью на произвол судьбы, как он когда-то читал? Но он знал, что не задаст ни одного из этих вопросов.

Тайсон вновь скользнул взглядом по гранитной стене. Девушка следила за ним.

– Вам нравится? Стена?

Он снова кивнул.

– А многим не нравится. Ну, я имею в виду, что многие из тех, что приходят сюда, заранее чувствуют антипатию к этому месту. Но все равно памятник задевает за живое. Как вы считаете?

– Да. Безусловно.

– Моя мама говорила, что следует положить эти пятьдесят семь плит на газоне с западной стороны Капитолия. Тогда бы конгрессу приходилось каждый день смотреть на них. Вообще-то им следовало это сделать, пока шла война. Тогда бы они каждую неделю сгружали плиты на траву. Вы представляете?

– Отрадно слышать.

Девушка застенчиво улыбнулась.

Невольно они оба замерли на минуту, довольствуясь приятным общением. Тайсон поинтересовался:

– Вы знаете, кто я?

Девушка отрицательно покачала головой.

– Бен Тайсон.

Она неуклюже протянула руку.

– Пам Маерски. – Тайсон пожал ее мягкую ладонь. Она пояснила: – Мой отчим Маерски удочерил меня.

Прежде чем выпустить ее руку, он от души поблагодарил ее.

– Вы мне оказали большую услугу. Значит, плита 36?

– Верно. Линия 95. Рой Браудер. Думаю, что это имя я уже называла кому-то. Жене, наверное.

Тайсон пошел вдоль стены. Он остановился перед плитой с 1968 годом и заметил великое множество тянущихся вереницей отшлифованных гранитных плит. Плохой был год. Самый плохой год его жизни. Но он мог оказаться хорошим, если бы он провел его где-нибудь в другом месте земного шара.

Тайсон отыскал имя Браудер и на мгновение представил себе человека с одутловатым лицом, с неизменной сигарой в левом углу рта. Смерть Браудера крепко зацепила его тогда, хотя он никогда особенно не любил своего командира роты. Но все подчиненные считали его корифеем военного дела, воплощением жесткой дисциплины, квинтэссенцией подлинного авторитета. Обычно именно из-за него новобранец оставался в роте «Альфа».

В день смерти капитана Браудера, шесть дней спустя после событий в госпитале Мизерикорд, двадцатишестилетний лейтенант Бенджамин Тайсон стал командовать ротой «Альфа». Останься сейчас Браудер в живых, думал Тайсон, он бы безоговорочно во всем ему признался. И то, что происходит с ним сейчас, наверняка бы не случилось; Браудер все бы исправил.

Тайсон переходил от одной плиты к другой, изредка останавливаясь. Он читал имена тех, кто умирал на его глазах, тех, кого эвакуировали с поля боя с серьезными ранениями, тех, кто прощался с ним, когда он улетал из Вьетнама. Он не мог точно сказать, сколько солдат из «Альфы» числилось на этой плите, но он думал, не меньше пятидесяти.

Держа перед собой брошюру, он пошел вперед, к другим плитам. И опять – имена тех, с кем сводила его судьба: друг детства, два однокурсника колледжа, парни, с которыми служил в Штатах. Ему показалось, что 57 939 американцев, чьи имена начертаны здесь, связаны с ним невидимой нитью.

Как только начало смеркаться, Тайсон повернул назад, к плите 1968 года. Фредерик Бронтман и Ирвин Селиг были еще живы, когда он покидал Вьетнам, и только теперь он узнал об их смерти. Он нашел Питера Сантоса и Джона Манелли, убитых в Хюэ в день смерти Браудера. Артур Петерсон из его взвода, раненный в грудь, скончался в госпитале Мизерикорд. Он обнаружил имя Майкла Детонка – единственного без вести пропавшего солдата; рядом стоял крест, указывавший на это. Но Тайсон имел все основания считать, что Детонк дезертировал. Этот парнишка из Луизианы, свободно говоривший по-французски, несомненно, решил сбросить тяготы военной службы, пока она вконец его не замучила. Тайсон часто представлял себе Детонка в объятиях какой-нибудь симпатичной француженки. Бог с ним! Тайсон искренне верил, что Майкл пережил падение Вьетнама и каким-то образом вернулся в Штаты.

Он вынул платок и вытер пот со лба. Оглядевшись по сторонам, заметил, как длинные пурпурные тени легли на кроны развесистых деревьев. В ста ярдах от него стоял солдат. Тайсону на мгновение показалось, что это привидение, поскольку никто, кроме него, не видел этого человека, закованного в металл. Догорающий день стирал с него блеск начищенной бронзы.

Посетители начали потихоньку расходиться. Тайсон отступил на шаг от стены, затем снова приблизился. Он погладил рукой гладкий черный гранит, ощущая накопившееся за день тепло, щербинки имен, шероховатые швы, скрепляющие плиты. Его рука заскользила вверх к имени Лоуренса Ф. Кейна, убитого при штурме госпиталя Мизерикорд. Тогда Тайсон написал его матери письмо, выражая ей соболезнование: «Уважаемая миссис Кейн! Сообщаю, что ваш сын Лэрри погиб, выполняя боевое задание». Что соответствовало истине, думал Тайсон. Людей такая формулировка немного успокаивает. Это лучше, чем потерять сына в войне мафиозных группировок. «Я хорошо знал Лэрри. Он был примерным солдатом и самым замечательным человеком, с которым мне когда-либо доводилось служить». В конце концов, о мертвых говорят только хорошее. Он действительно был неплохим. «Лэрри все ценили и уважали в моем взводе, его будет очень не хватать нам». Все стрелки – на вес золота и всем их не хватает. «Я находился с ним в его последние минуты и уверен, что он умер легко и без мучений».

Последняя строчка, размышлял Тайсон, оказалась единственно правдивой из всего письма. Тайсон был сним и могподтвердить, что Лэрри Кейн умер легкой безболезненной смертью, потому что Тайсон выстрелил ему в самое сердце.

«Искренне ваш, Бенджамин Тайсон, старший лейтенант сухопутных войск США».