Текст книги "Игра магий"

4

Против ожидания, Сапог, когда Нашка пришла вечером к нему в трактир, на нее внимания не обратил. Она подошла к нему, спросила, мол, чего вызывал, а толстобрюхий посмотрел на нее так, будто впервые видел. Нашка даже и не знала, что так бывает. Но делать нечего, она весь день почти проспала, а как известно, после хорошего-то сна есть хочется так, что иной раз думаешь – может, и не спать вовсе, когда с монетой туго и пожрать нечего? По крайней мере, с ней так происходило. «Может, у других по-другому?» – с тоской и какой-то непонятной ей самой же завистью думала она. Или другим и вовсе есть никогда не хочется… То есть, конечно, есть они едят, даже жрут, если надо, но вот голода не знают, едят, только если время приходит или слуги чего-нибудь подносят.

Вот так и происходит все в этой жизни, мрачно раздумывала Нашка, взобравшись на скамью за пустым, как пустыня, столом, на котором от прежних, сидевших тут, и корки плесневелой не осталось. Да, с таким-то пустым брюхом следует как-то по-новому решить – а стоит ли, имеет ли смысл оставаться свободной, вольноотпущенницей по приговору зрителей после боя на арене, если все вокруг жрут, а у тебя даже зубы готовы друг дружку покусать. И за что ей судьбина такая?

Она знала, что ест чуть больше, чем всякие другие. Даже здоровенные орки, мощные, с перекатывающимися мускулами, очень редко могли сожрать столько, сколько была способна умять за хорошим столом она. Может, это как-то зависело от ее способности двигаться быстро, и вся еда, что она в себя запихивала, так же мгновенно сгорала? А то как иначе этот фокус следовало бы объяснить?

Сидеть, не пить даже и смотреть, как жрут всякие остальные, она уже не смогла. Поднялась, подошла к какому-то старикану, вернее, еще не вполне, но все же – немолодому плешивому мужичку, который и сидел как-то боком, может, от старческой слабости, и попросила у него хотя бы миску похлебки. Но лучше – с хлебом и лучком. Стоило это всего-то двойной медяк, зюгу, как тут назывались эти монеты, один грошик за похлебку, второй, естественно, за хлеб.

А старик – скотская душонка – неторопливо облизал ложку, которой черпал из своей миски какую-то кашу с молоком, и стал Нашку плотоядно рассматривать. Самым паршивым образом, будто покупал ее для… ну известно для каких забав. Она даже поежилась.

– Не-а, – отозвался старикан в конце концов, взял свою ложку и снова с причмокиванием принялся свою кашу прихлебывать.

– Ну хоть хлеба дай, – попросила Нашка.

– Ты – штучка тут известная, Метательница, и потом, про тебя все говорят – сначала хлеба попросишь, потом под сердце нож загонишь… Ничего не дам, ступай себе, может, еще кто-нибудь сжалится над твоей бедностью.

Вот только говорил пожилой этот как-то странно, будто бы жил всегда в верхнем городе, среди богатейчиков и образованной публики, но спустился сюда и зачем-то хочет казаться таким же, как большинство местных, что у порта обретаются. Наивный, решила Нашка, может, припугнуть его? Но делать так в трактире Сапога было бы неправильно, за такое и от его двух вышибал – Корени и Гуса – можно было запросто схлопотать.

В общем, что называется, не солоно хлебавши вернулась Нашка за свой столик и снова принялась мрачно разглядывать всяких по всем сторонам – а вдруг заметит кого-нибудь из старых собутыльников, тогда можно будет подкатить уже с большей надеждой в попрошайничестве. Но снова выбирать, к кому бы со своим голодом обратиться, не пришлось, потому что к ней неожиданно как-то, почти незаметно для нее, подошла одна из служанок и тихо предупредила:

– За кухней, вниз по лестнице, есть каморка сбоку, там жди. Только тихохонько, чтоб сама себя не замечала…

Метательница подивилась такому образному приказанию, огляделась еще разок, тетка – прислужница трактирная убралась почти так же по-мышиному, как и оказалась рядом. Никто на Нашку вроде бы не обращал ни малейшего внимания. Она поднялась и тогда поняла, что тот самый мужичок с кашей, к которому она подошла, смотрит на нее – только умело очень. Если мельком обвести весь зал взглядом – то и сидит он как-то к ней боком, и по-прежнему что-то там жует, пить – не пьет, это правда, но что-то жует, и… И все же он следил за ней едва ли не внимательней, чем за бойцами следят на арене во время самой горячей схватки. Если бы не умение Нашки выступать перед многими и многими зрителями, она бы этого не поняла даже. А так, как выходило сейчас, была уверена, что этот… кашеед – самый внимательный ее наблюдатель.

Но его, кажется, можно было не опасаться. Нашка тихо нырнула за какого-то разгулявшегося выпивоху из сплавщиков, к тому же в другом конце трактира в другой компании кто-то шумно и сильно заспорил, как считать выпавшие кости… В общем, никто ее видеть не должен был.

Она прошла мимо кухни, запахи оттуда чуть не своротили ей голову набок, но она нашла и лестницу, и темные ступеньки. В комнатушку, чуть больше, чем ее собственная у тетки Васохи, она вошла осторожно. Но тут были только оба… вышибалы Сапога – Гус и Кореня. Они были похожи – оба здоровые орко-гоблины, да еще с примесью тролльской крови, уж очень у них была плотная и малошерстяная шкура у обоих, а волосы, как сказывали, не росли только у троллей. Даже у людей волос было больше, чем у троллей, – это всем известно.

Оба сидели на одной недлинной лавочке так, что для Нашки места уже не оставалось. Она посмотрела на обоих, пробуя угадать, кто из них – кто? Вот странное дело, и ведь обитала она в этом трактире уже не один месяц, и доходило до того, что с обоими громилами приходилось если не вполне всерьез драться, то хотя бы отношения выяснять не раз, а все равно – не могла она запомнить, кто из них Гус, а кто Кореня. Для верности сказала:

– Привет, кореша.

– Мы тебе не кореша, – буркнул один.

Второй добавил:

– Ага.

Значит, тот, у кого серьга в левом ухе, тусклая и чуть помятая, скорее всего, был Кореня, он всегда высказывался первым. Кажется… А второй, менее разговорчивый, – это Гус, с серьгой новенькой, блестящей, будто бы только вчера купленной или снятой у кого-нибудь из забредших сюда, в трактир, дурачков, который не смог расплатиться.

– Чего сидим? – поинтересовалась Нашка.

– Ты тоже сиди, – сказал предполагаемый Кореня.

– Вот там, в уголку, – договорил Гус.

Нашка подумала. Стоит ли объяснять, что не она сюда пришла, а позвали ее, но вместо этого сказала:

– Пожрать бы.

Вошел Сапог, он был хмур, видимо, о чем-то сосредоточенно думал, хотя в это было трудно поверить – что он умеет заниматься таким не слишком торгашеским делом. И все же он определенно на что-то решался. Оглядел всех. Нашка, пробуя разобраться в его настроении, наморщила лоб, приподняла бровь. Это и привлекло внимание трактирщика.

– Хорошо, что пришла, – кивнул ей Сапог. – Дело есть… Так в общем-то, не дело даже, а просто… Решил избавить тебя от долга, за определенную работу, конечно.

У Нашки отчего-то нехорошо засосало под ложечкой.

– Говори, – согласилась она. Облегчения, что она хотя бы один из своих долгов спишет, у нее определенно не возникало.

– Нужно… – Сапог принялся покашливать, оба его дурелома догадались, поднялись с лавки, он уселся, широко расставив ноги, свесив свой необъятный живот между коленей. – Нужно для верности перебить одну конкурирующую… бандочку. Ну не банду настоящую, а так… Просто будет их немного, полагаю, душ пять, а то и вовсе…

– Трое их будет, – прогундосил Кореня. – Мы ж смотрели за ними, сам же весь день заставил за ними таскаться…

– Мы ни разу даже не выпили, – похвалился Гус. – Только и смотрели, смотрелки все об них истерли до мозолей. – Ударение в последнем слове он сделал на последнем слоге.

Сапог не обратил на них внимания. Проговорил чуть живее, чем прежде:

– Их будет трое, за каждого – по монете, кажется, это очень щедро для тебя будет.

– Смотря что они за бойцы, – высказалась Нашка. И призадумалась.

– Это отличная цена, – продолжил Сапог, – к тому же, если все пойдет как надо, я и впредь тебя не забуду, все же мы тогда будем уже повязаны…

– Гы… трупаками, – ощерился Гус.

Нашка решила отказаться, что-то ей в этом предложении не нравилось. Положить троих или даже пятерых каких-то злодеев – это непросто, но с помощью Корени и Гуса, да если учесть неожиданность нападения… Если она сумеет пустить в ход свое любимое бросковое оружие, тогда… Что же, об этом она подумала как о настоящем, серьезном, но возможном, допустимом деле, если бы выпала такая необходимость… Только вот необходимости она в данном предложении не видела. Совершенно. Потому что ей это было не нужно, нужно было Сапогу, вот пусть он сам свои ситуации и разруливает.

– Нет, слишком многого за свои три золотых хочешь.

– Ты не очень-то тут бузи, – решил прикрикнуть Сапог. – Деньги тебе взять больше неоткуда, а так… Ладно, была не была, еще месяц кормить за это обещаюсь. Только вот пить буду проставлять не вино, оно денег стоит, а пиво. – Он решил эту тему развить. – Пива, Нашка, будет – хоть утопись, сколько выпьешь – все твое. Только угощать других не позволю, ежели увижу, что еще кого-то бесплатным пивом поишь, – конец нашему уговору.

– Торгуешься, Сапог. А почему торгуешься? У тебя свои парни есть, если бы все было просто, ты бы не расщедривался тут…

– Я не щедрый, я расчетливый. – Трактирщик вздохнул. – Мои, они не очень сообразительные, Нашка, сама же знаешь. И главное, они в темноте не видят ничего, не то что врага с оружием, даже гуся не сумеют поймать… Зато отвлекут на себя, ну… этих троих. Те будут против них своими мечиками размахивать, а ты… Ты сделаешь свою часть работы.

– То есть убивать должна только я.

– Не боись, дикая, ежели получится – мы тоже подсобим, – прогудел Кореня, Гус ухмыльнулся. Кореня посмотрел на него и высказался далее: – Все ж получится так, что нам придется драться… Махаться во всю силу, а вот убивать… Да, тебе это сподручнее.

Вот тогда-то высказался и Гус с новенькой серьгой в ухе:

– У тя сполучица, не сомневайсь.

– Я убиваю для еды. Или для жизни.

– Так я тебя за то и кормить буду, – удивился Сапог. – Я ж догадывался, что ты так скажешь, потому и обещаю… Кормить обещаю.

Нашка проверила свой нож, потом свои метательные ножи, оба сурикена, потом незаметно попробовала кинжальчик на пояснице. Все было при ней. Вот только, если бы она знала, для чего ее вызвал к себе Сапог, она бы, пожалуй, и дубинку Маршона взяла. Очень-то работать ею Нашке было несподручно, роста не хватало, но вот отбивать чужие удары и использовать как дополнительную и подвижную опору – она бы ей пригодилась.

– Я не думала, что ты так потребуешь долг возвращать, – выдохнула она. – Не готова я.

– А чего – не готова? Трезвая, спокойная, я же вижу… Да и голодная, значит, еще злее будешь, чем обычно. – Сапог снова вздохнул. – Ну ладно, я тебе полстакашки крепкого налью, если согласишься, и мяса на хлеб напластую, по дороге и поешь.

– А что, мы уже прям счас идем? – спросил Гус, неожиданно подавая голос без необходимой для него запевки Корени.

– Будет еще одно условие, – сказала Нашка. – Ты, Сапог, пойдешь с нами.

– Чего? – Такого, кажется, трактирщик не ожидал. – Ты что же, хочешь, чтобы я там засветился?

– Можешь не драться, просто постоишь в сторонке, посмотришь, – хмыкнула Нашка, – если хоть что-то увидишь… Ты же хочешь, чтобы все в темноте было, вот и будет в темноте, и, значит, тебя никто не заметит. Но все же – ты должен быть там. Иначе я не соглашусь.

– Сапог, может, ее пристукнуть? – предложил Кореня. – Несильно, только чтоб знала, кто здесь главный…

– Она не из тех, кто такой урок усвоит, – задумчиво отозвался трактирщик. – И останавливаться она не умеет, будет молотиться, пока или мы ее не положим, или она нас…

– Что вернее, – кивнула Нашка. – Вы же не знаете, что у меня при себе имеется. Я же не хожу без отточенной стали.

– Она только кидать разные штуки горазда, – снова гудящим неверным голосом высказался Кореня. – А тут тесно…

– В том-то и дело, что – не только, я же тогда ее на арене видел… – кивнул своим сомнениям Сапог, еще подумал и в конце концов решился. – Ладно, твоя взяла, Нашка, пойду я с вами. Но чтобы все было чисто, быстро и наверняка. Понятно? – Он обвел взглядом своих троих уже бойцов. – Всем понятно?

От трактира они отошли совсем недалеко, когда Нашке стало понятно, что еще кто-то за ними следует. Она даже подумала сказать об этом Сапогу, но не стала. Он вообще, когда обрядился в какой-то старый, едва ли не поеденный молью кафтан, а сверху накинул темный, какой и остальная одежда у него была, непрезентабельный плащ, впрочем укрывший всю его фигуру, сделался малознакомым, отдаленным, и в нем появилась прежде несвойственная ему угроза, скрытая жестокость. Под плащом у него позвякивал меч, и почему-то не возникало сомнения, что орудовать им он умеет, может, даже получше, чем оба его подручных. А ведь прежде он вытаскивал из-под прилавка только почти безобидную дубинку, которой тоже размахивал, как замечала Нашка, весьма осторожно и даже бережно… В общем, к Сапогу следовало теперь присмотреться, прежде чем лезть с глупыми замечаниями.

Они постояли на месте, улица была освещена лишь одним окошечком на третьем этаже, Сапог покряхтел, потом свистящим шепотом оповестил всех:

– Дурацкое место. Нас же видно будет, не пойдут они здесь.

– Еще как пойдут, командир, всегда же ходют. – Кажется, Кореня тоже пытался шептать, но у него плохо выходило.

– Ты, тише, понял? Или вообще заткнись. – Сапог еще разок осмотрелся. – Вы оба встаньте вон там, ближе к дверям со столбиками. Наш, ты можешь…

– Я сама найду, где обосноваться, – решила Нашка.

Сапог отошел к темной стене и попробовал на ее фоне скрыться от света, едва пробивающегося сверху. И в общем, если учитывать его массу, ему это удалось.

Оставалось только ждать. С реки медленно, будто ленивая собака, стал наползать туман, он был в общем-то на руку Сапогу с компанией, но вот Нашка туманов не любила и даже пожалела, что выпала им такая неблагоприятная погодка… Лишь потом вспомнила, что в засаде, в настоящей бандитской засаде, сидит впервые, прежде, несмотря на все ее довольно бурные жизненные перипетии, никогда до такого не опускалась. Не собиралась грабить кого-то неизвестного, а кого-то – и вовсе убивать. Миловали ее боги, чтобы на такое решаться, какие-то прочие варианты подворачивались, зато сейчас…

Где-то в отдалении загавкала собака, ее поддержал хор других псов, одна визгливая и злая сука – если судить по голосу – прямо заливалась, будто спутала себя с какой-нибудь певчей птицей… Вот только певчие-то никогда такими бешеными и злыми не бывали, как правило, а эта – самые дурные мысли наводила своим лаем, смешанным с воем и чуть ли не членораздельным нытьем… Потом откуда-то стали слышны голоса. Нашка подобралась, тот длинный и не очень-то хорошо кованный нож, длиной в три ее ладони, который ей выдал Сапог, показался ей вдруг едва ли не живым. Если бы она уже не согласилась и если бы не деньги эти клятые, она бы выбросила нож в канаву, устроенную посередине плохо и давно мощенной улицы, и удрала бы – пусть Сапог думает о ней что угодно. Но она так не поступила.

Потом стало понятно, что голоса были слышны из недалекого дома, там ссорились, кажется, из-за еды – отдельные слова уже можно было разобрать, потому что слух обострился до того, что Нашке даже стало удивительно. Она давно не испытывала такого ощущения, слишком долго жила в городском грохоте и научилась отключаться от общего звукового фона, зато сейчас старые, еще из прежней дикой ее жизни, способности возвращались…

Она еще раз убедилась, что за ними кто-то следит. Это не могли быть городские стражники, те в такие кварталы не заходили и двигались всегда с таким скрипом и грохотом напяленных на них доспехов и прочего железа, что их можно было распознать за версту. А этот неизвестный умел скрываться, умел прятаться даже на пустой и кажущейся совершенно прозрачной улице. Вот лишь туман чуть размывал один ее конец, тот, что был ближе к порту…

Оттуда и появились трое. Двое определенно были головорезами, в тяжелых и чуть сырых от тумана плащах, третий… Нет, было их все же четверо. Третьим был какой-то красавчик, явно из богатеньких или просто принаряженных… Все же из богатейчиков, теперь в этом сомнений у Нашки не было, одна его шпага стоила, наверное, столько же серебра, сколько сама весила. Если не больше. А еще он вел за руку девицу, пожалуй, известного рода занятий, вот только тоже чуть приодетую, получше прибранную, как те… гм… дамы, что иногда в трактир к Сапогу тоже заходили, с компаниями, которые могли оградить их от совсем уж постыдных приставаний.

– Ты не слишком ли легкий платок накинула, душа моя?

– Ишь, душа я… – хмыкнула девица, впрочем довольная таким обращением. – Ты б, Гамон, не торопился, что ль? Вот когда дойдем, тогда… Посмотрим, что да как, да и выйдет ли у тебя со мной, апосля всякого выпитого.

Вот она точно была из простых, хотя и впрямь разодета так, что издалека могла кого-то и обмануть своим видом. Но лишь до той поры, пока не стал бы слышен ее голос и ее резкое, грубое произношение.

– Тише вам, господа, – протянул один из тех, кто шагал впереди любовной парочки.

– А почто тише? – спросил юноша с богатой шпагой. Он хотел выглядеть попроще, но только у него не получалось, дикция, походка, уверенное поведение и всякое прочее выдавали в нем годы частных учителей, лакеев на долгих семейных обедах и как минимум двух слуг при разоблачении перед сном. – Никого вокруг нет, по крайней мере, я не слышу…

Вот тогда-то Кореня с Гусом и оторвались от чуть притопленной в стене темной двери, в углублении которой прятались. Они вышли на середину улицы. Девица негромко ойкнула, юноша застыл, разинув рот.

Мечи у пары охранников вылетели из ножен быстрее, чем успели хлопнуть полы отброшенных плащей. Под плащами тускло и увесисто блестели кирасы.

– Господин Гамон, останься сзади, прикрывай нам спину, – приказал один из тех, кто шагал впереди.

– Что-то маловато вас, бродяги, – ухмыльнулся второй, отточенным движением выдергивая леворучный боевой кинжал. По всему было видно, что привык он не к уличной драке, а к честному благородному бою. И в этом бою был искусен.

А ведь это никакая не банда, решила Нашка, это кто-то из верхнего города. Но вот сомневаться в том, что именно этих и ждал Сапог, не приходилось, потому что Кореня тоже рыкнул:

– Пусть мы и бродяги, зато в канаве будешь ты, Меченый.

Или как-то похоже он обозвал того, кто бросился вперед, явно стремясь поскорее покончить с громилами Сапога. Выпад его был силен, точен, стремителен и непрост, рассчитан на то, чтобы раскачать оборону Корени, вынудить его раскрыться и уже потом, после… судьба бы одного из Сапоговых вышибал была быстро завершена. Это Нашка понимала очень хорошо. Вот только нападающий не довершил своего пробного выпада, ноги его подломились, и он рухнул во весь свой немалый рост на брусчатку.

Второй из защитников не понял, в чем дело, резковато развернулся на месте, пробуя заметить новую опасность, но тоже не успел закончить этого движения. Упал он на спину. Тогда стало видно, что у него из затылка торчит небольшой, чуть длиннее арбалетного болта, и почти такой же тяжелый дротик. Он пробил ему череп всем наконечником, вошел так глубоко, что вытаскивать его было теперь непросто. А Нашка решила, что на этом ее бой, пожалуй, и закончен.

Сапог подошел к тому из охранников, кто умер первым. Склонился, рассмотрел в темноте его неопрятный труп. Выпрямился и проговорил отчетливо громко и ясно:

– И добивать не нужно. Ты, Нашка, как и положено тебе, молодец.

Возможно, он мог бы еще что-то сказать и даже собирался, но его прервал топот ног. Богатейчик с девицей убегали что было сил по улице, только загрохотали очень, у юноши-то были сапожки подкованные, да и девица шуршала юбками так, что – показалось на миг – и в домах по всей улице ее слышно. Сапог сразу же заголосил, впрочем, не в крик ударился, а пробовал умерить голос:

– Убить… Нужно убить их. Кореня, Гус, вперед, сделайте эту кошку помойную и хозяйчика… – Дальше пошло такое рычание, что слов было уже не разобрать, возможно, это была отборнейшая, чуть не моряцкая ругань на каком-то из южных или восточных языков.

В общем, те двое, кажется, все же могли уйти, не от Нашки, конечно, но от подручных Сапога. Уж очень долго эти два стоеросовых дурелома раздумывали, а когда побежали, получилось у них, что… Нет, ничего у них не получилось. Кореня к тому же и споткнулся об одного из лежащих на мостовой мертвецов, не разглядел его в темноте, сам чуть не грохнулся, хотя ногу ушиб, кажется, изрядно, захромал-заковылял, ругаясь сквозь зубы. Гус все же бежал, но даже девица его довольно легко обогнала бы, как решила Нашка, оценивая ситуацию, но, как и обещала себе, не принимая в погоне ровным счетом никакого участия.

Сапог обернулся к ней:

– Нашка, мы же на трех договаривались, ты еще…

– Нет, – отозвалась краснокожая дикарка, – я с дураками, как этот, пусть и с богатенькими, кажется… не воюю. Остальное ты уж сам со своими доделывай.

Сапог выругался так, что небесам стало жарко, Нашка даже удивилась, откуда он такие выражения знает, и тоже пустился в погоню. Это было бы даже смешно, если бы над всем этим местом не царила такая страшненькая, такая кроваво-смертная неизбежность чего-то ужасного, что даже Нашку пробирало, она едва не ежилась, потому что очень точно понимала – еще ничего не закончено, а вот как закончится, оставалось в высшей степени непонятно.

Парень из богатейчиков с девицей почти одновременно добежали до поворота улицы, девица оказалась чуть впереди, и… Она упала внезапно, будто бы сраженная бесшумной и невидимой молнией. Нашка, как ни мало было света, отлично это увидела. У девицы подкосились ноги, и она стала падать, будто бы все нити, которые дергали ее ручки-ножки, разом, одним махом оказались отрезаны, и эта легкомысленная дурочка превратилась в большую, в размер нормального смертного, опрокинутую куклу.

Парень догадался поднять свою отменную шпагу, попытался даже что-то сделать, может, и выпад какой-то неловкий, в темноту… Но тоже упал с родившим эхо звоном. Лишь долгий миг спустя Нашка догадалась – это его шпага зазвенела по камням брусчатки. Но он был еще жив, его еще не кончили, значит, для него еще оставалась какая-то надежда… Если можно было считать надеждой полную неспособность к сопротивлению.

Гус, который гнался за парочкой, приостановился и довольно точно, хотя и неуклюже, как и все, что он делал, откатился к стене ближайшего дома, защищая спину и бок от неведомой ему опасности. А вот Сапог ничуть не удивился, он даже остановился и захихикал… Это было бы чрезмерно зло и мерзко даже для Сапога, если бы в его голосе не проскакивали визжащие нотки, в общем, у него случилось что-то вроде истерики или приступа неконтролируемого страха, вот он и смеялся… И Нашка решила, что смеяться от страха, пусть и с визгом, – это можно, это допускалось и Сапогу. Но чего же он так-то испугался? Она пошла к трактирщику, чтобы спросить его, но он дотопал до опрокинутого богатейчика и заговорил:

– Что, Банат, теперь понял, что я не шутил, когда напоминал тебе о долге? Ты-то думал, что достать тебя нельзя, да? А вот получается…

Из-за поворота вышел – Нашка не поверила своим глазам – тот самый плешивый мужичок, к которому она приставала в трактире Сапога, чтобы купил ей чего-нибудь пожрать. Сейчас он был в черном, как ночь, очень чистеньком плащике, скромном, но отменно скрывающем всю его щуплую фигурку, довольно забавную свою шляпу он сбил назад, за плечики, и она висела на длинных завязках, как свои широкие шляпы отбрасывали назад небогатые фермеры или крестьяне. И вообще – он был бы похож на самого обычного, мирного обывателя, если бы не держал в левой руке небольшой, но окровавленный кистень, а в правой – тонкий, гибкий, зачерненный меч. Такие вот черные клинки были отличительным знаком наемных убийц, причем дорогих и надежных почти так же, как… как те деньги, что приходилось платить за их работу.

– Трактирщик, мне за этого сосунка не платили, если хочешь его жизнь, делай все сам. По нашему договору я всего-то должен его обезоружить.

– Да, – кивнул Сапог, – ты свое отработал, все правильно… Дальше – мы сами как-нибудь.

– Сапог, наш спор всего лишь о деньгах, – запричитал юноша, не поднимаясь от ужаса на ноги, а отползая на спине к стенке, которая могла бы поддержать его плечи, но не могла защитить его. – Ты же знаешь, Сапог, что… я верну в два раза больше, если захочешь, в три раза!

Сапог подошел к нему поближе, взглянул с высоты своего роста.

– Ха, да кто тебе поверит, мальчишка? Стоит тебя отпустить, ты вернешься домой, и целая банда прислужников тут же примется за меня, только уже не так, как было, не с кулаками они придут, а с мечами и боевыми дубинками.

– Сапог, я буду молчать… Просто заплачу – и все забуду. Даю слово!

– Ты, когда играл и делал у меня ставки, тоже слово давал, а потом… Нет, Банат, полагаю, пришло время платить. И уже не деньгами.

– Послушай, – обратился этот самый Банат, или как его там на самом деле звали, к наемному убийце с черным клинком, который тот очень бережно, будто стеклянный, убирал в ножны под плащом, – наемник, ты же все делаешь за деньги, да? Ты должен понимать, что я богат, что моя семья богата, я предлагаю тебе столько, сколько тебе не платили до сих пор никогда – я в этом уверен… Даю сто золотых, сто! Если ты уведешь меня отсюда.

Ситуация как-то подвисла в воздухе, наемник так же спокойно убирал теперь свой кистенек, но почему-то не возникало сомнений, что он может появиться в его кулаке гораздо быстрее, чем стрела долетит от того места, где стояла Нашка, до его черной и внешне такой неопасной фигуры.

– Сапог, ты же только пугаешь. – С этой идеей, внезапно пришедшей ему в голову, парень почувствовал себя чуть уверенней. Он даже попытался подняться на ноги, опираясь ободранными теперь ладонями о стену. – Ты же только пугаешь, да? А ведь ты все равно отпустишь, потому что из-за какого-то долга…

– Ты много должен.

– Я верну, клянусь, ты же знаешь.

На миг показалось, что парень прав, что Сапог и впрямь раздумывает. Или не может решиться. Но Кореня, приковылявший наконец, и Гус ждали, и вот в их-то ожидании было что-то очень нехорошее. Сапог посмотрел на них, вздохнул и отчетливо проговорил:

– Мне уже без надобности, Банат, мне нужно, чтобы другие знали, что за невозврат долга бывает. Что и таких благородных, как ты…

– Так, спокойно… – проговорила Нашка, но уже не успела.

Собственно, удары, которые почти одновременно нанесли Кореня и Гус, не были сложными. Это действительно было просто, даже наклоняться им не пришлось, потому что Банат этот уже почти выпрямился, и, может, именно этого-то оба головореза ждали… А может, они заторопились, потому что Нашка заговорила.

Банат этот умер сразу – не мог не умереть, потому что длинные ножи обоих головорезов Сапога пронзили несчастного должника насквозь, ведь на нем не было никакой защиты, даже самой простенькой и тонкой кольчужки, – Нашка увидела это едва ли не вернее, как если бы вся улица была залита самым ярким солнечным светом.

Как поняла и то, что Сапог соврал, обманул ее, как их обманули, когда пригласили выступить на арене якобы для потешного, без смертельного исхода боя с гладиаторами Модро…