Текст книги "Репрессированные командиры на службе в РККА"

При проверке архивно-следственных дел на таких лиц, как Тухачевский, Фельдман, Урицкий, Егоров, Уборевич, Кутяков, Левичев, Муклевич, Вольпе, Осепян, Корк, Якир, Минчук, Венцов-Кранц, Тодорский И.И., Тодорская Р.И., Аронштам, Енукидзе Ладо, Горелиц, Троянкер, Стецкий, Ошлей, Ткачев И.Ф., Марголин и Баар было установлено, что как в процессе предварительного, так и судебного следствия никто из проходящих по указанным делам лиц не дал каких-либо показаний, изобличающих Тодорского в принадлежности к военному заговору, троцкизму и вредительству.

При изучении группы дел на бывших работников Военно-воздушной академии им. Жуковского, где начальником был Тодорский, установлено отсутствие в этих делах каких-либо показаний о причастности Тодорского к заговору и вредительской деятельности в академии, хотя лица, проходящие по данным делам, признавали себя виновными и перечисляли целые группы своих соучастников по заговору.

К числу указанных дел относятся: дело комиссара Военно-воздушной академии Смоленского Я.Л., начальников командного факультета ВВА Бузанова Д.И. и Бергольц А.И., начальника факультета Гая Гай и бывших работников ВВА Кожевникова А.Т. и Широкого И.Ф.

Имеющиеся в данных делах материалы следствия не только исключают контрреволюционную связь Тодорского с перечисленными лицами, но и не подтверждают его вредительскую деятельность в Военно-воздушной академии.

Проведенной проверкой материалов архивно-следственных дел на начальников военных академий: Химической – Авиновицкого Я.Л., Хозяйственной – Шифреса А.Л., Артиллерийской – Тризна Д.Д., Инженерной – Смолина И.И. установлено, что в этих делах нет вообще никаких данных о причастности бывшего начальника УВВУЗа РККА Тодорского к проведению антисоветской вредительской работы в этих академиях.

Необоснованность обвинения Тодорского в проведении им вредительской работы в Военно-воздушной академии им. Жуковского, где он был начальником, подтверждается не только отсутствием в деле показаний каких-либо лиц по данному вопросу, но и тем, что опрошенная в процессе настоящей проверки группа ученых из числа начальников ведущих кафедр академии им. Жуковского, работавшая ранее вместе с Тодорским, характеризовала его деятельность в академии только с положительной стороны и на какие-либо отрицательные последствия руководства Тодорским Академией, не указала…

Полученные результаты проверки обоснованности акта комиссии от 25.ХII.38 г. о деятельности Тодорского в УВВУЗе подтверждают объективность и достоверность перечисленных отзывов. В заключении комиссии работников УВВУЗ Министерства обороны по акту от 25.ХII.38 г. о служебной деятельности Тодорского указывается следующее:

Специальной проверки всей деятельности УВВУЗ и в частности Тодорского, как начальника этого управления, прежней комиссией не производилось. Основанием же для составления акта и оценки работы Тодорского послужили акты проверки отдельных академий и материалы по выступлениям самих же членов этой комиссии на партийных собраниях и активе УВВУЗ в 1937—38 гг.

Отмечено также отсутствие доказательств, подтверждающих взаимосвязь перечисленных в акте от 25.ХII.38 г. недостатков в работе военных академий с личными действиями Тодорского, как начальника УВВУЗ. В акте также отмечено, что в результате произведенной проверки в 1938 г. было установлено, что недостатков в Военно-воздушной академии им. Жуковского, где начальником до этого был Тодорский, оказалось гораздо меньше, чем в других академиях, причем никаких данных, свидетельствующих о наличии последствий вредительской работы со стороны Тодорского, в этой академии установлено не было.

Комиссией указано, что в вину Тодорского необоснованно поставлен целый ряд недостатков по ряду академий, в наличии которых он не повинен и за которые несут ответственность совершенно другие лица и даже управления НКО, а не УВВУЗ.

Комиссия пришла к заключению, что не имеется оснований считать перечисленные в акте от 25.ХII.38 г. недостатки в работе военных академий и УВВУЗа РККА результатом вредительской деятельности со стороны бывшего начальника УВВУЗ Тодорского, отметив при этом, что материалами указанного акта и дела данное обвинение не обосновывается.

В своих объяснениях члены комиссии, составившие 25.ХII.38 г. акт о вредительской деятельности Тодорского в УВВУЗе, и лица, утвердившие их заключение по этому вопросу, заявляют сейчас, что они относят перечисленные ими недостатки в акте к допущенной Тодорским халатности по службе, а не к вредительской деятельности.

Собранными архивными материалами, а также опросом 17 старейших членов КПСС и ответственных работников и ученых установлено, что Тодорский А.И. за период своей службы в Красной Армии, начиная с гражданской войны, характеризуется исключительно с положительной стороны, как видный военный и политический работник, пользовавшийся большим авторитетом в войсках, талантливый автор отдельных печатных работ, одна из которых была высоко оценена В.И. Лениным в его специальной печатной работе по этому вопросу под названием «Маленькая картинка для выяснения больших вопросов», а также в отчетном докладе ХI партийному съезду (см. Сочинения В.И. Ленина, том 28, стр. 363–364; том 33, стр. 259–260).

Непосредственно знавшие Тодорского по его военно-политической и служебной деятельности в период его нахождения в Закавказье, в Академии им. Фрунзе и в центральном аппарате НКО характеризуют его положительным образом (см. отдельные выписки по этому вопросу. – Н.Ч.).

При изложенных обстоятельствах имеющиеся в архивно-следственном деле Тодорского материалы, послужившие ранее основанием для привлечения его к уголовной ответственности, не представляется возможным считать достаточными доказательствами, свидетельствующими о причастности Тодорского к военному заговору, троцкизму и вредительству.

Что же касается обвинения Тодорского в принадлежности к троцкизму, то даже Владимир (Ладо) Енукидзе, из-за связи с которым Тодорский и обвинялся по делу в принадлежности к троцкизму, и тот в своем письме к Тодорскому еще 14.ХI—28 г. указывает на существующие между ними политические разногласия, которые всем известны, и относит его к сталинской группировке нашей партии.

Проверкой установлено также, что в процессе предварительного следствия по делу Тодорского А.И. были допущены грубейшие нарушения закона.

Помимо заявления об этом самого Тодорского, допрошенные в связи с данным делом бывшие следователи НКВД, проводившие расследование по делу Тодорского, показали:

«Как уполномоченный НКВД СССР, – говорит Баранов, – я обслуживал УВВУЗ РККА, где начальником был Тодорский… Узнав от следователей, у кого из них есть показания на Тодорского, я сделал выписки… Прямых показаний на причастность его к заговору не было… Однако вскоре…Тодорский был арестован.

В своих первых показаниях… Тодорский отрицал причастность к заговору и троцкистам… Заявлял, что его оклеветали… Затем Тодорского допрашивали Малышев и Мозулевский, которые получили от него признательные показания…

В беседе с Мозулевским и Тодорским я узнал, что Мозулевский и Малышев били несколько раз Тодорского… и он, в связи с этим, признал себя виновным».

Баранов показывает, что у него лично, как в процессе следствия, так и до этого по работе в УВВУЗ, сложилось твердое мнение, что Тодорский не был врагом советской власти.

Баранов признает, что показания о вредительстве Тодорского в академии им. Жуковского он не проверял и ему самому не было известно – было ли вредительство в академии или нет, так как комиссии по этому вопросу он не назначал и свидетелей не допрашивал. «Я сам лично не верил, что Тодорский проводил вредительство в академии», – говорит Баранов.

Следователь Кузовлев, принявший от Баранова дело Тодорского в процессе его расследования и затем закончивший его, показывает, что, сдавая ему дело Тодорского, Баранов с усмешкой назвал его «сильным делом».

Кузовлев подтверждает, что Тодорский заявлял ему, что свои «признательные показания» об участии в заговоре он вынужден был дать потому, что его били и из лиц, избивавших его, назвал Малышева.

Объясняя причины неудовлетворительного качества расследования по делу Тодорского, Кузовлев признал на допросе, что в составленном им 31 января 1939 г. постановлении о продлении сроков следствия по делу, указывалось – «следствием не выявлена вся антисоветская деятельность Тодорского, как участника заговора», однако затем, не производя никаких дополнительных следственных действий, дело Тодорского было закончено и передано в суд.

Кузовлев признал, что выписку из показаний Егорова он получил от Казакевича и заверил её, не сверяя с подлинным текстом. Были ли это показания в самом деле Егорова или нет, он не знает. Не сверял он выписок, приобщенных к делу, с подлинными материалами и по другим делам.

Подтвердил Кузовлев и то, что учиненные им заверительные подписи в собственноручных объяснениях Тодорского о том – кем они были у него отобраны, произведены им без установления действительных лиц, отобравших их.

Осмотрев материалы архивно-следственного дела на Тодорского, Кузовлев подтвердил также и отсутствие в настоящее время в материалах данного дела целого ряда документов, которые указаны в описи и были вместе с делом сданы им в марте 1939 г. в секретариат НКВД для направления в суд.

Неудовлетворительные материалы предварительного следствия по делу Тодорского не были подвергнуты тщательному исследованию и в суде, в результате чего имеющиеся по делу недостатки не были не только устранены, а дополнились новыми.

Так, в протоколе судебного заседания Военной коллегии от 4 мая 1939 г. указано, что в суде было якобы оглашено показание Фельдмана о Тодорском, что имело бы весьма существенное значение для дела, так как Фельдман в фабуле обвинения указывался, как лицо, вовлекшее Тодорского в заговор и руководившее его антисоветской деятельностью (л.д. 256 об).

Однако при проверке материалов дела Тодорского не только в нем, но и в деле на самого Фельдмана никаких показаний последнего о Тодорском не установлено. Перечисляя лиц, которые им были вовлечены в заговор или вообще известны от других заговорщиков, как их соучастники, Фельдман Тодорского не указывает. Не называет Фельдман Тодорского, как участника заговора, и среди лиц, о которых ему сообщил Тухачевский.

Давая показания о вербовке в заговор работников военных академий и руководителей главных управлений НКО, Фельдман также Тодорского не упоминает.

Не было установлено каких-либо показаний о причастности Тодорского к заговору, троцкизму и вредительству и при проверке материалов стенограммы судебного заседания Специального присутствия Верховного Суда СССР от 11 июня 1937 г. по делу Тухачевского, Якира, Корка, Уборевича, Эйдемана, Фельдмана и других.

Таким образом, полученные в процессе проверки данные свидетельствуют о необоснованном осуждении Тодорского А.И., а потому на основании изложенного и руководствуясь ст. 378 УПК РСФСР, —

ПОЛАГАЛ БЫ:

Дело по обвинению Тодорского Александра Ивановича, в связи с вновь открывшимися обстоятельствами, внести на рассмотрение Военной коллегии Верховного Суда СССР, на предмет отмены приговора Военной коллегии от 4 мая 1939 г. в отношении Тодорского А.И. и прекращении на него дела за недоказанностью обвинения, с освобождением от ссылки на поселение.

Военный прокурор отдела Главной военной прокуратуры

подполковник юстиции (Е. Шаповалов)» [110].

Определением Военной коллегии от 19 марта 1955 г. её приговор от 4 мая 1939 г. в отношении Тодорского Александра Ивановича по вновь открывшимся обстоятельствам был отменен и дело о нем прекращено на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР. Тодорский А.И. из ссылки на поселение был освобожден.

«Начальнику 4 спецотдела МВД СССР

тов. Новикову

29 марта 1955 г.

19 марта 1955 г. по заключению Главной военной прокуратуры дело Тодорского А.И. было рассмотрено Военной коллегией Верховного Суда СССР и определением… приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 4 мая 1939 г. в отношении Тодорского Александра Ивановича отменен и дело о нем прекращено на основании ст. 4 п. 5 УПК РСФСР, с освобождением Тодорского А.И. из ссылки на поселение.

24 марта 1955 г. данное определение было направлено Военной коллегией для исполнения начальнику УМВД Красноярского края, в УАО КГБ СССР и в копии в 1 спецотдел МВД СССР.

Учитывая, однако, что направление почтой указанного определения Военной коллегии в г. Красноярск вызовет излишнюю задержку в освобождении Тодорского А.И., прошу решение Военной коллегии сообщить в Красноярск по телеграфу, для срочного исполнения по месту пребывания Тодорского А.И.

Приложение: Копия определения Военной коллегии…

Зам. Главного военного прокурора

генерал-майор юстиции (В. Жабин)» [111].

На этом документе рукой Е.А. Шаповалова написано: «30.III. – 55 г. за № 25428 с 4 спец. отдела МВД СССР – УМВД Красноярского края было направлено телеграфом распоряжение об освобождении Тодорского».

И еще один документ (от 17 мая 1955 г.), касающийся освобождения из ссылки А.И. Тодорского.

«Зам. Главного военного прокурора

генерал-майору юстиции

тов. Жабину

гор. Москва, ул. Кирова, 41

Сообщаем, что Тодорский Александр Иванович, 1894 г. рождения, из ссылки на поселение освобожден 12 апреля 1955 г. и в этот же день выехал в гор. Москву, в Министерство обороны СССР.

Зам начальника 4 спецотдела МВД СССР

подполковник (Слесарев)» [112].

Из воспоминаний Бориса Александровича Дьякова («Повесть о пережитом»).

«Полный светлых впечатлений от встреч с Ленинградом, возвращаюсь в Москву. И в то же самое утро достаю из почтового ящика номер «Правды». Раскрываю третью страницу и … статья Тодорского «Ленинская забота о ростках нового». Значит, Александр Иванович дома!

Прочитываю статью залпом. Тодорский вспоминает восемнадцатый год, Весьегонск, свою книжку «Год – с винтовкой и плугом», оценку, данную Лениным… Вот и клише книжки!

Все тяжкое ушло. А доброе вернулось. Ничего не зачеркнуто!.

Бегу в справочное бюро. Узнаю адрес, квартирный телефон Тодорского. Звоню.

– Александр Иванович?

– Так точно.

– Ушам и глазам не верю! Только что прочитал в «Правде» твою статью!

– Понравилась?

– Великолепная!

– Писал от души, товарищ.

– Чувствуется.

– А кто это говорит?

– Не узнал?

– Никак нет.

– Эх, Александр Иванович!.. Ты же редактировал мои жалобы, читал свою поэму о комсомолке Уле…

– Борис Александрович?!

– Конечно!

– Да боже ты мой! Здравствуй дорогой!.. Я вчера в «Правде» правил гранки своей статьи, а Сатюков, главный редактор, спрашивает: «Кто из литераторов был там с вами?» Я назвал тебя. А он говорит, что ты уже года два как вернулся. Жена здорова?

– Здорова. Все в порядке. Как ты?

– Отлично. Восстановили в партии. Генерал-лейтенант запаса. Ты понимаешь или нет?

– А что я тебе говорил? От всего сердца поздравляю! Надо увидеться.

– Непременно. Но сейчас не могу. Ты слушай, слушай, товарищ! Сегодня уезжаю из Москвы, в лагерь.

– Куда-а?

– В Караганду! В лагерь! Еду членом правительственной комиссии. Понимаешь или нет?

– Ой, как понимаю! Это же прекрасно! Это…

– Подожди, не кричи. Возвращусь месяца через три. Сейчас же встретимся.

И встречаемся.

Сидим за столом. Тодорский – бодрый, окрепший. На нем штатский костюм, но осанка генеральская. Лишь в глазах, если знаешь пережитое человеком и пристально всмотришься, видна большая усталость сердца.

– Вызвали в ЦК, – рассказывает он. – Старая площадь… Знакомый подъезд… Словно все снится!.. Поднимаюсь в лифте. Как будто те же коридоры, те же высокие белые двери комнат, а вот, представь, что-то другое… Воздух иной! Позвали много товарищей. Решили послать десятки комиссий в лагеря МВД. Мы, члены комиссий, будем пересматривать дела непосредственно в местах лишения свободы. Ознакомьтесь, говорит, с обоснованностью осуждения и целесообразностью далее держать человека в лагере. Всем составом комиссии беседуйте с каждым заключенным. Ваши права: освобождать совсем, освобождать под поручительство, снижать сроки заключения и отказывать. Тем, говорит, у кого руки по локоть в крови наших людей, никаких снисхождений!.. Вы должны уметь отличить своих от врагов, сбившихся с пути от сознательно свернувших с нашей дороги. Ну, короче говоря, распределили всех по комиссиям. Меня – в Казахстан, в Карагандинскую область… Подумать только: семнадцать лет был отвергнутым, вычеркнутым из жизни, и вот – на совещании в ЦК, в генеральской форме, и… член комиссии Президиума Верховного Совета СССР по разбору дел заключенных Степного лагеря!.. Ты понимаешь или нет?!

…Приехал я в Джезказган. Тут и рудники, и медеплавильный комбинат, заводы… Одним словом, город большого труда. Нашу комиссию возглавлял секретарь ЦК Казахстана. Были в комиссии и секретарь Карагандинского обкома, председатель Павлодарского облисполкома, от союзной прокуратуры… семь человек, короче говоря. Но когда заключенные узнали, что в комиссии еще и генерал, который сам год тому назад освободился, ты поверишь, ходили как на слона смотреть! Теперь уже, дескать, все по справедливости будет…

Освободили мы в этом лагере три четверти состава заключенных. Все в народное хозяйство пошли!.. Вот такие, значит, дела, товарищ… – заканчивает рассказ Тодорский. – За три месяца только одна наша комиссия воскресила из мертвых тысячи людей!

Помнишь, как все мы мучительно пытались понять: где, в чем корень зла и кто же наш судья?.. Теперь поняли… Одурманенный властью, Сталин своих принял за врагов, своих карал!.. И вот – Двадцатый съезд… Ты, товарищ, еще не привык к моей семинарской речи, а я никак от нее не отвыкну, так что извини!.. Двадцатый съезд стал как бы преображением народа, всей нашей жизни!.. У меня, знаешь, такое чувство, будто всех нас, невинно осужденных, вернул домой Ленин…» [113]

И еще несколько фрагментов из воспоминаний Б.А. Дьякова.

«Идет к концу 1957-й…

В издательстве «Советская Россия» я заведую редакцией художественной литературы. Вношу предложение выпустить историческую книжку Тодорского «Год – с винтовкой и плугом». Руководство одобряет. Звоню на квартиру Тодорскому. Александр Иванович в госпитале.

– Что с ним?

– Опять нога!

– Можно его навестить?

– Он будет очень рад.

В госпитале для высшего командного состава Советской Армии, что в Серебряном переулке на Арбате, Александр Иванович лежит в отдельной палате. Гора белых подушек. Стопки книг. Пишущая машинка. Пачка бумаги.

– И тут работаешь?

– Не могу не работать…

Сообщаю о решении издательства. Тодорский обрадован.

– Да что ты! Это же великое дело!.. Хочешь знать, для меня это неожиданная и высокая награда.

– Нужно предисловие, Александр Иванович.

– Завтра получишь.

На другой день в госпитале он вручает мне четыре страницы машинописного текста.

В издательстве спрашивают:

– Ну как Тодорский? Как его самочувствие?

– А вот прочтите, – говорю, – заключительный абзац предисловия и узнаете!

Предисловие заканчивалось так: «Я рассказываю о событиях сорокалетней давности, о наших людях того времени, совершивших первую в мире социалистическую революцию и строивших социализм… Патриотический долг молодежи – уверенно и успешно продолжать начатое отцами и дедами великое историческое дело…»

Весной пятьдесят восьмого года книжка Тодорского расходится по всей стране» [114].

В 50-х и первой половине 60-х гг. А.И. Тодорский много времени и сил отдавал работе с молодежью – он как бы наверстывал упущенные не по его вине возможности. Редакции, готовившие выпуск солидных трудов о Гражданской войне и послевоенном строительстве, часто обращались к нему за советами и консультациями. И действительно, лучшего консультанта трудно было найти!..

Куда бы ни забрасывала судьба А.И. Тодорского – в Туркестан ли, в Закавказье ли, в Белоруссию ли, – он всегда мечтал хотя бы ненадолго вернуться в родные края, в свои весьегонские места. В 1957 г., обращаясь к землякам со страниц «Весьегонской правды», он писал: «О Весьегонске всегда вспоминаю с большой теплотой и сердечностью…» В этот год, год сорокалетия Октября, автор «Год – с винтовкой и плугом» не мог не вспомнить первую годовщину Октября, которую встречал в Весьегонске, и то, какую роль в его судьбе сыграл этот городок и люди, с которыми он жил и работал. Для каждого из них у Александра Ивановича нашлось доброе проникновенное слово. И в публикациях на страницах газет, журналов и в выступлениях перед слушателями он всегда говорил о своих земляках как об отважных борцах за счастье трудового народа.

Все, что было связано с Весьегонском, постоянно интересовало и волновало Тодорского. Вот что рассказывает Петр Ефремов, бывший редактор «Весьегонской правды»: «Я разбирал только что доставленную редакционную почту, определяя, какие письма можно сразу подготовить к печати, какие отправить на проверку. Машинально вскрывал один конверт за другим. И вдруг одно еще не вскрытое письмо привлекло мое внимание. На нем был не совсем обычный для районной газеты обратный адрес: Москва… А.И. Тодорский.

Письмо было адресовано редактору. Вскрыл его. Автор сообщал, что в первые годы советской власти работал редактором весьегонской газеты. Далее Александр Иванович писал, что его интересует все, связанное с жизнью Весьегонска, от которого много лет был оторван. Но он не знает, кто жив сейчас из прежних знакомых… В тот же день я отправил ему рассказ о городе и районе, о людях…

«Комсомольская правда» в середине 1956 г. направила в Весьегонск корреспондента для подготовки материала об изменениях, которые произошли после 1918 г. Тот возвратился в Москву в расстройстве: писать, по его мнению, было не о чем.

«Выходит так, что Весьегонску сейчас похвалиться нечем. Неужели это правда?» – спрашивал в письме Тодорский.

На деле было и так, и не так. В связи со строительством Рыбинского гидроузла Весьегонск был перенесен на другое место. При этом многие кирпичные здания не восстанавливались. Свет включали только на несколько часов по вечерам. В тот период было еще не до Весьегонска. И все же в экономике, культуре, быте произошли большие перемены. Особенно изменились люди. Но корреспондент много не заметил, его интересовал в основном внешний вид города.

Три года спустя в Весьегонск приехал Тодорский с группой журналистов. Они провели с помощью районного актива огромную исследовательскую работу, которая показала, что изменения за сорок лет советской власти произошли гигантские.

Но я забежал вперед. Когда в 1957 г. началась подготовка к празднованию 40-летия Октября, Александр Иванович немало сделал, чтобы эта тема стала ведущей в нашей газете, написал несколько статей для «Весьегонской правды» («Хозяин Весьегонского уезда», «Боевой восемнадцатый год» и др.). Кроме того, он сообщил адреса многих бывших весьегонцев, проживавших в других городах. Я написал им. Большинство откликнулись, их воспоминания были опубликованы в газете…

Еще в своих первых письмах Александр Иванович высказывал желание побывать в Весьегонске и спрашивал, как на это посмотрят нынешние руководители района. Я познакомил с этими письмами первого секретаря райкома партии М.И. Видонова. Он попросил от имени райкома партии пригласить Александра Ивановича в Весьегонск. Но приехать к нам Тодорский смог лишь в конце 1959 г.

Вскоре после приезда Александр Иванович принял участие в работе расширенного пленума райкома партии. Председательствующий объявил о том, что прибыл герой гражданской войны, первый редактор советской весьегонской газеты, автор книги «Год – с винтовкой и плугом», член партии с 1918 г., генерал-лейтенант запаса А.И. Тодорский. Участники пленума поднялись с мест и стоя приветствовали представителя старой гвардии большевиков. Его пригласили в президиум.

Когда повестка дня была исчерпана, слово предоставили Александру Ивановичу. Говорил он о том, что искренне рад встрече с представителями нового поколения весьегонских большевиков, которые успешно продолжают дело тех, кто устанавливал здесь Советскую власть. Его эмоциональное выступление произвело на нас сильное впечатление. Потом о нем долго вспоминали.

Узнав о приезде Тодорского, многие старожилы приходили в Дом крестьянина, где он остановился; беседы длились часами. Он побывал на предприятиях города, в колхозах района…» [115]

И еще несколько слов о поездке А.И. Тодорского в Весьегонск. Туда он поехал в сопровождении Георгия Арбатова из редакции журнала «Коммунист» (впоследствии академика, директора института США и Канады Академии наук СССР), Александра Лазебникова – члена Союза журналистов СССР и студента-весьегонца Николая Зелова (учился в Московском историко-архивном институте).

Из воспоминаний Н.С. Зелова: «…Мне, в то время студенту Московского историко-архивного института, посчастливилось быть свидетелем поездки Тодорского в родные края. Всего двенадцать дней провел он на весьегонской земле, но как насыщены были эти дни! Встречи с участниками партийного актива района, потом – с колхозниками сельхозартели «Россия», с рабочими деревообрабатывающего комбината, с учениками 1-й городской школы. И на каждой встрече Александр Иванович выступал с воспоминаниями, выступал не по бумажке и не по заданию. Его слово было горячим, искренним, взволнованным. Вдохновение, с которым говорил оратор, передавалось присутствующим, и зал слушал как завороженный.

Случались и другого рода встречи – со старыми друзьями, с товарищами молодости. Одна из них – с Александром Александровичем Виноградовым, в прошлом сельским учителем, о неутомимой работе которого Тодорский писал еще в 1918 г.

Очень волнующим и задушевным было свидание двух старых друзей. Это он, Виноградов, сорок лет назад привез из Москвы привет Владимира Ильича Ленина автору «Года – с винтовкой и плугом», который тогда находился на фронте. Встретились не просто земляки. А единомышленники, ветераны партии. Виноградов – один из героев первой книги Тодорского – стал через сорок с лишним лет героем нового его очерка, рассказавшего об учителе-подвижнике и неутомимом краеведе…

Вспоминая первую встречу с Александром Ивановичем в Историко-архивном институте, я не без удивления думаю: ведь тогда, в 1958 г., он приехал к нам на заседание научного кружка и потратил почти целый вечер, участвуя в обсуждении студенческого доклада. Но тема доклада – «Установление советской власти в Весьегонске». И не мог он отмахнуться, не мог не приехать на заседание, не мог не выступить…Такой это был человек!..

Весной 1963 г. я защищал дипломную работу «Начало культурной революции в Весьегонске. 1918–1920 гг.». Александр Иванович находился в госпитале. И все же, несмотря на болезнь, выполнил обещание – прислал научному руководителю отзыв о работе. Мало того, прорецензировал её для весьегонской газеты, указав, что эта дипломная студенческая работа содержит значительный материал по истории родного края. О том, что значила для меня его рецензия, не буду и говорить…» [116]

Результатом поездки в родные края явилась книга «Большое в малом», в которой показано, как изменились за годы советской власти захолустные края России.

Александра Тодорского знала и ценила литературная элита страны. Из воспоминаний писателя Б.А. Дьякова: «В Большом Кремлевском Дворце – Первый Учредительный съезд писателей Российской Федерации. На календаре – декабрь 1958 г. За окнами – снег. А во Дворце – весна литературы, её цвет, её побеги… Писатели России создают свой творческий союз.

На съезд гостем приглашен Тодорский. На нем новый, с иголочки мундир, бронзово светятся погоны генерал-лейтенанта.

Только что закончен доклад Леонида Соболева. Мы с Александром Ивановичем входим в Георгиевский зал. Сверкание люстр. Блеск мраморных стен. Оживленный гул тысяч голосов.

В зале много известных и еще больше неизвестных писателей. Мы обмениваемся приветами, здороваемся.

Меня то и дело спрашивают: «Кто это с тобой?.. Тодорский?.. Неужели Тодорский?! Тот самый?..»

…Мы с Тодорским продолжаем идти по залитому огнями, кипящему жизнью Георгиевскому залу. Хорошо у нас на душе!» [117]

Общественность страны, в первую очередь столицы, широко отметила 70-летие А.И. Тодорского в 1964 г. Газеты и журналы на эту дату откликнулись различного объема статьями и заметками. Вот только некоторые из них: «С винтовкой, плугом и пером», «Окрыленный Лениным» и др. Большой статьей в «Военно-историческом журнале» (№ 9 за 1964 г.) на это событие отозвался старый боевой товарищ А.И. Тодорского – Маршал Советского Союза В.Д. Соколовский.

«Можно только удивляться тому, – пишет В.Д. Соколовский, – с какой энергией этот человек, пережив большую личную трагедию, имея за плечами свыше шести десятков лет, вновь отдался кипучей общественной деятельности. В нем снова забурлили творческие силы, скованные тюрьмами и лагерями. Во всю развернулась его историко-публицистическая деятельность. В последнее время советские люди могли прочитать его проникновенную книгу «Маршал Тухачевский», но мало кто знает, что эта полная энергии, глубоко оптимистическая книга написана автором на больничной койке, куда время от времени приводят его рецидивы лагерных дней. Писать о трагедии, не имея возможности встать с койки, и написать так, будто самому не пришлось пережить трагедии, – для этого нужна истинно большевистская, ленинская убежденность в правоте нашего общего дела, торжеству которого не смогли помешать презренные подонки, послужившие Сталину орудием расправ с цветом советского общества» [118].

Известный советский писатель Илья Дубинский, тоже пострадавший в годы сталинских репрессий, в середине 20-х гг. вместе с А.И. Тодорским учился в Военной академии имени М.В. Фрунзе. В своем очерке о нем Илья Владимирович пишет: «По совету А.И. Тодорского была сделана и книга о Якире «Наперекор ветрам». Но все же «первая скрипка» больше всего нажимала на ноты из примаковской партитуры…

Вспоминая все это, я с благодарностью думаю о моем товарище по академии имени Фрунзе, чье блестящее и мудрое перо, как и его славный меч, хорошо послужили советскому народу.

Душевно приветствовала «Литературная газета» с 70-летием того, кого очень высоко оценил Ленин. Напечатала статью «Семьдесят? Не верится…». Сообщалось, что писатели России направили юбиляру приветственную телеграмму, в которой отмечался его важный вклад в отечественную литературу.

…А осенью 1964 г. в Большом зале библиотеки им. В.И. Ленина юбиляра чествовала общественность столицы. Преобладали в зале генеральские и полковничьи погоны. То были боевые соратники и ученики генерал-лейтенанта Тодорского.

После торжественной части юбиляр мне сказал: «Семьдесят – это значительный рубеж. Но есть еще порох. Дел впереди немало! Ведь мы полпреды тех, кто уже сам за себя ничего сказать не может. А еще много и много надо о них сказать…»