Текст книги "Пока живой"

12

Мне было приятно вернуться домой. Вернуться в привычную, обжитую годами квартиру. Прохаживаться по своему большому, светлому, уютно обставленному кабинету, не задергивая штор и не боясь окон. Вот оно, простое человеческое счастье – не бояться отшторенных окон…

– Значит, ты утверждаешь, что за всеми этими покушениями стоит Лена Коновалова? – спросил я Пашку.

– Она, – подтвердил Пашка. – И я это не утверждаю, я это точно знаю.

– Откуда?

Пашка насмешливо улыбнулся и картинно развел большими руками.

Действительно, глупый вопрос…

Я снова прошелся по кабинету. Задумчиво поправил туристические безделушки на полках. Деревянные воины, рыцари, божки, колокольчики, бокальчики – чепуха, в общем. Но памятная. Таиланд, Сингапур, Египет, Мальта, Испания, Латинская Америка… Помню, вырвавшись первый раз за границу, я просто обомлел от кукольно-красивой и солнечно-беззаботной жизни туристических центров. Несколько лет ездил, как заведенный. Прокатился почти по всему шарику. Потом надоело, конечно. Но воспоминания остались…

– Она тебя элементарно заказала, – рассказывал мне Пашка. – Отбашляла за твою голову свибловской группировке. Точнее, некоторым людям оттуда. У Витька-покойника с ними были кое-какие контакты. Вот через эти контакты она и вышла на них. Ну и заказала. А жулики заказ приняли, правда, выполняли его спустя рукава. Получится – хорошо, не получится – потом попробуем. У них сейчас совсем другие проблемы…

– Какие?

Пашка махнул рукой:

– Лучше тебе не знать. Это уже оперативная информация. Могу уверить – проблемы серьезные.

– Понятно.

Что ж, ситуация прояснялась…

Пока я вольготно ходил по комнате, Пашка раскинулся на диване и с удовольствием прихлебывал дорогой французский коньяк. Заслужил, конечно. Герой невидимого фронта на привале.

– Но почему? – спросил я.

– Что почему?

– Почему она заказала? Что я ей сделал-то?

Мог бы не спрашивать. Я знал почему. Для вида спросил, по своей обычной привычке лицемерить до последнего. Значит, Витек, этот ночной кукушонок весом в полтора центнера, все-таки раскололся. Проболтался наш любвеобильный покойничек. Я знаю, видел: последнее время перед смертью Витек стал какой-то совсем невменяемый. Все болтал и болтал, не слушая никого и слыша только самого себя. Подозреваю, дома он все так же тянул свои бесконечные монологи. Есть у меня еще одно подозрение. Похоже, кроме регулярного, как утренний кофе и вечерний чай, алкоголя, Витек перед смертью подсел на наркоту. Колоть себе он бы ничего не стал, не идиот все-таки, а вот порошочек вполне мог занюхивать. Видел я у него несколько раз нечто подобное. Он уверял меня, что это исключительно для потенции. Может, и так. Витек до последних дней заказывал себе в сауну по две-три девочки разом. В наши-то немолодые годы…

Пашка, при всей его оперативной информированности, этого не знал. Только развел руками.

– Это уж тебе виднее почему, – сказал он.

– Да, пожалуй…

– У тебя с ней было что-то? – спросил он подозрительно равнодушно. Просто нарочито равнодушно.

А что? Можно сказать, что было. Пусть так. Версия не хуже других…

– Был роман, – подтвердил я. И тут же поспешил оправдаться: – Несколько лет назад. Да это и романом-то не назовешь, по пьянке все получилось. Ты же знаешь, я через Витька кое-что обналичивал, поэтому приходилось поддерживать отношения.

– И что потом?

В его голосе все-таки проскользнули напряженные нотки. Помнит… В чем я не сомневался.

– Как видишь, – я уже сориентировался и вошел в роль. Нахмурился значительно. – Она хотела за меня замуж. Но с моей стороны все быстро прошло. Да и не было ничего особенного, я просто пожалел ее, если честно. Ты понимаешь, все-таки она и Витек… Я их семейку как-то не очень, после той давней истории… Ну, ты понимаешь. С Витьком мне приходилось общаться, тут уже ничего не сделаешь, работа есть работа…

Пашка нейтрально пожал плечами.

– Кстати, он остался мне должен приличную сумму. Очень крупную сумму. И расписки есть. Слушай, может, она из-за денег все это затеяла?

Да, это я хорошо придумал. Сымпровизировал. Из-за денег – это теперь все понимают. Он – тоже. Покивал сочувственно. Настоящий СПЕШ. Такой же лопоухий, как в школе. Несмотря на подполковничью должность.

– Может быть, может быть… Значит, так, – подытожил он, – заплатишь свибловским двадцать косарей зеленью отступного, они про тебя забудут. Извини, меньше никак нельзя. Я и так по минимуму договорился. Ты знаешь, я, конечно, мог бы обеспечить тебе официальную защиту, но, между нами, деньгами такие вещи проще решаются. И гораздо надежнее. Органы, как ты догадываешься, тоже могут далеко не все. Деньги-то есть?

Я покивал головой.

– Заплачу, – согласился я, – не вопрос. А Лена как же?

– Лена уехала, – сообщил Пашка. – В Австралию подалась вместе с детьми на постоянное место жительство. Витек там, оказывается, два года назад дом приобрел. Тоже, может, туда собирался…

– А если она вернется?

– Вряд ли. Что ей здесь делать? Родных уже никого не осталось, все умерли. А там при витьковских капиталах она вполне прилично устроится. Она уже и заявление подала на гражданство, я узнавал.

– Нет, но вдруг? – настаивал я.

– Вернется – посажу, – жестко сказал Пашка. – За покушение на убийство. Для начала. Дашь показания? Ну то-то! Это шпану бандитскую сажать без толку, их стрелять надо. А таких рафинированных дамочек тюрьма хорошо вразумляет. Киллерша нашлась, мать ее!

Да, не забыл…

– Как думаешь, а смерть Витька она случайно не поторопила? – вдруг пришло мне в голову. – Может, его тоже… С нее станется…

Все просто делается, мне ли не знать… Как я раньше про это не вспомнил? Ай да Лена-Леночка, любовь до гроба…

В общем, теперь я даже не сомневаюсь, что это она его ухайдокала. Есть такие тихони, мстительность у которых крепнет с годами, как коньяк в бочках. В конце концов, Лена сама вышла замуж за Витька. Насильно ее в ЗАГС никто не тянул. Именно поэтому Витек по гроб жизни был перед ней виноват. Типично женская логика бытия…

– Не знаю, – сказал Пашка. – Потому что не хочу знать. Кто из них кого – даже не хочу знать. В мои должностные обязанности это не входит. Я только из-за тебя, Юрик, в эту историю влез.

– Спасибо тебе!

– Да не за что. А спасибо, между прочим, в стакан не нальешь. Пузырь с тебя! А ты как думал?

– Без базара! – ответил я на его профессиональном жаргоне. – И прямо сейчас.

– Вот это дело! – оживился Пашка.

– И все-таки одного я не понимаю… – сказал я, разливая по бокалам вместо дорогого коньяка сверхдорогое виски.

Я знаю, Пашка никогда не стесняется менять напитки на переправе. Я и сам относился к этому без предрассудков и рвотного рефлекса. Что бы ни говорили синюшные алкогольные эксперты, пасущие мелочь вокруг винных отделов, определяющим является не сочетание, а только доза.

– Чего ты не понимаешь?

– Ну, дед. Которого я два раза встречал. Ну, я говорил тебе про него… Откуда он взялся? Тоже Ленкины фокусы?

– А похоже?

– Непохоже, – честно признался я.

– Вот и я думаю, что непохоже…

Он задумчиво играл пузатым бокалом с виски, быстро вращая его большими, неуклюжими с виду пальцами и ухитряясь не пролить ни капли. Я с интересом наблюдал за его руками. Ловко у него получалось. Как у фокусника. Можно, например, перед магазином зарабатывать на бутылку пива… Интересно, у них, в ментовке, есть курс карманного мастерства? Наверняка…

– Есть многое, Юрик, о чем мы можем только догадываться, – сказал Пашка.

Я вздрогнул, но тут же понял, что он говорит совсем о другом.

– Ты знаешь, я мент, практик, – продолжал он. – Я не люблю непонятного в этой жизни, потому что каждое непонятное так или иначе объясняется. И, как показывает практика, чаще всего – в самом криминальном смысле. Но! – Пашка поставил бокал и выразительно поднял палец.

Я с интересом глянул на него, ожидая продолжения.

– Скажу тебе, как мент и практик: иногда случаются вещи, мало, но есть, которые действительно нельзя объяснить. С этим я тоже сталкивался, между прочим. Ты знаешь, я не верю в мистику. Но я ее видел, если можно так выразиться. Такие дела, старина… Может, твой дед тоже из этой области… Впрочем, я не понимаю, что ты на нем зациклился. Ну дед, ну встретились случайно два-три раза подряд. Москва – город хоть и большой, но тоже все-таки маленький. Зачем искать каких-то сверхъестественных объяснений, если ничего не случилось? К сверхъестественным объяснениям, Юрик, надо прибегать в самом крайнем случае, это мое личное мнение…

Все понятно, подумал я. Очень логичное объяснение. Бывалый детектив раскладывает ситуацию по полочкам. Результаты обследования убедительно доказывают, что больной или жив, или мертв. Одно из двух…

– Слушай, Юр, а ты в Бога веришь? – вдруг спросил Пашка.

– Не знаю, – растерялся я. – Вряд ли… А ты?

– Я тоже не знаю, – признался он. – Но хотелось бы. Если честно…

Расхаживая по комнате – последнее время мне просто не сиделось на месте, – я еще раз глянул в окно.

Дед! Он стоял около сигаретного киоска, все в тех же пальто, шляпе и валенках, и пялился на мои окна.

Все сначала? Я вздрогнул. Моргнул, наверное. Опять посмотрел. Возле киоска уже никого не было…

13

Все кончилось, в общем. Даже без особых усилий с моей стороны. Закрыть глаза, а потом опять открыть – любимая тактика.

Мой подельник по былым подлостям, Витек успокоился в самом гробовом смысле этого слова. Единственная, незабвенная любовь-ненависть отбыла по ту сторону экватора в полной уверенности, что расквиталась со мной перед отъездом. Бредовый кошмар с дядей Вовой оказался несмешным анекдотом. Вроде все понятно, все разъяснилось, и хотя меня не оставляет ощущение, словно что-то я в этой истории недопонял, я гоню от себя подобные мысли. Списываю их на взвинченные нервы и обычную, вялотекущую шизофрению, так или иначе присущую всем жителям наших ритмичных, как танец с саблями, мегаполисов. Шизофрения, бред преследования – так, кажется, это называется у медиков.

Теперь я снова живу спокойно. И по возможности, даже весело. Как доктор прописал…

– Невроз, дорогой мой, обыкновенный невроз. То, что вы, как вы рассказываете, упали в обморок – тут ничего необычного нет. И ничего страшного. Нервы, перегрузка, переработка, злоупотребления, сами понимаете чем – все это сказывается, сказывается… А как же? Нет, не бережет себя наш народ, до последнего вздоха не бережет, – говорил мне дорогостоящий врач. – Сердчишко неважное, не буду от вас скрывать, не нравится мне кое-что в анализах… Ну так и вы уже, извините, не мальчик. Пора уже и поберечься…

Врач был как с картинки. Высокий, полный, румяный, в накрахмаленном до жесткости халате и очках с золотыми дужками. До предела авторитетный. Кандидат наук, между прочим.

– Отдых, спорт, витамины! А главное – сохранять здоровый оптимизм психики.

Веселиться, но не злоупотреблять – это главное…

Одним своим видом, цветущим, полнокровным видом записного бабника он наводил на мысли обо всех тех запретных радостях, которые не рекомендуются его пациентам. Так и подмывало его спросить: почему же вам, доктор, все, а нам, пациентам, – один голый оптимизм психики?

– Я не даю совет, я просто предупреждаю… Все может быть на почве невроза. Всякое случается… – мягко тарахтел доктор.

Все-таки он был слишком умен, чтобы утверждать что-то категорически. Но ему хотелось поверить. Кому, если не ему? Я поверил.

Да, с тех пор я живу спокойно. Веселюсь, но не злоупотребляю. Сохраняю здоровый оптимизм психики. Хотя бы в качестве маски на лице…

Лена действительно больше не появлялась в стране. Свибловских, как я слышал в криминальной хронике, недавно пересажали. Впрочем, меня это уже не касается.

Все хорошо. Все как раньше. С Пашкой и Аликом мы периодически перезваниваемся…

Единственное, что осталось в душе занозой – таинственный дед. Черный дед? Вздор, конечно! Но с другой стороны, я видел, в чем бы не уверял меня врач, я его отчетливо видел. Пусть я материалист… Именно потому, что я материалист, я твердо могу сказать: видел! Точнее говоря, даже чувствовал нечто. Это трудно объяснить словами, но я действительно чувствовал… Кто он, из какой бездны, из какой бесконечности появился? Я не знаю и не хочу знать. Не хочу думать об этом. Конечно, он не сделал мне ничего плохого, даже наоборот… Просто самим фактом своего существования он опровергает слишком уж многое. И не просто опровергает. Намекает…

Я же говорил – шизофрения, бред преследования. Он самый! Сознаюсь: мне до сих пор кажется, словно кто-то наблюдает за мной. Неведомый, тайный, злорадно притаившийся в темноте… Мания? Схожу с ума?

Но я гоню от себя подобные мысли. Как доктор прописал – сохраняю здоровый оптимизм психики. Иногда – из последних сил. Потому что при этих мыслях, которые все равно против воли просачиваются в мозг, мне становится еще страшнее жить…

Жить вообще страшно, скажу как почетный и заслуженный трус. Просто умирать оказывается еще страшнее, потому и живем…

Часть IV
Пашка

1

…Звонок все надрывался и надрывался. Лена наконец выкарабкалась из широкой, как поле, кровати в верхней, любимой спальне своего австралийского дома на побережье.

За приоткрытыми окнами перекатывал волны океан. Свежий ночной бриз мягко шелестел в жалюзях. Прежде чем взяться за трубку, она глянула на часы. Электронный будильник с яркими зелеными цифрами стоял на столике рядом с телефоном. Очень удобно, когда по ночам трезвонят, сразу есть формальный повод послать куда подальше. Три часа ночи! Звонить в такое время – просто свинство, откровенное свинство…

– Hello? – строго спросила она.

– Здравствуй, Лен! Это я, Паша. Еще помнишь такого? – спросил он, как мог, весело и беспечно.

– Пашка?! Ты?! – удивилась она. – Конечно, помню. То есть… Откуда ты?! Как ты меня нашел?!

– Из Москвы, – сказал Пашка. – Нашел… Ты же знаешь, кое-какие возможности у меня есть… Слушай, у вас там поздно наверное…

– Ничего… Пашка! Это здорово! Это хорошо, что ты позвонил! – продолжала удивляться она.

Звонкий, родной, ничуть не изменившийся голос, который когда-то слышался ему каждую ночь… Впрочем, лицо представляется перед глазами уже другое. Лицо моложавой сорокалетней женщины, которой пока удается выглядеть чуть за тридцать…

– Я тоже рад тебя слышать, – продолжал Пашка. – Вот, решил узнать, как у тебя дела?

– Дела? Ничего, хорошо. Нормально дела. Ты-то как?

– Я? Ничего. Тоже в порядке. Недавно уволился из органов. Так что теперь на пенсии. Пенсионер, видишь ли!

– А как же теперь?

– Ничего. Уже работаю. Пригласили начальником охраны в сеть супермаркетов. Вот, осваиваюсь на новом посту…

– Нравится? – поинтересовалась Лена.

– Да как тебе сказать?.. Не пойму пока. Но деньги платят, это точно… Жениться собрался на старости лет. Одобряешь?

– Ну…

– Вот и я говорю «ну». С другой стороны – а почему бы и нет? Попробую…

– А кто она? – спросила Лена.

Замешкалась на секунду или ему показалось?

– Женщина, – объяснил он. – Оля зовут. Ты ее вряд ли знаешь…

Они помолчали.

– Ну ладно, – сказал он. – Я просто так позвонил – узнать, как дела. Дай, думаю, позвоню… Заканчиваю, а то деньги капают. Рад, что у тебя все хорошо.

– Я тоже рада была тебя слышать. Очень рада! Ты звони еще, обязательно звони, не пропадай! Пашка…

– Что?

– Да нет, ничего… Просто… Пашка!

– Я позвоню, – пообещал он. – Обязательно позвоню…

* * *

Такой у них получился бы разговор или не такой, думал Пашка. Или приблизительно такой? Или – совсем не такой?

Скорее – третье. Все эти воображаемые разговоры, которые подсказывает услужливая фантазия, так же далеки от реальности, как парадный семейный портрет на серванте от двух озверевших супругов, кидающих друг в друга кастрюли и поварешки, неспешно размышлял он, лежа на диване и заложив руки за голову.

Лежал и смотрел на телефонный аппарат на журнальном столике. Рядом – листок из блокнота с австралийским номером Лены. Номер телефона он достал через знакомого из РУБОПа. Всерьез собирался позвонить, почти собрался. А теперь задумался.

Конечно, сейчас у них там, на другом конце шарика уже поздно, три часа ночи где-то. Но ради старого друга встанет ведь?

Пашка рывком поднялся. Взял листок с номером. Непривычно длинный ряд цифр, записанных наскоро, казался каким-то не телефонным, просто шпионский шифр. Алекс – Юстасу: Связи кануном Октября радируйте размер бюстгальтеров жен высшего комсостава РККА. Посылку принимайте окном Швейцарии. Совершенно секретно. По прочтении сжечь, радиста расстрелять, рацию уничтожить…

Он скомкал листок, бросил в пепельницу и взял зажигалку.

Сжечь? Этот жест вдруг показался ему слишком уж мелодраматичным. Практически сцена из мыльной оперы, серия две-тысячи-очередная… Герой в раздумьях, зрители в истерике, режиссер в экстазе.

Пашка извлек бумажный комок из пепельницы, прошел на кухню и выкинул его в мусорное ведро. Раз уж появился в кухне, поставил заодно чайник. Чтоб ходка не пропадала. Заранее насыпал заварки на дно кружки. Оля всегда фырчит на него за эту привычку – заваривать чай прямо в кружках и после забывать их, где попало, с засыхающей на дне заваркой.

Вернулся в комнату, закурил, покосился на телефон. В принципе листок с номером еще можно достать из мусорного ведра и развернуть…

Нет, не надо. Ничего не надо – ни сжигать, ни звонить. Нужно просто вынести мусорное ведро, которое уже третий день собирается вынести. Кстати!

Он снова откинулся на диване, закурил, с философской неторопливостью пуская дым в потолок. Дым густо слоился в воздухе, степенно вытягиваясь в приоткрытое окно. За окном суетилась улица, на фоне привычного московского гула ревели машины и перекликались прохожие. Где-то невдалеке, на стройке, методично забивали сваи. На дереве под окном суматошно чирикали птицы. Но отчетливее всего гремела по жестяным подоконникам непрекращающаяся капель.

Весна…

Время перемен?

Ничего… Все нормально… Если не считать того, что жениться он собрался на чужой жене, а новая работа появилась у него потому, что с прежней его просто выкинули. Проводили с почетом пинком под зад…

Все нормально? Как теперь говорится, в наше непростое время. И вся прочая чепуха, пережевываемая с постным маслом.

А при чем тут время? Проще всего все свалить на времена, на эпоху, на что угодно, лишь бы свалить, думал он. Юра Сергеев, СПЕШ Юрик, тоже наверняка оправдывается эпохой и временем. Чем ему еще оправдываться?

Потом он услышал, что на кухне закипел чайник…

2

Дождь начал накрапывать после обеда, а к вечеру разошелся уже не на шутку. Просто хлынул. Первый настоящий дождь после долгой зимы. Крупные частые капли пузырились в разлившихся лужах, словно заставляя их кипеть. Коричневые ручьи, бурлящие на тротуарах и проезжей части, быстро смывали последние остатки темного ноздреватого снега.

Весна… Теперь уже окончательная весна, если снег смывается дождем.

Обосновавшись в кафе «У Дениса» за привычным угловым столиком у окна, Пашка с удовольствием смотрел на дождь за стеклом. Неторопливо прихлебывал кружку пива – единственную, разрешенную себе на сегодня. Курил и наблюдал, как прохожие на улице прячутся под разноцветные зонтики и спешат под крыши, бодро лавируя между лужами и ручьями. Все-таки весна – это весело.

В кафе было почти тихо и почти пусто. Заезженная кассета старых французских песенок, изобилующих гортанными «р», бесконечно повторялась реверсом магнитофона и казалась привычным шумовым фоном.

Когда он вошел, Денис максимально приглушил звук. Знал: Павел Александрович громкой музыки не уважает.

Сначала, увидев Пашку, Денис оживился, сунулся с разговорами, но быстро отстал, понял – тот не в настроении трепаться. Теперь Денис откровенно скучал за стойкой, перетирая, подобно всем тоскующим на производстве барменам, блестящие бокалы, подвешенные кверху ножками над головой. Две молодые парочки с кофе и пепси, лижущиеся в затемненных углах, не требовали его внимания.

Как только Денис сводит концы с концами при таком изобилии посетителей? Впрочем, Пашка знал как. Кому, если не ему, бывшему оперу, это знать? Однокашник, отмотавший за колючкой два срока, откровенно грешил по части скупки и перепродажи краденного. Но за ту информацию, что он регулярно сливал на своих криминальных клиентов, сотрудники уголовного розыска закрывали глаза на эти противозаконные шалости. В оперативных рапортах, посвященных работе с агентурой, Денис значился как агент «Ворона».

– Пал Саныч, еще пивка? Или коньячку? Я тоже могу за ради компании, – Денис подошел почти неслышно. Ему все-таки хотелось общаться.

Пашка подумал. Отрицательно мотнул головой.

– Не надо коньяка. Да и пива тоже не надо. И так толстеть начал.

– Ну, на вашей-то работе… Тогда, может, кофейку? Сварганить? Я быстро, если хотите.

– Нет, не сейчас. Попозже – можно и кофейку, – согласился Пашка.

– Дело хозяйское.

Несмотря на совместную школу, Пашку он всегда называл на «вы» и по отчеству.

Самойленко не наставал на этом, так само получалось. В принципе все правильно – бывший зек и майор угрозыска, теперь тоже бывший. Дистанция. Когда она была, эта школа? Да и была ли? Школа, детство остались даже не в прошлом веке. В прошлом тысячелетии. Там же, где осталась его кромешная любовь. Коротая жизнь на рубеже эпох, поневоле начинаешь чувствовать себя старожилом вечности, это так…

Денис опять отошел за стойку.

Подобно многим бывалым зекам, он одинаково искренне служил, что называется, и вашим, и нашим. Пашка хорошо представлял себе, как где-нибудь в приблатненной компании Денис, округляя глаза, задвигает проникновенные речи за воровскую дружбу. И на следующий день так же искренне стучит на своих вчерашних собутыльников. Как у них в зоне говорят? Человек человеку – волк, а уж потом товарищ и брат? Вроде этого…

По крайней мере, все честно. Просто, понятно, и всегда знаешь, что от него ждать. В отличие от других, мысленно заключил Пашка. Например, в отличие от школьного друга Юры Сергеева… Закадычного друга… Заклятого, можно сказать, приятеля…

Дверь хлопнула. Тройной перезвон колокольчиков на входе прозвучал неожиданно громко. Электроника конечно же. Звук-пародия. Модная штука. Если привыкнуть – не раздражает.

Ну наконец-то!

В кафе вошел Алик Марцунян. Мокрый, как тюлень, несмотря на зонтик. Отряхивался, топтался у входа, сутулился, всматриваясь в полутемный зал. Бороду он все-таки сбрил, она ему абсолютно не шла. Заметно помолодел без бороды.

– Алик, ходи сюда! – Пашка махнул рукой.

Он его давно уже поджидал. Чуть не соблазнился на второе пиво. По его вине, между прочим. Алик всегда такой – никогда в жизни вовремя не приходил. Что за натура? Аккуратист в мелочах, в нечищеных ботинках, например, никогда из дома не выйдет. И абсолютно безалаберный тип во всех других отношениях. Вы, Марцунян, хронически асоциальный тип, просто скрытый в глубине души анархист-идеалист, как, помнится, говорила ему классная руководительница, ныне покойная учительница литературы Вера Семеновна. Обалдую Алику нравилось быть анархистом-идеалистом. В школе он постоянно конфликтовал с кем-нибудь из учителей, отстаивая свою, часто понятную только ему одному, правду. Гори все огнем – его излюбленное состояние души.

Конечно, архитектор, почти художник. Даже без всяких почти. Рисует Алька действительно здорово. Недавно продал две своих картины через выставку в ЦДХ. Пашка видел его работы. Он, конечно, не специалист по абстрактной живописи, ему понятнее там, где можно понять, что изображено. Но некое ощущение огня и силы от них остается, определенно.

Пашка помнил: Алик начал рисовать еще в школе. Правда, с художественным училищем не получилось, поступил в архитектурный. Продолжал рисовать. Потом, замученный бытом, безденежьем и многодетностью, много лет не брался за кисть. Недавно опять начал мазать, как, по его словам, называют свою работу сами художники. Вдруг на самом деле прославится? Будет забавно.

Кстати, еще один штрих к портрету любезного друга Юры. Если бы не его афера с квартирой бабушки Ады, Алька встал бы на ноги гораздо раньше…

Впрочем, конечно, если бы да кабы жизнью в расчет не принимаются. Не терпит она сослагательного наклонения, откровенно не переносит. Если бы Алька не бросил рисовать в молодости, если бы он, Пашка, вовремя поздравил с повышением одного, прогнулся перед другим, заручкался с третьим – встречались бы сейчас в кафе знаменитый художник с генералом от МВД. А не промышленный архитектор, подрабатывающий еще в трех конторах, с ментом в отставке, начальником охраны сети магазинов «Гипер-маг». Правда, на такой встрече знаменитостей в качестве третьей составляющей органично присутствовал бы СПЕШ и газовый божок Сергеев. Потому что…

В том-то и дело, что дальше начинаются одни сплошные «впрочем» и «потому», привязчивые и нудные, как похмельная рефлексия. Не сделал – значит, не смог. Почему – это уже мало кого интересует, даже из числа близких друзей, давно понял Пашка. Все просто. А главное, понятно, как арифметика. В жизни вообще все просто, как в арифметике, где минус за минусом выдается сухой остаток…

Юра Сергеев, заклятый друг, например, все смог. Если и не смог чего-то, то все равно испакостил одним желанием. Понадкусил во всю ширь хайла, как в пресловутом анекдоте на национальную тему. И живет, между прочим, богато и независимо с красавицей женой в квартире, где один коридор больше, чем вся Пашкина шлакоблочная однокомнатная хоромина. И на заграничных курортах бывает чаще, чем он, Пашка, на пляже в Строгино. Это в итоге. Правда, черту подводить еще рано, ох рано, Юрочка…

– Здорово, Паш! Извини за задержку, пробки кругом, – сказал Алик, подсаживаясь за столик. Свой большой черный зонт он, аккуратно расправив, устроил рядом.

– Ты же говорил, у тебя машина в сервисе.

– А я на тачке.

– Понятно. Кофе будешь?

– Какой кофе?! Видишь, промок как бобик, пока добежал. Коньяка хочу!

– Я – пас на сегодня, – поспешил сообщить Пашка. – У меня завтра с утра совещание на фирме. И вообще – печень пора поберечь. А то зазеленеет, как почки. Весна.

– Да неужели? – спросил Алик, блестя глазами.

– В смысле весны?

– В смысле – не будешь.

– Ну, пока пас… Дальше посмотрим, – смягчился Пашка.

– Вот это другое дело. Это уже почти похоже на дело, – коварно, как змей-искуситель, заключил Алик. Прищурился хитро.

Все-таки пресловутые армянские глаза с их печалью веков – не такие уж однозначные, в очередной раз отметил про себя Пашка. Когда перестают быть печальными, становятся чрезвычайно хитрыми.

Денис, образцовый бармен, режущий подметки на ходу и в лет, уже спешил к ним с бутылкой коньяка и бокалами. Три бокала и, не успел Пашка открыть рот, уже разлиты.

Ну что с ними, чертями, поделаешь?

По стеклам победно барабанил первый весенний дождь. Хорошо, что наступила весна. Зима уже надоела…