Текст книги "Сладкий грех"

Дойдя до угла Прайори-Лейн, он вдруг ускорил шаг настолько, что растерявшийся Понсонби пропустил момент, когда Эван проскользнул в садовую калитку. Вместо того чтобы войти в дом, он тихонько обогнул его, вышел в яблоневый сад. Здесь помедлил минуту, прислушиваясь, нет ли слежки. Все тихо. Понсонби, должно быть, слоняется где-нибудь по улице, раздумывая, стоит ли дожидаться появления Эвана, или он останется на всю ночь оттачивать свой сексуальный талант. Бедняга Понсонби, у него и в самом деле удручающе скучная работа.

В Монастырском приюте горел свет. Эван помедлил и расслышал звуки музыки, плывущие в теплом летнем воздухе. Должно быть, Лотта играла на рояле в гостиной. А ведь он даже не знал о том, что она умеет играть. Эвана посетило удивительное ощущение, что его волнует все, связанное с ней. В жизни Лотты и ее характере много такого, о чем он даже не подозревает. Вот и рояль – всего лишь часть меблировки съемного дома. Эвану и в голову не приходила мысль о том, что он может доставить удовольствие Лотте. Как хотелось ему сейчас, чтобы это было его личным выбором, а не простым случаем.

Он все медлил уходить, прислушиваясь к переливам мелодии, в которую вплетался какой-то посторонний высокий звук, богатый и насыщенный, распадающийся каскадами. Канарейка! Та самая, что день за днем молчала, сидя на жердочке в своей клетке. Эван уже давно перестал ее замечать. И вот – она запела! Невероятно!

Он развернулся и пошел назад к двери дома. Ему хотелось увидеть Лотту. Его притягивали эти освещенные окна, тихая музыка. Он всегда старался не слишком открываться ей, когда они проводили время вместе. Иногда между ними возникала большая доверительность, но Эван всегда вовремя отступал. Он из тех мужчин, кто не позволяют себе никогда откровенничать с женщинами. Во всяком случае, прежде никогда он не испытывал в этом потребности. Только с Лоттой вдруг захотелось душевной близости, вот как сейчас. Но он должен преодолеть свою слабость. В постели он требовал от Лотты необузданности, и она никогда не отказывала ему. То, что происходило между ними, граничило с одержимостью. Но ускользало нечто важное, соединившее их первые дни знакомства в Лондоне – более глубокое, чем простое физическое влечение. Как это вернуть?

Казалось, музыка постепенно начинает набирать темп, переходя в мелодию, которую он не раз слышал на народных гуляньях от бродячих шарманщиков. Эван узнавал в ней хрипловатый медный тембр бродячего цирка, музыки его детства. Он вспомнил запах лошадей и яркие костюмы акробатов, делающих сальто, клоунов с выбеленными лицами, наездниц. Среди них была его мать. Она протягивала к нему руки, от нее исходило тепло и запах цветов, она улыбалась. В пятнадцать он сбежал из Итона и исколесил пол-Европы, чтобы найти ее, переезжал из города в город вслед за бродячим цирком, всюду почти успевая, но так и не встретившись с ней. Где она сейчас, Эван не имел представления. Жива ли она?

Музыка резко оборвалась, и Эван вздрогнул, возвращаясь в реальность. Он услышал веселый голос Лотты, которая смеялась, разговаривая с Марджери, свет лампы лился из окна. Та легкость, с которой он ускользал из города, послужила одной из причин, по которой для Лотты был выбран именно этот дом. Ее роль приманки и скандалистки совершенно очевидна. Но главное – его алиби.

Эван почти добрался до места встречи, когда удача отвернулась от него. По узкой дороге, пролегавшей через Даунз, громыхая, тащилась припозднившаяся телега с сеном. Лошадь шарахнулась, увидев на дороге тень. Возница натянул вожжи и спрыгнул посмотреть, в чем дело. Эвану пришлось ударить его, чтобы остаться неузнанным. Коротко вскрикнув, работник упал у его ног. Эван затащил его на повозку и, отведя лошадь с дороги, привязал ее.

– Надеюсь, вы его не убили, – произнес голос у Эвана за спиной.

Повернувшись, он увидел выступившую из тени фигуру в красном мундире британского офицера.

– Я не дилетант, – пожал плечами Эван. – Мне противно бесполезное убийство. – Он протянул руку. – Приятно вас снова видеть, Чард. Благополучно добрались?

Человек усмехнулся:

– Без приключений. Форма и поддельные документы очень помогли делу.

– У вас есть почта для меня?

– Конечно. А вы приготовили для меня деньги?

– Естественно. Произошел обмен.

– Куда вы едете дальше? – спросил Эван.

– Я отправлюсь на юг, – сказал Чард. – Отъезжаю в Портсмут, затем в Плимут, – добавил он, снова ухмыльнувшись. – Надо бы поговорить с контрабандистами, кое-кого подкупить.

Эван кивнул. Контрабандисты всегда были хорошими союзниками при подготовке к побегам, главное – цена вопроса. Они, кроме того, всегда помогали переправлять секретную информацию через пролив. Сейчас назрела необходимость связаться с французским генералитетом – в случае восстания пленных поселенцев могла потребоваться военная поддержка.

– Соблюдайте осторожность, – предупредил Эван. – В этих местах много военных патрулей.

– Значит, я сойду за одного из многих под этой вывеской.

Эван сосредоточенно кивнул.

– Две недели? – спросил он.

– Я извещу, – кивнув в ответ, ответил человек. Он засунул деньги в потертый кожаный ранец. – Чем вы планируете заняться?

– Тем же, чем всегда.

– Стаптывать каблуки и ожидать вестей?

– По всей видимости.

– Греть постель своей очаровательной любовницы? До меня дошли слухи.

– Это хорошо. Как раз то, что надо, – усмехнулся Эван.

– Удачи вам, Сен-Северин, – рассмеялся Чард.

– Вам тоже.

Ветви деревьев качались под ночным ветром, луна ныряла среди облаков, ночная тьма окутывала окрестности. Эван ждал. Ничто не нарушало царящего вокруг покоя. И все же Эван не мог избавиться от ощущения, что за ним наблюдают. Чувство опасности заставило дыбом подняться волосы и ознобом прошло по спине. Явно что-то не так. Опасность затаилась где-то рядом.

Эван пошел к городу по узкой дороге. Никого не было видно, не слышно шагов позади. Спускаясь вниз по холму, он ускорил шаг. Эван даже подумал, не померещилась ли ему слежка. Он миновал пост у заставы и свернул к Прайори-Лейн. Быстро оглянувшись назад, он успел заметить фигуру, закутанную в плащ, сразу скрывшуюся в тени придорожных деревьев. Он знал, где уже видел этот силуэт, всего на одно мгновение мелькнувший в лунном свете. И он точно знал, кто это.

Лотта шла за ним. Она шпионила.

В первое мгновение Эван испытал шок. Он с самого начала не доверял ей, а сейчас был поражен тем, что его предположения оправдались. В его представлении Лотта была чересчур ленива. Это и ввело его в заблуждение, заставив почувствовать себя в безопасности. Очевидно, он недооценивал ее.

Эван дошел до конца дороги, свернув к воротам дома. Дверь была заперта. Прошла пара минут, пока заспанная Марджери отперла ее для Эвана. На ней была накинутая поверх ночной рубашки шаль, лицо не выразило никакого удивления по поводу его прихода.

Перепрыгивая сразу через две ступеньки, Эван сразу же устремился в спальню Лотты.

Он не очень понимал, что хочет там увидеть. Он оставил ей несколько драгоценных минут, чтобы успеть вернуться до его прихода, но недостаточно, чтобы успеть переодеться и прыгнуть в кровать. И все же вот она перед ним – среди мягких подушек, прелестная в тонком кружевном белье, читающая при свете свечей. Он заметил у нее в руках одно из писем сегодняшней почты, где, как всегда, речь шла о модах и сердечных делах. Поистине ее таланты безграничны: скандальная любовница, кладезь советов, британская шпионка…

– Эван, дорогой! – Лотта отложила письмо и одарила его одной из своих очаровательных улыбок. – Как чудесно! Я ожидала, что у вас сегодня будут дела, и так скучала! Теперь можно надеяться на более захватывающую ночь!

– Очень может быть, – улыбаясь Лотте, ответил Эван. – Очень может быть.

Он подошел к большому платяному шкафу и открыл дверцы. На полке лежал сложенный плащ, прохладный на ощупь и пахнущий ночной свежестью, смешанной с ароматом духов Лотты. В дальнем углу шкафа стояла пара туфелек. Они были чистыми, но на подошве остались легкие следы сухой меловой белой пыли, характерной для здешних дорог летом. Он выпрямился. Лотта хорошо постаралась замести следы, но не все ей удалось. Злость и невольное восхищение смешались с чувством удивления, как легко ей удалось одурачить его.

– Бог мой, что вы ищете в этом шкафу? – изумилась Лотта. – Вот уж никогда не подумала бы, что вам захочется примерять мою одежду.

Эван присел на краешек кровати. Он заглянул Лотте в глаза, но не увидел в них ничего, кроме простодушия и невинности. Ему хотелось понять, говорит ли она правду. Был лишь один способ выяснить это.

– Зачем вы шпионили за мной? – спросил он.

Глава 12

Лотта подпрыгнула. Эван говорил мягко, но в его тоне было что-то холодное и режущее, как осколок льда.

Он наблюдал за Лоттой. Она выглядела обеспокоенной и растерянной. Сегодня она впервые попыталась отправиться за ним. При этом у нее осталось впечатление, что все следы удалось надежно спрятать. И все же он раскрыл ее. Черт бы его побрал!

– Ну же? – теперь гораздо более требовательным тоном произнес Эван.

Лотта только взглянула в его глаза, как сердце сжалось от дурного предчувствия. Он был зол и холоден. Вряд ли стоило пытаться обманывать или соблазнять его, чтобы отвлечь.

Первая мысль Лотты – все отрицать и притворяться, что не понимает, о чем идет речь, но она быстро оставила эту идею, поскольку уже убедилась, что врать Эвану, дразня его, очень плохая затея. Лондон научил ее этому. Эван обладал опасным и необычным талантом узнавать, когда она говорила неправду. Он слишком умен и восприимчив.

– Дьявол вас разберет, как вам удалось узнать? – удивилась Лотта, помедлив минуту.

Она увидела, что Эван немного расслабился и его голос, оттаяв, повеселел.

– Был момент, когда я подумал, что вы будете все отрицать, – признался он. – Я бы очень разочаровался в вас.

– Это почему же? – поинтересовалась Лотта.

– Потому что обычно, когда я выдвигаю возражения, вы начинаете говорить правду. Даже если поначалу хотели обмануть.

Лотта взвилась. Эван дал не слишком лестную, хотя и верную оценку ее характеру.

– На этот раз у меня просто не было выбора, – сказала она.

Лотта решила, что стоит объясниться, как-то оправдать свое предательство. Вряд ли, конечно, ее оправдания смогут повлиять на него.

– Выбор есть всегда, – возразил Эван. – Можно предположить, что они вышли на вас в тот день, когда я уехал из Лондона. Помнится, вы рассказывали, что ваш брат служит в британской армии.

– Вы слишком проницательны, – с сожалением отметила Лотта. – Я надеялась, что вы не вспомните об этом.

– Я разбираюсь в этих играх намного лучше вас, – заметил Эван. Он остановил внимательный взгляд на ее лице. В его глазах угадывались ум и проницательность, перед которыми Лотта чувствовала себя маленьким ребенком, пойманным на шалости. – Я заподозрил вас еще несколько недель назад, когда вы стали донимать нас дурацкими вопросами об огневых точках и передвижениях кавалерии. Это очень неумело и неосмотрительно.

– Знаю, – согласилась Лотта, сердито дернув плечом. – Однако лучшее из того, что на тот момент пришло мне в голову. Я, как вы знаете, не слишком преуспела в этом. Тео следовало бы принять во внимание подобные моменты, прежде чем заставлять меня шпионить. У меня нет для этого таланта.

Эван снова остановил свой холодный взгляд на ее лице.

– Вот уж не знаю, – сказал он. – Сегодня вы меня несказанно впечатлили. Вам чуть было не удалось выйти сухой из воды.

– В самом деле? – Лотта почувствовала себя до смешного польщенной в тот момент, когда на самом деле ей следовало бояться. Как он поступит? Сразу выкинет ее на улицу или даст возможность объясниться? Не то чтобы ее объяснения могли что-либо изменить. Она предала его. Эван прав – выбор у нее действительно был, но не в его пользу.

– Вам прекрасно удалось незаметно проследовать за мной, – заметил Эван. Он прислонился спиной к деревянному изголовью кровати. – Вы умеете ходить быстро и неслышно. Расскажите мне, как вы этому научились, – неожиданно попросил он.

Поигрывая краешком покрывала, Лотта отвела взгляд.

– Не имею ни малейшего представления, – произнесла она. – Полагаю, я должна обладать хоть какими-то полезными качествами.

– Вы упражнялись, – уверенно констатировал он, а потом склонил голову набок и окинул Лотту насмешливым взглядом. – Ваш муж?

Сердце Лотты гулко ударило в груди. Она хмуро взглянула на Эвана.

– Не могу понять, как вам удается догадываться о таких вещах, – выпалила Лотта. – Вы слишком умны, – заключила она, решив, что если Эван совершенно ничего не рассказывает о своем прошлом, то и ей незачем посвящать его в свою историю. Но сейчас он настаивал на ответе. – Мне случалось следить за Грегори, – подтвердила она. – Когда мы только поженились…

Лотта замолчала. Ей было больно рассказывать об этом даже сейчас, когда связывавшие их узы разорваны.

– Он вам изменял? – спросил Эван.

Лотта сделала пренебрежительный жест.

– О, это совсем не то, о чем вы подумали. Думаю, вы помните, что мне было семнадцать, когда мы поженились. А он был намного старше. В первую брачную ночь Грегори сказал, что не хочет меня, не будет со мной спать и не хочет от меня детей, а я вольна заводить романы при условии не навязывать своих незаконнорожденных детей ему в наследники, – сообщила Лотта с такой горечью, словно только что услышала эти слова от Грегори. Она была очень молода и не готова к такому повороту. Шок от того, что муж пренебрег ею, оказался поистине опустошающим. И даже сейчас, принимая во внимание все, что за этим последовало, она понимала, что время не смогло смягчить боль.

Эван молча ждал. Лотта посмотрела в его непроницаемое лицо и тяжело сглотнула.

– Естественно, я подумала… – Она остановилась и начала заново: – Я думала, что у него есть любовница, а я понадобилась лишь для того, чтобы получить обещанное Пализерами приданое и родство с герцогской фамилией. Он амбициозный человек, всего добивался сам, не имея ни титула, ни наследственного поместья.

– Однако странно, что вы решились выйти за такого человека, – удивился Эван. – Ведь он годился вам в отцы.

– Он богат, – с некоторым вызовом объяснила Лотта, плотнее вжимаясь в подушки. Никто не понимал того, насколько сильно она нуждалась в защите, которую ей мог бы обеспечить Грегори.

– Деньги – вот ответ на все, – сказал Эван.

Лотта пожала плечами.

– Он богат, а у меня ничего нет, – повторила она, пытаясь убрать из голоса горечь, которая просачивалась, как вода сквозь песок. – Все, что у меня было, – это отец, который ушел, когда мне было шесть лет. Мать после этого вечно плакала, а родственники не желали содержать меня. Вот я и решила распрощаться со всем этим с помощью выгодного замужества.

В комнате повисла тишина. Пламя свечи мерцало от ветерка, который дул из открытого окна.

– Вы любили его? – спросил Эван.

– Да, – ответила Лотта, печально улыбнувшись. И это было истинной правдой. Ей всегда хотелось любви. – Думаю, любила. Он заменил мне отца, занял место человека, которого можно было бы уважать, – пояснила Лотта, зарывшись поглубже в подушки. – Поэтому, когда Грегори отверг меня, я была потрясена и зла на него. В следующую ночь я увидела, как он выходит из дому, и, естественно, последовала за ним. В Лондоне остаться незамеченной гораздо легче. На улицах еще было много людей, а в толпе легко затеряться, – пояснила она.

– Куда же он пошел? – поинтересовался Эван.

– Довольно скоро он остановился у одного из особняков на Прентис-стрит, – продолжала Лотта. – Я нашла окно с неплотно задернутыми шторами и заглянула. Там были только мужчины – мужчины с мужчинами. На некоторых из них было дамское белье, на лице – грим. Среди них даже один член парламента, я его знала. После этого я стала часто подсматривать за Грегори, – закончила она.

– Вас одолевало любопытство? – спросил Эван.

– Просто мне хотелось понять, – с ожесточением ответила Лотта. Ее руки судорожно вцепились в подушки. – Мне нужно было понять, почему он предпочитает их и совершенно не интересуется мной.

– Этому есть только одно объяснение – так они устроены, – довольно жестко ответил Эван. – Это никак не зависело от вас, Лотта.

Их взгляды встретились. В его глазах она прочла утешение и желание подбодрить. Догадываясь, что дело не в ней, Лотта пыталась убедить себя в этом. Но до конца поверить так и не смогла. Только теперь, чувствуя руку Эвана на своей руке, Лотта наконец поверила.

– Знаю, – кивнула она. – Мне понятно это сейчас. Но тогда я была слишком наивна, – покачав головой, сказала Лотта. В ее душе боролись страх и замешательство. – Я переживала и за Грегори тоже, но лишь в самом начале, пока мне не стало все равно. Ведь если бы об этом узнали, его могли повесить.

– Его жизнь была в ваших руках, – пристально глядя Лотте в лицо, заметил Эван. – Странно, что вы не припугнули его, когда он пригрозил вам разводом.

– Я это сделала и поняла, что совершила огромную ошибку, – грустно рассмеявшись, ответила Лотта. – Все это только сильнее его обеспокоило, и он поспешил избавиться от меня. Грегори сказал, что мое слово ничего не будет стоить против его. У него – власть и влияние. Он заставит всех увидеть во мне не более чем мстительную гарпию. А еще он пообещал запереть меня в сумасшедший дом, скажи я хоть слово. – Лотта сплела пальцы, чтобы унять нервную дрожь. – Они выставили меня шлюхой, но это было еще за пять лет до того, как я воспользовалась свободой, которую он мне предоставил, и завела роман с другим мужчиной. Потом я пошла на это, почувствовав себя ужасно одинокой. А стоило начать, как это стало… – хмурая морщинка пролегла между ее бровями, – это стало, я думаю, бегством – просто я не знала, как еще можно все это пережить.

Так она прожила одиннадцать лет. Меняла любовников одного за другим. Искала то, чего найти так и не смогла.

– Я в этом весьма преуспела, – снова с вызовом заявила Лотта, хотя Эван не произнес ни единого слова осуждения. – Учеба всегда плохо мне давалась, за исключением французского. И вдруг я открыла в себе способности – было так приятно осознавать, насколько я хороша в сексе.

– И вы стали практиковаться? – с тенью улыбки сказал Эван.

– Я наслаждалась, оттачивая свои навыки, – улыбнулась в ответ Лотта. – Мой первый любовник оказался превосходным учителем. С годами мои таланты стали привлекать ко мне многочисленных поклонников.

– Это и было тем, к чему вы стремились? – безмятежно спросил Эван.

Пламя свечи отражалось в его глазах, очень темных и спокойных. Этот вопрос опустошил ее душу. Конечно, она страстно желала внимания, которого ее лишил Грегори. Но дело не только в этом. Какая-то еще причина постоянно ускользала от ее понимания, как просачивающаяся сквозь пальцы вода. Сексуальный опыт доставлял Лотте наслаждение и возбуждение, но ненадолго. Всего этого было мало, чтобы наполнить ее душу, зажечь сердце. Лотта не знала определения того, к чему так стремилась.

– Это то, что доставляло мне наибольшее удовольствие, – ответила она.

Эван взял ее за подбородок и повернул лицом к свету. Лотта сразу подумала о том, что так сильнее видны все морщинки вокруг глаз, и попыталась вырваться, но он держал крепко.

– Несомненно, все это было очень увлекательно, – тихо произнес Эван, и в его голосе прозвучало чувственное понимание, прошедшее холодком по ее коже, – и все же вам всегда чего-то недоставало, Лотта?

– Не понимаю, откуда вам это известно, – прошептала она.

– Знаю, потому что шел тем же путем, искал того же. – Эван с неожиданной нежностью прикоснулся к щеке Лотты и быстро убрал руку. – Я искал забвения в женщинах, вине и множестве других пороков, – с иронией добавил он.

– И вам это приносило наслаждение. Вы соглашались с этим, – настаивала Лотта.

– Я наслаждался всем этим, – со смехом подтвердил Эван. – Но в конечном итоге человеку нужно больше, чем сиюминутные наслаждения.

– У вас была на то причина, – возразила ему Лотта, – и есть принципы. Вы сражаетесь за то, во что верите.

Она почувствовала, что у нее ледяные руки и ноги. Нервная дрожь била ее тело. У нее никогда не было идеалов и целей. Она скользила по поверхности жизни, не имея привычки глубоко задумываться, легкомысленная, предпочитающая всему светские развлечения и обожая крайности.

– Да, это так, – согласился с ней Эван. Он встал и прошелся по комнате, остановившись у окна. Отодвинув штору, посмотрел в освещенный луной яблоневый сад. – Я был совсем юн, когда впервые услышал Вулфи Тона, выступающего за свободу для ирландцев и провозглашающего принципы свободы и равенства, которые несли миру французы. В ту минуту я понял, каким путем следует идти.

– Но у вас были и более личные цели, – заметила Лотта. – Ваш сын, например…

Эван нахмурился, и сразу же стало понятно, что она коснулась запретной темы.

– Моему сыну было бы намного лучше не знать меня вовсе, – резко сказал он.

В его голосе прозвучало такое отчаяние, что Лотта почувствовала его боль как собственную.

– Не может быть, чтобы вы на самом деле так думали! – воскликнула она.

– Уверяю, так и есть. – Эван взглянул на Лотту – в его глазах она увидела боль. Сердце Лотты сжалось. – Арланд приезжал навестить меня, когда ему исполнилось пятнадцать, я должен был защитить его, а я стал причиной его несчастий. Он попал в плен.

Он повел плечами, будто пытаясь сбросить с них невидимый груз. Первый раз Эван заговорил с ней о своем сыне. Его лицо снова стало непроницаемым, и Лотта поняла, что больше он никогда не станет к этому возвращаться. Следующие слова Эвана только подтвердили ее опасения. Он снова закрыл свою душу от нее. Мгновение, когда ей удалось заглянуть в его душу, миновало.

– Как вам удалось узнать о том, что я собираюсь покинуть гостиницу сегодня ночью? – спросил Эван. Он снова опустил штору и повернулся к Лотте.

– Просто я заметила вас в саду, – ответила она, поигрывая краешком покрывала. – Я играла на рояле в гостиной. Потом мне пришло в голову прикрыть окно – ночной воздух стал слишком холодным, – объяснила Лотта, взглянув на него. – И тут увидела вас. Вы стояли под яблоней совершенно неподвижно, как привидение.

Наблюдая за выражением его лица, Лотта заметила отчужденность и одиночество, которые почудились ей сегодня вечером в саду под яблоней. Он словно смотрел сквозь нее, не видя лица.

– С моей стороны было очень опрометчиво позволить заметить себя, – очень тихо произнес Эван. Лотта едва смогла расслышать его. – Я заслушался, когда вы играли. Сразу вспомнилось детство.

– Я играла «При свете луны», – пояснила Лотта. Она тихонько пропела несколько тактов мелодии, от которых Эван вздрогнул, словно кто-то восстал из своей могилы. – Вы никогда не рассказывали мне о своем детстве.

– Моя мать любила напевать мне эту мелодию, – произнес Эван. – Мы жили вместе, пока мне не исполнилось пять лет, путешествовали вместе с бродячим цирком. А потом моему отцу пришла в голову мысль, что я должен получить достойное воспитание, несмотря на низкое происхождение.

– И ваша мать подчинилась? – У Лотты похолодело сердце. Перед ее мысленным взором встало золотое летнее утро двадцать семь лет назад и другой мужчина, попрощавшийся со своим ребенком, чтобы уже никогда вновь не увидеть его.

– Она думала, что так для меня будет лучше, – ответил Эван. Он до сих пор пытался в это поверить, но так и не смог. – Ей так хотелось, чтобы у меня было положение в обществе и образование. Несмотря на мои просьбы остаться, она рассудила, что лучше отдать меня отцу.

– И вы попали в Фарнкорт, – заключила Лотта, внимательно следившая за выражением его лица, на котором все время менялось выражение, в зависимости от того, что за воспоминания всплывали в его памяти. – Вероятно, это испытание для ребенка воспитываться в бродячем цирке?

– Мне очень нравилось там, – к ее удивлению, ответил Эван. – Потом я полюбил графство Мейо в Ирландии. Там море. А еще громадный дом, разваливающийся и полный тайн. Это прекрасная страна, вольная и дикая. Но в остальном… – Он вздрогнул, будто воспоминания и тени прошлого давили на него. – Ну, до вас, вероятно, доходили слухи. Отец не одобрял моего дьявольски упрямого характера с самого начала, прислуга перенимала его отношение. Герцогиня, естественно, меня ненавидела, так как я был наглядным подтверждением измен отца. Она воспитывала в своих детях нетерпимость ко мне. Ее влиянию не поддался только Нортеск, который взял на себя миссию становиться между мной и неприятностями, – со вздохом сказал Эван. – Неприятности преследовали меня повсюду – и в Фарнкорте, и в Итоне, и где бы я только ни появился.

– А правда ли, что когда вы сбежали из дома, то отправились в Ньюмаркет и украли одну из скаковых лошадей своего отца? – спросила Лотта.

– В общем, да, – ответил Эван. По его губам пробежала тень улыбки. – Дикарь Даррелл был прекрасным созданием, гораздо более миролюбивым, чем большая часть членов моей семьи.

– И что, вы работали в Ирландии жокеем несколько лет, прежде чем перебраться во Францию и присоединиться к наполеоновским войскам?

– Вы старательно собирали сплетни, – заметил Эван.

– Мне рассказала Марджери, – сказала Лотта. – Вы должны знать, что о вас говорят все, милорд. В таком провинциальном местечке просто нечем больше заниматься.

– Отчего же, – возразил Эван. Он снова подошел к Лотте. – Еще можно шпионить.

Сердце подпрыгнуло и бурно забилось у Лотты в груди. Короткий момент душевной близости закончился, крошечное окошечко в прошлое захлопнулось. Наивно думать, что столь редкие минуты открытости могут их приблизить друг к другу. Она по-прежнему оставалась предательницей, а он – человеком, которого она предала.

– Расскажите мне о сегодняшнем вечере, – попросил Эван. – Увидев меня в саду, вы последовали за мной…

– Я думала, что там, куда вы отправились, может произойти что-нибудь интересное, – призналась она. – Решение отправиться за вами было совершенно неожиданным, клянусь вам. К тому же я обещала Тео, что постараюсь… – Лотта не смогла договорить, ее голос пресекся. Она попалась. Не важно, что она сейчас ему скажет. Эвану и без того видна вся глубина ее предательства.

– К вашему брату мы еще вернемся, – пообещал Эван. Он обхватил ее за плечи, повернув к себе. – Вы видели, куда я ходил?

– Нет, – возразила Лотта. – Я нагнала вас только к тому времени, как вы уже повернули обратно в город. Я не смогла за вами угнаться. У меня разболелись ноги и порвалось платье. Я все прокляла и думала только о том, что лучше бы мне остаться дома.

Эван всмотрелся в ее лицо. Пусть даже она и сказала правду, но под его острым и тяжелым взглядом, пронизывающим насквозь, должна была испытывать робость.

– Значит, кто-то еще выходил сегодня. Если это были не вы, то кто же? – заметил он.

Лотта дернулась под его руками, впившимися ей в плечи. Почувствовав это, Эван сразу ослабил хватку.

– Вы видели там кого-нибудь еще? – несколько мягче спросил Эван.

– Нет, никого, – покачав головой, ответила Лотта.

– Вы уверены? Это очень важно.

Лотта подняла глаза, встретившись с его взглядом.

– На обратном пути мне попался какой-то мужчина, который сворачивал на Ньюбери-стрит, – сказала она. – Мне даже показалось, что это был один из ваших товарищей офицеров. Я не очень ясно его рассмотрела, но что-то в его походке показалось знакомым. – Она изо всех сил старалась вспомнить, как выглядела эта всего лишь на мгновение мелькнувшая перед ней фигура.

Эван задумчиво посмотрел на нее:

– Французский офицер – это интересно…

– Я уверена, что никто не стал бы предавать вас, – Лотта, залилась ярким румянцем под его насмешливым взглядом. – Я имела в виду, из ваших.

– Награда обещана всем, – возразил Эван, присаживаясь на краешек кровати. – Разве не так, Лотта?

Лотта прикусила губу.

– Я на стороне британцев, – ответила она. – Для большинства людей мой поступок – проявление патриотизма.

– В таком случае они слишком сильно доверяют вам, – рассмеялся Эван. – Вы не стали бы стараться из-за принципов. Что ваш брат пообещал вам? Деньги, я полагаю. Как это банально!

– Тео обещал мне помочь вернуть то, что я потеряла, – ответила Лотта.

Эти слова тихо прозвучали в мягко освещенной оплывающими свечами комнате.

Лотта не собиралась рассказывать об этом Эвану, демонстрировать самые уязвимые места, но его слова ранили ее. От огорчения колючий ком встал у нее в горле. Эван, кажется, прав. Горько в этом признаваться. Ее принципы выставлены на продажу. Лотту не слишком заботила безопасность страны и тому подобные высокие материи, а интересовали совершенно иные ценности. Вернуться назад – вот чего она хотела больше всего. Назад, в уютное прошлое, когда она была богата и счастлива, но не оценила этого.

Взглянув в глаза Эвана, Лотта уловила в них понимание и даже что-то вроде сочувствия. Чувство, как тончайшая нить паутины, вновь связало их.

– Как ни жаль об этом говорить, – сказал Эван, – но знайте, возврата к прежней жизни не будет. То, что вам обещано, – иллюзия.

– Но я все же попробую, – упрямо сопротивлялась Лотта. Она отбросила всякое притворство. – Дело не только в деньгах. Я люблю Тео. Он мой брат и единственный, кто заботился обо мне после того, как отец ушел от нас, а на мать нельзя было положиться, – рассказывала Лотта, пытаясь наконец все прояснить. – Неудивительно, что я хотела помочь ему. А он в ответ мог бы помочь мне.

Лотта просто не могла вынести то выражение жалости, которое читала в глазах Эвана. Понятно, он считает, что Тео просто использует ее! Лотта яростно пыталась отогнать от себя эту мысль. Нет, Тео – ее светлый рыцарь! Правда, за все нужно платить, но так уж устроен мир. Из этого вовсе не следует, что Тео не любит ее.

– Боже, как мне хотелось, чтобы вы ни о чем не догадались! – выпалила Лотта. – Теперь мне просто не о чем будет ему рассказывать!

– Вам придется сообщать ему то, о чем я буду вас просить, – сказал Эван.

– Иначе говоря, я должна ему лгать? – Лотта аж задохнулась от возмущения. Она была в замешательстве, сердце стучало как бешеное. – Передавать информацию, зная, что это фальшивка?

– Да. Для меня это было бы весьма полезно, – заметил Эван.

Выражение сочувствия стерлось с его лица, словно никогда и не бывало, уступив место суровому и непреклонному выражению. Лотта потрясенно смотрела в это лицо. Помнится, миссис Омонд назвала его безжалостным. В эту минуту Лотта с легкостью представила себе, как Эван рубит врага в ожесточенной битве. А сейчас она еще поняла, насколько у него холодное сердце.

– Тео обо всем догадается, – возразила Лотта, стараясь говорить с той же бесстрастностью, что и Эван, словно они обсуждали мелочи текущего дня или погоду назавтра. Сердце билось быстро и сильно, но голос Лотты звучал совершенно твердо. – Если уж мне не удалось провести вас – не смогу заставить поверить и его.