Текст книги "Сладкий грех"

Глава 6

В те времена, когда она еще была светской львицей и хозяйкой модной гостиной, Лотта обожала прогулки в парке. Придерживаясь моды, она выезжала к пяти. Прогулка давала прекрасную возможность посмотреть на других и показать себя, продемонстрировать модные новинки и услышать последние слухи. Похоже, на этот раз они с Эваном дадут пищу для сплетен. Лотта догадывалась, что именно этого он и добивается. Выпрямившись и гордо глядя поверх голов, она старалась не встретиться взглядом ни с кем из прежних друзей и знакомых. Паника холодной змеей выползала из самых дальних уголков души, куда Лотта пыталась ее спрятать. Открытая коляска предоставляла светским зевакам прекрасный обзор, они останавливались, бесстыдно пялясь и даже указывая на них, отпускали замечания, не заботясь о том, чтобы понизить голос.

– Вы узнаете? Это же Эван Райдер, незаконнорожденный и ставший чертовым изменником. У него хватает наглости появляться со своей бесстыдной любовницей! – звучало в толпе.

Яркое солнце слепило, глаза Лотты слезились, несмотря на то что она специально купила себе шляпку с полями, прикрывающими лицо. Она чувствовала, как жар заливает ее под прицелом этих испепеляющих глаз. Она сильнее выгнула спину и подняла подбородок, напряженно застыв на своем сиденье.

«Ни за что не расплачусь!» Она твердила это как заклинание, которое засело в ее памяти с тех детских лет, когда другие дети дразнили ее за то, что она растет без отца, что она – бедная родственница. Она все вытерпела и преодолела, достигнув высокого положения в свете. Она помрачнела, вспомнив, с какой гордостью сама диктовала это мнение. Она и в страшном сне не могла представить себе тогда, что будет свергнута со своего высокого пьедестала. Что ж, она надолго запомнит сегодняшний урок. Если когда-нибудь снова получит возможность влиять на чье-либо мнение, постарается быть добрее. Лотта невольно вздохнула. Вот только не похоже, что это время когда-то снова наступит. Она пала слишком низко, подняться будет очень нелегко, скорее всего – невозможно.

Карета медленно продвигалась в окружении гуляющей публики и других экипажей, в одном из которых молоденькая дебютантка, вся в беленьких кудряшках, с невинным взором обсуждала ее со своим другом.

– Ты знаешь, прежде она была миссис Каминз – вышла замуж за одного ужасно богатого преуспевающего банкира, но просто не могла удержаться от романов с любым, кто предложит. Говорят, она пошла в отца, который слишком свободно относился к любви…

Она захихикала, и ее противный смех звучал все то время, пока карета ехала мимо, всколыхнув в душе Лотты злость и подавленность одновременно.

Она искоса взглянула на Эвана. Для прогулки он нанял роскошный фаэтон с высоко поставленными скамейками, сверкающий зеленым и синим лаком, с двумя эффектными серыми лошадьми. Лотта подозревала, что все это должно ненавязчиво продемонстрировать всем заносчивым зевакам и родственникам, что ему наплевать на их неодобрение. И ей хотелось бы обладать его самоуверенностью.

Эван, словно прочитав ее мысли, отпустил одной рукой поводья и положил ладонь на судорожно сжатый кулачок Лотты в успокоительном пожатии. Он послал ей самоуверенную улыбку.

– Нравится вам все это?

– Естественно, нет! – воскликнула Лотта с сарказмом, в эту минуту совсем позабыв, что пообещала себе играть роль услужливой любовницы, даже если это убьет ее. – Публика только пялится и сплетничает! Как мне все это ненавистно! Не понимаю, как вы терпите, милорд. А главное – зачем?

Эван придержал лошадей и слегка повернулся к ней. Улыбка на его лице стала грустной.

– Лотта, я делаю это только потому, что они представляют собой угрозу, а я не могу позволить им взять верх. С малых лет я обязан был подчиняться мнению других, поскольку к этому меня вынуждала история моего происхождения, – объяснил Эван, сжав челюсти. – Теперь пришло время уважать свое мнение и презирать чужие глупые суждения. – Он крепче сжал ее руку. – Запомните, целая дюжина этих глупых матрон вместе с вон тем рисующимся денди не стоит вашего мизинца.

– Совсем не так давно я сама была среди этих глупых матрон, – с чувством возразила Лотта. – Думаю, теперь моя роль – служить ужасным примером. Пожилые дамы, выводящие в свет юных девиц, используют меня в качестве наглядного примера того, что бывает с леди, если они ведут себя неправильно. Собственно, рискуют закончить, как я.

– Тогда они станут, подражая вам, вести себя еще хуже, – заметил Эван. – Вы – скорее пример того, как можно с прибылью выйти из трудного положения.

Вопреки самой себе, Лотта почувствовала, что ее губы готовы сложиться в слабую улыбку.

– Весь ужас в том, что вы можете оказаться правы, – с грустью улыбнулась она. – Как бы вы ни смотрели на эту проблему, я плохой пример для подражания.

В глазах Эвана загорелся какой-то дьявольский огонек.

– Как это верно! – пробормотал он. – Боюсь, у нас есть надежда стать совсем плохим примером для молодежи.

Отпустив поводья и позволив лошадям медленно двигаться дальше, он привлек Лотту к себе. Она поняла, что он собирается сделать дальше, и уперлась рукой ему в грудь.

– Не стану я целоваться с вами здесь в парке, – прошептала она. – Нас просто арестуют за попрание норм.

– Я и не подозревал, что вы такая ханжа, – заметил Эван. – Мы можем целоваться когда и где пожелаем.

И он поцеловал Лотту на виду у колеблющейся и перешептывающейся толпы. Солнце пекло, и ее шум отдавался у Лотты в ушах. Она уже ни в чем, кроме поцелуя на своих губах и силы его рук, сжимающих ее в своих объятиях, не была уверена.

– Вот так! – с удовлетворением произнес он после поцелуя. – Неплохо, не так ли?

«Очень неплохо», – подумала Лотта. Ей было жарко, неловко, голова кружилась. К тому же она рисковала испортить цвет лица загаром, прогуливаясь под жарким солнцем. Лотта одернула платье, погруженная в мысли о том, как этот короткий поцелуй подействовал на нее.

– Эван! – В толпе раздался чей-то голос.

До того момента к ним никто не обращался и не делал попыток поддержать знакомство. Неприятно, конечно, но чего же еще можно было ожидать? Лотта посмотрела кругом и заметила, что рядом с их фаэтоном на красивом гнедом жеребце гарцует высокий всадник. Его присутствие вызвало у нее не меньшее удивление, чем то, что он придержал лошадь, чтобы поговорить с ними.

– Извините, если помешал, но я хотел обнаружить свое присутствие прежде, чем вас захлестнет этот поток неодобрения. Рад вас видеть, Эван, – сказал он с широкой улыбкой.

– Нортеск! – воскликнул Эван, натягивая поводья и протягивая руку для рукопожатия. – Не ожидал снова встретить вас в Лондоне. Думал, вы осели за границей.

– Услышав, что вы в Англии, я приложил все усилия, чтобы вернуться, – улыбнулся Нортеск.

Оба рассмеялись и обнялись.

В толпе зевак прокатился шепот удивления.

Эван повернулся к Лотте, остолбеневшей от удивления. Она знала, что маркиз Нортеск – наследник герцога Фарна и, соответственно, единокровный брат Эвана. Ей не приходилось сталкиваться с ним в обществе, поскольку он оказался в изгнании и вынужден был жить за границей после нашумевшей дуэли с любовником своей жены. Интересно, что в семье Эвана был хоть один человек, с которым он поддерживал дружеские отношения. Так думала Лотта, глядя на братьев, которые, несомненно, имели некоторое фамильное сходство. Правда, у Эвана были черные волосы, а у Нортеска – золотисто-рыжие. Но несомненно то, что ярко-синие глаза Эвана были столь же выразительны, как и темно-карие глаза Нортеска. Впрочем, фамильное сходство проявлялось скорее в телосложении, жестах, посадке головы и строении кистей рук. Интересно было смотреть вместе на этих двух отпрысков герцога Фарна, сходных как две стороны одной медали.

– Позвольте представить моего сводного брата Гаррика Фарна, маркиза Нортеска, – сказал Эван, обращаясь к Лотте. – Гаррик, это Лотта Пализер.

Лотта заметила быструю вспышку удивления в глазах Нортеска, когда Эван представил ее. Видимо, он знал ее под другим именем. Маркиз улыбнулся и поклонился с благородным изяществом.

– Приятно познакомиться, мисс Пализер. Уверен, вам удалось произвести сенсацию вместе с моим распутным братцем.

– Полагаю, это вполне в его духе, – с легкой досадой произнесла Лотта, переводя взгляд с одного на другого. – Простите, но я не знала, что Эван поддерживает отношения с кем-либо из своей семьи, – добавила она.

– Это правда, что я единственный, кто сохранил с ним дружеские отношения. Мне кажется, Эван выбрал неверную линию поведения, но при этом меня восхищает стойкость, с которой он ей следует.

– Мы с Нортеском росли вместе, – сказал Эван. – Он единственный всегда старался оградить меня от тех, кому нравилось попрекать меня некоторыми фактами родословной.

Эван говорил об этом с беззаботностью, за которой только чуткое ухо могло уловить горечь прежних обид.

– Я всегда был на его стороне во всех драках в Итоне. Эван не спускал никому, кто осмеливался косо посмотреть в его сторону, – пояснил Нортеск. – Мы с Эваном практически одногодки, мисс Пализер. Наш почтенный отец очень скоро заскучал, когда мать носила меня. Он огляделся в поисках новых ощущений…

– И в результате появился я, – закончил Эван.

Лотта почувствовала прилив любопытства. Она не знала о том, что Эван и законный наследник Фарна практически одного возраста. Герцог был известный волокита, и даже беременность жены не могла его остановить.

– Вы могли бы сообщить мне, что находитесь в Лондоне. Хотелось бы пообедать вместе сегодня вечером, – сказал маркиз Эвану.

Наступила пауза. Лотта почувствовала, какие противоречивые чувства борются в душе Эвана, оставаясь бессловесными.

– Не хотелось бы разочаровывать вас, Гаррик, – тихо произнес он, и Лотта поняла, что он говорит очень искренне. – Вы всегда отличались великодушием, но это невозможно. Наш отец…

– Да черт с ним, – возразил Гаррик Нортеск, пожимая плечами. – Что он может мне сделать? Не в его власти лишить меня наследства. Кроме того, моя репутация не менее скандальна, чем ваша.

– Вы уже стали на путь раскаяния, и общество приняло вас в свое лоно. Что касается меня – я остаюсь врагом государства.

– Могу согласиться с тем, что не слишком большая удача – находиться в Англии в качестве французского военнопленного. Но вы ведь знаете не хуже меня – половина пленных французских офицеров так или иначе связана родством с английской аристократией. Тем не менее мы обедаем вместе, и это, думаю, весьма цивилизованно.

– Некоторые аспекты ситуации выходят за рамки цивилизованности, – произнес Эван голосом полным горечи, обжегшим сердце Лотты. Быстро взглянув на Нортеска, она отметила сочувствие, тенью пробежавшее по его лицу.

– Я понимаю. Мне жаль. А что с Арландом? – спросил он не без колебания.

– Не знаю, – помрачнев, ответил Эван. – Мне не позволяют видеться с ним.

После этих слов наступило молчание. Летний ветерок теребил ленты на шляпке Лотты.

Мимо двигались перешептывающиеся люди. Лошадь Нортеска ровно постукивала копытами в такт невеселым мыслям хозяина.

Лотта положила ладонь на руку Эвана. Он смотрел на брата, а тот – на него, будто они вели безмолвный разговор. Лицо Эвана словно окаменело.

– Кто такой Арланд? – спросила Лотта, с невольным трепетом ожидая ответа, хотя и не понимала до конца важности своего вопроса. Но напряжение, повисшее в воздухе, становилось все тревожнее.

Эван повернулся и взглянул на Лотту каким-то безжизненным взглядом. Некоторое время он молчал, как будто обдумывал, стоит ли отвечать.

– Арланд – мой сын. Он военнопленный, находится в заключении в тюрьме Уайтмур.

Эван понимал, что Лотта непременно будет задавать вопросы. Опыт подсказывал, что все женщины непременно так поступают. Им приятно утешать, помогать и врачевать раны. Но он не привык к сочувствию и утешению, а помочь ему никто не мог. Он повторил все ошибки отца, которого презирал, даже не смог защитить собственного сына, которого так беззаботно предоставил его судьбе. Отчаяние и ненависть к самому себе бурлили в его душе, отравляя ее горечью яда.

Казалось, Эван настолько поглощен своими мыслями, что управлял фаэтоном интуитивно. Он направился в отдаленный спокойный уголок парка, оттуда на улицу и дальше к конюшням. Оказавшись на улице, он немного придержал лошадей, поняв вдруг, что не помнит, как они сюда попали. Так можно было передавить добрую часть той светской толпы, которая прогуливалась по парку. Пусть так. Даже если его повесят – это будет всего лишь раз! А вся эта светская чернь – небольшая потеря.

Рука Лотты мягко легла поверх его руки, судорожно сжимающей поводья. Вот сейчас она станет участливо расспрашивать и выведывать, демонстрировать невыносимое сочувствие.

– Мне очень жаль, – просто сказала она.

Он не смог ответить, поглощенный мыслями о сыне.

Арланд провел шесть месяцев на тюремной барже, затем его перевели в Уайтмур, тюрьму в Ламборн-Даунз, что в трех милях от Вонтеджа. Сын. Узник.

– Очень странно, что они не стали держать в тюрьме вас. – Лотта озвучила мысль, которая пришла ей в голову еще прошлым вечером. Тогда он упомянул только о том, что сам провел несколько месяцев на тюремной барже в Чатеме.

– Освободили, чтобы больнее ранить, поиздеваться надо мной. Они удерживают моего сына в заключении, несмотря на то что я соблюдаю все условия договора. А я вынужден плясать под их дудку. При малейшем намеке на мой побег Арланда будут пытать, позорно пороть, а потом запрут в какой-нибудь чертовой дыре, где он будет медленно сходить с ума…

Так вот о чем он тогда не сказал.

Эван содрогнулся от непереносимых образов, проникших в его воображение.

Он умолял власти, чтобы Арланду дали возможность покинуть тюрьму, предлагая себя в качестве заложника, который будет находиться в неволе сколько понадобится, выкупая свободу сына. Ему нетрудно было бы отдать свою жизнь за сына. В ответ ему смеялись в лицо!

Эван чувствовал, что как отцу ему нет прощения. На горе этому мальчику, он является его отцом.

– Должно быть, Арланд еще очень молод, – тихо произнесла Лотта.

– Всего лишь семнадцать. Он совсем еще мальчик. – Эвану пришлось откашляться, освобождаясь от спазма, сжавшего горло. – Не стоит об этом говорить.

Лотта молчала. Она должна была заговорить, чтобы утешить его в том, что не поддавалось утешению, или упрекнуть в нежелании принимать ее сочувствие. Но она спокойно сидела рядом, пока мимо проплывали городские улицы и спешащие люди, а в душе Эвана бушевал ад. Когда он вновь взглянул ей в глаза, то увидел в них беспокойство, понятное без всяких слов. В тот момент, когда Лотта нежно прикоснулась затянутой в тонкую перчатку рукой, Эван почувствовал прикосновение всей душой. Этот безмолвный жест сочувствия поразил его.

«Я хочу ее».

Горячая волна желания накатила и понесла его, диктуя свою волю. Он должен обладать ею, чтобы затеряться, уйти от самого себя, от невыносимого гнета мыслей. Никогда не удастся смыть с себя позор от того, в какие несчастья по его вине ввергнут его сын. Но можно хоть на мгновение облегчить эту боль.

Эвану показалось, что огромная тяжесть свалилась с его плеч, когда, вернувшись с прогулки, наконец бросил поводья груму. Спрыгнув, он помог Лотте спуститься с сиденья, вручив груму гораздо больше чаевых, чем полагалось. Как он хотел поскорее остаться с ней наедине, забыться хоть на короткое мгновение! Обратная дорога до отеля длилась бесконечно. Едва добравшись до номера, Эван выслал горничную, не дав ей закончить уборку, и повернулся к Лотте.

– Подойдите ко мне, – грубовато сказал он.

Вопрос, почему она так ему нужна, больше не занимал его. Эван просто знал, что так и должно быть.

Лотта сидела в ложе театра, стараясь сосредоточиться на игре актеров. Давали пьесу Томаса Холкрофта «Он сам виноват», которую она очень любила. В те дни, когда Лотта была хозяйкой модного салона, посещение театра превратилось для нее в пытку, потому что все подруги и знакомые считали своим долгом посещать ее ложу, пересказывать всевозможные сплетни и слухи, зачастую не давая смотреть представление. Считалось, что выход в театр – всего лишь повод продемонстрировать новое бриллиантовое колье или нового любовника, само же представление не имело значения.

Итак, сегодня вечером у Лотты появилась прекрасная возможность сконцентрироваться на действии. Никто не говорил с ней, зато все говорили только о ней. Тем не менее она не могла следить за игрой актеров – все мысли, конечно, были об Эване.

Они больше не говорили об Арланде, да и вообще у них не было такой возможности после полуденной поездки в парк. В отеле Эван занялся любовью с ожесточенной яростью человека, который пытается изгнать демонов из своей души. Страсть поглотила их, но когда все закончилось, Эван тут же встал и вышел, не сказав ни слова. Он спустился в пивную, а Лотта осталась одна. Она лежала на кровати и старалась не думать о том, что так берут только дешевых проституток. Что ж, даже если он использовал любовь для того, чтобы убежать от невыносимой реальности, ослабить боль от трагедии сына, Лотта смогла все это понять, услышав боль в голосе Эвана, когда он говорил о сыне. Ее удивляло только то, что без вмешательства Нортеска Эван едва ли рассказал бы ей о мальчике. Да, скорее всего, он бы этого не сделал.

Холодок закрался в ее сердце от этой мысли. Она понимала, что ничего не вытянет из него, а сам он не расскажет. Да, будет получать физическое удовлетворение, но не допустит душевного сближения.

У Эвана – сын! Этот мальчик еще очень молод, едва ли не ребенок. Эван и сам очень молод. Интересно, когда это он успел обзавестись ребенком? Кто мать этого мальчика? Где она сейчас? Как Арланд попал в руки англичан? Лотта неотступно думала об этом, но не находила ответа. Эван не спешил с доверительными разговорами.

Вот и сейчас он сидел рядом с Лоттой и, казалось, внимательно следил за ходом сюжета. Но где на самом деле блуждали его мысли? Ему очень шел вечерний костюм в черных и белых тонах. Единственным дополнением служил прекрасный бриллиант в булавке, скрепляющей складки шейного платка, и кольцо с гербом Сен-Северина. Среди публики в театре находились по крайней мере двое младших сводных братьев Эвана – у Фарна было многочисленное потомство от брака и случайных связей. Мелькнули еще и сводные сестры, одна из которых демонстративно покинула свою ложу, узнав Эвана и Лотту. Другие остались, сначала стараясь испепелить их взглядом, затем предпочли полностью игнорировать. Лотте это показалось весьма забавным.

Она поняла, почему Эван выбрал для сегодняшнего вечера такой строгий костюм. Она должна была стать единственным привлекающим всеобщее внимание украшением своего спутника. Лотта выбрала ярко-алое платье, скроенное так, чтобы наиболее откровенно представить округлую грудь для всеобщего обозрения. Корсаж лишь поддерживал нижнюю ее часть, прикрывая ровно настолько, чтобы она не вываливалась. Потрясающее бриллиантовое колье, взятое напрокат на вечер у знаменитого ювелирного дома «Хаттон-Гарден», было призвано привлекать всеобщее внимание к вызывающе обнаженной груди и шее. Мерцание бриллиантов в прическе и на прелестных руках также привлекало внимание. Все было подобрано с большим вкусом и свидетельствовало о том, насколько высоко ценит свою даму Эван. Лотта подумала, что если он хотел продемонстрировать всему Лондону свою скандальность, связавшись с куртизанкой, имеющей дурную репутацию, и наплевав на мнение общества, то цели своей он достиг. Ко всему прочему он богат настолько, чтобы осыпать ее драгоценностями с ног до головы.

Под вечерним платьем Лотты тончайший шелк сорочки раздражающе терся и поглаживал кожу, заряжая тело мучительной истомой, такой естественной для куртизанки. Каждая клеточка отзывалась ощущением невыразимого плотского напряжения и предвкушением того, как, вернувшись в отель, Эван станет ее раздевать, пока на ней останутся только драгоценности. Потом будет любить снова и снова, уничтожая ее волю жаром и яростью страсти.

В этот момент взгляд Лотты упал на очень интересную пару, только что появившуюся среди публики. Молодая женщина с глянцево-блестящими каштановыми кудрями и красивый светловолосый молодой человек высоко го роста. Их появление в театре не осталось незамеченным.

У Лотты перехватило дыхание. Она не знала девушку, очевидно только что начавшую выезжать в свет. Ее прелестное лицо выражало приятное оживление. При взгляде на него Лотта испытала внезапную боль. Насколько же она сама стара и потерта, пропитана цинизмом. Тем временем красавица потянула своего спутника за руку, усаживая рядом. Он со смехом добродушно сопротивлялся, снисходительный и очень самодовольный.

Джеймс Делвин.

Лотта поняла, что сердце в ее груди остановилось, а потом вдруг бешено заколотилось. Пальцы судорожно сжали веер. Хрупкая вещица жалобно хрустнула.

Она не видела Джеймса больше года. Они расстались, да, расстались, поступить иначе было невозможно, если один из любовников носил титул. Сердце Лотты было разбито, она тщетно пыталась спрятать ото всех горе потери. Джеймс тем временем бросил все и отправился в долгое путешествие, будучи по натуре авантюристом. А ей пришлось искать утешение в объятиях одного из лакеев. Ну, если уж совсем придерживаться правды, не одного, а двух. Разумеется, не одновременно – это совсем не в ее вкусе. Сейчас Лотта понимала всю опрометчивость своего поступка – ведь слуги получали жалованье от Грегори и потому в суде свидетельствовали в его пользу.

Как будто почувствовав что-то, Джеймс бросил взгляд через весь зал, и их глаза встретились. Сердце Лотты рвалось из груди. Он был все тот же – красавец с отменными манерами, совершенно бессердечный, охотящийся за очередной богатой невестой.

– Один из ваших прежних любовников? – склонившись к самому уху, шепнул ей Эван.

Его глаза насмешливо блеснули. Лотта опомнилась и постаралась придать своему лицу другое выражение, хотя, о боже, она совершенно не была уверена в этом. Ей совсем не хотелось, чтобы Эван прочел ее чувства, искусно скрывая свои. Только поздно. Он слишком наблюдателен и восприимчив, чтобы оценить, в каком она замешательстве и до чего ей больно.

– Да, один из многих, – ответила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Могу предоставить вам полный список, если хотите избежать подобных встреч.

– Вряд ли в этом есть острая необходимость, – парировал Эван. По его тону Лотта поняла, что ее ответ его позабавил. – А впрочем… Было бы любопытно узнать, сколько страниц может занять ваш список…

– Думаю, намного меньше, чем список тех, кого покорили вы, милорд, – ответила Лотта, дерзко встретив его взгляд.

– Тише, – рассмеялся он. – Я не стану больше задавать вопросов. Вот только, – слегка замялся Эван, подбирая слова, – вы выглядели так, словно вам несколько не по себе. Он причинил вам боль?

О господи, и еще какую сильную боль! К тому же с самого начала Лотта винила во всем себя. Ей казалось, что Делвина не стоит винить в том, что он таков, каков есть. Это она вложила всю душу в отношения, которые должны были остаться всего лишь маленькой интрижкой. Вряд ли Делвин смог оценить ее чувства. Понимая все, Лотта никак не могла смириться с этим. Конечно, в подобной ситуации легче было бы переложить ответственность за ее падение на Делвина, чем признать собственную слабость.

Настойчивый взгляд Эвана требовал ответа. Она опустила глаза и принялась тщательно расправлять складочки на перчатках.

– Он совершенно ни при чем, – сказала Лотта. – Это было всего лишь увлечение. Я же говорила вам – мне было страшно скучно, а красивые молодые люди с легкостью идут навстречу.

Эван промолчал. Лотта не была уверена в том, что убедила его. Как только закончилось представление, они покинули ложу. Разумеется, Эван пошел через фойе, а не через отдельный выход из ложи. Толпа зевак следила за тем, как они пробирались к входу. Вновь Лотта ловила на себе неодобрительные взгляды и слышала перешептывание за спиной, как в парке. Нашлось даже несколько дам, на ходу отдернувших свои юбки, чтобы не прикасаться к этой прокаженной. У Лотты кружилась голова от жары и яркого света, запаха множества плотно спрессованных тел. Она, подобно ее спутнику, шла с улыбкой высокомерного равнодушия на губах. Но чего это стоило – только глаза отражали то напряжение, с которым Лотта старалась сохранить присутствие духа.

И тут прямо перед ней возник Джеймс Делвин. Толпа пронесла его мимо, и он обернулся, чтобы взглянуть на нее. Лотта прочла в его глазах смятение и страх, которые он тщетно старался скрыть. Она поняла, что Джеймс пытается, но не может сообразить, как к ней обращаться. Его растерянность невольно передалась спутнице – выражение безоблачного счастья на ее лице начало бледнеть, уступая место неуверенности. За спиной девушки какая-то дама, возможно ее мать, отшатнулась назад, пятясь от Лотты, как от прокаженной. Девушка бросила на Делвина взгляд полный мольбы и страха.

«Посмотри, вот что ждет тебя, – подумала Лотта, вглядываясь в лицо незнакомки. – До тебя будут доходить слухи и сплетни о том, что Делвин обожает дамское общество, и ты будешь лихорадочно всматриваться в каждую, пытаясь узнать его любовниц…»

– Мистер Делвин. – Лотта обрела душевное равновесие. Она одарила Делвина и его дам равнодушной улыбкой. Они могут разорвать ее на части, но отступать им некуда. – Здравствуйте, – сдержанно улыбнулась она. – Как поживаете?

– Мадам… – Лицо Джеймса немного просветлело.

– Позвольте представить лорда Сен-Северина. – Лотта обернулась к Эвану.

Теперь Джеймс расцвел в улыбке, польщенный и переполненный гордостью, как мальчишка, встретившийся со своим кумиром.

– Милорд, это такая честь для меня, – сказал он. – Мое детство прошло в Ирландии, где о вас ходят легенды. Я с восторгом слушал о ваших подвигах…

– Скорее с интересом, чем с восторгом, мистер Делвин, – спокойно поправил его Эван. – Ведь вы служили в военном флоте ее величества?

Дамы заулыбались, поскольку Эван спас Джеймса от необдуманных слов. Лотта взяла Эвана под руку, с особой остротой почувствовав его крепкие мускулы. Поразительно, что до сегодняшнего вечера ей и в голову бы не пришло посмотреть на Джеймса Делвина как на неловкого юношу. На фоне мощи и властности Эвана он как-то полинял, его красота теперь совсем не волновала ее.

– Прошу нас извинить, – обронила она, покидая их. – Позвольте пожелать вам приятного вечера.

Они вышли на улицу, и прохладный воздух освежил ее кожу, немного уняв боль, раскалывающую голову.

– Вы проявили милосердие. А ведь могли бы устроить сцену, – заметил Эван.

– Это было бы дурным тоном, – легко отозвалась Лотта.

– В вас и правда течет благородная кровь герцога. Я буду об этом помнить, даже если все остальные забудут.

Она не поняла, серьезно ли он говорит. Но, взглянув ему в лицо, не смогла ничего на нем прочесть. Он смотрел участливо, его синие глаза были глубокими и внимательными.

– Надеюсь, вы в порядке? – прибавил Эван.

– Все хорошо. Вот только немного болит голова, – ответила Лотта.

Но ее слова пропали даром. Лотта увидела, что его взгляд прикован к ее судорожно сжатым пальцам и косточке веера, которую она переломила ровно пополам.

Утром Лотту разбудило прикосновение к ее обнаженному плечу. Лотта пошевелилась, все еще ощущая приятное сонное тепло, и вдруг поняла – Эван полностью одет и собирается уходить. Свет в спальне уже потускнел и растворялся в наступающем дне, который просачивался в комнату сквозь давно немытые стекла окон, предательски высвечивая островки пыли на полу. Эван присел на краешек кровати.

– Я сейчас ухожу. Моя карета через час отправляется в Вонтедж. Если пожелаете, можете оставаться в отеле. Но можно перебраться куда-нибудь еще, найти съемную квартиру на ближайшие несколько дней. Мне нужно, чтобы вы были готовы к отъезду в пятницу каретой из Оксфорда. Вот деньги на расходы, оплатите счета и купите несколько подходящих платьев, как мы с вами договаривались, – кивнув на стол, сказал Эван. – Постарайтесь не быть излишне экстравагантной, но не забудьте, что ваши наряды должны произвести сильное впечатление на обывателей Вонтеджа, – со смехом добавил он.

Лотта приоткрыла от удивления рот. Еще день назад ей казалось, что Эван весьма расчетлив и не разбрасывается деньгами. Но сумма, которую он оставлял ей на расходы, показалась целым состоянием. У Лотты перехватило дыхание.

– Вы оставляете все эти гинеи, несмотря на то что два дня назад я пыталась их украсть и сбежать от вас?

– Что-то подсказывает мне, что на этот раз вы не станете повторять свою попытку, – весело парировал Эван.

Лотта нахмурила брови и попыталась определить, что за выражение сейчас на его лице, но так и не смогла прийти к определенному выводу.

– Что-то не пойму, откуда у вас такая уверенность, – сказала она.

– Вряд ли можно знать наверное, но мне необходимо, чтобы вы прибыли в Вонтедж в следующую пятницу. Я доверяю вам.

– Вы способны довериться мне? – удивилась Лотта. Боже, может быть, все это сон и ей стоит поскорее проснуться? – Вы сумасшедший? – выпалила она.

– Отнюдь. Просто между нами существует соглашение, не так ли? По условиям моего содержания я обязан сегодня же вернуться в Вонтедж, а вам понадобится время для того, чтобы сделать все необходимые покупки. И потому… – Он пожал плечами и встал.

– Все так, но оставить меня наедине с такими деньгами! – продолжала сопротивляться Лотта. – Я могу обобрать вас, сбежать с деньгами, провести, как уже пыталась сделать прежде.

– Разумеется, можете, – беспечно ответил Эван. – Но не станете. Не в этот раз.

– Хотела бы я быть так же уверена в себе, – покачав головой, сказала Лотта. – Разумнее назначить мне кого-то в качестве банкира, он мог бы контролировать все расходы.

– Вряд ли в этом есть необходимость, – возразил Эван. – Или я не прав? Вы не предадите меня.

Он склонился и поцеловал Лотту. Его губы казались холодными и твердыми, поцелуй всего лишь мимолетной лаской, но душа Лотты затрепетала.

– Вы странный человек, – очень тихо произнесла она.

– Дело – прежде всего, Лотта, – заметил Эван. – Вам стоит держаться меня, по крайней мере пока. Вот и все.

Он поднял руку в прощальном жесте, подхватил саквояж и вышел, осторожно закрыв дверь. Лотта прислушивалась к его шагам, пока где-то вдали не хлопнула дверь. Лотта не удержалась и подбежала к окну. Прильнув к стеклу, она следила, как Эван широко зашагал по улице. К ее разочарованию, он ни разу не оглянулся.

Лотта задумалась над тем, что сказал Эван. При свете дня она могла лучше оценить толстые мешочки с золотом, лежащие на столе. Алчность и возбуждение одолевали ее. Сколько же там денег? Как лучше ими распорядиться? Куда бы ей сбежать? Лотта снова выглянула в окно. А вдруг это обман? Может быть, Эван поджидает где-то рядом, чтобы уличить ее в предательстве.