Текст книги "Пока живой"

Часть V
Оля

1

– Значит, Ольга Савельевна, вы говорите, что пистолет вы у мужа видели и раньше? – переспросил следователь.

– Видела, – подтвердила она. – Несколько раз точно видела. Но я особо не обращала внимание. Не интересуюсь, понимаете ли, у нас в семье не принято лазить по чужим вещам…

Следователь успокаивающе покивал ей, мол, все правильно, все нормально, стесняться нечего, именно так должно быть принято в порядочных семьях. Точнее, не принято. Вообще, лазить по чужим вещам – это прерогатива компетентных органов с соответствующими полномочиями.

Интересно, а он женат? Кольца на руке нет, но у мужиков это ни о чем не говорит…

– А не знаете, Ольга Савельевна, откуда он у него появился? Напоминаю, что вы же сами вызвались сотрудничать со следствием. Я объяснял: по закону, как близкий родственник, могли бы вообще отказаться от дачи показаний…

Естественно, она согласилась.

– Конечно, конечно… – подтвердила Оля. – Откуда пистолет, я точно не знаю, но муж говорил, что купил у кого-то. Через знакомых, что ли…

– А имена этих знакомых…

– Нет, этого точно не знаю. Понимаете, у нас у каждого своя жизнь, у него – свои знакомые, у меня – свои… Редко пересекаемся. Я знаю, он говорил, что заплатил за него полторы тысячи долларов. Это точно.

– Точно полторы тонны? – невзначай подпустил следователь жаргонное словечко.

– Да, он так говорил, – подтвердила Оля.

– Раз говорил – значит, знает, наверное, – сострил прокурорский.

– Вот именно, – согласилась она.

– Хорошо, – следователь улыбнулся ей.

Понятно, почему он так сахарно улыбается, подумала она. Еще бы ему не улыбаться: красивая дура-жена буквально топит любимого мужа своими искренними ответами. Наматывает ему срок по полной. Пистолет приобретен заранее, значит – умысел, а тут и незаконное приобретение оружия, и хранение, и весь букет… Все рассказала красивая дура… Враги человеку – домашние его, это еще Христос заметил, не кто-нибудь.

А если бы он узнал, что жена несколько часов консультировалась со знакомым адвокатом, как вернее и юридически грамотнее обеспечить своими показаниями мужу максимальный срок?

Может, не такая уж и красивая, но точно – не дура. Так-то, господин следователь…

– Значит, полторы тысячи долларов… Так и запишем… – следователь отвлекся на свои бумаги. Потом снова поднял голову, глянул на нее по-мальчишески нахально и самоуверенно. – Придется мне, Ольга Савельевна, вызвать вас еще раз. В принципе все ясно, но нужно будет уточнить некоторые моменты… Юриспруденция, сами понимаете, наука точная…

– Да я не против. Вызывайте, раз нужно. Надеюсь, меня вы ни в чем таком…

– Ну что вы? Как можно? – галантно возмутился тот. – Вас и в чем-то таком? Вас – лучше абсолютно без ничего…

Фразочка, конечно, получилась двусмысленная. Хотя, какая двусмысленная – абсолютно нет. Откровенная сальность. Сопровождаемая не менее откровенным взглядом. Если и женат, то явно не упустит случая подгулять на стороне, видно невооруженным глазом.

Оля понимающе кокетливо улыбнулась в ответ, поддерживая игру. Конечно, господин следователь, разумеется, товарищ следователь, само собой и всенепременно… Хрен что ему обломится, нос еще не дорос, но почему не поиграть в эти вечные отношения полов? Скажем, для бодрости духа и разминки собственного обаяния.

Следователь межрайонной прокуратуры Козлов Игорь Сергеевич, юрист второго класса, что по армейским меркам соответствует званию старшего лейтенанта, рассказали ей знающие люди. Из молодых да ранних. Мужик хваткий, юрист грамотный, карьерных амбиций много. Видимо, скоро получит повышение, в прокуратуре его уважают несмотря на молодость. Слаб только в смысле противоположного пола, но это понятная слабость, которую извиняют. В общем, считается хорошим следователем. Этот вцепится – не отпустит.

Следователь ей, в общем, нравился. Он был молодым, круглощеким, с первого взгляда казался совсем мальчишкой. Хорошо откормленным и отчаянно хулиганистым. Этакий румяный бутуз-живчик, шалун и баловень всей семьи. Впрочем, со второго взгляда он уже таким не казался. Пухлое лицо хоть и без признаков старения, но уже с намеком на образ жизни. Полная фигура обещала в недалеком будущем основательный животик. Следователь был одет в цивильный серый костюм с довольно приличным галстуком в тон голубой рубашки. Одеть его в форму, и он, наверно, окончательно перестанет выглядеть молодым, вдруг подумала Оля. Кстати, она никогда не видела Пашу в форме, вспомнила она, только натыкалась на его милицейский китель, забыто висящий в шкафу…

– Вот, пожалуйста, подпишитесь на каждом листе, Ольга Савельевна. И не уезжайте пока никуда из Москвы, я вас снова вызову. Вам официально прислать повестку или можно по телефону?

– Можно по телефону, – сказала она.

– Тогда ждите, позвоню с вашего разрешения.

– С нетерпением, – пообещала Оля.

Игорь Сергеевич Козлов, из молодых и ранних, слабых на причинное место, еще раз многозначительно улыбнулся ей, отмечая пропуск.

* * *

Выйдя из старого, с толстыми стенами, прохладного здания прокуратуры, где, несмотря на повсеместные компьютеры, стойко сохранялся затхлый запах лежалой бумаги, Оля пошла по улице медленно, в который раз за день привыкая к удушающей жаре. Конец лета разгулялся без всякой жалости к окружающим, хотя обычно в это время уже бывает прохладнее. Хлопчатое платье, с утра такое чистое и свежее, теперь потяжелело и вроде даже припахивало потом. Неприятно облипало тело, подчеркивая белье. Нужно заскочить домой принять душ и переодеться, прежде чем пилить на работу, как на Голгофу, продираясь через душные пробки центра, решила она. Достала мобильный телефон, вызвала из памяти номер секретарши своего рекламного агентства.

– Алло, Света, это я!

– Да, Ольга Савельевна.

– Я пока еще задерживаюсь, буду часа через два-два с половиной.

Как креативный директор, а значит, начальник номер два, она могла бы и не отчитываться, где и когда находится. Но требовала этого от подчиненных, и, получается, самой нужно было подавать пример.

– Да, Ольга Савельевна. Конечно, Ольга Савельевна.

В голосе секретарши явно проскальзывали сочувственные нотки, какие приняты у постели больного. Секретарша знала, где сейчас ее директор и по какому поводу. Сама, как женщина незамужняя, но мечтающая об этом, рассматривала крушение ее семьи как вселенскую катастрофу. Муж, с ее точки зрения, был гад, конечно, и, может, даже какой-нибудь криминальный авторитет, то-то он всегда швырялся деньгами, как песком, а теперь еще и стрелял в людей, но семья – все равно святое…

– Как вы там, Ольга Савельевна? – не выдержала, наконец, секретарша.

– Ничего, нормально. Держу круговую оборону.

– Держитесь. Мы все мысленно с вами! – с чувством сказала Светка.

Хорошая девочка. Жалко, тупая, как табуретка.

– Это обнадеживает, – улыбнулась Оля и отключилась.

Она не делала тайны из ареста мужа. Несла свое горе со сдержанным достоинством оскорбленной невинности. На деликатные вопросы знакомых она позволяла себе даже слегка шутить, демонстрируя бодрость духа и несгибаемость. Как она? Ничего. По крайней мере, лучше, чем гражданин Сергеев, чей дом теперь тюрьма. И надолго, похоже…

Горе? Она про себя усмехнулась.

Как раз его-то она и не чувствовала. Все, что угодно, но горе тут ни при чем…

Сейчас, оказавшись посреди рабочего дня в малознакомом районе, оторвавшись от привычной текучки, она вдруг ощутила приподнятую, озорную легкость, какая бывала в детстве, когда прогуливались уроки или тренировки в спортшколе.

Направившись к своей «ласточке» и уже доставая из сумочки ключи от машины, она в последний момент передумала и небрежно кинула ключи обратно. Решительно направилась к ближайшей кафешке, чьи пластиковые столики выползли по летнему времени на тротуар, отгородив завоеванное пространство улицы декоративными цветами в высоких квадратных вазах. Плотный полотняный тент над столиками обещал приятную тень, а из открытых дверей тянуло прохладой кондиционеров.

Расположившись, она заказала кофе и вишневый сок со льдом. Закурила, дожидаясь заказа. Потом медленно прихлебывала горячий кофе, запивая его ледяным соком. Смотрела из-за странных цветов, может, искусственных, на привычную суету московской улицы, слегка замедленную жарой. Приподнятое настроение не проходило…

– Отдыхаете, Ольга Савельевна?

Она подняла глаза.

«Да неужели?! Козлов Игорь Сергеевич, собственной персоной юриста второго класса. В руке на показ держит пачку сигарет…»

– Разрешите присесть?

Она кивнула.

– А я тут за сигаретами выскочил. Смотрю – вы. Дай, думаю, подойду, еще раз поздороваюсь. С хорошим человеком чего бы не поздороваться лишний раз? Так?

Она опять кивнула, завесив насмешку в глазах густыми ресницами.

«Ага, рассказывай, Игорь Сергеевич, заливай дальше в полные баки… За сигаретами он выскочил, покурить захотел, бедолага…» Как будто она на допросе не заметила у него почти целую пачку. И две неначатые пачки на полочке рядом с бумагами.

«Знаем, знаем, зачем вы, Козловы, выскакиваете…»

Оля мельком глянула через улицу, где были видны зарешеченные окна прокуратуры. «Все правильно, все с вами ясно, гражданин следователь. Его окно, надо думать, второе слева. Заметил ее через окно и выскочил следом. А он, похоже, всерьез на что-то рассчитывает, надо же…»

– Да, неожиданная встреча, – согласилась она.

2

Все-таки эти мужские уловки, на удивление, наивны. Олю всегда удивляло, зачем мужики обязательно пытаются объяснить то, что и так понятно без слов. Неужели все-таки считают всех женщин круглыми идиотками, способными только безропотно принимать на уши любую лапшу? Будущий муж Сергеев, помнится, тоже почти два месяца выдумывал какие-то рекламные обсуждения, мялся, сопел и толок воду в ступе, прежде чем решился пригласить ее в ресторан. Тоже вроде как обсудить дела.

Вот Пашка ничего не выдумывал и не скрывал. На первом же свидании заволок ее в какую-то забегаловку с запахом прогорклого масла, где накачал коньяком до отрыжки – до сих пор, как вспомнишь, так вздрогнешь. На втором – с ухаживаниями было покончено, просто заволок в койку.

Впрочем, она сама этого хотела. Он, наверное, до сих пор даже не догадывается, как хотела.

Первый раз Оля увидела Пашку вскоре после собственной свадьбы. На самом торжестве он по каким-то причинам отсутствовал, появился поздравлять позднее, через несколько дней, вместе с третьим школьным приятелем мужа Аликом Марцуняном. Вручив букеты и проявив положенную галантность к невесте, мужики устроились пить на кухне. Пропивать холостую жизнь друга Юрика задним числом. А она неожиданно для всех к ним присоединилась. Сергеев, помнила она, тогда еще удивился – знал, насколько она равнодушна к спиртному.

Сидела… Чокалась рюмками, кокетничала и незаметно любовалась Пашкой.

Мужик был не просто красивый – сногсшибательный. Не глянцевая красота моделей из модных журналов, не холеный блеск голливудских героев, даже не подтянутая мускулистость знакомых ребят из спортшколы. Тут другое, еще более потрясающее и значительное, сразу решила она. Настоящее, вот, пожалуй, точное слово. К такому хотелось прижаться настолько крепко, чтобы прорасти в нем. Она не подозревала, что у Сергеева могут быть такие друзья. Впрочем, она еще многое не знала о муже. Совсем ничего, если разобраться…

Конечно, не слишком хорошие мысли для жены при виде школьного приятеля мужа. Для новоиспеченной жены, вчерашней невесты – тем более недопустимые. В этом она прекрасно отдавала себе отчет. Но любоваться-то можно? Вот и любовалась издали, как на чужую картину. Если бы он хоть позвал, хоть намеком, хоть взглядом, кто знает…

Он не звал. Наоборот, вроде как избегал ее. За все пять лет они виделись с Пашкой несколько раз и то мельком. Здравствуй, до свидания, привет, как дела, все хорошо, ну и хорошо – если хорошо… Пустые, нарочито-вежливые разговоры случайных знакомых, не интересующихся друг другом…

Любовалась, да. Вспоминала. Не больше. Когда воображение слишком уж сползало в сторону эротических видений, осаживала себя. Прикрикнув на себя в душе, закатывала губы обратно. Зачем она ему? Наверняка у него от баб отбою нет, так и водят вокруг хороводы. Зачем ему чужая жена, да еще не способная рожать детей, думала она.

Неполноценная, именно так!

* * *

Художественной гимнастикой Оля занималась с пяти лет. К двенадцати стала уже мастером спорта, взяла первенство города, и ее всерьез прочили в чемпионки. Тренеры, добродушная Людмила Геннадьевна, а после нее авторитетная и заслуженная Тамара Сергеевна говорили, что у нее несомненный талант. Нужно, мол, Оленька, только пахать и пахать, остальное приложится. Все у тебя будет, девочка, и жизнь будет, и счастье, и радости, но сейчас главное – первое место. Первым может быть только один – это закон пьедестала.

Она честно пахала и искренне мечтала о почетной тумбе.

Травма случилась даже не на тренировке – уже после, когда девчонки, закончив упражнения, баловались на батуте.

Девчонки часто так делали после тренировки. Прыгать на пружинной, подбрасывающей сетке было просто интересно. И она допрыгалась. Решив соскочить красиво, с особенным кувырком, виденным по телевизору, Оля подпрыгнула слишком высоко и вдруг почувствовала, как ее понесло вбок, на сваленные снаряды. Попытавшись извернуться в полете, она окончательно потеряла ориентацию и упала плашмя.

Жесткий, безжалостный удар, красная пелена перед глазами, безумные от страха глаза тренера у самого лица… Воздуха не хватало, куда-то вдруг делся весь воздух, она пыталась вдохнуть, но никак не могла… И боль внутри, много боли, горячей, обжигающей, как огонь…

В больнице она выдержала две серьезные операции. Провела там больше полугода. Ходить и жить будешь, а про гимнастику можно забыть, категорично определил врач. Удар, мол, девочка, получился такой, каким сваи заколачивают. Чудо, что вообще выжила.

Она узнала: в спортшколе потом наказали кого-то, но за что? По сути, никто не виноват.

Потом, когда она пошла на поправку, врач сказал ей, что детей у нее уже никогда не будет. Сшить все, как было, не удалось, кое-что пришлось удалить – слишком сильный удар, слишком множественные внутренние разрывы.

Тогда, в тринадцать лет, это не казалось ей важным, гораздо большей трагедией обернулось расставание со спортом. О детях она начала задумываться только потом, когда не только выросла, но и повзрослела…

Как ей удалось пережить потерю любимого дела, которому она честно готовилась посвятить всю жизнь? Тоже маленькое чудо своего рода. Сжалась в комок, собралась, хорошо закончила школу, пошла работать секретаршей в рекламное агентство. Уже на свои деньги окончила вечерний факультет колледжа. Честно прошла через все ступеньки служебной лестницы и стала креативным директором с головокружительной зарплатой плюс процент от рекламных кампаний. Хорошие деньги, старенькая мама до сих пор охает и ужасается от называемых сумм.

Это ей удалось…

В личной жизни все было не так гладко. Если точнее, никакой личной жизни у нее практически не было. Печально, но факт. Не поворачивался язык назвать личной жизнью редкий и быстрый секс с мужем. Однажды он даже развернул у нее на спине порножурнал. Еще ржал при этом, словно это остроумно. Идиот!

Оля знала про себя, что красива, всегда знала, умела и любила нравиться. Но что такое красивая женщина – их много вокруг, вот красивый мужик, как Пашка, например, – это действительно чудо природы, считала она. Ей на чудо рассчитывать нечего. Неполноценная… Для таких, как она, и чудеса такие же – ущербные в лучшем случае…

Конечно, психологи бы сказали – заниженная самооценка. Ей это уже говорила одна женщина-психолог, и они даже поспорили немножко. Только самооценка от этого выше все равно не стала…

В двадцать два года она до безумия, до бессонных ночей влюбилась в одного человека. Тайно писала стихи и посвящала ему.

Одним человеком был доктор наук, профессор, автор и лауреат, весь из себя, да еще при деньгах, подвизался референтом при каком-то министре и ездил на служебном «БМВ» с водителем и синей мигалкой. Тоже из молодых и ранних. Ну, может, и не очень из молодых… Зато из тех, кто всерьез собрался долго и тщательно не стареть, скрывая морщины под ровным южным загаром. Он возил ее с мигалкой, водил по дорогим ресторанам и театральным премьерам и официально сделал ей предложение. Потом с той же легкостью забрал назад. Семьи без детей не бывает, авторитетно объяснил он, узнав про ее спортивную травму. Пойми, мол, для твоего же блага, чтоб потом между нами не стало все хуже. А встречаться, мол, и так можно. Встречаемся же, и давай дальше встречаться…

Через полгода он женился на другой. Оля узнала об этом случайно. И снова удар, и опять не хватало воздуха, и перед глазами, как когда-то, плавала вязкая, красная пелена…

Может, поэтому она и согласилась выйти замуж за Сергеева, думала потом Оля. Окончательно перестала ждать чуда. Отплакала, отболела, взяла себя в руки и перестала. Болеть, плакать без слез и немедленно брать себя в руки – это уже привычка с детства…

А тут – Сергеев. Без мигалки, но чем-то похож на того. Тоже из этих – хозяев жизни в дорогих костюмах и галстуках. Дело не в деньгах, конечно, к этому времени она уже сама зарабатывала несколько тысяч долларов в месяц, просто ей всегда нравилась мужская уверенность. Сергеев, в общем, умел нравиться, когда захочет, этого у него не отнять. Словом, обычные рассуждения про годы, которые уходят, про синицу в руках и каменные стены, за которыми удобно прятаться…

Ну и что? Это только в розовом дошкольном детстве добрый папочка мог рассказывать ей, какая она принцесса, какая необычная и какая особенная. И она восторженно замирала и безоговорочно верила в свое будущее королевство счастья…

Вся последующая жизнь убеждала в обратном. Любимый папочка, кстати, первый подвел ее. Насмерть разбился на машине, когда она училась в четвертом классе. Бросил ее – так ей казалось тогда в искренней и горькой детской обиде. Оставил. Говорили, ехал за рулем нетрезвым. Видимо, так и было, от него часто пахло вином, она помнит. До сих пор запах вина от мужчины кажется ей чем-то близким. Детские комплексы – так это, видимо, называется у тех же психологов. От Пашки тоже частенько попахивает, сразу заметила она. Он, дурачок, зажевывал, закуривал, а ее этот запах вовсе не раздражал. Наоборот, воспоминания детства. От большого и надежного, как скала, мужчины должно пахнуть сигаретами и вином…

После смерти отца они с мамой скорее выживали, чем жили. Пока она сама, своими руками не поставила себя на ноги. Сначала – в гимнастике, потом – в рекламе. Потом – неудачная любовь и не менее неудачное замужество…

Нет, она не ждала, что Пашка тогда позвонит и предложит встретиться. А когда позвонил, согласилась сразу, только потом сообразив, что для приличия следовало бы поломаться…

* * *

Оля никогда не подозревала, что ненависть может быть такой. Живой – это, пожалуй, самое точное определение. Растущей, как растет дерево, ширясь стволом и кроной. Постоянно крепнущей и наливающейся ядовитым соком.

Мужа она ненавидела. Последнее время – именно ненавидела. Смотрела, например, как он ест, или разговаривает, или курит, или просто уставится в телевизор, а внутри все сжимается от злой брезгливости. Она никогда не подозревала, что сможет так ненавидеть. Наверное, также солдат на фронте ненавидит врага, думала она. И то вряд ли. Враг на фронте все равно что-то безликое, нечто из общей массы, а тут рядом, один на один и глаза в глаза…

Свои чувства она умело скрывала. Отделывалась дежурными фразами на такие же незначительные обращения мужа. Сохраняла на лице вежливую полуулыбку, как маску пластиковой куклы. Терпела. Спорт с детства приучил ее терпеть усталость и слабость, травма приучила терпеть боль, а жизнь – все остальное. Жизнь всех учит терпению, только многих так и не может научить. Тех, кого смогла – тому повезло, считала она. Тем легче и проще.

Порножурнал на спине? Да это мелочи, в общем. Штрихи к портрету. Из подобных мелочей и штрихов складывается портрет, как здание складывается из кирпичиков, которые день ото дня подгоняет один к другому строитель. В монотонной работе он еще не видит целого и только потом, глянув вдруг со стороны, ужасается – что за каменный гроб он сотворил своими руками…

Слишком отвлеченная метафора? Не такая отвлеченная, как кажется. Ее отношение к мужу тоже складывалось постепенно и незаметно. Пока не выросло в полный гроб.

Их медовый месяц получился действительно медовым. После свадьбы Сергеев сразу повез ее в круиз по югу Европы. Он вообще не дурак, этого не отнять. В непривычных чужих краях, среди солнца, моря и туристской экзотики они почти сблизились. Пожалуй, единственный период жизни, когда они были близки.

Разлад начался после возвращения. Муж все больше замыкался в себе, в сущности, он всегда сидел в своей непробиваемой раковине, только первое время из вежливости приоткрывал створки. Потом перестал. А она начала чувствовать, как он ее раздражает…

Да, она выходила замуж не по любви и, в сущности, даже не по расчету. Вышла потому, что так надо. Положено. Так хотела старенькая мама, чтобы дочка была официально замужем, а значит, пристроена, по ее выражению. Вот и пристроилась дуреха на свою голову. Враги человека – домашние его? Все правильно, только домашние – враги номер два, а враг номер один смотрит на человека из зеркала…

Раздражалась. Терпела. Понимала умом, убедительно доказывала себе: муж тут, скорее всего, ни при чем, просто чужой человек рядом, а он не виноват в том, что он чужой. Стерпится-слюбится? И так может быть, хоть и редко бывает, а вдруг получится? От раздражения до ненависти не так далеко, как кажется, но все-таки какая-то дистанция есть. Ее переходить не хотелось. Он не виноват в том, что он муж, то есть виноват, конечно, но с его стороны было всего лишь предложение – соглашалась-то она сама.

Стерпится-слюбится? Постепенно она начинала лучше понимать Сергеева. Все-таки дома невозможно быть застегнутым на все пуговицы, не проговориться, не бросить несколько красноречивых фраз, случайно выскакивающих из потока сознания. Но лучше бы она вообще его не понимала! Как раньше. Ей уже откровенно бросалось в глаза его неистребимое лицемерие, просто какое-то неистощимое актерство. Даже странно, что остальные не замечают, когда с начальством он один, с просителями – другой, с женщинами – третий, со школьными друзьями – четвертый, с жабообразным Витьком – пятый… И так далее – до бесконечности, под которой, кажется, совсем уже нет истинного лица.

Кто он на самом деле? Иногда хотелось так и спросить, открыто и прямо – кто ты? Она терпела. Думала о разводе, но никак не решалась.

Теперь ей казалось – это было очень давно, так давно, что почти не с ней.