Текст книги "Аахен – Яхрома"

119. Ганновер
1992

Мимо Ганновера я проезжал много раз, когда мотался на поезде между Парижем и Москвой. Впервые попал туда на несколько часов в 1991-м: мы с Сережей Воронцовым и директором кунстферейна отправились туда из Гандеркезее на выставку художников из России в тамошнем кунстхалле. Кто именно выставлялся, уже не помню, да и города почти не видел, только довольно красивую площадь с ратушей – мы ужинали в ресторане в одном из домов на ней.

Через год с чем-то я оказался в Ганновере на час, а то и меньше. Дело было так. Я возвращался из Берлина в Париж, а Коле Козлову надо было в Ганновер к какому-то его знакомому. Почему-то он хотел ехать исключительно «митфаром», то есть на попутной машине. Не знаю, как сейчас, тогда в Германии эта система была очень развита. Были специальные бюро, куда звонили те, кто куда-то ехал на своей машине, и те, кому надо было куда-то добраться. А потом делили расходы на бензин и оплату дорожных пошлин.

У меня был обратный билет в Париж, но Коле удалось уговорить меня поехать с ним. Получив координаты кого-то, кто отправлялся во второй половине дня в Ганновер, пришли по указанному адресу. И оказалось, что наш транспорт – это раздолбанный автобус, перевозивший реквизит и работников бродячего цирка, постаревших хиппи. Они без конца пили пиво, что-то вяло обсуждали, перетаскивали с места на место какое-то барахло. Вместо того чтобы выехать в пять вечера, отправились в дорогу ближе к полуночи. В автобусе на полу валялись овчины, сидений не было, густо пахло застарелым духом анаши. Не могу понять как, но путь, который должен бы занять максимум три часа, мы проделали больше чем за шесть: в Ганновере были ранним утром. Выбрались на пустынную улицу где-то недалеко от вокзала, моросил дождик, Коля предложил пойти к его другу, я отказался и побрел дожидаться поезда в Париж.

К счастью, он скоро пришел.

120. Гармиш-Партенкирхен
1995

В Мюнхене шла выставка «Позиции», в которой я участвовал, и после ее открытия один художник из России, живущий в Мюнхене, предложил свозить в Нойшванштайн, посмотреть замок Людвига Баварского. По дороге мы заехали в Гармиш-Партенкирхен – знаменитый лыжный курорт.

Прошлись по главной улице – темные деревянные альпийские дома с белыми ставнями и красными цветами под окошками, в обилии ювелирные и сувенирные лавки, «Макдоналдс» с огромными оленьими рогами над входом. На стене одного здания совершенно дурацкого вида фреска: одетые в средневековые наряды мужики дерутся дубинами, внизу что-то написано готическими буквами. Оказалось, это изображение битвы между жителями Гармиша и Партенкирхена, когда-то что-то не поделившими, но потом помирившимися настолько, что деревни их объединились в одну.

На стене другого дома, где помещалась Sparkasse, фреска, пожалуй, еще лучше: старик с до идиотизма довольным лицом, одетый в баварские короткие штанишки, стоит, держась за дерево, с которого свисают золотые яблоки размером с человеческую голову. И надпись готическими буквами: «Сберегать в юности – это иметь золотые плоды в старости».

Над Гармиш-Партенкирхеном нависал иссиня-зеленый горный хребет со снегом на вершинах.

121. Гарни
1997

Мы поехали в Гарни с Сусанной Гюламирян; по каким-то причинам в предыдущие визиты в Армению я туда не добирался, хотя это совсем близко от Еревана.

Посмотрели руины царского дворца, где самое интересное – остатки бань, сооруженных по римской системе, с калдарием, фригидарием и напольной мозаикой. Ну а знаменитый эллинистический храм… примечательно, что построен не из мрамора или известняка, а из темного базальта. Красивый, но видно, что это почти новодел. С ним связана смешная история, которую мне рассказал Гриша Забельшанский. Он приехал в Гарни, и какой-то армянин, указывая на стройный перистиль, сообщил: «Вот, смотри, самая старая в мире церковь, третий век до нашей эры!» Переборщил – его построили в I веке по Рождеству Христову.

Гарни стоит на мысу, обрывающемуся глубокой пропастью в зеленое ущелье реки Азат, – очень красивое место. Говорят, там растут самые вкусные в Армении гранаты.

122. Гатчина
1981

После месяца, проведенного в Изборске, пришло время возвращаться в Москву. Я вечером добрался до Пскова и на автобусном вокзале увидел, что скоро отправляется ночной рейс в Питер. В Москве меня ничего приятного не ждало, ночные поездки на автобусе я еще переносил и решил: почему бы не поехать туда, навестить родственников?

Ехали всю ночь, я то дремал, то выходил в спящих городках. Как только рассвело, мы прибыли в Гатчину.

Меня всегда интересовал император Павел, но, помимо этого, Гатчина для меня с детства имела семейный смысл. Перед войной в тамошнем гарнизоне служил дедушка, и детские годы мамы прошли здесь – они жили чуть ли не в самом дворце. Мама рассказывала: в конце 30-х сажали генералов и прочих старших офицеров, и на дверях квартир, где жили сослуживцы деда, одна за другой появлялись сургучные печати.

Кроме того, у мамы до сих пор сохранилось овальное зеркало павловских времен в строгой раме, и всего лет пятнадцать назад разбилась бело-синяя супница из павловского столового сервиза, купленного бабушкой на аукционе в середине 30-х, – обстановка дворца продавалась с молотка.

Автобус шел медленно, я успел увидеть аллею, ведущую к тяжелому темному зданию, знакомому по фотографиям.

Уже в Питере я вдруг понял, что задерживаться мне совершенно не хочется. Поехал в Пулково и улетел в Москву.

123. Голыгино
1968, 1977, 1978, 1979, 1980, 1983

В это село, стоящее на склоне холма, спускающегося к Воре, я впервые пришел в 68-м. Родители снимали дачу рядом с платформой 55-й километр, а я обследовал окрестности. Чтобы дойти до Голыгина, надо было пересечь железную дорогу, пройти через рабочий барачный поселок, далее через лесочек выйти на поле, засаженное хмелем (справа от него было озеро и болото, где многие годы спустя мы устроили APTART en Pleine Air), дальше снова через лес, на широкий скат холма, у вершины которой – деревня Радонеж с чудно обозначающей местность церковью, а там, за полем, засеянным то сурепкой, то горохом (о, это чередование яичной желтизны и голубой зелени!), и было Голыгино. За ним, на Ярославском шоссе, село Воздвиженское со стоящей среди старых берез стандартной церковью «губернского классицизма». Не знаю, служили ли в ней тогда, но помню, что она была очень беленькая.

В Голыгине церкви не было. Были выкрашенные зеленой краской и некрашеные штакетники, золотые шары, гладиолусы, георгины и астры в палисадниках, сине-белые домики и – когда бывало жарко – теплый, напоминающий о детстве и болезнях запах ромашки-пупавки. Зрели яблоки, вишни и груши; осенью горько пахло ботвой, которую жгли на огородах.

За селом тихо текла Воря, на ее голубом зеркале лимонами сияли кувшинки.

Потом я бывал там многократно – сам или с друзьями. В один из походов в сторону Голыгина с Андреем Монастырским, Гогой Кизевальтером и Штеффеном Андрэ, тогда стажером-химиком МГУ, мы решили искупаться в Воре. Штеффен пошел первым – молча. Детишки, сидевшие на берегу, накупавшиеся до состояния покрытых мелкими пупырчиками огурцов, закричали: «Гляди, немец купаться пошел!» Лесков, да и только, а был это 78 или 79 год.

Думаю, Штеффен был первым немцем в Голыгине с тех пор, как оттуда сбежал в 1914 году последний – гипотетический – немецкий управляющий, инженер или геодезист.

В 1980 году я делал свою работу «10 000 шагов», шел по лесу и глубоким сугробам в сторону Воздвиженского. Я уже сильно устал, в голове у меня путалось и от физических усилий, и от необходимости через каждые сто шагов сочинить стихотворение – написать его на бумаге и сфотографировать этот листок, положенный на снег, – и от вина «Медвежья кровь», которым я подкреплял себя.

Первое, что я увидел, подходя к Голыгину, закончив писание стихов и бутылку, был небольшой карьер, откуда обычно брали песок. Он до краев был наполнен смерзшимися трупами собак. Их ощеренные зубы были белее снега.

Я понимаю, это не Освенцим. Но это самое страшное, что я видел своими глазами.

124. Гомати
2002, 2003, 2006

Это последняя деревня на подъезде к Девелики. Проезжали мы мимо несколько раз, но остановились единожды. Запасаясь продуктами в Арнее, забыли что-то важное. Или показалось, что купили недостаточно колы, вина и Bacardi. В общем, решили докупить недостающее в Гомати. Остановились, деревенский магазинчик заперт: время сиесты, а в Греции это святое. Мы уже собрались садиться в машину, но таксист, везший нас в Девелики, вылез из-за руля, начал колотить ногами в железную дверь магазина и что-то кричать. Грохот и его крики жуткими децибелами разносились по залитой полуденным солнцем деревенской улице.

Я спросил Игоря, за много лет жизни в Салониках более или менее выучившего греческий язык, что кричит водитель. Игорь сказал, что тот будит лавочника и объясняет ему, что приехали чужие и нечего дрыхнуть, надо им помочь.

Вот она, пресловутая греческая ксенофилия.

Минуты через три ставни на окошке над магазином распахнулись, из окна высунулся заспанный лавочник и что-то пробурчал, шофер повторил свое требование.

Дверь магазина отворилась, мы вошли в прохладное полутемное помещение, пахнувшее вином, самогонкой циппуро и оливковым маслом. Купили бутылку рома, три литра циппуро, колу, фруктов и овощей, сердечно поблагодарили лавочника и поехали в Девелики.

125. Горис
1997

Мы с Сашей выбрались из огромного грузовика «Вольво» с иранскими номерами, везшего из Голландии – через пол-Европы, Турцию и Персию – тысячи пар армейских натовских башмаков в Нагорный Карабах.

Мельком Горис я видел в 1995-м, когда мы ехали из Еревана на юг Армении, и удивился, что городок застроен домиками, никак не соответствовавшими окружающей природе: двухэтажные «павильоны», которые естественны на севере Франции и в бельгийских Арденнах, но не среди армянских гор. Мне объяснили, что до революции здесь была бельгийская концессия, разрабатывавшая не то медные, не то молибденовые рудники, – не помню. Вот бельгийцы и построили себе городок, расчертили сетку из пересекающихся под прямым углом улиц.

Мы остановились в Горисе, чтобы переночевать и с утра ехать в сторону Еревана. Водитель-иранец что-то буркнул и повез свой не совсем легальный груз в Арцах. Уже начинало темнеть, и бельгийские pavillons, выстроенные из розово-охристого туфа, становились фиолетовыми под темно-синим горным небом. Мы пришли в гостиницу – жуткое шлакоблочное сооружение в пять этажей. Чистенькая старушка, сидевшая за потрескавшейся стойкой из советского краснодеревного ламината, очень удивилась нам, но была гостеприимна.

Воды не было. Славно, что запаслись минералкой «Джермук», – и пить хорошо, и умываться. Чем мы ужинали в Горисе после долгого и утомительного пути – не помню. Завтракали, кажется, таном, зеленью и лавашем, купленными в магазинчике возле гостиницы.

И отправились на автобусе в Егехнадзор. Выезжая из Гориса, я наконец увидел в окошко пресловутый Каменный Лес – череду останцев, столбы да косые пирамиды, сравнимые якобы только с таким же геологическим феноменом в исторически недалекой от Гориса Каппадокии. В Каппадокии я не бывал, а Юго-Восточная Армения – место удивительное.

126. Городец
2005

Когда мы проснулись, лил нудный дождь, начавшийся после того, как выплыли из Нижнего. «Салават Юлаев» пристал в Городце. Мне хотелось посмотреть на резьбу старинных домов, на языческие солнца и луны, на русалок, мировые деревья и гнездящихся в его кроне птичек, на прялки, изукрашенные в соответствии с теориями Дюмезиля и Абаева.

Но – не выспались, лил дождь, а экскурсоводка, встречавшая на причале, понесла такую чушь, что мы тут же поняли, что слушать ее будет невозможно.

Решили на экскурсию не ходить.

На пристани местные, закрываясь полиэтиленом, торговали копчеными лещами. Бывалый плаватель на туристских пароходах по Волге, тучный похмельный дядька в кепке с логотипом Yonkers приценился: «С червями? Демократы Волгу загадили?» Похмельный продавец не стал спорить, глотнул пива.

Мы пошли в магазинчик на пристани. Там торговали городецкими пряниками с русалками и тройками, кошмарного вида кухонной утварью из березового капа («Вы салатик в это положите, ни у кого рака не будет») и глиняными игрушками. Мы купили свисток – веселый красный кот в белый горошек, наряженный в травянисто-зеленую попонку. Все эти годы свистим в него перед каждым важным поступком. Всегда помогает.

И отправились вниз по монотонной Волге. Часа через два после Городца распогодилось, мы повстречали пароход, плывший из Астрахани: его пассажиры хвалились перед нами зелено-красными арбузами, кромсали их, бросали корки в серебристую воду.

127. Гранд-Мотт
1988

Марк Боден сказал, что ему скучно без газет и надо съездить в Гранд-Мотт купить чтиво. Юля Вала поморщилась, но согласилась, а мне все было внове: что за Гранд-Мотт? И мы поехали по гариге, по кроличьим владениям, мимо солончаков и дюн, где отец Юлии, выдающийся витикультор, акклиматизировал алжирское vin gris с опалесцирующим розово-сероватым цветом и удивительным горько-сладким вкусовым согласием.

Ехали вдоль моря, по дюнам, прибыли в Гранд-Мотт.

Многоэтажные гостиницы, отгородившие море от гармонии волнистых холмов и Севеннских гор вдали.

На пляже – существа куда глупее морских котиков: пожилые немецкие, британские и голландские нудисты. Пласты отвисшего жира, сальные подмышки и лобки, обросшие рыжей шерстью, жаркий кобальт неба над их багровыми потными лбами.

В газетном киоске, где голые люди покупали либеральную и не очень саксонскую прессу, Марк не без труда нашел Figaro, Liberation и Le Monde.

Мы поехали обратно на mas, родовой хутор Юли Вала, где рядом с выбеленным солнцем домом из песчаника на загорелой траве, обильной чабрецом и полынью, растет старая шелковица, окрасившая полынь и чабрец в густой чернильный цвет.

128. Граница между Бельгией и Германией
1991

Катаясь на поезде между Парижем и Москвой, я долго пытался понять, где проходит граница между Бельгией и Германией. Мне не удавалось. Но в конце концов я все же увидел таблички, ее обозначающие.

Итак, проезжаешь Вервье, Арденнские горы заканчиваются, идут все время понижающиеся зеленые холмы. Слева в отдалении виднеется городок Ля Каламин, через пару минут справа мелькает крошечный вокзал местечка Хергенрат. Тут-то слева начинается Германия, а справа еще с полкилометра тянется Бельгия. Поезд едет вдоль Люттихштрассе (Льежской улицы), ныряет в короткий туннель, минует станцию аахенского пригорода Бильдхен, а там и Аахен.

129. Гребнево
1974

В Гребнево я ездил однажды потому, что в тамошней церкви служил крестивший меня отец Дмитрий Дудко, – я тогда находился в фазе юношеско-диссидентского православия.

Была зима. Помню, что церковь была красивая, построенная чуть ли не Воронихиным. Отец Дмитрий читал проповедь. О чем – не помню. Вообще-то этот наверняка неплохой батюшка был плохим проповедником, а его общественная деятельность к добру не привела.

Но это истории давнего времени, которые и вспоминать неохота.

Вокруг церкви был просторный парк. Есть там какой-то дворец, но я его не видел.

130. Гро-дю-Руа
1988

Рядом с Гро-дю-Руа, маленьким когда-то рыбачьим, а теперь в основном туристским городком, на краю болотистого Камарга жили родители Юли Вала. Ее семья очень старинная, из тех, что, несмотря ни на что, сохранила в XVII веке верность протестантизму и осталась в Провансе, не уехала в Германию, Нидерланды или Канаду. Их просторный дом стоял на вершине дюны в тени сосен, вид на море – великолепный. Рядом с домом в оливковой рощице понуро дремал в загоне старый-престарый белый конь по имени Соль, настоящий camarguais, подаренный Юле, когда она была совсем девочкой.

Мы гостили у ее родителей пару дней, было очень хорошо, но донимали лютые южные комары, не менее кровожадные, чем наши. Купались, загорали. В нескольких километрах, в Гранд-Мотт, на пляже ступить нельзя, чтобы не попасть на чье-то тело, тут – пусто. Только иногда вдоль кромки прибоя проезжали на белых лошадях всадники.

А сам Гро-дю-Руа – милый городок с длинным каналом, ведущим во внутреннюю гавань, где старинный маяк и множество яхт. Вдоль набережной стоят разноцветные рыбачьи домики, в каждом – ресторанчик. В одном из них мы ели вкуснейший буйабес – Юля, правда, сказала, что это все же не то, настоящий буйабес делают только в окрестностях Марселя. Но мне он показался божественным.

131. Грузины
1978

Отпраздновав Новый год в селе Берново, мы решили добраться до Твери, тогда Калинина, другим путем. Не через Старицу, а через Грузины и Торжок. Или просто такой автобус подвернулся, не помню.

К сожалению, ни церковь Грузинской Божьей матери, по которой названо село, ни усадьбу Полторацких, построенную Стасовым и Львовым, мы толком и не видели, только издали: автобус простоял в Грузинах минут пятнадцать. Но выглядели они печально – обшарпанные, с провалившимися крышами. Надеюсь, сейчас дело обстоит лучше.

Помню, что местные жители показались нам очень похожими друг на друга и не похожими на жителей окрестных мест: круглолицые, но с длинными буратиньими носами, все голубоглазые и с очень светлыми волосами. Потом я узнал, что по каким-то причинам в XVIII веке в Грузины поселили олонецких карел, они так там и живут, почти утратив родной язык, но не физиономические особенности.

132. Гудаута
1976

Мы с Машей отдыхали на Пицунде, вернее, в какой-то соседней деревне, названия которой не помню, и поехали в Новый Афон, а заодно в Гудауту. По набережной прогуливались отдыхающие в войлочных шляпах и белых кепках с волком и зайчиком из «Ну, погоди!» и молодые абхазы в черных брюках и черных рубашках, расстегнутых до пупа. У многих на груди были приколоты круглые значки с фото умерших родственников. Из репродукторов орала про «Арлекино» и «Миллион алых роз» Пугачева. Пахло горелым шашлыком и самшитом, нагревшимся на солнце.

Кажется, на набережной росли не то пинии, не то кедры, ну и, разумеется, пальмы. За заборами и живыми изгородями белели курчавые санатории сталинской постройки. Воздух был жаркий и влажный.

133. Гурзуф
2008

В Гурзуфе я бывал много раз с самого детства, но всегда мельком, никогда не оставался там дольше, чем на несколько часов. В сентябре 2008 года после открытия выставки «Плененные Бахчисараем» (вернее, скандала, связанного с ней) оставаться еще на несколько дней в Бахчисарае не хотелось, а у меня был обратный билет на самолет в Москву, менять который была морока.

Оля Лопухова и Олег Тистол предложили поехать в Гурзуф, я с радостью согласился.

У Олега в Гурзуфе был приятель – меценат, молодой бизнесмен из Москвы с крымскими корнями, архитектор и застройщик. В отличие от того, что в основном сейчас строят в Крыму, этой мерзости, уродующей природу, его постройки скромны. Он собирает современное искусство, раз в год устраивает «Гурзуфские сезоны» – в мае приглашает несколько киевских художников, селит их в помпезном санатории, в советское время принадлежавшем армии и принимавшем маршалов, генералов и космонавтов, то есть прежде совершенно закрытом. Художники живут там, прохлаждаются и что-то делают. Потом устраивается выставка.

Весной 2008-го их картины (некоторые из них вполне могли бы возмутить общественное спокойствие, но не возмутили) разместили прямо на стенах домов главной улочки Гурзуфа, в том числе на здании милиции. Когда я приехал в Гурзуф осенью, они там так и висели.

Эту улочку, которую я помнил полуразрушенной, Олегов приятель вполне аккуратно привел в порядок, как теперь говорят – джентрифицировал.

Одну ночь мы переночевали в гостевой квартире бизнесмена, на следующий день Олег уехал в Киев, Оля – в Москву, а я снял за небольшие деньги – не сезон уже – очень забавное жилье и провел там два дня.

Туда надо было вскарабкаться по крутой лестнице-переулочку, начинавшейся напротив отделения милиции, открыть калитку, спуститься, открыть еще одну калитку, спуститься еще ниже, а потом подняться на несколько ступенек.

У меня оказалось аж две комнаты и затененная старым грецким орехом и виноградной перголой веранда, с которой вся бухта была как на ладони.

Я сидел на море, купаться было уже холодно, хотя солнышко пригревало. Сходил в Дом-музей Чехова, в домик, приютившийся под скалой прямо у моря (когда-то я там уже был), и снова позавидовал Антону Павловичу. Что же, такое надо заслужить.

Гурзуф осенью мне понравился. Он выглядел совершенно как средней руки туристский городишко где-нибудь в Хорватии или Греции. Кафе и ресторанчики, где вкусно кормили, множество магазинчиков, красочный рынок с фруктами и зеленью, тихо и чисто. Дороговато? Да, как в Греции или Хорватии.

Тистол ситуацию в Гурзуфе объяснил логично. Те, кому нужен пляжный отдых, едут в Турцию либо в Египет, в туристские муравейники, там дешевле. А в Гурзуф, где особенных удобств все же нет, с развлечениями тоже скудно, едут те, кто любит именно это место.

Впрочем, я там был не в июле или в августе, и, возможно, мои впечатления идилличны.