Текст книги "Фиолетовый гном"

Часть V
Телохранитель

Теперь казалось – это было давно. Жил, как хотел, писал сказки и был от этого почти счастлив… Да, последнее время Серега начал все чаще вспоминать свои старые сказки…

Теперь, когда он вторую неделю жил в греческом доме с видом на морское приволье и вкусным запахом хвои, когда нависшие московские проблемы начали в духе закона перспективы мельчать и таять вдали, многое вспоминалось словно само собой.

А что еще делать в таком климатическом раю? Только вспоминать и думать…

Отрок, обдумывающий житье на берегу греческого моря – в этом определенно есть нечто античное, усмехался Серега. Застывшая скульптурность бытия, очередное свидетельство того, что мир меняется медленно, расставаясь с привычными формами туго и неохотно …

Проблемы – проблемами, конечно, куда от них денешься? Обступили, навалились, наехали… Да, сбежал по большому счету… И из Москвы, и от всех сразу. Главная проблема в том, что ему все это осточертело. Обрыдло – так выразительнее.

И как жить дальше? Пятый десяток пошел, сколько ни хорохорься, а все равно – годы… Слишком поздно, увы, чтобы что-то менять, и слишком рано, чтоб подытожить все вялым «так жизнь сложилась», как точкой – конец предложения.

Но сказки вспоминать было все-таки приятно…

Может, Жека виноват с его романом, рассуждал Серега почти серьезно. Испускает, змей, какие-нибудь писательские флюиды, то бишь антинаучные частицы творческой заразы. А он только губами шлепает, глотая их вместе с пивом…

Стоит задуматься о профилактической выдаче пару раз по шее тем, которые больно умные…

Понаедут тут, литераторы! Здоровому капиталисту некуда икрой харкнуть! В конце концов, литература – опиум для ума, почти как религия для народа, только ехиднее. В строительстве уютного, как пуховая перина, капиталистического завтра, господа, избыток воображения следует признать таким же раздражающим фактором, как пачку дрожжей в армейском сортире. С подобными замашками, граждане, мы еще не скоро построим общество идеального потребления, благодушного переваривания и оптимистичного, фонтанирующего испражнения…

А все-таки – было и у него время сказок! Творческий запой, как он его про себя называл, волнующий, как первая любовь несмышленого девственника. Просветление… Больше того, в лесу это было как вспышка, как спичка, зажженная кромешной ночью, мелькнула и погасла, а сказки – это другое. Глубже. Не просто понимание, но и чувство причастности особого рода…

Хорошо ему тогда жилось, вспоминал Серега. Радостно жилось, когда сюжеты сказок сами собой заплетались в голове в причудливые кружева фраз и абзацев, именно радостно, это слово подходит больше других…

Теперь он думал, что это было лучшее время в его жизни. Казалось бы – чего хорошего: брак рассыпался, лучший друг – предал, служебные перспективы – на уровне оператора пластиковой дубинки.

Нет, определенно, лучшее время…

Просто тогда он этого не понимал. Не сберег. Никогда и ничего не берег. Такой уродился. А он, между прочим, никогда насчет себя и не обольщался, что выросло – то выросло, господа идеальные потребители, способные консервировать даже дерьмо из-под себя…

Конечно, если бы он тогда не повстречался с Татьяной, рассуждал Серега, если бы она за уши не втащила его в охрану почти олигарха Шварцмана, сидеть бы ему в своей парфюмерной лавочке и писать сказки. Глядишь, и дописался бы до чего-нибудь стоящего, украсил существование чувством собственной гениальности, что тоже, безусловно, его украшает. Опять – если бы, да кабы, да во рту росли грибы… В сослагательном наклонении все-таки есть изрядная доля обреченности…

Просто судьба распорядилась по-другому, по-своему. Повела, потащила его по жизни, как на буксире по минному полю, щедро подсыпая в кормушку зелени, словно жеребцу в преддверии призовых забегов. Судьба виновата, кто же еще?

Или он так себя успокаивает?

Оправдывается? В чем?

Лень души, сказал ему однажды Жека, есть такая страшная штука. Как болезнь – не ждешь, а приходит. Начинается незаметно, и даже весело, с простых и логичных мыслей. Мол, бог с ними, с великими идеями, что тревожили юношеское воображение, подождут идеи, не увянут небось. Сначала, мол, надо о себе подумать, о семье позаботиться – квартирка, машинка, дачка, денежка в кубышке на черный день – все это тоже надо. Чтоб как у людей, чтоб не хуже, упаси господи! А потом, постепенно, становишься полным мурлом. Незаметно и весело…

Говорил он это о другом человеке и совсем по другому поводу, но Серега запомнил. Зацепило.

Красиво излагал господин бывший журналист, нынешний писатель. Целую теорию вывел. Мол, есть лень тела – таких людей сразу видно, ленивое тело быстро превращается в телеса. Есть лень мозгов, вон они, головой ленивые, у каждого магазина ящики с пивом разгружают, матерно выражая жизненную позицию. А лень души не видна. Вроде бы и тело двигается, и мозги соображают, шарики по роликам крутятся, и карьера вроде бы в гору, и баксы на счете копятся. Только все это без толку. Ноль, на что его ни умножь, все равно в итоге дает самого себя. Дырку от бублика!

Вот и появляются вокруг да около многочисленные индивидуумы с ленивой, ожиревшей душой и пустыми дырками вместо глаз. Развелось их без счета, пыжатся, карабкаются наверх, надуваются спесью, как жаба мутью, пытаясь доказать собственную значимость на белом свете. А душа – пустая, как брошенная на зиму дача. Никому от них ни жарко, ни холодно, лучше было бы им, бедолагам, в детстве на ползунках повеситься. Для всех окружающих – гораздо гуманнее.

Жека – известный гуманист и философ!

Почему Серега вспоминал теперь этот давний разговор? Вспомнил. Зацепил, Жуткий брат, задел голой правдой за живое место.

В сущности, прав писатель… Когда-то Серега тоже включился в эти крысиные бега, иначе именуемые «карьерными соображениями». Пусть незаметно, пусть неохотно, пусть неосознанно, в конце концов. Но побежал вместе со всеми – равнение на правофланговых, держим шаг шире, глазки – булыжниками, а личико – кирпичом…

Когда-то побежал и до сих пор не может остановиться, вот в чем загвоздка…

1

Что-то случилось! Однажды Серега приехал с утра заступать на смену у дома Шварцмана и сразу понял: что-то случилось. Все ребята были уже на месте, даже те, кто не должен был дежурить. Саша Федотов метался по комнате охраны, как тигр. Матерился вполголоса. В углу, на столе, лежали несколько автоматов, рожки с патронами и гранаты-лимонки. Гранаты особенно удивили Серегу. Он даже не знал, что они есть у Федотова.

Господи, гранаты-то зачем, люди же кругом, – подумал Серега.

– Итак, господа охранники, – сказал Саша Федотов, когда все собрались, – спешу сообщить вам радостное известие. На нас наехали! Кто? Пока непонятно, разбираемся. Почему? Думаю, все догадываются. Подольский завод.

– Харчи с собой приносить или в тюрьме выдадут? – спросил водитель Ванечка.

Все засмеялись.

– Остроумно! – одобрил Саша Федотов. – Очень остро и очень умно! Лично тебе, Жванецкий, харчи выдадут в морге. Положат в ящик сухим пайком. Еще есть вопросы? Я имею в виду, вопросы по существу? Нет? Прекрасно! Тогда слушай мою команду, гвардейцы…

Вопросов по существу быть не могло. Историю с подольским заводом знали все. Завод был камнем преткновения между двумя преступными группировками, а купил его Шварцман. Выхватил из-под носа, можно сказать. Высокие чины из МВД обещали Хозяину поддержку, мол, покупай смело, Иван Иванович, этим бандюганам все равно скоро станет не до заводов-газет-пароходов, прижмем их в рамках плановых мероприятий…

Но что-то не сработало в плане. Обе группировки, у которых увели лакомый кусок, неожиданно договорились и сообща насели на Хозяина. Выдвинули жесткий ультиматум – или он продает им завод, причем гораздо ниже первоначальной цены, или они принимают меры. Понятно какие…

Отдать за бесценок то, что уже куплено, Шварцман не мог. Все понимали – это не только деньги, это еще и авторитет. Если струсит, отдаст, кто с ним будет после считаться?

– Значит так, голуби! Объявляется готовность номер раз! – объявил Саша Федотов. – Чтобы все – как один человек! Чтоб ворона каркнула – и тут же была под прицелом!

Готовность номер раз продолжалась почти два месяца. Отправив всю свою многочисленную родню в Англию, Хозяин метался по бесконечным стрелкам, переговорам и встречам. Вышел даже на первых лиц президентской администрации, несколько раз ездил с ними беседовать.

Серега побывал в Кремле вместе с Хозяином. В детстве он два раза гулял по Кремлю, мать водила. Но внутрь, в правительственную зону, попал впервые. Красиво там. И тихо. Странно тихо и спокойно для шумной, суетливой столицы. Может, не зря говорят, что у этого места своя, особая аура, напрочь отсекающая все посторонние влияния, думал он. Идешь по Кремлю – все тихо, мирно и благолепно… Какая страна, какой народ, какие революции? Где они, и где мы…

Ситуация разрешилась неожиданно, но предсказуемо. Оба джипа с усиленной защитой кузова, на которых теперь Шварцман передвигался по городу вместе с охраной, попали в засаду. Стрельба началась внезапно, прямо в центре города, на тихой узкой улочке рядом со Старым Арбатом.

Когда все началось, Серега растерялся. Не испугался, а именно растерялся. Он не сразу сообразил, что стреляют и стреляют по ним. В первые мгновения ему показалось, что какой-то сумасшедший дурак вдруг подбежал и начал лупить по машине палкой. Только откуда он взялся? И где он? И почему не видно?

Словно в замедленной съемке (еще одна книжная красивость на поверку оказавшаяся правдой!), Серега отчетливо рассмотрел, как лобовое бронированное стекло перед ним внезапно покрылось сетью трещинок, похожих на паутину. Ясно заметил, как водитель Ванечка резко вдавил в пол педаль газа, хитрым зигзагом выбрасывая машину на тротуар. Как джип перед ними, который вел Петр, перекрутился вокруг своей оси, перегораживая и без того узкий переулок и прикрывая собой машину с Хозяином…

Саша Федотов, сидевший на заднем сиденье вместе с Хозяином и Славиком, скомандовал всем – быстро вон. Серега тоже рванул дверь и выскочил. Стрельба сразу оглушила его, это оказалось очень громко, слишком громко после салона с противошумной защитой. Остро и кисло, как в тире, пахло порохом.

Ребята, в общем, действовали грамотно, сообразил Серега уже потом. Саша Федотов, прикрываясь капотом машины, часто стрелял куда-то. Славик, закрывая Хозяина широким телом, тянул того под арку дома. Тащил его почти как мешок. Серега успел заметить, что у Шварцмана один глаз прижмурен, а второй часто и непрерывно мигает.

Потом Славик остановился, вздрогнул и начал медленно, очень медленно оседать. Серега рванулся к нему на помощь. Это же Славик, друг, ему обязательно нужно было помочь! Про Шварцмана он, честно говоря, даже не подумал в тот момент…

Вдруг почувствовал, как в плечо больно и длинно ударили чем-то тяжелым. Опять палка? Опять эта невидимая палка? Откуда теперь?

По дорогому пиджаку струей потекла яркая кровь, пачкая ткань. Он еще успел пожалеть пиджак, новый совсем, недавно купил костюм, теперь одни брюки останутся. Потом ноги стали мягкими, ватными и в голове зашумело. Он упал сразу, всем телом, ударившись о жесткий асфальт так, что перехватило дыхание. И потерял сознание.

Только потом Серега узнал, что пуля, на которую он напоролся, летела в Хозяина. Конечно, он сделал вид, что знал это. Сознательно прикрыл объект своим телом, как положено настоящему телохранителю. Ему было стыдно за свою растерянность в момент схватки. Вот тебе и боевая машина, подготовился, называется…

Нет, прав Саша Федотов по поводу необученных, необстрелянных и готовности к бою…

Эта стрельба в центре Москвы наделала много шума. В результате нападения был убит Славик, все-таки успевший затянуть Хозяина в безопасное место под аркой. Погиб степенный водитель Петр. Еще трое телохранителей, в том числе и Серега, были ранены.

Громко получилось, на всю страну. Несколько раз сюжет об этом показывали в новостях с соответствующими комментариями. Саша Федотов сам договаривался, платил телевизионщикам и газетчикам, чтоб раздуть пожарче. После этого в игру, наконец, вступили знакомые Хозяина, серьезные чины из МВД. Обе группировки крепко получили по ушам от силовиков.

Потом Шварцман с ними все-таки договорился. На нормальных, не обидных для себя условиях. Символически откатил им небольшую сумму, уже для поддержания их собственного, криминального авторитета. Завод остался за ним. Авторитет – тоже.

2

Убитых хоронили торжественно. Серега на похоронах не был, лежал в больнице, ребята потом рассказывали.

Хозяин на похороны не поскупился. Водка, оркестр, речи, полагающиеся восхваления – все как положено. Не хуже, чем у «братков». Шварцман, рассказывали, надрался, расчувствовался и что-то клятвенно обещал семьям погибших. Каким семьям? Петр был в разводе, жил третий год с матерью, у Славика вообще никого не было.

Впрочем, прошел месяц, и их уже не вспоминали. Помер Максим, да и хрен с ним, говорили когда-то на стройке ребята-монтажники…

Так и надо, наверное. Отряд не заметит потери бойца… Работа такая.

Серега еще долго помнил большого, добродушного Гоблина, с которым почти подружился. Могли бы стать настоящими друзьями. Как эпитафия, конечно, жидковато, но что еще можно сказать? Если честно?

Не повезло ему. Двоим не повезло, остальные проскочили. Работа – да, и образ жизни соответствующий. Подспудное ощущение опасности, которое поселилось в нем после этого случая, как ни странно, даже взбадривало, словно легкие заморозки осенним утром…

После покушения на Шварцмана Серега Кузнецов стал его личным телохранителем. Хозяин сам распорядился.

Саша Федотов откровенно рассказал Сереге, что сам он был против. Категорически. На его взгляд, Серега не готов еще. Опыта мало, стреляет плоховато и, вообще, новичок в этом деле. Но на Хозяина произвело сильное впечатление, как Серега рванулся прикрывать его своим телом. Запомнил это. И твердо распорядился. На то он и Хозяин. Поэтому он – Хозяин. А он, Саша Федотов, пес верный, чье дело стеречь, защищать и не гавкать поперед батьки. Так что давай, мол, Серега, выписывайся из больницы и вступай в должность, заключил Саша. Осторожно, помня о ранении, похлопал его по руке. Подмигнул черным вороньим глазом.

Может, все-таки зря Славик на него наезжал?

Разговор этот произошел в больнице, где Сереге лечили раненое плечо. Рана не опасная, пуля прошла на вылет через мякоть, ни одной косточки не задела. Толстый очкастый врач, благоухающий дорогим одеколоном и аптекой, весело удивлялся и даже восхищенно цокал языком, обрабатывая рану. Сначала, под шоком, Серега даже ходил, потом совсем расклеился. Болело первое время сильно. Особенно по ночам было плохо. Без обезболивающих он долго не мог уснуть. Если это хорошая рана, то что такое плохая?

Больница была дорогая. Одноместная палата, ковры, телевизор, видик, врачи и медсестры вежливые до оскомины. Не было даже характерного больничного запаха, то есть был, но настолько ненавязчиво, что как будто и не было. Серега первый раз видел такую больницу. Понравилось.

Платил за все, разумеется, Шварцман.

Таня часто приходила в больницу. Если точнее, через день, как часы. Словно по обязанности. Серега сказал ей об этом, а Танька заявила, что он дурак. Вот и поговорили…

Таня приносила фрукты и домашнюю еду в пластиковых коробочках. Куриные ноги, котлеты, голубцы, даже маленькие, на два укуса, домашние пирожки с капустой и вареньем. Оказалось, она неплохо готовит. Вот уж чего-чего, а этого он за ней точно не подозревал, обычно они обходились размороженными полуфабрикатами. Танька сказала, что она сама за собой такого не подозревала, просто попробовала. Надо же поднимать раненого бойца, холить, нежить и закрывать своим телом.

Против тела Серега не возражал. Секс на больничной койке они тоже попробовали, благо, палата одноместная и дверь закрывается. Серега, наконец, получил возможность узнать как это, когда больно и одновременно приятно. Что-то в этом, может, и есть, решил он, но слишком глубоко закопано, подобные мазохистские выверты не для него…

Скоро Серегу выписали.

Так, на четвертом десятке, Серега стал Сергеем Ивановичем. По крайней мере, и домашняя прислуга Хозяина, и всякие секретарши-референты уже начали называть его по отчеству. Не так уж и плохо. Не выдающийся результат, но нормальный, как в свое время сдержанно хвалил его тренер по боксу.

А что? Многие до старости ходят в Серегах или Мишках, которых поминают не по отцу, а по матушке. Отчество обретают только на могильном памятнике.

– Ты, Серега, теперь просто монумент самому себе стал. Такой важный, – сказал ему однажды сосед дядя Виталик, встретив в подъезде. – Почем костюмчик-то брал?

– Не дороже денег, – пояснил Серега.

Дядя Виталик скрипнул умом и сделал логический вывод, что дороже денег ничего не бывает. Ему, мол, как мелкому коммерсанту, это хорошо известно, по собственной битой шкуре.

Так Серега узнал, что дядя Виталик занялся коммерцией на Митинском рынке.

Он еще подумал тогда, что именно мелкие коммерсанты любят деньги до самозабвения, крупным на них уже давно плевать, сам видел неоднократно. Но не стал этого говорить. Не хотелось разочаровывать мужика…

В общем, нормально. Он сделал свою карьеру, считал Серега.

Тридцать семь лет. Пока еще середина жизни. Главные ошибки уже совершены и пережиты, а до заката есть время поколбасить. Нормальный возраст. Хороший. Как говорил Жека, старушки уже доступны, а девочки еще дают. Жуткий брат? Нет, скорее Озабоченный брат!

Серега начал богатеть. Получилось это само собой. Во-первых, как личный телохранитель Ивана Ивановича оклад его теперь был втрое больше оклад жалования. Для начала. Саша Федотов честно сообщил ему, что Славик получал больше. Но это был Славик. Сереге, мол, надо еще показать себя.

Серега был не против себя показать. А для начала и это не плохо.

Во-вторых, как личный телохранитель, Серега теперь везде расплачивался за Ивана Ивановича. Для этой цели Хозяин периодически совал ему пачки долларов. Сдачу он никогда не спрашивал. Серега было сунулся к нему со сдачей, Шварцман только отмахнулся, сказав, что он – не воробей, крошек не собирает. Серега посчитал, сколько осталось за первый месяц, получилось больше штуки баксов. Тоже неплохо, если каждый месяц как премия….

У Сереги всегда, всю жизнь была заначка за плинтусом. Он еще в детстве обнаружил в квартире кусок плинтуса, который приподнимался, хотя с виду не скажешь. Мать, пока жива была, про это место не знала. Жена – тем более. Потом, после развода, Серега тоже держал там свои сбережения. Мало ли кто придет в гости, гость нынче прет бойкий, проворный, говаривал Жека, не успеешь поздороваться, а он уже знает, сколько у тебя денег и в каком кармане они лежат…

Когда Серега начал работать у Шварцмана, заначка за плинтусом превратилась в солидную пачку купюр.

Серега начал любить деньги. Не до дрожи. Потерял бы и не сильно расстроился. Но ему понравилось, что они теперь есть. И нравилось, что их все прибавлялось и прибавлялось за плинтусом. Когда их стало за плинтусом очень много, он пошел в банк. Первый раз в своей жизни открыл счет и получил пластиковую карту. В другом банке арендовал сейф. Тоже положил валютный шмоток. Теперь у него было три заначки. Так спокойнее. Надежнее.

Он сделал в квартире хороший ремонт с арками и подвесными потолками, обновил мебель, поменял почти новую машину на совсем новую, еще пахнущую краской и пластиком. И почувствовал, что стал богатым человеком. Не Шварцман, разумеется, но таких Шварцманов в стране немного, гораздо больше других, которые тянут до получки, скрипя зубами, и прячут от жены сотню на бутылку в прохудившихся, прошлогодних ботинках.

Деньги – это все-таки штука мистическая, думал Серега в те времена. Их не надо хотеть. Сами приходят. И абсолютно не к тем, кто их хочет, кто расшибается за них в лепешку. Наоборот, чем меньше их хочешь, тем больше шансов. Так жизнь устроена. И аминь на том!

Последнее время они часто рассуждали с Жекой на эту тему. Любили пофилософствовать о деньгах, везении и причудливых капризах жар-птицы-удачи, которая даже вперед может лететь задом. По отношению ко многим.

Жека тоже начал богатеть. Нашел свою нишу, как он сказал. Ниша заключалась в том, что Жека, через многочисленных знакомых журналистов, пристраивал по разным изданиям компромат на чиновников и бизнесменов. Хорошо пристраивал, выгодно для себя. Поговаривал об открытии собственного пиар-агенства. Ездил теперь на «Мерседесе» свежего года и купил двухкомнатную квартиру, не в центре, но в приличном доме.

Налаживается жизнь, соглашались оба, чокаясь рюмками. А почему бы ей не наладиться? Не бездельники оба, не дураки и не совсем законченные алкоголики. Заслужили оба. Или, что вернее, просто так обломилась хорошая жизнь. Кому-то обламывается, а кому-то облом. Кто разберет почему? Да и зачем разбирать? Никто и никогда не возьмется уверять, что этот грешный мир устроен справедливо. О справедливости вообще лучше говорить в сослагательном наклонении, потому что в ином виде она практически не встречается, рассуждали оба. Цинизм, пусть, зато – здоровый цинизм, разглагольствовал Жека. Здоровый цинизм для жизни куда практичнее, чем воспаленная совесть, доказано практикой…

Собирались, как всегда, у Сереги. Иногда пили пиво, чаще – коньяк или виски. Странно, но Серега вдруг обнаружил, что он не любит водку. Всю жизнь пил, а теперь – не любит. Противно ему это бесцветное пойло, с откровенным привкусом завтрашнего похмелья. Коньяк – другое дело, это теплый напиток. В нем есть вкус. Виски тоже Сереге понравилось, пусть говорят западный самогон, сказать можно что угодно. А они теперь могут себе позволить. Кому позволить, как не себе, любимым?

Конечно, когда Жека напивался, надирался, как раньше, в зюзю, то круто менял полярности разговора и начинал клясться, что бросит все. Что погрязли и протухли все, в жопу все, а он бросит и начнет, наконец, кропать свою нетленку. Напишет вещь! Потому что именно за этим он когда-то взялся писать, а вовсе не затем, чтоб лить сейчас дерьмо на головы чиновников…

Серега сначала всерьез отговаривал его все бросать, потом перестал обращать внимание. Бросит он, как же, держись за карманы, как он все бросит… На следующий день Жека звонил ему на мобильный. Интересовался, допились они вчера до нетленки или остановились перед школьным учебником литературы. Шутка такая у них появилась. Дежурная.

Все-таки грызла мальчика Жеку несбывшаяся литературная мечта, подъедала потихонечку изнутри, понимал Серега. Грустно…

Впрочем, грустный мальчик Жека грустил теперь только по глубокой пьянке, а в жизни был бодр, оптимистичен и напорист как бульдозер после капремонта.

По третьему разу Жека был женат на соплюшке-стажерке из собственной редакции, много моложе его. Серега свечку не держал, конечно, не приглашали, но, судя по всему, молодая да ранняя сопля просто взяла Жуткого брата за причинное место и затащила на себя. Потом за то же место повела в ЗАГС. Через восемь месяцев после свадьбы жена уже родила ему дочку.

Сначала Жека долго не мог опомниться, что его так быстро, в кавалерийском галопе женили. Даже высказывал туманные сомнения по поводу своего отцовства. Если орел в неволе не размножается, глубокомысленно замечал он, то остается проверять алиби всяческих ястребов, крутившихся в то время вокруг…

Но жили тем не менее. Маленькая дочка росла и становилась все больше похожей на папу в детстве, такая же хрупкая белокожая блондиночка. Стоит посмотреть на нее и на Жеку, сомнения в отцовстве отпадали сами собой. Умная соплюшка-жена бросила журналистику как не женское дело, работала теперь в турфирме, и супруги часто ездили за границу со всевозможными скидками и уценками…

Да, забавное было время, вспоминал Серега. В сущности, они оба еще оставались маленькими и глупыми, думал он потом. Просто самоуверенными от неожиданно привалившего везения…