Текст книги "Выбирая свою историю. Развилки на пути России: от Рюриковичей до олигархов"

Церковные реформы Никона и раскол

После Смуты Московское государство восстанавливалось сложно и с колоссальным напряжением всех сил. Слабость светской власти дополнялась ослаблением авторитета духовной. Епископы признавали: “Многие священники мало умеют грамоте, и в церковь Божию мало ходят, и церковного правила не исполняют, и крестьян к церкви быть не понуждают”. В исповедных вопросах к кающимся грешникам духовного звания постоянно отмечаются такие провинности, как “обедню похмелен служил” или “упився, бесчинно валялся”, участие в драках и даже “разбоях”.

Своеобразная “симфония” государства и церкви при отсутствии в стране влиятельного и образованного “третьего сословия”, казалось бы, исключала появление широкого антицерковного движения, подобного Реформации на Западе. Но в середине XVn в. реформы патриарха Никона вызвали неожиданный и тяжелый раскол среди православного духовенства и мирян. Созванные им церковные соборы 1654–1656 гг. постановили устранить различия в богослужебных книгах и обрядах между русской и константинопольской церквями. Наиболее заметными из изменений стали: новое написание имени Христа (Иисус вместо Исус); замена двоеперстия на троеперстие при совершении крестного знамения; изменение отдельных слов Символа веры и многих молитв (не носивших догматического характера); замена “трисоставного” (восьмиконечного) креста на “двоечастный” (четырехконечный), хождения во время обряда крещения по солнцу (“посолонь”) на хождение против солнца.

Проведение реформы было вызвано не только “нестроениями” в самой церкви, но и внешнеполитическими планами правительства. В это время решался вопрос о присоединении Украины, шли переговоры о том же с молдавским господарем, и надо было устранить религиозно-обрядовые расхождения с православными церквями этих стран.

Никон, в миру Никита Минов (1605–1681), происходил из семьи мордовского крестьянина. Обучался грамоте и книжной премудрости в Макариево-Желтоводском монастыре. В 20 лет он стал священником, в 30 постригся в монахи в отличавшемся строгим уставом Анзерском скиту на Белом море. Через восемь лет стал игуменом, познакомился с юным царем Алексеем Михайловичем и произвел на него сильное впечатление, стал по его рекомендации новгородским митрополитом, а в 1652 г. – патриархом. Никон фактически выполнял роль главы государства: во время отсутствия царя вмешивался в деятельность приказов, поддерживал войну со Швецией; с 1652 г. к нему обращались как к “великому государю”. Основное дело Никона – церковная “справа”, но не менее энергично он централизовал и управление церковью, при этом стремясь сохранить ее автономию. В предисловии к изданному в 1655 г. служебнику он прославлял “премудрую двоицу”: “великого государя царя Алексея Михайловича и великого государя святейшего Никона патриарха, которые праведно преданные им грады украшают и суд праведный творят”. Основал новые монастыри, самым знаменитым из которых стал Воскресенский Новоиерусалимский под Москвой, выстроенный как “русская Палестина”, повторяющая христианские святыни и сооружения Святой земли. Там в трехэтажном каменном “отходном скиту”, где Никон жил почти восемь лет после отъезда из Москвы, сейчас находится его музей. Патриарх был человеком просвещенным и книжным, оставил после себя большое литературное наследие. Никоновская теократическая идея входила в противоречие с усиливавшейся светской властью – итогом этого столкновения был разрыв царя со своим “собинным другом”. В 1658 году Никон отказался от патриаршества, но сохранил за собой сан патриарха и надеялся вернуть престол. “Дело” опального патриарха тянулось несколько лет. Никон защищался от всех обвинений и, в свою очередь, доказывал: “Не от царей начальство священства приемлется, но от священства на царство пользуются… яко священство царства превыше есть”. На церковном соборе 1666–1667 гг. с участием двух восточных патриархов Никон был осужден и лишен сана, хотя проведенные им реформы собор подтвердил. Умер он в 1681 г. по пути из ссылки, откуда его вернул царь Федор Алексеевич.

Новые обряды противоречили “старине”, бывшей в сознании людей традиционной культуры наиболее надежной гарантией истинности веры. Для русского религиозного сознания было немыслимо даже малейшее изменение в священных текстах или в Символе веры, поэтому, например, добавление всего одной буквы в имени Спасителя понималось как принуждение поклоняться “другому Богу”, а изменение обряда крещения (обливание водой вместо погружения) делало недействительным само таинство.

Кроме того, весьма невысоким было и качество исправлений. Реформа проводилась под знаком возвращения к византийским корням, однако инициаторам не хватило образования: за основу “справы” были взяты не тексты древних греческих или славянских книг, как утверждали реформаторы, а современная им греческая богослужебная практика и тексты греческих изданий XVII в. (напечатанных в Венеции за неимением типографии в Константинополе). Неоднократно заявлявший о своем “грекофильстве” Никон греческого не знал, а его помощники трактовали своеобразно. По старообрядческому преданию, на вопрос Арсения Грека об исправлениях патриарх ответил: “Правь, Арсений, как попало, лишь бы не по-старому”. Это предание очень похоже на правду. В ходе “справы” были допущены многочисленные ошибки и нелепости. Многие из них – причем в основных богослужебных текстах – дожили в Русской православной церкви и до сего дня. Например, в Символе веры вместо слов “и в Духа Святаго, Господа истиннаго и животворящаго” осталось только “и в Духа Святаго, Господа животворящаго”. Из-за такого весьма произвольного редактирования получалось, страшно сказать, что никониане верили в Бога “животворящего”, а не “истинного”. Справедливые возражения противников реформ привели только к еще большему ожесточению партии власти. Эти недочеты реформы, оказавшиеся в итоге роковыми, отражали кризисные явления в Русской православной церкви и обществе. Еще на Стоглавом соборе 1551 г. было признано, что в московском царстве “учителей нет, а те, что есть, сами грамоте мало умеют”, и решено повсеместно “у священников, у дьяконов… учинити в домех училища… на учение грамоте и на учение книжнаго письма”. Однако сделано в этом направлении было мало. Спустя 100 лет один из обвинителей Никона на соборе 1666–1667 гг., митрополит газский Паисий Лигарид, выразил единодушное мнение приехавших в Москву греческих иерархов – главной причиной раскола является состояние общего и богословского образования: “Искал я корня сего духовного недуга и в конце концов нашел два источника его: отсутствие народных училищ и недостаточность библиотеки… Если бы меня спросили, что служит опорой духовного и гражданского сана, то я ответил бы: во-первых, училища, во-вторых, училища и, в-третьих, училища”.

Наконец, с психологической точки зрения интересен тот факт, что сам Никон, очевидно, довольно быстро охладел к своим реформам – книги, издававшиеся при нем в 1658–1666 гг. в Воскресенском Новоиерусалимском монастыре, напечатаны по-старому, без исправлений. Своему бывшему единомышленнику Неронову он разрешил в 1657 г. служить по старым служебникам – со словами “обои-де добры – все равно, по которым хощеш, по тем и служи”.

Тем не менее церковные соборы 1656 и 1666–1667 гг. отлучили противников реформ от церкви и прокляли их “как еретиков и непокорников”. Эти решения закрепили раскол русской церкви на никонианскую, признаваемую государством собственно церковью, и старообрядческую, объявленную после анафематствования еретической. С этого времени движение раскола стало набирать силу. В “воззваниях” 1667–1668 гг. патриарх Иоасаф называл в числе поборников “старой веры” и служилых людей, и “ленящихся работати” крепостных крестьян, и монахов, и “белых” священников; по его словам, это было “всенародное множество”. У раскольников появились свои вожди: дьякон Федор, инок Епифаний, священники Лазарь и Аввакум.

Аввакум (Петров) – протопоп, писатель, один из вождей старообрядчества (1620 или 1621–1682). Родился в семье сельского священника Нижегородского уезда. В 21 год стал дьяконом, в 23 был рукоположен во священника. С начала служения вступил в конфликт с окружением и за крайнюю строгость в церковных делах неоднократно изгонялся как властями, так и недовольной “бременами неудобоносимыми” паствой. Оказавшись во время одного из таких изгнаний в Москве, примкнул к кружку “ревнителей благочестия” и повел яростную борьбу против упадка нравов и нестроений церковной жизни – с позиций крайнего максимализма и традиционализма. Аввакум сознавал себя пророком, призванным обличать и наставлять, бороться со злоупотреблениями церкви и государства, проповедовать и окормлять своих многочисленных духовных чад, которых “по се время сот с пять или шесть будет”.

“Не почивая, я, грешный, прилежа во церквах, и в домех, и на распутиях, по градом и селам, и во царствующем граде, и во стране Сибирской проповедуя”. Церковную реформу Алексея Михайловича и Никона Аввакум не принял, попытки царя и иерархии привлечь его на свою сторону оказались безуспешными. Его ссылали, бросали в тюрьмы, разлучали с семьей, но он остался непреклонен. По духу и темпераменту он был борцом, полемистом, обличителем. На церковном соборе 1666–1667 гг. был лишен сана и заточен в Пустозерский острог (в устье реки Печоры) вместе со своими единомышленниками Федором, Епифанием и Лазарем. Именно там Аввакум на 49-м году жизни становится писателем и продолжает борьбу, создавая в нечеловеческих условиях 15-летнего содержания в земляной яме многочисленные послания, проповеди, библейские толкования и знаменитую, не имеющую аналогов в древнерусской литературе автобиографию – “Житие протопопа Аввакума, им самим написанное”. В нем Аввакум рассказывает потрясающим по силе и новаторским по художественным средствам слогом о своем мученическом, по примеру древних пророков и первохристиан, исповедании истинной веры, обличает “никоновские новины”. Несмотря на строгие условия содержания, сочинения Аввакума расходились буквально по всей России. В 1682 году Аввакум и его соузники по приказу царя Федора Алексеевича были казнены (заживо сожжены) “за великие на царский дом хулы”. Пустозерские мученики были канонизированы старообрядцами на соборе 1916 г.

Вожди раскола призывали уходить от гонителей и совершать церковные таинства самим, а попов-никониан обманывать. Староверческое движение стало первым в России массовым проявлением гражданского неповиновения; оно обеспечивало крестьянам организационные связи, необходимые для всех форм его борьбы. Раскольничьи скиты служили укрытием для беглых и исходной базой для повстанческих выступлений, а борьба за “старую веру” – идейным обоснованием социального протеста. Раскол стал своеобразной альтернативой московскому самодержавию и никонианской церкви, но обращен он был не в будущее, а в прошлое. Фанатичную верность традиции как условие спасения души зафиксировали знаменитые слова Аввакума, его кредо: “Держу до смерти, яко же приях; не прелагаю предел вечных, до нас положено: лежи оно так во веки веком!”[7]7
  Сохраню до конца в том виде, в каком принял; не нарушу заветов: до нас положено, лежи оно так во веки веков.


[Закрыть]

Никоновскую реформу Аввакум и его последователи воспринимали как “блудню еретическую” (показывая тем самым, что не умеют отличить догматы, на которые покушались реальные еретики, от обрядов, реформированных никонианами). Для них церковная “справа” – это крушение богоустановленного порядка: “Никон начал правоверие казнити, оттоле все зло постигает нас и доныне”. Поэтому и разинщина, и “чумной мор” 1654–1655 гг., и войны с Речью Посполитой и Швецией были для них общественными проявлениями нарушения установленного Богом порядка. Аввакум в прошлом Руси видел “райский сад”, верил в неизбежное в будущем восстание против никониан накануне Страшного суда и мечтал: “Даст Бог, преже суда тово Христова, взявше Никона, разобью ему рыло. Блядин сын, собака, смутил нашу землю. Да и глаза те ему выколупаю, да и ткну его взашей: ну во тьму пойди, не подобает тебе явиться Христу моему свету. А царя Алексея велю Христу на суде поставить. Того мне надобно шелепами медяными [то есть медными прутьями] попарить”. “Огнепальный” протопоп был убежден, что на Страшном суде он сможет приказывать Иисусу Христу…

Вожди раскола предвещали приход Антихриста, конец света в 1666 г. и грядущее царство небесное, где не будет различия между рабами и господами, “но вен едино есть”. Даже после того как ожидаемого светопреставления не произошло, активность сторонников староверия не спала. Ужесточилась и правительственная политика. Указ 1684 г. предписывал всех отказывавшихся посещать церкви “пытать и разыскивать накрепко”; упорствующих “если не покорятся, жечь в срубе и пепел развеять”. Начались печально знаменитые старообрядческие “гари”, в которых сжигали себя сотни людей.

Иногда сторонники “старой веры” решались на сопротивление: в 1668–1676 гг. упорно держались против правительственных войск монахи и работники Соловецкого монастыря, отказавшиеся принять новые богослужебные книги. Когда же открытая борьба была невозможна, преследование властей и сознание безысходности порождали отчаяние: мир захвачен Антихристом, “нигде нет исходу – только в огонь да в воду”.

Старообрядчество, староверие или раскол (в терминологии РПЦ до 1971 г.) – общее название объединений русских православных духовных лиц и мирян, отказавшихся признать реформы патриарха Никона. Собственное наименование староверия – древлеправославное христианство. Сохранив каноническую и догматическую основу православия, старообрядчество звало своих последователей не столько к возвращению обратно к дореформенной церкви, сколько к церкви новой, основанной на желании более активной и более целостной религиозной жизни при соблюдении дониконовской традиции. Старообрядчество отличается строгим соблюдением принципа соборности (добровольного соединения верующих на основе любви к Богу и друг другу в духе Святом), значительной ролью мирян в жизни общин, верой в особую миссию русского православия. В силу давнего конфликта старообрядчества с государством в нем особое значение имеет идея разделения церковной жизни и государственной власти.

Старообрядчество не было единым движением; с конца XVII в. оно стало распадаться на отдельные толки и согласия (“федосеевщина”, “поморское согласие” и др.). Старообрядчество делится на “поповщину” и “беспоповщину”. Поповцы признают необходимость церковной иерархии и всех церковных таинств. Они в середине XIX в. создали свою церковную организацию (так называемую Белокриницкую иерархию) с центром в Буковине, тогда входившей в Австро-Венгерскую империю (позднее – в общине Рогожского кладбища в Москве).

Беспоповщина распространилась на Севере; ее приверженцы отрицали необходимость духовной иерархии и некоторых таинств. Наиболее радикальные ее толки (“филиповщина”, “нетовщина”) проповедовали необходимость “самоуморений” и самосожжений. В XVIII веке власти ослабили преследования старообрядцев, установив для них повышенное налоговое обложение. По мере того как раскольничьи общины втягивались в рыночные отношения, в них росло предпринимательство; из среды раскольников выделялась купеческая верхушка (знаменитые московские купеческие семейства Морозовых, Рябушинских, Кузнецовых, Расторгуевых). По данным Синода, в 1895 г. насчитывалось 13 млн старообрядцев, что составляло около ю% населения. В 1971 году Поместный собор Русской православной церкви признал постановления соборов 1656 г. и 1666–1667 гг. в части, касавшейся осуждения раскольников, недействительными, а сами старые обряды – равноспасительными и равночестными новым. Юбилейный собор 1988 г. (Собор тысячелетия) выразил сожаление по поводу возникшего 300 лет назад разделения единой церкви. В наше время наиболее крупными организациями являются: у “поповцев” – Русская православная старообрядческая церковь и Древлеправославная церковь во главе с митрополитами; у “беспоповцев” – Российский совет древлеправославной поморской церкви и Московские христиане древлеправославно-кафолического вероисповедания и благочестия старопоморского федосеевского согласия.

Укрывшиеся в лесных скитах старообрядцы сохраняли свой уклад жизни, мировоззрение, старые иконы, книги “дониконовой печати” и рукописи. Уже 30 лет ученые Москвы, Петербурга, Новосибирска отправляются в экспедиции в районы старообрядческих поселений (с. Ветка на границе Украины и Белоруссии, Верхнекамье) за древними рукописями, записывают духовные стихи и песнопения; создается даже телевизионный архив, с помощью которого запечатлены церемонии и обряды прошлого, технологии традиционных ремесел.

Большинство старообрядцев верили, что с началом исправления книг наступило царство Антихриста. Эта вера, а также жестокие гонения со стороны государства привели наиболее радикальных “расколоучителей” к выводу, что самоубийство за веру есть подвиг, равный мученичеству. В 1687–1693 годах на Севере бывший дьякон Соловецкого монастыря Игнатий и его товарищи организовали массовые самосожжения, в которых погибло около 5 тыс. человек. “Дерзайте всенадежным упованием, таки размахав – да и в пламя! Накось диавол, мое тело, до души моей дела тебе нет”, – одобрял протопоп Аввакум своих последователей. Случаи самосожжения, самоутопления, самопогребения имели место даже в XIX в. Но не все могли последовать таким радикальным призывам. Десятки тысяч людей предпочитали уйти от гонителей-никониан: одни отправлялись в пределы Речи Посполитой, другие – к берегам Белого моря, третьи – в леса за Волгу и дальше в Сибирь, где и сейчас еще существуют общины старообрядцев.

“…И пришли они, подьячие с теми выборными людьми, в черные дикие леса к тому острогу, и, не подпуская их к острогу, начали воровские люди с того острога со стен по них стрелять ис пищалей. И подьячие с посыльными людьми учинили на тот острог окрик болшой и убили у них, воров, на стене острожной из лука чернеца [то есть монаха]. Да с того ж острога со стены сорвали они человека, Стенькою зовут, Климова. Да ис того ж воровского острога нашли… их воровское непристойное письмо. А по словам того вора Стеньки, в том остроге воры, церковные противники.

И они, воры, видя над собою промысел и многой окрик и стрельбу, в том остроге заперлись и хоромы зажгли сами, и от того запаления згорели они все без остатка. А отнять их вскоре от огня было невозможно потому, что у острога ворота, и у них двери укреплены многими запорами. А острог был зделан в толстом лесу, от земли мерою трех сажен мерных, и поделаны были частые бойницы… И подьячие, войдя в тот острог, дождались того, как пожар истух, осмотрели в том пожаре многие погорелые тела, по смете тел двести с тритцать. И тот острог они, посланные люди, разорили до основания и пожгли” – так описывал самосожжение старообрядцев в Важском уезде в ноябре 1685 г. архиепископ Холмогорский Афанасий.

(Цит. по: Шашков А. Т. Неизвестная "гарь” 1685 года в верховьях Кокшеньги //Проблемы истории, русской книжности, культуры и общественного сознания. Новосибирск, 2000. С. 110)

Итак, церковные реформы царя Алексея Михайловича и патриарха Никона прошли по, увы, традиционной русской схеме – “хотели как лучше, а получилось как всегда”. Точнее, получилось небывало хуже, и всю историю Русской православной церкви до собора 1917–1918 гг. правильнее было бы делить не на досинодальный и синодальный периоды, а на эпохи до и после книжной справы и раскола. В конфликте никониан и старообрядцев у каждой из сторон была своя правда. Никон и его сторонники совершенно справедливо пытались преодолеть замкнутость и отсталость русской церкви и восстановить авторитет ее главы, но действовали крайним насилием и сорвались в теократическую утопию. Аввакум и староверы мужественно противостояли зачастую неграмотному диктату и утверждали евангельские истины ценой собственной жизни, но замкнулись в невероятном традиционализме, гордыне, антиинтеллектуализме (“Не высокомудрствуй, но бойся!” – писал Аввакум, сам ничего не боявшийся).

Официальными же делателями церковного дела остались те, кого можно причислить к третьей стороне… Эти пастыри и эта паства – не ушедшие в раскол и формально принявшие никонианство – чаще всего действовали по принципу, сформулированному на соборе 1666–1667 гг. чудовским архимандритом Иоакимом, впоследствии патриархом московским: “Я не знаю ни старой веры, ни новой, но что велят начальницы, то я готов творить и слушать их во всем”. “Хороши законоучители, – язвительно писал Аввакум, – что им велят, то и творят. Только у них и вытвержено: «А се, государь, бо се государь, добро, государь»”.

По верному замечанию американского историка Джеймса Биллингтона, “конфликт Никона и Аввакума был вовсе не богословским спором, но смертельной схваткой между двумя мощными первопроходцами в мире единой истины. Только после того, как они уничтожили друг друга, Россия стала безопасным местом для… доктрины служения государству”. Именно конец русской “симфонии” в разрыве Никона с царем и расколе делает неизбежным превращение церкви при Петре I в часть бюрократического аппарата.

Подробнее на эту тему

Биллингтон Дж. Икона и топор. Опыт истолкования истории русской культуры. М., 2001.

Панченко А. М. Боярыня Морозова – символ и личность // Панченко А. М. Русская история и культура: Работы разных лет. СПб., 1999. С. 422–436.

Панченко А. М. Русская культура в канун Петровских реформ. Л., 1984.

Робинсон А. Н. Жизнеописания Аввакума и Епифания. Исследования и тексты. М., 1963.

Успенский Б. А. Раскол и культурный конфликт XVII века // Успенский Б. А. Этюды о русской истории. СПб., 2001. С. 313–360.

Федотов Г. П. Святой Филипп митрополит Московский. М., 1991.

Федотов Г. П. Святые Древней Руси. М., 1990.

Флоровский Г., прот. Пути русского богословия. Вильнюс, 1991.

Шмеман А., прот. Исторический путь православия. М., 2003.