Текст книги "Сладкий грех"

Глава 18

Масло быстро таяло на солнце, и осы барахтались в меде, но Эвану почему-то казалось, что Лотте пикник понравился даже больше, чем она сама того ожидала. Они отъехали на милю от Вонтеджа, до самой границы дозволенной территории, отыскали романтический уголок, где из-под земли пробивался родник и ручеек устремлялся по полю к реке. Под раскидистыми ветвями древнего дуба был развернут ковер, разложены ветчина, сыр, засахаренный инжир и крепкое местное пиво.

Оба хранили молчание, но это не вносило напряжения. Эван удивлялся. По его мнению, Лотта должна сорваться, требовать объяснений. Но с того самого момента, как Эван увидел ее спускающейся по ступенькам в темно-зеленом костюме для верховой езды, между ними возникло молчаливое согласие не омрачать друг другу радости светлого летнего полдня.

Все выглядело так, словно наступил час их прощания.

После того как они поели, Эван лег на спину, растянувшись на траве, сбросив куртку. Он не отрываясь смотрел на Лотту. Она лежала, удобно пристроив походную сумку под головой, сомкнув темные длинные ресницы. Эван знал, что она не спит. Божья коровка села ей на щеку, Лотта, не открывая глаз, осторожно смахнула ее и улыбнулась. Улыбка, чувственная и легкая, едва потревожила округлую щеку с россыпью солнечных веснушек, Эван почувствовал боль в груди, когда наблюдал за Лоттой. Она чуть повернула голову, слегка приоткрыв глаза, и тут же прикрыла их ладонью от солнца.

– На что вы так пристально смотрите? – Ее голос звучал мягко и расслабленно, словно аккомпанируя истоме жаркого летнего полдня.

– На вас, Лотта.

Она удовлетворенно улыбнулась и снова закрыла глаза. Левая рука коснулась его руки, их пальцы переплелись, Эван вдруг задохнулся от захватившего его чувства. Намного более сильного и глубокого, чем любовное желание. Жажда обладания маячила где-то на заднем плане. Он знал, что, стоит ему захотеть, она не откажет. Он брал все, что хотел, потому что заплатил за все, и она всегда подчинялась. Но странно – ее уступчивость, желание угодить совершенно обезоруживали его. Он и не помышлял о высокомерии по отношению к ней. Эван всматривался в приятные, полные благородства очертания ее рта, и вновь его пронзило прежнее чувство. Нет, не желания – любви.

Странно, как странно, что именно Лотте Пализер выпало научить его любви. У него было много женщин, даже чересчур много. Всегда они заставляли его скучать.

Лотта с самого начала не была ни на кого похожа. Он с первой минуты ощутил какое-то родство на уровне инстинкта, самых примитивных чувств. Ему казалось, все дело в сходстве, которого на самом деле не было. Под маской показной дерзости скрывалась мягкость и уязвимость, какую он не мог даже вообразить. Эвану хотелось защитить ее и предложить свою заботу – не важно, что Лотта всегда заявляла о том, что в состоянии позаботиться о себе сама. Она всегда должна была уметь за себя постоять, как ребенок, лишенный защиты отца, как молодая женщина, искавшая защиты в замужестве, как жена, глубоко разочарованная и в конечном итоге брошенная мужем. Она совершала ошибки, но стойко переносила их последствия.

– Вы все еще смотрите на меня, – произнесла Лотта, на этот раз не утруждая себя тем, чтобы открыть глаза.

– Мне нравится смотреть на вас, – признался Эван и сделал глубокий вдох. – Я вас люблю.

Эван почувствовал беспокойство, произнеся эти слова. Новое для него ощущение, совсем непривычное, однако слова уже сказаны, назад не вернуть.

Все вокруг дышало умиротворением и тишиной, словно день затаил дыхание. Глаза Лотты широко-широко открылись.

– Прошу прощения? – не слишком уверенно спросила она.

– Я вас люблю, – повторил Эван, слыша, с каким отчаянием прозвучал его голос. – Скажите же что-нибудь, – быстро прибавил он. – Мне чертовски не хватает слов…

Лотта повернулась и теперь лежала совсем близко от него. Он видел золотые отсветы солнца в ее карих глазах и очень тоненькие лучики в самых уголках, каждую складочку, появлявшуюся, стоило ей улыбнуться, каждую веснушку. Он потянулся убрать назад ее волосы, сброшенные на лицо теплым порывом ветра. И понял, что дрожит.

– Я никогда не думала, что могу быть так счастлива, – сказала она удивленным от потрясения голосом.

Эван потянулся к ней, обнял, она подалась к нему, слегка улыбаясь, с радостной готовностью.

– Любите ли вы меня? – нетерпеливо спросил он.

– Конечно да, – ответила Лотта. – Конечно, я люблю вас. Вот почему я… – Лотта прикусила губу и замолчала.

– Вот почему – что?

Она подняла на Эвана взгляд, пальцы беспокойно пробежали по ткани его рубашки.

– Вот почему я не приняла предложение Джеймса, – просто ответила Лотта. – Хотя знала, что разумнее всего поступить так, но не смогла вас оставить, потому что люблю.

– Вы должны были открыться мне, – сказал Эван.

– И обнажить свое сердце для новой боли? Нет уж, благодарю вас.

– Я не могу предложить вам выйти за меня замуж, – сказал Эван.

Он увидел, как яркий отсвет счастья в ее глазах стал быстро угасать, как огонек в костре, тело напряглось, и она отпрянула назад.

– Конечно. Конечно, я понимаю, – произнесла Лотта. – Конечно, вы не можете позволить себе жениться на разведенной, скандальной и опозоренной женщине.

Она принялась собирать то, что осталось от пикника, подхватывая все быстрыми, порывистыми движениями.

Эван перехватил ее руку, проклиная себя за бестактность.

– Лотта. – Он легонько взял ее за подбородок и приподнял лицо так, чтобы заглянуть в глаза, грустные и совершенно растерянные. – Простите меня, – попросил Эван. – Ведь я совсем не то имел в виду…

– Понимаю, – отозвалась она, стараясь отодвинуться.

– Нет, – запротестовал Эван. – Все совсем не так. Лотта, ну выслушайте же меня! Больше всего на свете мне хотелось бы жениться на вас.

Теперь она посмотрела на него еще более растерянно.

– Почему? Три месяца тому назад вы разыскали меня в Лондоне лишь потому, что вас привлекла моя скандальная слава. Вам и в голову не приходила мысль о жене.

– Мои желания изменились, – ответил Эван. – Лотта, я хочу жениться, потому что вы созданы для меня, вы мое сердце и моя любовь. Вы нужны мне для ощущения полноты жизни. Женитьба – это единственный способ сохранить вас для себя. На меньшее я не согласен.

Вспышка радостного удивления осветила ее лицо, заставив, как звезды, засиять глаза.

– Ого, Эван! А вы оказались романтиком, – с улыбкой поддразнивала она. – Должно быть, всему виной ваше ирландское происхождение. Я и не думала, что вы на это способны, – продолжала Лотта, откинув голову и насмешливо глядя на него. – Так почему… Почему вы не можете жениться на мне, несмотря на ваши чувства?

– Просто мне нечего вам предложить, – ответил Эван. – Я военнопленный, который может бежать, меня станут разыскивать, объявив охоту по всему королевству. Каким же надо быть эгоистом, предлагая вам рисковать, чтобы остаться со мной. Кроме того, мне необходимо выполнить намеченное. Вы знаете, у меня есть планы. Арланд… – Здесь он остановился. Ему очень хотелось бы полагаться на нее, делиться планами и секретами. Она и так уже знала довольно много. Но Лотта сама решила проблему, прижав палец к губам Эвана.

– Не рассказывайте мне ни о чем, – прошептала она. – Тогда у меня не появится соблазна предавать вас, и никто не заставит меня пойти на предательство.

Эван уступил ее просьбе, хотя теперь убил бы любого, кто вознамерился бы заставлять ее пойти на предательство. В ответ он только поцеловал ее пальцы.

– Невероятно, чтобы вы и вправду считали, что я создана для вас. Как же ваши принципы, которых у меня, кажется, совсем мало, – с некоторым сожалением сказала Лотта. – Ваша совестливость говорит о вас как о человеке чести, а мне совесть совсем ни к чему. Я – женщина без репутации или хорошего характера. – Лотта не смогла продолжать.

Эван наклонился и поцеловал ее.

– Значит, вы – моя женщина с дурным характером, – шепнул он. – Я желаю относиться к вам с величайшим уважением, и вы весьма обяжете меня, если согласитесь с этим.

Он почувствовал ее улыбку под своими губами.

– Ну, если я ваша женщина с дурным характером, – шепнула в ответ Лотта, – то просто требую, чтобы вы отбросили всякие колебания, взяли меня с собой и женились на мне, – сказала Лотта, откинувшись назад и положив руку ему на грудь. – Не вижу причин считать вас совершенно безнадежным, – добавила она. – Пусть вы пленный, зато богатый и титулованный. Думаю, мне понравилось бы носить имя леди Сен-Северин. В моем возрасте глупо пренебрегать возможностью обеспечить старость.

– В таком случае, – заметил Эван, – возможно, нам следует отпраздновать помолвку.

Он уже начал не спеша расстегивать эти маленькие изящные пуговички на ее лифе.

– Не так уж и благородно с вашей стороны, – улыбнулась Лотта.

Как только пуговицы поддались, он проскользнул рукой под корсаж. Лотта вздохнув, легла на спину.

– Я, кажется, настолько исправилась за последние дни, что вы – единственный страшный грех, который у меня остался, Эван, дорогой.

Теплое летнее солнце ласково касалось обнаженной кожи. Лотта вдыхала летние ароматы, запах разогретой солнцем травы и цветов. Потом Эван стал целовать ее, и Лотта забыла обо всем в его крепких объятиях.

Им много раз доводилось заниматься любовью с вожделением, злостью или нежностью. Это было так приятно и чувственно, пламенно и жарко. Все это она уже испытывала прежде: восторг первого узнавания, развращенность откровенной эротики. Лотта полагала, что ей нечему больше учиться и некуда дальше развиваться. Она ошибалась.

Любовь сквозила во всем, что делал с ней Эван, в касаниях, в ласках рук, в трепетных поцелуях.

– Я вас люблю, – сказал он, прижимаясь губами к пульсирующей жилке на ее шее. И запустил пальцы в ее волосы, целуя изгиб за ушком с утонченной нежностью. – Я вас люблю… – И его губы продолжали свое движение по ее коже, унося дыхание, обрекая на сладкую муку.

Она протянула руки к его лицу и, притянув к себе, стала целовать так яростно, так безрассудно и жадно. Именно в этот момент Лотта вдруг ощутила ужас, потрясший все ее существо. Ей вдруг показалось, что если она не сумеет сейчас обуздать свои чувства, то потеряет все. И вновь обманется, отдаваясь во власть мужчине, чтобы проиграть и остаться опустошенной. Нет, на этот раз все будет не так!

Эван несколько отодвинулся, предостерегая и мягко удерживая ее руки.

– Все время во Вселенной принадлежит нам, – тихо сказал он. – Я никогда не покину вас, Лотта. Я клянусь в этом.

Он целовал ее с медленным наслаждением, пробуя на вкус, склоняя голову, чтобы, слегка коснувшись языком ее сосков, припасть к ним, сосать и покусывать, пока сердце в ее груди не загорится страстью, которая заставит затрепетать от томительного желания все тело. Лотта почувствовала, что лишается сил в тщетной попытке сохранить последние рубежи, ограждающие от него ее бедное сердце. Но тщетно. Она затрепетала, подчиняясь его воле.

Он опустился на нее, открыто распростертую для его желаний. Солнце померкло, тень упала на его лицо. И он вошел в нее. Сердце Лотты яростно подпрыгнуло в груди, а потом она пробежалась руками вниз по его спине и остановилась, чтобы ощутить напряжение его тела, когда он совершал свое движение в ней.

– Взгляните на меня, Лотта… Я люблю вас… – Его дыхание прерывалось. – Я всегда буду вас любить.

Глаза Лотты приоткрылись, она улыбнулась, выгибаясь навстречу неминуемому столкновению с его телом. Солнечный свет трепетал, ярко освещая самые потаенные уголки ее души, изгоняя затаившиеся страхи. Свет разгорался все ярче и ярче, уничтожая горечь прошлого. Восторг пульсирующими ударами бился в ее теле, и ни с чем не сравнимое тончайшее наслаждение, какого она не знала прежде, распространялось внутри, сметая все преграды на своем пути, захватывая все ее существо. Всепобеждающее и ослепляющее наслаждение. Страсть обручилась с любовью во веки веков.

Прошло время, прежде чем ее затуманенное сознание вновь пробудилось к жизни от окружающих мелочей: стебельки травы, на которую они скатились, покалывали обнаженную кожу, жужжание ос, слетевшихся на мед, который так и остался открытым, солнечный жар на ничем не прикрытой коже, становившийся все более ощутимым и болезненным.

– Я горю! – воскликнула Лотта. – В прямом смысле!

Она заставила Эвана встать и потащила за руку к ручью.

Здесь, в тени, было намного прохладнее. Вода струилась между гладкими коричневыми камнями, булькала в маленьких заводях под раскидистыми ветвями ив. Они плескались и играли в ручье, а потом прилегли на берегу, обсохнуть и снова заняться любовью. Наконец, кое-как одевшись и собрав оставшиеся вещи, отправились к оставленным неподалеку лошадям, держась за руки.

– Это как-то совсем не похоже на мое первое обручение, – сказала Лотта. – Тогда Грегори подарил мне кольцо с рубином невероятных размеров, слишком большое для моей руки. Он даже не поцеловал меня. – Она улыбнулась Эвану. – Ваш стиль мне нравится гораздо больше.

На пороге Монастырского приюта Лотта остановилась и, привстав на цыпочки, поцеловала Эвана. Он обнял ее за талию.

– Будьте готовы сегодня ночью, – шепнул он. – Я приду за вами, когда стемнеет. – Отпустив ее, Эван многозначительно улыбнулся. – Смотрите, всего одна сумка, Лотта.

Лотта увидела в его глазах такую любовь, от которой сердце просто перевернулось. Она еще долго стояла у ворот после его ухода. Потом вошла в дом и принялась упаковывать вещи.

Глава 19

– Мадам! – ахнула Марджери, войдя в комнату и застав Лотту за упаковкой последнего платья в третий по счету саквояж. – Так вы уезжаете, – уныло произнесла горничная, усаживаясь на краешек кровати.

– Да, – сказала Лотта. – Я уезжаю сегодня вечером с лордом Сен-Северином. Она подхватила горничную и закружила ее по комнате, несмотря на все ее протесты. – Мы поженимся, Марджери! Я стану леди Сен-Северин!

– Здорово же вам пришлось потрудиться, – серьезно заметила горничная. – Последние два месяца вы вели себя так, словно уже вышли замуж.

– Вовсе нет! – уязвленно заметила Лотта. – Я вела себя так, как полагается любовнице, а не жене, Марджери. Ни одна жена не спит с собственным мужем. Это низкий вкус, слишком буржуазно.

– Ерунда, – возразила Марджери. – Вам бы, мадам, стоило забыть эти лондонские глупости и просто признаться, что вы любите своего мужа.

– О, вот как, – вздохнула Лотта. – Может, и вправду стоило бы.

Она пристальнее всмотрелась в лицо горничной. Марджери явно нервничала, ее лицо казалось несчастным.

Лотта почувствовала прилив жалости. Можно, конечно, упиваться собственной радостью, но у Марджери вряд ли есть повод разделять ее. Очевидно, взять девушку с собой нельзя. Она останется в городке, где совсем нет работы и нищета, постоянно нависающая над жителями угроза.

– Прости меня. – Лотта протянула руку, чтобы погладить худенькое плечо девушки. – Я дам тебе прекрасные рекомендации, хотя, возможно, они и не принесут тебе особенной пользы среди местных дам. И я оставлю тебе достаточно денег, чтобы продержаться подольше… – Лотта не договорила – ее сердце пришло в замешательство, так как Марджери безнадежно покачала головой, выразив этим жестом сразу все чувства.

– Все не так, мадам, – немного неуклюже проговорила горничная. Она встала, убрав кисти рук под фартук. – Вы были самой лучшей хозяйкой для меня – дай бог такую каждому, мадам. Вначале вы сказали мне, что вы вовсе не леди. Но я-то знаю, что это неправда, мадам. Я работала на леди Гудлейк больше двух лет, и она ни единого раза не поблагодарила меня за это. Сдается мне, она даже не знала, как меня зовут. А вот вы, мадам, хотя и любите рассказывать про всю эту лондонскую чепуху, но вы леди с головы до пят.

– Марджери, – воскликнула Лотта, – ты растрогаешь меня до слез!

– Что ж тут поделаешь, мадам, – сокрушенно сказала Марджери. – Я думаю, вам стоит взглянуть, мадам. Мой брат дал мне это, – вытаскивая неопрятный клочок бумаги с загнутыми углами из кармана своего фартука. – Он работает буфетчиком в «Быке», мадам. Не то чтобы ему хотелось во что-то вмешиваться, но, как говорится, кота любопытство губит. Уж коли он что нашел, ни за что уже назад не положит… – остановилась Марджери, чтобы перевести дух.

– Марджери, – нахмурилась Лота, – я что-то не понимаю…

Горничная сунула ей бумагу, и Лотта приняла ее с некоторой опаской. Она была покрыта грязными пятнами.

– Она была спрятана в затычке для бочонка, – торопливо объяснила Марджери. – Она на каком-то смешном языке, наверное иностранном. Значит, как-то связана с пленными, мадам. Я не знаю, куда ее деть. Не хочу, чтобы Джон попал в беду, вот я и пришла к вам.

– Конечно, – согласилась Лотта. – Не стоит так беспокоиться, Марджери. Думаю, разберемся. Похоже, бумага лощеная, хотя и прошла через множество рук.

Марджери сделала короткий реверанс.

– Я на кухне, если понадоблюсь, – сказала она.

После ухода горничной Лотта открыла письмо и внимательно рассмотрела его. Это был не французский, как она вначале ожидала. Смешной иностранный язык оказался латынью с кодом.

«Hodie mihi, cras tibi…» – «Сегодня я, а завтра – ты…»

«Si post fata venit Gloria non proper…» – «Если слава придет после смерти, я не спешу…»

Лотта нахмурилась. Она прежде видела уже эти слова. Возможно, на кладбищенских плитах. Она взглянула в окно на шпили церкви Святого Эндрю, четко вырисовывающиеся в синеве неба. Лотта вскочила, схватив шляпку, торопливо набросила жакет, сунула в карман письмо и бросилась к двери.

Через полчаса она уже сидела в гостиной, продрогшая и поникшая, мечтая забыть обо всем, что узнала, мечтая никогда не иметь таланта к языкам, чтобы никогда ее не мучило то же неуемное любопытство, что и брата Марджери Джона. Чашка с чаем остывала перед ней, а листок бумаги открывал код для чтения письма:

«Под стенами тюрьмы Милбей прорыт подземный ход длиной в пятьсот ярдов, ведущий в поля. Заключенные могут обойти охрану и совершить побег…

В Фортонской тюрьме проделан ход в стене…

В Степлтоне подготовлены фальшивые документы для заключенных, совершивших побег…»

Перечень продолжался все дальше и дальше… Тюрьмы в Нормен-Кросс, в Гринлоу и Перфе… Всюду существовали свои планы побега, с подробным описанием дорог и рек, застав, возможности захвата оружия, массового освобождения военнопленных. Далее шла приписка: «В ночь на 14 сентября 1813 года…»

Итак, завтра ночью. Лотта вздрогнула и поплотнее закуталась в шаль, не в силах справиться с холодным дыханием ужаса. Настал момент, когда грандиозный план Эвана стал очевиден ей. Лотта всегда подозревала, что он замышляет нечто более масштабное, чем личное освобождение или побег Арланда. Теперь она узнала все, чего не хотела бы узнавать никогда. Она так любила Эвана. Готова была с радостью бежать с ним. Теперь стало очевидно, что у Эвана широкая сеть участников, подготовленных и вооруженных, пугающая своими масштабами. Шестьдесят тысяч пленных – французы, американцы, датчане, испанцы, ирландцы – готовы объединиться под его командованием и напасть на британцев на их же собственной земле. Панические заклинания миссис Омонд больше не казались Лотте бреднями любительницы готических романов. Бред приобретал реальные очертания. Если всем пленным удастся освободиться и заполонить страну, начнется настоящая бойня, страдания и смерть. Правительство падет. Война будет проиграна, сотни и тысячи ее соотечественников, мужчин и женщин, убиты. Неудивительно, что власти так пристально следили за всеми действиями Эвана. Вот почему Тео и его сторонники так старались найти в ее лице послушного информатора. Теперь она просто обязана рассказать Тео. И предать Эвана.

Лотта отбросила колебания. Речь идет об измене. Дело принимает смертельно опасный оборот. И тем не менее Лотта все сидела и смотрела на пляшущие в камине языки пламени, будто пытаясь впитать их уютное тепло, отогреть охваченную холодом душу. Она вспоминала все, что ей довелось слышать об ужасах тюремных застенков, с их пытками, голодом и болезнями. Вспомнился Уайтмур, переполненный оборванными и немытыми заключенными, доведенными до крайнего истощения. Она содрогнулась, вспомнив рассказы о жестокости охранников, о ссадинах и синяках на лице Арланда. Она сама видела, в каких условиях содержатся пленные на поселении и все прелести этого цивилизованного заключения, его жестокую и унизительную подоплеку.

Лотта тяжело сглотнула. Ужас в том, что вся тяжесть решения ложится на плечи такого человека, как она. Она совсем не готова принимать подобные решения. Делать выбор между красным и зеленым шелком – вот ее удел. Не ей класть на чашу весов жизни соотечественников и патриотические чувства с одной стороны и справедливость, сплетенную с поразительной любовью к мужчине, – с другой.

Страшный, невыносимый выбор…

Письмо выскользнуло из ее руки и упало на ковер. Ясно, что нужно предать Эвана не из-за денег, а из-за принципов. Ирония ситуации в том, что именно преданность принципам вызывала ее уважение и восхищение Эваном. Она полюбила его за уверенность и фанатическую преданность делу и людям, которые последовали за ним. Сейчас для нее настало время пожертвовать своими интересами и любовью. И все это ради давным-давно похороненных принципов? Но ведь могут погибнуть тысячи мирных людей! Вот что должно перетянуть чашу весов.

Лотта сидела, обхватив плечи руками. Всего несколько часов назад она искала спасения в любви Эвана. Мир – это страшное и холодное место, где любовь разбивается вдребезги. А Тео, несомненно, вознаградит ее любовь к отечеству. С голоду она не умрет. Но жизнь без любви потеряет смысл.

Она встала и медленно прошла к секретеру. Обмакнув перо в чернильницу, стала писать Тео. Затем отправила Марджери на почту с приказом найти мальчика, который срочно доставит письмо лично Тео. После этого Лотта написала другое письмо – Эвану. Предупредить его, дать возможность бежать – эта мысль отчаянно билась в ее мозгу. Да, она не может оставить втайне его замыслы, но ее сердце не допускало, чтобы он пострадал, попал в руки тюремщиков, понес жестокое наказание.

Ну что об этом говорить, если сердце уже разбито?

«Это будет самый последний раз, когда я предаю тебя. Я так люблю тебя, но даже этой любви недостаточно. Я обязана отдать долг своей стране…»

Звучит так возвышенно, совсем не похоже на нее.

«Вот я и определилась со своими принципами, которых явно недоставало. Но почему же все это произошло в такой неподходящий момент…»

Что можно на это сказать? Лотта набросала несколько скупых слов предупреждения и закончила письмо. Меньше всего ему теперь нужны слова ее раскаяния, а тем более, боже упаси, воспоминания о любви!

Прошло уже два часа. Лотта сидела на прежнем месте, зябко кутаясь, онемев от напряжения. Стало смеркаться. Тео уже должен получить ее письмо. И Эван тоже. Она страстно молилась, чтобы ему и Арланду хватило времени для бегства.

Письмо заговорщиков соскользнуло со стола от легкого сквозняка, донесшегося от двери. Лотта замедленно, как это делают очень старые люди, склонилась, чтобы подобрать бумагу. Сквозняк снова сдул ее, не давая дотянуться. Наконец, Лотта схватила письмо и выпрямилась. В этот момент кто-то вошел в комнату.

Лотта ожидала увидеть Тео, но на пороге ее комнаты стоял Жак Ле Прево. Она вздохнула с чувством огромного удивления и облегчения.

– О, как же вы напугали меня, месье.

Впервые Ле Прево не отвесил ей свой картинный поклон и не сделал своих экстравагантных комплиментов.

Его колючий взгляд впился в ее лицо, заставив поежиться. Пока она краснела и пятилась, он смотрел на письмо, зажатое в ее руке, и, наконец, протянул свою, явно собираясь отобрать бумагу.

– Что вы там прячете, мадам? – спросил он спокойно и бесстрастно.

– Я… О… – Жар прошел по ее телу. Поскольку Ле Прево был французом, Лотте вовсе не хотелось, чтобы он узнал, что в этом письме. Лотта почувствовала себя загнанной, пойманной. Она судорожно комкала бумагу в руках, не зная, на что решиться.

– Ничего. Это письмо к подруге.

– Вы не умеете лгать, мадам, – улыбаясь, заметил Ле Прево. Но эта улыбка не тронула его холодных глаз.

– Что вы имеете в виду?

Ле Прево не отводил настороженного взгляда от ее лица.

– Я должен был понять, что Сен-Северин способен это спрятать здесь. Размышляя, я склонялся к тому, что он не станет подвергать вас такому риску, – заметил он, холодно блеснув глазами. – Оказывается, я ошибался. Он и не думал о вашей безопасности, мадам. Где вы нашли это? – поинтересовался он, грозно сдвигая брови.

Мысли Лотты понеслись с отчаянной скоростью, сравнивая и взвешивая внезапные подозрения. Ле Прево, фатоватый полковник, дамский угодник, раздающий комплименты налево и направо, который никогда не придавал значения ничему, кроме покроя своего камзола… Неужели это тот самый информатор, который работал на британцев? Так, значит, он искал бумаги Эвана? Как и Тео? И тут она вспомнила ночь, когда последовала за Эваном и стала свидетелем его встречи со связным, которого потом нашли убитым. Лотта лучше других знала, что не Эван его убил. Но в ту самую ночь за стенами города она видела еще одного человека и узнала Ле Прево, но решила, что он возвращается со свидания…

Вероятно, смерть для него привлекательнее любви.

– Я вас не понимаю, – с дрожью произнесла Лотта. Лощеная бумага захрустела в судорожно сжавшихся пальцах. – Значит, это вы ищете бумаги? А мне казалось, что если вы француз… – Она остановилась, поняв, до чего все это глупо. – Конечно, вы должны были бы поддерживать планы Эвана…

Лотта снова не закончила свою мысль, прочтя по лицу Ле Прево, что он не ожидал найти в ней столь прекраснодушную наивность. Еще она увидела в его руке пистолет и шпагу у бедра. Вот когда Лотта наконец поняла, что оправдались ее худшие опасения.

– Вы – предатель! – потрясенно прошептала она. – Вы не служите никому, кроме собственной наживы.

– Я всегда на стороне того, кто больше предложит, – пожав плечами, согласился он.

– Поскольку он лишен понятия о чести, готов продавать и друзей, и врагов с полным равнодушием, лишь бы платили хорошо, – произнес тихий, глуховатый голос у них за спиной.

Лотта оглянулась и в проеме дверей увидела Эвана. Его глаза горели медленным холодным огнем. Он спокойно перевел взгляд с лица Ле Прево на дуло его пистолета.

– Разве это не так, Жак? – продолжал Эван. – Британцы, французы, американцы – какая разница, лишь бы хорошо платили. Я знал, что кто-то доносит, и должен был догадаться, что это вы, – выдохнул он.

Атмосфера в комнате сгущалась.

Лотта заметила в глазах Ле Прево ненависть, но он лишь пожал плечами, и безобразная улыбка искривила его губы.

– Не всем же быть героями, как вы, Сен-Северин, – ухмыльнулся он. – Между прочим, если уж мы заговорили о предательстве, – продолжал он, сделав красноречивый жест в сторону Лотты, – вам бы стоило адресовать свои упреки вашей дорогой подруге. Она продала вас своему брату.

Эван повернулся, и сердце Лотты оборвалось в груди.

– Простите, если сможете, Эван, – прошептала она. – Но я должна была это сделать.

В ответ он улыбнулся с такой нежностью, что у нее перехватило дыхание.

– Я не упрекаю вас, Лотта, – сказал он. – Я бы сделал то же самое на вашем месте. Должен признать, удивлен вашей решимостью следовать моральному долгу. Но меня несколько разочаровало, до чего неподходящий момент вы для этого выбрали, – посетовал он, снова поворачиваясь к Ле Прево. – Вернемся к вам, Жак, – ровным ледяным тоном произнес Эван. – Вы не имеете ни стыда ни совести.

– Бог мой! – рассмеялся Ле Прево. – Моя совесть умолкает при звоне монет. Мадам, письмо, пожалуйста. Ваш брат и я просто сбились с ног, пытаясь заполучить его.

– С Тео? – Лотта беспомощно оглянулась на Эвана. Его лицо было мрачно и решительно. Она видела, как плотно он сжал челюсти. – Но я думала, что он работает на британскую разведку, – пробормотала она, чувствуя, как рушится ее мир, все то, во что она хотела бы верить. – О нет! Только не это, только не Тео! – взмолилась Лотта и сама удивилась, сколько отчаяния прозвучало в ее голосе.

– Мадам все еще так невинна, несмотря на всю свою опытность, – презрительно заметил Ле Прево. – Мы с вашим братом тайно сотрудничаем уже на протяжении нескольких лет. К общей выгоде. Мы обмениваемся информацией, – сообщил он и снова протянул руку. – Если хватает мозгов найти то, что можно купить или продать, значит, найдется, кому это пригодится. У нас покупатели самого высокого пошиба.

– Нет, этого просто не может быть.

Лотта сжала спинку своего стула с такой силой, что ногти впились в дерево. Значит, когда Тео приезжал к ней в Лондон и требовал от нее содействия от лица британских властей, он уже обманывал ее. Все его обещания – пустые слова. Он сыграл на ее страстях, слабостях и тайных страхах, чтобы достичь своей цели. Вот только все это не имело никакого отношения к патриотизму. Ее снова использовали в самых низких целях. При этой мысли душа Лотты заныла от боли и отчаяния.

– Значит, Тео сознательно мне лгал… – прошептала она. Последние неверные попытки сохранить остатки доверия к брату рассеялись, как призрачный туман, когда Ле Прево кивнул, подтверждая ее слова.

– Брат разыскал вас в Лондоне для того, чтобы убедить помогать осуществлению наших планов, – со злобной радостью пояснил он. – Он знал, что можно сыграть на вашем доверии к нему. Так и вышло.

Лотта почувствовала легкое движение со стороны Эвана. Она взглянула на него. Какое сострадание было в его глазах!

– Мне так хотелось, чтобы Тео любил меня, – болезненно поморщилась она, обращая свои слова только к Эвану, словно Ле Прево вовсе не существовало. – Это единственный человек, кто все детство опекал меня. Я так хотела сделать для него все…

На губах Эвана появилась такая мягкая улыбка, словно он хотел подбодрить и утешить ее. Сердце Лотты рвалось из груди.

– Вы не должны оправдываться передо мной, Лотта, – тихо произнес он. – Вы стали на этот путь, чтобы защитить то, во что верили. Беда в том, что вы доверились бесчестному человеку – но в этом нет вашей вины.

Лотта изо всех сил прикусила губу. Она и впрямь доверилась не тому человеку, чтобы вручить ему свою любовь и доверие. А ей так хотелось, несмотря ни на что, видеть в Тео своего белого рыцаря, который может оградить ее от бед, с завидным постоянством обрушивающихся на ее бедную голову. Это желание обезоружило Лотту перед бессовестными играми брата. Эван прав – у нее в самом деле есть принципы, о которых она сама не подозревала, которые обнаружились так некстати, заставили предать любовь ради блага соотечественников. Ей трудно жалеть об этом, зато легко раскаяться в своем безграничном доверии к Тео, который оказался предателем.