Текст книги "Пока живой"

2

Похороны… Холод и смерть. Пластиковые венки, их целлофановые обертки, брошенные у колес автобуса.

Она не смотрела на меня. Девочка Лена. Бывшая любимая девочка Лена. Не замечала. Как пустое место. Принципиально и окончательно.

Думаю, что Лена первой раскусила меня. Она – женщина, женщины умеют думать душой.

Впрочем, я сам виноват. Сам раскрылся.

Это ведь я свел ее с Витьком.

Конечно, кто бы еще смог это сделать, кроме меня? Старый друг. Пашкин друг. Алик тоже друг, но с кавказской кровью. У наших женщин всегда особое отношение к кавказцам. Хоть и обрусел давно, а вдруг кинется?

А я спокойный. Свой. Со мной можно безбоязненно куда-нибудь сходить, например. Или просто встретиться, поговорить про Пашку – про него она могла говорить часами, любимая тема. Первое время она только о нем говорила.

Потом Витек начал к нам присоединяться, с моей подачи. Тоже до предела корректно. А что, тоже ведь почти друг.

Это она еще про таблетку не знает…

Или – знает? Я до сих пор гадаю, проболтался Витек или нет? Он уверял, что нет. Но вдруг? Жена все-таки. Ночная кукушка, которая, известно, против дневной куда кукушистей.

Впрочем, нет. Наверняка нет. Витек-покойник был хоть и мурлом, но не идиотом…

Хорошо, что Лена и Пашка с того времени категорически не общаются, думаю я частенько. Я всегда ему советовал: плюнь на нее. Не стоит она того. Зачеркнул и забыл, так надо, это правильно, это по-мужски…

Пашка любит поступать по-мужски, он – такой. Погряз в этих псевдомужественных стереотипах, всю жизнь буксует в них, как трактор в болоте. Этого я ему, конечно, никогда не говорил, просто посмеивался. Про себя.

* * *

Таблетку я купил у своего однокурсника. Заплатил пятьдесят рублей, бешеные деньги по тем временам, больше моей стипендии.

Эту таблетку я до сих пор помню. Светло-сиреневая капсула в аптекарском бумажном пакетике.

Однокурсник мне клятвенно пообещал, что с этой чудо-таблеткой можно овладеть любой женщиной. Мол, разламываешь капсулу, добавляешь в вино, ее можно со спиртным, даже лучше, если со спиртным, вино только усугубляет действие. А дальше – самая строптивая баба становится покорной, как корова на дойке. Секретная разработка, мол, прямо из лаборатории КГБ. Ему самому двоюродный брат по блату достал несколько штук, он в этой системе работает.

До сих пор не знаю, что это было. Транквилизатор, галлюциноген или еще какая-нибудь химия. И за то, что эта таблетка действительно имела отношение к КГБ, я бы тоже теперь не поручился.

Но сработало – этот заслуженный онанист не соврал.

Кстати, припоминаю: я так и не взял с Витька половину денег. Он клятвенно обещал отдать четвертак, когда разживется. Зажилил, получается…

* * *

В тот вечер мы встретились у Витька. Я, он и Лена. Благо у него предки отвалили на дачу.

Девочка, между прочим, могла бы не приходить в компанию двух мужиков. Но пришла. Музыка, пирожные, две бутылки сладкого десертного вина, она всегда любила сладкое, а мы любили вино.

Лена прочитала нам отрывки из последнего Пашкиного письма, пропуская слишком личные фразы. Он в юмористических красках описывал, как «деды» сделали его «патриотом». Отпечатали на щеке звезду, хлестанув по лицу пряжкой ремня. Отпечаток звездочки, он писал, еще несколько дней был всем виден. Я же говорил, служба у него была – обхохо-чешься…

Отсюда, из московской квартиры, его Сибирь и казарма выглядели жутко. Мы посокрушались все вместе над его нелегкой судьбой. Я и Витек дружно ее успокаивали, твердили: два года пролетят – не заметишь, сами в это не веря. Тогда, в розовой юности, два года казались сумасшедшим сроком.

Потом она еще глотнула вина и отрубилась, прямо сидя в кресле.

Правильно. А чего мы ждали? Эротических танцев на столе, стриптиза с разрыванием на груди бюстгальтера?

Мы еще подождали немного, допили оставшееся вино. Нервничали оба. Два молодых орла-стервятника перед охотой. Витек сильно потел, вытирал лицо скатертью. Как он потом сознался, это была первая женщина в его жизни.

Мы покурили, скомкали сигареты в пепельнице. Пусть, мол, таблетка покрепче подействует. Витек, помню, принес родительского спирта, мы разбавили его, тоже выпили. Прямо теплый, только что разбавленный, редкостная дрянь. Вставал в горле жгучим комком. Но по голове шарахнул. Стало лучше. Точнее, легче.

Лена так и лежала в кресле, закинув голову и приоткрыв рот. С уголка рта вытекла небольшая струйка слюны. На всякий случай попробовали ее растолкать. Нет, даже не шелохнулась, моталась как кукла, таблетка действовала безотказно.

Мы вдвоем отнесли ее в родительскую спальню, раздели на широкой, как танковое поле, кровати. Витек сразу принялся шарить руками по ее гладкому телу, пахнущему духами и хорошим мылом.

Потом я выгнал его за дверь спальни и заблокировал ручку стулом.

* * *

Никогда не подозревал, что так сложно войти членом в отключившуюся женщину. До этого у меня уже были женщины, целых две, себе я казался опытным. Но тут оказалось совсем другое.

Я несколько раз переворачивал ее с живота на спину, все пристраивал поудобнее небольшое, но удивительно тяжелое в отключке тело. Подкладывал подушки, одеяла, возил ее по кровати, как куклу.

Все-таки я добился своего. Она лежала передо мной голая. Эрекция, помню, была такая, что, казалось, член оторвется от напряжения.

Первый раз я быстро кончил, моментально. Просто потерся о ее попу, я уже знал тогда, что в попу тоже можно, просто не пробовал ни разу. Внутрь я вроде бы так и не попал, потыкал куда-то между ягодиц.

Для второго раза я все-таки уложил ее достаточно удачно. Вошел, начал двигаться, теребя ее груди.

И тут она застонала, не открывая глаз. Протяжно так, страстно.

А вдруг она все понимает, только проснуться не может, помню, мелькнуло в голове. Вот тогда я по-настоящему испугался. Ко всему прочему, это еще и изнасилование, уголовная статья и срок в колонии.

Я не закончил. Выскочил из спальни и запустил туда Витька. Сам побежал домой, даже шапку у него забыл.

Страшной для меня была эта ночь.

Я ворочался в кровати, вспоминал ее тело, яростно занимался онанизмом и трусил до лихорадки.

* * *

Она поверила!

Вечером мне позвонил Витек и взахлеб сообщил: она поверила, что просто перепила вина. Может, в вине что-то было, на заводе какой-нибудь новый укрепляющий суррогат подмешали. Скорее всего, подмешали, даже наверняка… Юрка вон до сих пор дома лежит, страдает, в себя не может прийти. Ему родители ночью «скорую» вызывали. Он, Витек, просто пил одну водку, поэтому бодрый.

Поверила…

А какая женщина, Юра, если бы ты знал!

(Кому он это рассказывает?)

Потрясающая женщина! Мечта! Сказка!

Девять раз у них с утра было, откровенничал со мной счастливый Витек. Два раза ночью, но это не интересно, она еще в отрубе была. Зато с утра, он как проснулся, сразу на нее, она так и очнулась – уже в процессе… А он ей – сразу два раза подряд, не вынимая. И третий начал, только покурить захотелось, прервались.

Да нет, все нормально, полный о’кей, соловьем заливался Витек. Она вроде бы начала верещать сначала, что против. Но какое там против, если уже пыль столбом! Сверху кричит – против, а внизу подмахивает – за.

Быстро расслабилась девочка, моментально. Расслабься и получай удовольствие – это, между прочим, женщины придумали, учись, Юрок, твердил он.

(Он еще меня и учил!)

А как кричала, Юра, если бы ты слышал! От оргазмов, конечно, не подумай чего плохого. Хрусталь в шкафу звенел, вот как кричала!

Она потом сама призналась, что с Пашкой никогда такого не испытывала. Знай наших! Ты-то как, ничего?

Я подтвердил, что ничего.

Ничего хорошего, конечно. Пыль столбом от оргазмов, надо же! Я уже понимал, что сделал большую глупость, самую большую глупость в жизни. Я потерял ее. Витек и Лена…

Все-таки Витек гораздо смелее меня. Был.

* * *

Девять раз! Два раза подряд – не вынимая! Лена-Леночка, нежная моя любовь! С этой жабой – не вынимая!

Да, признаюсь, на повышенную сексуальность Витька я никак не закладывался. Я же не знал, что он окажется монстром в постели!

Откуда мне было знать? Он и сам, наверное, не знал, пока не дорвался.

Поверила, не поняла… Как камень с души…

Это с одной стороны. А с другой – как раз упомянутая душа корчилась от его хвастливо-сексуальных рассказав, как закоренелый грешник на сковородке.

Ведь это я должен был быть на месте Витька! Это я должен был проснуться с ней в одной постели и рассказать басню, как девочка перепила через меру и захотела по пьянке любви и ласки от лучшего друга. Разве не реальная ситуация? Когда тебе нет еще и двадцати, когда ты искренне веришь, что бытие определяет сознание, а корень бытия – вот он, торчком в штанах, вполне правдоподобное объяснение…

Я!!!

Витек – что, его я позвал для фона, для моральной поддержки, так сказать. Ну, и квартира у него часто была свободной, родители – на дачу, а Витек – кум королю. Я ведь как думал, как соображал: раз женщина попала ко мне в кровать, значит, она моя, в восемнадцать с хвостиком в это еще можно верить…

Просто я испугался в последний момент. Я – испугался, а Витек – нет… Ему приз!

Впрочем, даже после этого я еще на что-то надеялся. Могу признаться, даже разрабатывал стратегические планы…

* * *

Теперь, спустя много времени, я понимаю, что мой план был откровенно наивным и глупым. Дурацким. Любое крепкое выражение здесь подходит. Но тогда он казался мне верхом интеллектуального коварства и тонкой, психологической игры на нервах женской души.

Как сейчас помню, рассуждал я примерно так.

Вот Пашка, крепкий, как утес над бушующим океаном. Лена с ним. При таком положении дел я не просто третий лишний, а третий – абсолютно ненужный. Как прошлогодний снег в канун Рождества. Но тут возникает Витек, встревает между ними, как змей-искуситель. Пусть с моей подачи, но кто про это узнает? После такой подлости общаться с Витьком Пашка и Алик уже не будут, я их знаю. А сам я в этой ситуации получаю полное моральное право. Увожу Лену уже не у друга Пашки, а у похабника Витька, которому так и надо.

Логично? Мне казалось, что да.

Даже сам Пашка, даже Алик с его мушкетерско-рыцарским, вычитанным из приключенческих книг благородством не найдут здесь ничего нарушающего каноны дружбы. Даже наоборот. Я, выходит дело, отомстил за всех. Наказал Витька Подлого в самое больное место.

В довершение ко всему я ведь хотел еще и другом остаться. Уже тогда понимал, что других друзей у меня не будет. Кроме, пожалуй, Витька. Я же говорю: трусость мне во многом помешала в жизни.

Поведение Лены тоже было продумано мною детально, в полном соответствии со своей подростково-озобоченной логикой. Не будет же она возвращаться к Пашке после того, как изменила ему с кем попало на третий месяц после ухода в армию, рассуждал я. А Витек – это как раз кто попало со всех точек зрения. Мягкость вообще не в характере Пашки. Не простит. Значит, она остается свободной, и никого, кроме меня, у нее больше нет. Моя она, и все тут! Другими словами, детская задачка про волка, козу и капусту решается к полному удовольствию самого лодочника, который, накинув волчий тулуп, помешивает в котелке щи из козлятины, восхищался я сам собой.

Психолог хренов! С ударением на псих!

Единственная любовь все-таки… Значит, я единственный раз в жизни был психом…

Тем более я не предполагал, что они поженятся. Думал, как раз наоборот – секс со свинообразным Витьком настолько ее поразит, что она больше и слышать не захочет этого имени. Ну, не знал я, не знал, что Витек – сексуальный монстр!

Так что я погорячился, сказав, что талантов у него не было. Один – точно был, плодитесь и размножайтесь. К его члену еще бы более-менее приличную внешность, Казанова бы в гробу извертелся от зависти. А некоторые еще утверждают, что мир устроен разумно. Когда таким Витькам полный карт-бланш в обзаведении потомством, в разумности мироздания начинаешь искренне сомневаться…

3

Они поженились. И прожили вместе всю жизнь, между прочим. Всю его жизнь, если быть точным. Теперь, после похорон, можно быть точным, этого не отнять.

Хорошо они жили или плохо? А как ответить на этот вопрос, не прибегая к старой детской формуле «если бы да кабы»…

На мой взгляд – плохо, очень мне хотелось, чтобы плохо, каждый отрицательный фактик я тут же складывал в свою мысленную копилку.

Два раза они разводились, но так и не развелись ни разу. Лена родила от Витька трех детей. Выходила его, когда он сильно разбился на машине по пьяной лавочке. Один раз Лена пыталась покончить жизнь самоубийством, наглоталась таблеток. Два раза Витек лечил ее от алкоголизма. Нет, на мой взгляд, она не пила серьезно, скорее, прикидывалась алкоголичкой, чтобы без помех уходить в свой внутренний мир, где, наверное, было все так идеально, как мечталось в юности. Я знаю, видел, у нас в стране этого трудно не знать, – настоящие алкоголики не вылечиваются. Для них любой случайный глоток – трубный сигнал к штыковой атаке на белую горячку. А она бросила и спокойно выпивала бокал-другой, если был повод. Значит, я прав – прикидывалась. Может, привлекала к себе внимание Витька таким нетрадиционным способом. Чтоб возился с ней. Он ведь тогда был по уши занят, раскручивал свой бизнес по восемнадцать часов в сутки.

Жили они, конечно, достаточно богато. Для нее Витек не жалел денег. Первую в семье машину купил ей.

Через несколько лет Коновалов уже фамильярно называл ее «эта» и «моя». Любил по-своему. В физическом смысле, по крайней мере, регулярно. Он сам рассказывал, первые годы брака он изменял ей только во время менструаций. А для него это вообще была не измена, просто откачка излишков спермы в случайные емкости. Он к тому времени уже заработал стойкую репутацию сексуального террориста, пусть занудного, зато до остервенения неутомимого.

* * *

Потом, через несколько лет после их свадьбы, я еще раз добился Лены. Все-таки трахнул ее. Тоже дома у Витька. Только уже в их собственной квартире и без всяких таблеток.

Понимаю, трахнул – слово неблагозвучное, но на самом деле все получилось еще хуже. Просто позорно. По крайней мере, вспоминать до сих пор противно.

Как-то вечером я заскочил к Витьку, у нас уже были совместные дела. Он обещал к тому времени вернуться домой, но где-то задерживался. На лестничной площадке я встретил Лену, она возвращалась с прогулки с Витьком-младшим, их первым ребенком. Малыш уснул в сидячей коляске, она не хотела его будить, везла осторожно. Я помог ей аккуратно завезти коляску в тесный коридор, они в то время жили в обычной хрущевке, и на ту-то наскребли еле-еле.

Все, как обычно, я тогда часто приходил к ним. Старался бывать как можно чаще. Из-за Лены, конечно. Пусть после свадьбы ее отношение ко мне стало другим, более отстраненным, что ли, не таким фамильярно-дружеским, как раньше, в нашей прежней компании, я это замечал. Но все-таки продолжал надеяться.

Как обычно… Она наклонилась к ребенку, поправляя одеяльце.

Наваждение. Любовь. Молодая женщина наклоняется рядом, почти касаясь тебя ягодицами. Откровенный рельеф трусиков под легким платьем. Знакомая попа. И запах, тоже знакомый, дразнящий, сводящий с ума.

Порыв.

Я все сделал настолько быстро и неожиданно для себя, что даже не успел, как обычно, испугаться. Если бы успел, не сделал бы.

Одним движением задрал платье, сдернул трусики и вошел в нее. С лету, никогда и ни с кем так не получалось, попасть сразу. Вдохновение насильника?

Шевелилась вроде бы в глубине души мыслишка, что ребенок спит, кричать она не будет, разбудить побоится, даже рваться не будет – ребенок спит… Святое для матери…

Несколько раз я судорожно дернулся внутри нее и сразу кончил. С ужасом. Две-три секунды вся операция. Попробовал начать снова, как Витек, не вынимая, но куда там, плавленый сырок между яйцами всмятку. Вдохновение насильника иссякло и сменилось привычным страхом, можно так сказать…

Она выпрямилась. Повернулась быстро, как разъяренная кошка. А я перед ней без штанов, с обвисшим хозяйством. Думал – ударит. От страха инстинктивно зажмурился.

Она ловким, чисто женским движением натянула трусики и расправила платье.

– Это что?! – спросила она, в упор глянув на меня синими, холодными, как северное озеро, глазами. Ненавидящий взгляд до сих пор помню.

– Я люблю тебя, – забормотал я. – Всегда любил…

– Я спрашиваю, что это?! Комариный укус?! Или ты мне укол поставил таким образом?! Прививку от простуды сделал?!

– Лена, я…

– Насильник, черт, даже изнасиловать не умеешь, гад, негодяй, сволочь!..

– Уа-уа!

Это проснулся годовалый Витек-младший. И, как водится у витьков, даже маленьких, сразу что-то потребовал.

Я не выдержал. Выскочил из квартиры, только на лестничной клетке натянул штаны. Мне кажется, я слышал за спиной ее плач.

– Ма-ма-ма! – весело лопотал младший.

Тонкий, пронзительный голосок ребенка я ясно расслышал.

Расскажет мужу или нет? Я опять боялся…

С Витьком-старшим я встретился только через месяц, набравшись духа. Несколько раз предварительно проверив ситуацию по телефону. Как дома, мол, как жена, как ребенок? Все в порядке? Замечательно? Хорошо, коли так… И напряженно вслушиваюсь в его голос. Вдруг не выдержит, сорвется словом или интонацией?

Он вел себя как ни в чем не бывало. Значит, не сказала. Про прививку от простуды.

После этого я долго не заходил к ним домой. Когда Витек зазывал, отказывался под разными предлогами. Пока она сама не позвонила мне.

* * *

Нужно встретиться, сказала она по телефону. Есть разговор. Важный.

Где и когда? Мы тут же договорились. Я даже не успел рассыпаться привычным мелким бисером комплиментов, так охотно принимаемых всеми женщинами, вне зависимости от состояния и настроения. Она повесила трубку.

На встречу я надел свой единственный в то время, он же парадно-выходной, костюм. Почти час завязывал перед зеркалом не менее эксклюзивный для меня галстук. За бешеные деньги купил не пахнущую голландскую розу, алую, как паруса надежды. Еще что-то приплатил за серебристую упаковку с бантиком. Абсолютное разорение эта любовь-морковь.

Сам теперь понимаю, как глупо я тогда выглядел. Откровенно раскатал губы. Рассиропился, как сахар на сковородке. А что, рассуждал я, сама позвонила, сама предложила встретиться. Положительный факт в копилку. Неужели моя психологическая схема завоевания этой женщины хоть и с запозданием, но начала работать? А почему бы и нет? Почему ей не работать, если я такой умный, убеждал я себя. Подумаешь, какая нашлась принцесса крови из Отрадного! Баба – бабой, как и все они. Рассуждая логически, пусть она оказалась в кровати у Витька не по своей воле, замуж за него она пошла добровольно, уж никак не под дулом автомата. Никто ее не заставлял. Могла бы найти и другой выход. Хотя бы выбрать другого мужика, коль замуж приспичило, при ее внешности это не трудно. Могла покаяться перед Пашкой, наконец, если уж так любила. Значит – не так. Тоже факт…

Грубо говоря, толстый Витек трахал ее куда лучше, чем мужественный атлет Пашка. Которого к тому же угораздило отправиться топтать казенные сапоги в какую-то сибирскую жопу, именуемую в просторечье, заранее извиняюсь за выражение, поселк городского типа Краснознаменский.

Отсюда – выбор. Баба! Сознание выбирает, оргазм определяет. Все просто, если разобраться. Да и дальше незачем наворачивать какую-то особую психологию. Тоже все просто. Когда писиськины восторги поднадоели, девочка все-таки начала задумываться о второй, верхней голове своего избранника. С самыми неутешительными для него выводами. Понятно: строить свою жизнь на перспективу рядом с таким мурлом – трижды задумаешься.

А тут – я. Как и планировал когда-то. Давно влюбленный и преданный ей, как собачонка. Со мной хотя бы не стыдно показаться в обществе, например. А мне она любая сойдет. Я ее всякую хочу. Нам, татарам, пусть водка – колом, главное, чтоб навоз – кизяком, как сказанул когда-то друг Пашка. Ради нее я даже готов попробовать полюбить Витька-младшего как ее непосредственное продолжение, решил я. В общем, я все-таки весь в белом и жду белокурую кобылку в стойло. Вот такой я рыцарь. В глубине души, очень глубоко…

Как договорились, Лена ждала меня на набережной Москвы-реки напротив Кремля. Облокотившись на парапет, смотрела на темную воду, отвернувшись от проносящихся мимо машин. Курила. До этого я редко видел ее с сигаретой. Но теперь она курила глубоко, в полную затяжку.

Все-таки она была удивительно красива. Брючный костюм ярко-голубого цвета подчеркивал ее тонкую, почти не располневшую после родов фигуру и еще сильнее оттенял синие глаза. Длинные, золотистые, чуть вьющиеся волосы, прихваченные по тогдашней моде ленточкой, мягко играли с ветром.

Я помню, начиналась осень, листья уже тронула желтизна, но дни пока стояли теплые, почти жаркие. Я радовался затянувшемуся теплу, позволившему не прятать парадно-выходной наряд под кургузым плащом. Мы хорошо смотрелись с ней вместе. Смотрелись бы, если точнее…

Сказать, что она встретила меня холодно – это мало. Равнодушно – вот более точное слово. Потом, задним числом, я понял, что это равнодушие было слишком уж нарочитым. Дешевое актерство из сериалов. Но тогда я просто опешил от такой встречи. Ожидал совсем другой прием.

– А, это ты, – сказала она, словно ждала кого-то еще, а меня встретила случайно.

Такая неприятная неожиданность с ней случилась…

Я галантно вручил ей розу, шурша оберткой. Она понюхала ее. Потом небрежно швырнула за бетонный парапет, в воду. Роза не утонула, медленно поплыла по чугунной московской воде, распластав обертку, как лепестки.

– Даже так? – спросил я. Больше не нашел, что сказать.

– Вот так. Ты надеялся на что-то другое? – спросила она.

– Не надеялся, – соврал я.

Она выкинула окурок вслед за розой. Я машинально проводил его взглядом.

– Вот что я хочу тебе сказать, Сергеев… – она почти не смотрела на меня.

Стояла прямо передо мной, но отвернув голову куда-то в сторону. Вроде бы рядом, а как будто бы вдалеке.

– Что же, интересно? – спросил я как можно ехиднее.

Чтобы успокоиться, я тоже закурил. Руки от возбуждения мелко подрагивали. Я надеялся, она этого не заметит.

– Я не знаю, что ты за человек. И не хочу знать, – сказала она, все так же не глядя на меня. – Раньше я думала о тебе одно, хорошо даже думала… А теперь – не хочу думать! Я знаю, у тебя с Витей дела какие-то появились. Это ваши дела, я в них не лезу. Прошу тебя только об одном. Занимайтесь своими делами, если он без этого жить не может. Но прошу. Чтобы никогда, ни при каких обстоятельствах и ни в коем случае ты в моем доме больше не появлялся. Ты меня понял?

– Долго думала? – спросил я. Глуповато, конечно, но ничего лучшего в голову так и не приходило. Мир рушился на глазах и рассыпался на острые, режущие осколки.

– Достаточно, – сказала она. – Я не знаю, что я с тобой сделаю, если появишься. Но я что-нибудь придумаю, обещаю! Ты меня понял, Сергеев?! Это мое последнее слово!

Ее последнее слово…

Женщины всегда любят оставлять за собой последнее слово, по смыслу похожее на камень в спину. В этом я неоднократно потом убеждался…

Она, не прощаясь, быстро пошла прочь от меня, громко цокая по асфальту каблуками-шпильками. Зачем им, высоким и длинноногим, еще шпильки, помню, подумал я. Чтоб еще больше унизить нашего брата, почти настоящего рыцаря?

Я не успел сам себе ответить. Не успел даже испугаться и разозлиться по-настоящему.

Все-таки она была интеллигентной девочкой. Оставила меня злиться в одиночестве.

Зря наряжался, в общем. Она даже не посмотрела на меня. Она, лапушка, вообще не умела говорить людям гадости прямо в глаза, не отвернувшись. Не научилась за свою шоколадную жизнь конфетной девочки. А что еще она могла мне сказать, кроме гадостей? Все это я понял потом.

А тогда, помню, меня крепко цапнуло за душу другое. Дела с Витей, сказала она… Оставшись на набережной, как обосранный голубями тополь на Плющихе, и перебирая в душе наш разговор, я все время цеплялся за эту фразу. С Витей… Не с Витьком, как его звали все, а именно с Витей. Этакое интимно-семейное имя. Не просто имя – интонация. До отвращения семейная. Один муж, одна жена, одна сатана, и все это вместе варится в собственном соусе. Семья. Их семья, куда посторонние не допускаются.

Только тогда, там, на набережной, я понял, что потерял ее навсегда.

Так знает она или нет? Про таблетку? Вот этого я не понял. Самое глупое, что я все еще любил ее…

Через четыре месяца я женился на Олесе. Это был первый брак в моей жизни.

Но не последний.