Текст книги "Репрессированные командиры на службе в РККА"

На том вечере юбиляру от имени маршала Малиновского, министра обороны Советского Союза, были преподнесены именные золотые часы. Долго Александру Ивановичу пользоваться ими, увы, не пришлось…» [119]

Рецидивы лагерных дней все-таки свели в могилу А.И. Тодорского. 27 августа 1965 г. он скончался. Под некрологом подписались видные деятели Вооруженных сил страны – Маршалы Советского Союза Р.Я. Малиновский, А.А. Гречко, М.В. Захаров, И.Х. Баграмян, Н.И. Крылов, В.И. Чуйков, В.Д. Соколовский, С.М. Буденный, К.Е. Ворошилов, А.М. Василевский, И.С. Конев, С.К. Тимошенко, К.К. Рососсовский, К.А. Мерецков, Ф.И. Голиков; маршалы родов войск К.А. Вершинин, В.А. Судец, П.А. Ротмистров, С.И. Руденко, Г.А. Ворожейкин, А.А. Новиков; генералы армии А.А. Епишев, В.А. Пеньковский, В.Д. Иванов, И.И. Гусаковский, П.А. Курочкин, И.В. Тюленев и другие генералы – всего 42 человека.

Похоронили А.И. Тодорского 31 августа 1965 г. на Новодевичьем кладбище.

Богомягков Степан Николаевич

Богомягков Степан Николаевич родился в декабре 1890 г. в селе Беляевка Оханского уезда Пермской губернии в семье земского фельдшера. Окончил земскую сельскую школу и городское 4-классное училище, а затем Казанский учительский институт. До 1914 г. работал учителем в поселке Нытва и городе Оханске. В августе 1914 г. мобилизован в армию. Окончил ускоренный курс Иркутского военного училища и в мае 1915 г. произведен в прапорщики пехоты. Был назначен младшим офицером роты в 20-й Сибирский стрелковый полк, в котором служил до декабря 1917 г., последовательно занимая должности командира роты, начальника пулеметной команды и командира батальона. Участник Первой мировой войны. Последний чин в старой армии – штабс-капитан. В декабре 1917 г. получил отпуск и прибыл на родину в г. Оханск, где был привлечен к советской работе – до ноября 1918 г. возглавлял школьный отдел Оханского уезда, одновременно преподавая в женской гимназии.

В Красной Армии добровольно с декабря 1918 г. Участник Гражданской войны. Воевал на Восточном и Южном фронтах в составе 30-й стрелковой дивизии, исполняя обязанности начальника штаба 2-й бригады, а с августа 1919 г. по декабрь 1920 г. – начальника штаба этой дивизии.

Некоторые эпизоды Гражданской войны комкор в отставке С.Н. Богомягков воспроизвел в своих воспоминаниях.

«В декабре 1918 г., когда колчаковские войска, наступая, вели бои на подступах к Перми, уездные учреждения Оханска эвакуировались в Вятские Поляны и далее под Казань. Я решил не эвакуироваться, а вступить в ряды Красной Армии.

К Юго-Камску в то время подходили части 2-й бригады 30-й стрелковой дивизии. Я знал, что 30-я стрелковая дивизия сформирована из отрядов южноуральских партизан, которые из Белорецка прошли 1500 километров с боями, чтобы соединиться под Кунгуром с частями Красной Армии. С рекомендацией от уездного комитета партии я прибыл в Юго-Камск. Командир бригады Иван Дмитриевич Каширин, узнав, что я, бывший офицер старой армии, желаю служить в Красной Армии, охотно меня взял в свой штаб. Штаба бригады у И.Д. Каширина, по существу, не было. Писарь Вася Смирнов с машинкой, два дежурных телефониста и четыре-пять конных казаков из Верхне-Уральского казачьего полка. Вот и весь штаб.

Я прибыл в штаб бригады вечером 22 или 23 декабря, как раз после боя, который вели с наседающим противником части бригады под Юго-Камском. И.Д. Каширин приказал мне по-штабному оформить этот день. Я составил описание боя, допросил нескольких пленных, написал разведывательную сводку, вписал события этого дня в журнал боевых действий бригады. Каширину понравилась моя работа, и он запросил по телефону согласие штаба дивизии определить меня начальником штаба 2-й бригады. Согласие штаба дивизии было получено.

В тот же вечер я познакомился с командирами частей бригады: Верхне-Уральского стрелкового полка – И.В. Погорельским, Белорецкого стрелкового полка – Пирожниковым, Верхне-Уральского казачьего полка – Галуновым и командиром артиллерийского легкого дивизиона Будиловичем. Я просил командиров подробно проинформировать меня о состоянии частей, что они охотно и сделали.

Под давлением противника (1-го Уральского корпуса генерала Пепеляева) части нашей бригады отошли в город Оханск, где заняли для обороны участок по побережью реки Камы. Два месяца стояла здесь 2-я бригада, неоднократно пыталась перейти в наступление, чтобы овладеть Юго-Камском. Три раза части бригады вели упорные бои в районе деревень Гари и Голячики, крепко трепали 1-ю Сибирскую дивизию белых, которая занимала окрестности Юго-Камска. 3 января 1919 г. 1-й Ново-Николаевский пехотный полк противника понес столь серьезные потери, что командование вынуждено было отвести его в тыл для отдыха и пополнения. Но захватить инициативу в этом районе 2-й бригаде не удалось.

В январе – феврале 1919 г. в частях бригады в районе Оханска была проведена большая политработа: укреплены партийные ячейки, в ротах, сотнях, батареях появились школы по ликвидации неграмотности, проводились доклады о международном и внутреннем положении республики.

В январе я временно командовал Белорецким стрелковым полком, командир которого – Пирожников – был ранен в бою. В феврале 1919 г. меня командировали в штаб 30-й стрелковой дивизии для оформления своего назначения, а также для того, чтобы решить некоторые вопросы артиллерийского и вещевого снабжения бригады. Штаб дивизии был расположен в селе Большая Соснова Оханского уезда. Меня очень тепло встретили в штабе дивизии. Вопросы артиллерийского и вещевого снабжения были вполне удовлетворительно разрешены в первый же день моего пребывания в штабе. О результатах я доложил по телефону командиру бригады.

Начальник штаба дивизии, бывший подполковник Генерального штаба старой армии Евгений Николаевич Сергеев, был всесторонне образованным в военном деле человеком. Вместе с тем он был очень добр и любезен. Наша совместная с ним служба в 30-й стрелковой дивизии, где Сергеев был и начальником штаба дивизии и начдивом, а я – начальником оперативного отдела штаба дивизии, затем начальником штаба, крепко связала нас узами дружбы. Эта дружба прошла через всю нашу службу в Красной Армии, до самой смерти Сергеева.

Сергеев ввел меня в курс обстановки на фронте Третьей армии и 30-й стрелковой дивизии. В частности, ознакомил с данными о противнике, заявив, что колчаковцы лихорадочно готовятся к наступлению, что видно из сводок армейской агентуры.

На другой день моего пребывания в штабе Сергеев представил меня начальнику 30-й дивизии Василию Константиновичу Блюхеру. Блюхер в ту пору был стройным, еще молодым человеком среднего роста, с большими серыми глазами. Ему было всего 28 лет. Он попросил меня сесть и задал несколько вопросов об обстановке в районе Оханска. Моими точными ответами, по-видимому, удовлетворился. Потом спросил:

– Ведь вы, мне говорили, учитель гимназии?

– Нет, – отвечаю, – в гимназии я был временно. Я был учителем городских четырехклассных училищ.

– Где вы учились?

– Окончил Казанский учительский институт.

– А я прошел всего два класса начальной школы, – с сожалением сказал Блюхер, – да и то не полностью. Зато на протяжении всей жизни приходится учиться. Как вы попали на военную службу?

– Был мобилизован в 1914 г. и попал в военное училище, которое окончил прапорщиком. Потом был командиром роты, начальником пулеметной команды полка и даже командовал батальоном.

– Ясно. Вы, Евгений Николаевич, – обратился Блюхер к Сергееву, – через штаб армии оформите назначение товарища Богомягкова. А вам, товарищ Богомягков, надо будет познакомиться с моим помощником Николаем Дмитриевичем Кашириным. На днях я уезжаю в штаб Третьей армии, куда назначен помощником командующего армией, дивизию принимает Николай Дмитриевич.

С этими словами Блюхер поднялся. Он любезно проводил нас до дверей своего кабинета.

Блюхер произвел на меня сильное впечатление. Человек, проведший в тяжелых условиях десятитысячную армию южноуральских отрядов, должен быть, по моему мнению, точным, ясным и скромным. Таким Блюхер мне и показался. Впоследствии я много раз встречался с ним. И мое первое впечатление о нем подтвердилось. Мне пришлось и служить с Блюхером. Я был начальником штаба Особой Краснознаменной Дальневосточной армии, которой командовал Блюхер. Основные качества этого замечательного человека сохранились полностью и тогда.

От Сергеева я узнал, что Николай Дмитриевич Каширин еще не совсем оправился от ранения в ногу. Сергеев обещал позвонить Каширину и спросить, где он меня примет. А пока я познакомился с комиссаром дивизии Макаровым, начальником политотдела Федоровым, с помощником начальника штаба дивизии Окуличем и помощником начальника штаба дивизии по административной части Суворовым.

С Николаем Дмитриевичем Кашириным мы встретились у него на квартире, в чисто семейной обстановке. Мать и сестра Николая Дмитриевича жили с ним. Николай Дмитриевич по наружности – типичный казачий офицер (он был есаулом), отличался солидным общим развитием: раньше он был учителем в казачьей школе вблизи Верхне-Уральска. Каширину было 33 года. Николай Дмитриевич оказался плотным, широкоплечим человеком, для которого жиденький тенорок совсем не подходил. Этот тенорок в патетических местах разговора поднимался до фальцета. А Николай Дмитриевич поговорить любил, вспоминал былые дни походов и боев южноуральских красногвардейских отрядов, а также отдельные эпизоды из казачьей службы в старой армии. Он очень много пережил во время дутовского казачьего мятежа под Оренбургом и легендарного похода южноуральских отрядов из Белорецка в Кунгур. Эти несколько месяцев положили немало морщин на его сухое лицо, посеребрили виски, но не погасили огня темно-серых глаз.

Меня не отпустили от Николая Дмитриевича, пока не угостили обедом – наваристыми щами и пшенной кашей. А потом был долгий чай. Никогда я не забуду, как Николай Дмитриевич рассказывал о переправе южноуральских отрядов через Уфу. Живо, образно у него получалось, как, впрочем, все рассказы Николая Дмитриевича.

Под впечатлением хорошего приема у всех этих прекрасных людей в штабе 30-й стрелковой дивизии, начальником которого мне вскоре пришлось быть, возвращался я в Оханск. Четвертого марта началось наступление противника в районе Сташково-Казанка (между Оханскои и Осой). Главный удар противник направил на участок 4-й бригады дивизии (командиром бригады был Томин, начальником штаба – Русяев). Противник большими силами вклинился в расположение 4-й бригады, несмотря на героические действия частей бригады.

Седьмого марта прорыв на участке 4-й бригады уже угрожал правому флангу и тылу нашей 2-й бригады. Штаб дивизии дал распоряжение 2-й бригаде отойти в район села Дуброва, на 26 километров западнее города Оханска, где и закрепиться для обороны.

Позиции 30-й стрелковой дивизии, растянутые от Нытвы и почти до Осы, полное отсутствие резервов для контрударов (конница не в счет: она не могла действовать из-за глубоких снегов) – все это создало для колчаковцев сравнительно легкие условия для наступления. К этому надо добавить еще и то, что противник в эти дни имел хорошие лыжные войсковые подразделения, которые легко проникали в стыки между нашими войсками.

Наша бригада отходила через село Острожку. В её составе по-прежнему было два стрелковых полка: Верхне-Уральский и Белорецкий; Верхне-Уральский казачий полк, легкий артиллерийский дивизион и гаубичный дивизион были нам приданы на время. Колонна бригады растянулась более чем на десять километров. Не считая частей охранения. Штаб бригады остановился в селе Острожке, чтобы, пропустив части, с казачьим полком отойти в Дуброву. Командир бригады с Белорецким полком утром уехал в Дуброву, чтобы разместить в этом районе части бригады для обороны. Казачий полк оставили в селе Острожка.

Батальон Верхне-Уральского стрелкового полка, следовавший в хвосте колонны, не успел отойти и на километр от Острожки, как был обстрелян противником, перехватившим дорогу из Острожки на Дуброву. Батальон прекратил марш, развернул одну роту, остальные подразделения батальона остались на западной окраине села Острожка.

Было 15 часов. День был ясный, с легким морозом. Я в Острожке оказался отрезанным, имея один батальон стрелкового и весь казачий полк. Не скрою, пришлось крепко задуматься над создавшейся обстановкой. Но положение обязывает: я был старшим начальником в Острожке и должен был искать какой-то выход.

В это время через каждые 5—10 минут прибегали ко мне в штаб бригады красноармейцы от Верхне-Уральского батальона и от казачьего полка с сообщениями о том, что противник уже на западной окраине села, что стрельба там идет сильная, что батальон потерял уже четырех человек, в том числе одного убитого. С западной окраины ясно слышалась ружейно-пулеметная стрельба. Командир казачьего полка «стоял у меня над душой», требуя решения.

– А нельзя ли уйти отсюда обходом, атаковать противника в направлении Оханска? Здесь он меньше всего нас ожидает, – сказал командир взвода Верхне-Уральского казачьего полка Панкратов.

Совет этот пришелся мне по душе, и я сейчас же отдал распоряжение: батальону Верхне-Уральского стрелкового полка отойти на восточную окраину села, к церкви. На западной окраине села оставить для прикрытия один взвод с пулеметом. Казачьему полку выделить одну сотню для смены прикрывающего отход взвода стрелков, остальным подразделениям сосредоточиться у церкви.

Распоряжения эти были выполнены быстро и точно. А времени было уже 17 часов 45 минут. В наступающих сумерках у церкви собрались батальон Верхне-Уральского стрелкового полка и сотни казачьего полка. Вскоре подошел взвод стрелков, оставленных для прикрытия. По дороге в сторону Оханска слышалась стрельба. Это Верхне-Уральская конная сотня сдерживала противника на восточных подступах к Острожке.

Я собрал командиров частей и в двух словах обрисовал обстановку. Поставил задачу выбраться из окружения во что бы то ни стало. Атаковать противника в направлении Оханска, а затем, хотя бы и без дороги, отходить на Дуброву.

Мы двинулись в деревню Березовка. Не доходя до нее, встретили Верхне-Уральскую конную сотню, которая вела перестрелку с противником, выходящим из Березовки. В сотне оказалось три человека раненых. Верхне-уральские стрелки, поддержанные казаками, с криком «ура» бросились на деревню и в рукопашном бою смяли противника, захватив в плен около трех десятков солдат и одного офицера. В этом бою мы потеряли пять человек – двоих убитыми, троих ранеными. Противник же потерял около сорока человек, не считая сдавшихся в плен. Наскоро опросив пленных, я установил, что это был обоз 1-го Барабинского полка численностью в 70 подвод, главным образом с патронами. Прикрывала его рота того же полка.

Часа два задержались в Березовке. Установили, что с десяток подвод и почти взвод противника умчались в деревню Шалаши, к Оханску. Мы не стали их преследовать: «Не до жиру, быть бы живу». В 21 час в полной темноте мы двинулись из деревни Березовка в деревню Замостовая. Во время этого движения к нам присоединилась сотня казаков, оставленных в селе Острожка.

Из Замостовой на село Дуброва дороги не было. Мы вынуждены были проминать дорогу, для чего использовали захваченный в Березовке обоз противника. Так вырвались мы из окружения.

По прибытии в Дуброву мы смогли доложить командиру бригады, что 2-й батальон Верхне-Уральского стрелкового полка и казачий полк прибыли, что мы захватили пленных и обоз противника с патронами, что потеряли наши 12 человек, в том числе трое убитых.

– Хорошо! Молодцом! – сказал командир бригады.

Целый день шел упорный бой на подступах к селу Дуброва. Очень четко работала наша артиллерия – оба дивизиона под общим командованием Будиловича. Белые не смогли приблизиться к Дуброве. А с наступлением темноты мы начали обход на деревню Пономари и на заводы Павловский и Очерский. Здесь мы связались с 1-й и 3-й бригадами нашей дивизии.

Одиннадцатого марта нам приказали занять для обороны деревню Петраки, разъезд Волегово. Заняв эти населенные пункты и простояв сутки без соприкосновения с противником, получили новое задание – сосредоточить бригаду в резерве дивизии в районе большого села Зур. Бригада прибыла сюда вечером 14 марта.

Первый этап наступления противника окончился. Противник приводил свои измотанные и поредевшие части в порядок. На участке 30-й стрелковой дивизии временно наступило затишье. По распоряжению командования фронта казачий полк имени Степана Разина и Верхне-Уральский объединились в бригаду. Командиром её назначили Ивана Дмитриевича Каширина. Бригада отправилась под Оренбург. Мотивировано это распоряжение было тем, что в пределах Пермской и Вятской губерний из-за больших снегов и бурного половодья действия конницы затруднительны.

Вторая бригада расформировалась. Верхне-Уральский стрелковый полк получил № 264 и передавался в первую бригаду, а Белорецкий полк № 270 передавался в 3-ю бригаду.

Я получил назначение в штаб 30-й стрелковой дивизии старшим помощником начальника штаба и начальником оперативного отдела штаба дивизии. Занимавший эту должность А.К. Окулич был назначен начальником штаба 3-й бригады.

Девятнадцатого марта 1919 г. я прибыл в Дебессы, где стоял штаб 30-й стрелковой дивизии. Дивизия занимала населенные пункты Полозово, Кленовка, Токари. Справа была 2-я (прежде 4-я) бригада, затем 3-я и, наконец, 1-я бригада. При таком расположении каждая из бригад имела в резерве не менее одного стрелкового полка. Общего дивизионного резерва и на этот раз не было.

Наступила весна, реки разлились, болота наполнились водой, на дорогах – непролазная грязь. Так продолжалось до третьей декады мая. Когда начали подсыхать дороги, возобновились боевые действия. Противник большими силами начал наступление на соседнюю (29-ю стрелковую) дивизию. Удар наносился вдоль железной дороги на станцию Балезино и далее на Глазов. 29 мая противник овладел станцией Чепца и создал угрозу станции Балезино, где стоял штаб 29-й стрелковой дивизии. Одновременно белые нанесли сильный удар по 21-й стрелковой дивизии и заняли Воткинск. Командование 30-й стрелковой дивизии вынуждено было отвести дивизию на линию Шаркан – Дебессы – Полом. Штаб дивизии отошел в село Игринское. На этой линии противник пытался вести наступление на Шаркан, но был отбит. Наша дивизия не уступила белым ни пяди земли.

На участке 29-й дивизии противник продолжал наступление и 3 июня занял Глазов. 30-я стрелковая дивизия вынуждена была отойти на линию Селты – Ново-Зятцы – Красногорское – река Сепыч. Штаб дивизии перебазировался в село Унинское (Уни). Это был самый крайний рубеж нашего отхода.

Восьмого-девятого июня противник пытался атаковать части нашей дивизии в районе сел Святогорское и Ново-Зятцы. Но мы не отошли ни на один шаг. В районе села Ново-Зятцы части дивизии перешли в контрнаступление, значительно потрепали наступающего противника и взяли свыше 200 пленных и два орудия.

Наступление колчаковцев на Глазов, Воткинск и далее на реку Вятку, как потом выяснилось, было предпринято с целью овладеть Вяткой и соединиться с северными интервентами (англичанами), которые заняли Архангельск, Мурманск и доходили до среднего течения реки Северной Двины.

За апрель и май 1919 г. в дивизию поступило пополнение около 9 тысяч человек, в том числе почти четыре тысячи партийцев и комсомольцев. Костяк частей 30-й стрелковой дивизии, состоящей в основном из рабочих южноуральских заводов, и без того был надежный. Теперь он стал еще крепче. Например, в 266-м Малышевском полку было 50 процентов коммунистов. Коммунисты подавали пример доблести, пример стойкости. В боях в пределах Пермской и вятской губерний, в Сибири и в Крыму – всюду части 30-й стрелковой дивизии показывали боевую стойкость. В этом, несомненно, сказывалась ведущая роль коммунистов. Недаром М.В. Фрунзе назвал 30-ю стрелковую дивизию «боевой жемчужиной Красной Армии».

С линии Селты – Ново-Зятцы – Красногорское началось движение дивизии на Каму, Урал, в Сибирь. Началось это 15 июня 1919 г., когда перед фронтом Второй и Третьей армий противник уже не проявлял активности: сказывались результаты ударов группы М.В. Фрунзе на Бугуруслан, Белебей и Уфу, сказывался полный разгром так называемой западной армии генерала Ханжина.

Двадцатого июня штаб дивизии был в Дебессах, 22 июня – в Большой Соснове, 25 – в Оханске. Столь стремительное движение частей и штаба дивизии объяснялось тем, что противник, потерпев жестокое поражение под Уфой, начал общий отход на всем фронте. На участке 30-й стрелковой дивизии в районе Зура, Святогорского, Тикино, Юрково шли бои только с арьергардами противника, а в районе Оханска сдался в плен целый полк с командиром и штабом полка во главе.

У Оханска и Казанки дивизия переправилась через Каму на плотах, которые были превращены в плавучие мосты. От Камы дивизия по двум дорогам двинулась на Урал, в Екатеринбург. Противник быстро отходил. Он уже не надеялся удержать Урал. За все время пути от Камы до Екатеринбурга части дивизии не вели ни одного боя. Правее, через Красноуфимск, двигались войска Второй армии, в частности 28-я дивизия, которая раньше, чем наша дивизия, вошла в Екатеринбург.

Выделенная из 30-й и 29-й стрелковых дивизий конная группа Томина действовала вдоль горнозаводской ветки Пермской железной дороги. Группа успешно выполнила поставленные задачи и продолжала свой рейд на Камышлов, Шадринск, Курган. Она полностью связывала противника в этих районах и наносила ему чувствительные потери. Особенно отличился в этом рейде полк красных гусар нашей дивизии.

15 июля части нашей дивизии достигли Екатеринбурга, где участвовали в параде войск третьей армии. Здесь, в Екатеринбурге, наш начдив Николай Дмитриевич Каширин получил новое назначение. Вместо него был назначен Е.Н. Сергеев, меня назначили начальником штаба дивизии.

Пятого августа дивизия достигла Шадринска и продолжала марш к Тоболу в районе Белозерского. В Шадринске нам стало известно, что в районе Челябинска войсками Пятой и Второй армий противник разгромлен и ушел за реку Тобол, где реорганизовался в три армии: Первую – под командованием генерала Пепеляева, вторую – под командованием Войцеховского и Третью – под командованием Каппеля. В Шадринске к нам в дивизию назначили военным комиссаром старого большевика, бывшего политкаторжанина В.М. Мулина (впоследствии он был командиром корпуса).

Двенадцатого августа дивизия вышла на Тобол на участке Курган – Белозерское – Упорово. Штаб дивизии расположился в селе Салтосарайское. К 15 августа все части дивизии перешли реку Тобол. Но в 20–30 километрах к востоку от нее дивизия встретила сильное сопротивление. Штаб дивизии переехал в село Белозерское. Противник собрал силы и пытался даже прекратить наше продвижение на восток.

Примерно первого сентября 1919 г. здесь, восточнее Тобола, началась так называемая «тобольская кадриль»: то противник отходил, и мы его преследовали, то мы отступали под натиском противника. Это повторялось много раз. Но вот «кадрили» пришел конец: противник смял части Пятой армии восточнее Кургана и понудил их к отходу за Тобол. Вскоре та же участь постигла 29-ю стрелковую дивизию в районе Ялуторовска.

В сентябре 1919 г. наша дивизия вела бои с противником в районе Верх-Суерское – Белозерское с переменным успехом. Но активный плацдарм на восточном берегу Тобола она неизменно сохраняла. В конце сентября – начале октября восточнее Белозерского, где стоял штаб нашей дивизии, противник потеснил части дивизии. Но они все же позволили противнику перейти через Тобол и закрепились в 5—10 километрах к востоку от реки. К 10 октября наши части снова начали наступление и отбросили противника на 70–80 километров к востоку. Противник сумел задержаться только на линии озер Черное – Щучье.

За два месяца боев на восточном берегу Тобола 30-я дивизия значительно поредела от потерь и от болезней. Комиссар дивизии В.М. Мулин организовал набор добровольцев в Красную Армию из местных жителей. Набралось свыше шести тысяч человек.

Непрерывные бои и отсутствие подвоза поставили части дивизии в очень тяжелое положение: патронов пришлось выдавать по 10–20 штук на стрелка и по 200 штук на станковый пулемет. Артиллерия тоже должна была довольствоваться голодным пайком.

Штаб дивизии из Белозерского перешел в село Верх-Суерское. Против нас действовали части 6-й и 4-й пехотных дивизий противника и три казачьих полка. В районе Чистоозерской стояла в резерве егерская дивизия белых.

Вторая бригада нашей дивизии была расположена южнее озера Щучье, она перешла к обороне. Непосредственно у озер Черное и Щучье силилась сломить оборону белых 3-я бригада. 1-я бригада севернее озера Черное занимала очень широкий участок, потому что соседняя слева 29-я стрелковая дивизия вела бои западнее села Аризонское. К северу от озера Черное был разрыв фронта.

Начальник дивизии Сергеев, желая покончить с такой неопределенной обстановкой, решил окружить и уничтожить противника в районе Чистоозерской. Он отдал приказ дивизии в ночь на 30 октября оторваться от противника, оставив на месте расположения только маленькие заслоны для маскировки. В ночь на первое ноября войска 30-й дивизии разбились на две группы. Южнее озера Щучье 2-я и 3-я бригады, гаубичный и тяжелый артиллерийские дивизионы под непосредственным командованием начальника дивизии Сергеева должны были уничтожить противника в районе села Аризонское и выйти на село Чистоозерское.

Наше наступление началось рано утром 2 ноября. Был легкий морозец, земля подмерзла, прошел снежок. Моя группа прошла на восток южнее села Аризонское. Развернув 262-й и 264-й стрелковые полки, мы атаковали противника в селе Чистоозерское при поддержке 1-го легкого артиллерийского дивизиона. Меня крайне удивило, что противник оказывает слабое сопротивление. Мы развернули кавалерийскую бригаду и вместе с ней влетели в Чистоозерское. Результат превзошел все ожидания. Егерская дивизия противника чувствовала себя спокойно в глубоком тылу и не успела развернуться для отпора. У нее действовали против нас только части сторожевого охранения. Было взято много пленных, в том числе весь штаб дивизии во главе с генералом, командующим дивизией.

Помимо того, мы взяли здесь 12 легких орудий и обозы не только егерской дивизии, но и 4-й пехотной дивизии. В обозах было много патронов и снарядов, так необходимых нам.

Во время кавалерийской атаки в Чистоозерском до нас донесся интенсивный артиллерийский огонь с юга. Это части южной группы нашей дивизии вели горячий огонь с частями 6-й пехотной дивизии в районе западнее Чистоозерского. В результате южная группа захватила в плен полторы тысячи пленных, а также 4 орудия.

Штаб 30-й дивизии 1 ноября к вечеру переехал в Чистоозерское, а утром 3 ноября – в город Ишим.

Поход от Ишима до Омска вдоль железной дороги примечателен небольшими боями (главным образом перестрелками) с частями прикрытия противника и главным боем 267-го стрелкового полка в селе Серопятское, под Омском. Части Пятой армии вошли в Омск одновременно с 30-й стрелковой дивизией. В Омске наша дивизия была включена в состав Пятой армии, которой в то время командовал М.Н. Тухачевский. Тухачевский вызвал начальников штабов всех дивизий, входящих в состав армии, и без единой ошибки или оговорки по карте в присутствии начальника штаба армии продиктовал нам боевой приказ о дальнейшем наступлении армии для выхода на линию Павлодар – Озеро Чаны – Барабинск – село Северное. Тухачевский произвел на меня впечатление человека волевого и сильного.

Омск – столица Колчака – сдался, по существу, без боя. Колчаковские войска уже значительно утратили былой воинский пыл. Солдаты дрались не очень охотно, офицеры пока еще смутно, но уже понимали безнадежность борьбы с Красной Армией. Однако войска Колчака еще сохраняли боеспособность и продолжали отходить на линию реки Обь.

В Барабинске командование 30-й стрелковой дивизии принял А.Я. Лапин. Сергеева назначили командующим армией (неточно. Правильно – начальником штаба 3-й армии Восточного фронта. Командующим войсками 4-й армии Западного фронта он станет в июне 1920 г. – Н.Ч.), а Мулина – членом Военного совета (неточно. Правильно – начальником политотдела 3-й армии Восточного фронта. Членом Военного совета 16-й армии он станет в марте 1920 г. – Н.Ч.). Альберт Лапин, латыш по национальности, был в то время молодым, но весьма энергичным, храбрым и умным командиром. До назначения в 30-ю дивизию он командовал бригадой в 27-й дивизии и уже имел два ордена Красного Знамени.

Дивизия двинулась на восток севернее Сибирской железной дороги. 9 декабря она вышла на реку Обь. Штаб дивизии разместился в городе Колывань. Здесь была получена директива командования Пятой армии – дивизии задержаться на линии реки Обь, чтобы принять пополнение и подтянуть тылы. Начальник дивизии Лапин решил вопрос по-другому. Он принял в расчет угасающую боеспособность колчаковских войск, действия партизан в тылу противника, а также необходимость в течение зимы покончить с Колчаком и решил продолжать наступление, не задерживаясь на линии реки Обь. Был отдан приказ продолжать наступление, имея ближайшей целью овладеть станцией Тайга, городом Томск. К 19 декабря части дивизии, сломив сопротивление противника, овладели станцией Тайга, в районе которой 1-я и 3-я бригады дивизии вели сражение, окончившееся полной победой. В то же время вторая бригада без выстрела заняла город Томск, где капитулировали войска 5-й армии Колчака. Сам командующий армией – генерал Пепеляев – уехал на лошадях на восток, бросив свои войска.

Всего в Томске и в Тайге было захвачено 35 тысяч пленных, 28 орудий, масса другого вооружения, множество автомашин и гараж самого «верховного правителя» Колчака.

21 и 22 декабря войска противника сдавали оружие. В эти же дни из колчаковских солдат дивизия приняла на пополнение около семи тысяч человек. Классовый признак был основным при приеме белогвардейцев в ряды дивизии. Принимались только рабочие и беднейшие крестьяне. Эти люди честно служили и сражались потом за власть Советов до конца гражданской войны.

30-я дивизия, ставшая потом Краснознаменной, прошла долгий путь преследования колчаковцев от района Глазова до Забайкалья, до полного их разгрома. Осенью 1920 г. она уже громила войска Врангеля на юге. С гордостью пели бойцы тридцатой дивизии свою любимую песню:

 
От голубых Уральских гор
К боям Чонгарской переправы
Прошла тридцатая вперед
В пламени и славе» [1].
 

Несколько дополнительных штрихов к истории дивизии. Например, о создании сводного кавалерийского отряда. Удары, нанесенные белогвардейцам в конце июня 1919 г. в районе Перми и Кунгура, вынудили их отступать на восток. Для более успешного преследования противника командование 3-й армии объединило всю кавалерию 29-й и 30-й стрелковых дивизий в один сводный кавалерийский отряд в составе 1-го Путиловского Стального кавалерийского полка 29-й стрелковой дивизии, Красногусарского полка 30-й дивизии, трех кавалерийских дивизионов и взвода конной артиллерии (два орудия). Всего 3411 сабель и 44 пулемета (по ведомости боевого состава). Командиром отряда был назначен Н.Д. Томин, начальником штаба – В.С. Русяев. Отряд действовал весьма успешно.