Текст книги "Репрессированные командиры на службе в РККА"

В Енисейской тайге какая ни на есть, а была воля. Не позволялось только переступать границы района. А сейчас наше стройуправление в самом Енисейске, в трехстах километрах от Красноярска. Строим гараж и гостиницу. Тут мне совсем хорошо. Хотя в городе я уже не мог быть машинисткой по причинам госбезопасности (а вдруг буду печатать прокламации!) и меня заменила совсем непорочная женщина, однако я остался в конторе низовым работником бухгалтерии как обладающий четким почерком для переписки отчетов. Главное же здесь для меня – богатейшая старинная библиотека и краеведческий музей со старыми книгами. Местные люди сочувственно относятся ко мне, всячески рады утолить мою духовную жажду.

Огромная у меня радость: нашлась дочь Лада! Она в Москве, вышла замуж. По её настоянию я возбудил ходатайство о реабилитации, но в феврале этого года получил обычный стандартный отказ. Так уж бывает, что за радостью приходит печаль.

Приуныл ли я? Нет! Нынче въехал в гущу жизни. Нахожусь среди обыкновенных людей, думающих иногда «об как бы выпить хоть стопку водки»!.. Идешь вот по Енисейску и смотришь на здешних красивых, сильных женщин, сам моложе становишься, на чайную-закусочную, на витрину магазина – проглотишь слюну и шагаешь дальше.

Ничего, товарищ! Мы еще поживем, повоюем!..

Твой Тодорский» [105].

Одно уточнение: дочь А.И. Тодорского Лада (Услада) никуда не терялась, чтобы её «находить» – она все это время жила в Москве, предпринимая доступные ей усилия по облегчению жизни своего отца. Так, в связи с победоносным окончанием Великой Отечественной войны, рассчитывая на амнистию и смягчение режима для заключенных, она обращалась по этому вопросу в высокие инстанции.

«Председателю Президиума Верховного Совета СССР

тов. Калинину М.И.

от гражданки Тодорской Услады Александровны,

проживающей в гор. Москве по ул. Жуковского,

дом 12, кв.15.

Паспорт ХIV – СУ № 572818

ЗАЯВЛЕНИЕ

В связи с победоносным завершением войны с гитлеровской Германией прошу Вас пересмотреть дело моего отца – Тодорского Александра Ивановича, арестованного органами НКВД в г. Москве 19 сентября 1938 г.

Тодорская У.А.

11/VII—45 г.» [106].

Поперек текста данного заявления имеется надпись «Отказано» и роспись Главного военного прокурора Н.П. Афанасьева. И число – 23.VIII.45.

Спустя несколько месяцев Лада Тодорская свою просьбу повторила, на этот раз направив заявление в адрес И.В. Сталина.

«Народному Комиссару обороны

Генералиссимусу тов. Сталину

(от) дочери бывшего начальника Управления высших

военно-учебных заведений Красной Армии

комкора Александра Ивановича Тодорского —

Тодорской Услады Александровны.

ЗАЯВЛЕНИЕ

19 сентября 1938 г. был арестован, а затем Военной коллегией Верховного Суда СССР осужден сроком на 15 лет лишения свободы за участие в военном заговоре мой отец Тодорский Александр Иванович. Я не знаю, насколько виноват мой отец в том преступлении, за которое он осужден, но со времени его ареста прошло уже 7 лет. Отец мой в настоящее время болен и тяжелые годы переживаний его преждевременно состарили, так что дальнейшее содержание его под стражей бесспорно окончательно подорвет его здоровье.

В связи с победоносным окончанием Великой Отечественной войны ходатайствую перед Вами или о пересмотре дела моего отца в сторону снижения назначенного судом наказания, или помиловать его, применив амнистию в связи с победой над гитлеровской Германией.

Тодорская.

Москва, ул. Жуковского, дом 12, кв. 15

5/Х – 45 г.» [107].

На данном заявлении никаких резолюций и пометок не имеется.

Выйдя на поселение, Александр Иванович Тодорский по настоянию дочери стал ходатайствовать о пересмотре своего дела и реабилитации. В первую очередь он отправил необходимые объяснения и просьбы министру обороны СССР и Главному военному прокурору.

«Главному военному прокурору тов. Вавилову

от бывшего комкора РККА Тодорского

Александра Ивановича

ЗАЯВЛЕНИЕ

В Главной военной прокуратуре имеется просьба к Министру обороны СССР о моей реабилитации. Настоящим представляю доводы для пересмотра моего дела.

1. Главари военно-фашистского заговора Тухачевский, Фельдман и др., в числе 8 чел., были разоблачены и ликвидированы 11 июня 1937 г. В течение одного года и трех месяцев после этого я по-прежнему работал в должности начальника Управления высших военно-учебных заведений в прямом подчинении Народного комиссара (обороны) Ворошилова.

Моя непричастность к заговору была настолько очевидной, что в разговоре со мной уже в 1938 г. Климент Ефремович заметил: «Я знаю, что Вы не виноваты». Вся наша страна знает, что Ворошилов на ветер слов не бросает. В свете исключительных событий 1937 г. Климент Ефремович имел возможность нелицеприятно взвесить политическое поведение мое не только вообще, но буквально по тысячам деталей, так как знал меня в течение по крайней мере последних 15 лет.

До этих же 15-ти лет мою безупречную военно-политическую работу рекомендовали ему Орджоникидзе Г.К. и Киров С.М., с которыми я работал на Кавказе и в Закавказье.

Мою гражданскую партийно-политическую работу тов. Ворошилов знал по положительной оценке В.И. Ленина в политотчете ЦК ХI партсъезду и по специальной статье периода 1919 г. (см. т.т.23 и 25 3-го изд. соч.).

2. Несмотря на высокое партийное доверие ко мне и на то, что я никогда не отклонялся от генеральной линии партии, 19 сентября 1938 г. я был арестован.

К этому времени в НКВД фактически уже безраздельно распоряжался агент империализма Берия.

Берия самолично подписал и ордер на мой арест. Он лично знал меня, как преданного партии военного работника, еще со времен 1920–1923 гг. в Азербайджане, когда я в Баку, под руководством Орджоникидзе и Кирова командовал 1-м Кавказским стрелковым корпусом, а Берия был помощником Багирова в Азербайджанской ЧК.

Бакинский период моей работы и отношение ко мне т.т. Орджоникидзе и Кирова могут подтвердить с положительной стороны помощник Сергея Мироновича Чагин П.И. и писатель Бляхин (оба – старые большевики, сейчас в Союзе советских писателей).

3. Семь с половиной месяцев пробыл я в Лефортовской московской тюрьме. Шестнадцать подручных Берия (Иванов, Казакевич, Кузовлев, Мальцев, Комаров, Буланов, Мозалевский и 9 других, коих уже не помню) самым постыдным образом старались выжать из меня нужные им для обвинения меня показания. В этом поистине смертном бою я превозмог человеческую слабость и сохранил политическое достоинство, добившись отрицательного протокола.

4. Вероятно такими же методами допроса следствие добыло на меня ряд порочащих, голословных свидетельских показаний. Никаких очных ставок с оговорившими меня лицами мне дано не было.

Заключение следствия содержало обвинение меня во всех тягчайших государственных преступлениях, упоминаемых в Уголовном кодексе. В фабрикации обвинительного заключения главную роль играл враг партии и народа Кобулов, который подписал его с предложением судить меня по закону от 1.ХII.1934 г., подставляя под безусловный расстрел.

5. Судила меня в следственном кабинете Лефортовской же тюрьмы 4.V.1939 г. Военная коллегия Верхсуда СССР в составе председателя Алексеева и членов Детистова и Суслина. Последние двое работают, кажется, в Верхсуде и сейчас и могут подтвердить, в каком виде предстал я перед ними, поскольку им долго пришлось находить что-нибудь общее между моей фотокарточкой при аресте и полуживым оригиналом на суде. Военной коллегии я заявил о своей невиновности.

Надо отдать справедливость суду, что хотя мое дело и было рассмотрено им впопыхах, в течение 15 минут, без свидетелей и прочих элементарных формальностей, однако он успел отвергнуть наиболее кричащие вымыслы…

6. Будучи совершенно невиновным, я безропотно отбыл этот длительный, тяжелый срок заключения (в ИТЛ Коми АССР и в спецлагере Иркутской обл.) без единого замечания и взыскания, не гнушаясь никакой физической работой. За примерный труд и хорошее поведение освобожден из лагеря на 3 месяца до срока, после чего направлен в ссылку на поселение в Красноярский край, где и нахожусь, работая в стройуправлении № 2 треста «Красноярскстрой в городе Енисейске, без права голоса и без паспорта.

7. Перехожу к краткому разбору и опровержению возведенных на меня обвинений.

а) Какими фактами подтверждено мое участие в контрреволюционном заговоре?

Не фактами с указанием места, времени и обстоятельств дела, а несколькими голословными заверениями, буквально в 3-х словах: «Заговорщиком был и Тодорский» (свидетели: Ланда, Седякин, Ткачев), или туманным предположением об этом (Ефимов, Егоров, Орлов), или туманной характеристикой меня (Карпель, Казанский, Либерман). Булин, несколько лет проработавший со мною под одной крышей, «раскрывает» мою принадлежность к заговору не более и не менее как в июле 1937 г. (?); Хорошилов клевещет по слухам обо мне и теперешнем маршале Мерецкове К.А., а неизвестный мне Пантелеев возводит на меня обвинение в распоряжении кассой ЦС Осоавиахима, к каковому я не имел никакого отношения и в помещении которого ни разу не был. Вот на каких показаниях основано все мое дело. В нормальной судебной практике даже собственное признание только тогда может быть принято, когда оно согласуется с фактами, когда оно проверено и подтвердилось.

б) Какими фактами подтверждена вербовка мною членов в заговор?

Ровно никакими. Во всем деле нет и помина об этом.

в) Какими фактами подтверждено вредительство мое в Воздушной академии?

Ровно никакими. Вообще во всем объемистом деле нет об этом не только показаний, но и единого слова. Между тем я работал начальником ВВА с 1934 по 1936 г. – два с половиной года. В 1937 и 1938 гг. из преподавателей академии было арестовано несколько десятков человек и ни один из них не сказал обо мне ни слова, потому что вся академия, от мала до велика, уважала меня как достойного руководителя. Я был назначен начальником ВВА по личному отбору К.Е. Ворошилова после ревизии её членом ЦКК Орахелашвили, обнаружившим вопиющие ненормальности в её руководстве. За два с половиной года я при содействии партийной организации и передовых людей академии вывел её на одно из первых мест, получив в 1936 г. орден «Красной Звезды» из рук М.И. Калинина и золотые часы с персональной надписью из рук Климента Ефремовича.

г) Какими фактами подтверждено вредительство мое в УВВУЗе?

Ровно никакими. Опять-таки в деле нет ни одного показания на это, несмотря на то, что из всех подчиненных мне академий РККА к тому времени были арестованы сотни человек. Да иначе и быть не могло, т. к. мое руководство этим управлением с 1936 по 1938 г., т. е. в течение двух лет, наоборот, характеризуется несомненным подъемом организационной и учебной работы в высших военно-учебных заведениях, что может подтвердить теперешний зам(еститель) министра культуры Кафтанов С.В. В этот период были составлены единые программы по общетехническим дисциплинам и тщательно просмотрены все учебные планы под непосредственным руководством моего заместителя Бруевича Н.Г., которого я для этой цели перевел из ВВА с кафедры механики в УВВУЗ и который позднее получил звание академика и пост ученого секретаря Академии наук (СССР). Только один этот пример с Бруевичем и то может характеризовать заботу мою о повышении учебной работы в вузах. В Советской Армии и по сей день служит бывший начальник учебного отдела УВВУЗа моих времен, ныне генерал Орловский В.В. В свое время, уже после моего ареста, аппарат УВВУЗа по требованию следственных органов дал справку в подтверждение моего «вредительства». Это был голый перечень повседневных, будничных неполадок, присущих любому учебному заведению, а не строго научная, серьезно-политическая экспертиза моего руководства. Я уверен, что если бы Главная военная прокуратура сейчас спросила академика Бруевича Н.Г. и генерала Орловского В.В., они бы нелицеприятно заявили о честном моем отношении к порученному мне делу, в котором они мне, в свою очередь, добросовестно помогали.

д) Мою активную борьбу за генеральную линию партии в роли секретаря партийной организации Военной академии РККА им. Фрунзе, в особенности же борьбу с троцкизмом в 1924–1927 гг., могут подтвердить генералы Советской Армии Галицкий К., Сухомлин А.В., Таленский Н.А., с которыми три года я просидел за одной академической партой.

е) Мою добросовестную военно-политическую работу в условиях гражданской войны и в мирное время может подтвердить начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Соколовский В.Д., который при командовании мною Ферганской группой войск был начальником штаба последней, а при командовании мною 5-м стрелковым корпусом (в БВО в 1928–1929 гг.) был начальником штаба последнего.

ж) Мою военно-политическую работу в БВО безусловно с положительной стороны может охарактеризовать Маршал Советского Союза Тимошенко С.К., в то время командир конного корпуса и начальник гарнизона гор. Минска.

з) Мою работу в центральном аппарате Наркомата обороны в течение нескольких лет имел возможность наблюдать и оценить с политической и деловой стороны Маршал Советского Союза Буденный Семен Михайлович.

Товарищ Главный военный прокурор!

Во имя человечности и справедливости прошу Вас пересмотреть мое дело и снять с меня позорное клеймо государственного преступника, которое не только тяготит меня, но и черной тенью ложится на мое доброе партийное имя, положительно отмеченное в истории нашей партии.

А. Тодорский

10 июня 1954 г.

Адрес: гор. Енисейск, Красноярского края.

Рабоче-Крестьянская, 62.

Стройуправление № 2

Александру Ивановичу Тодорскому» [108].

В Главной военной прокуратуре всеми делами по реабилитации А.И. Тодорского занимался подполковник юстиции Е.А. Шаповалов. Он попросил у людей, названных Тодорским, дать отзыв о нем. Такие отзывы дали Маршал Советского Союза С.М. Буденный, генерал армии А.В. Хрулев, генерал-лейтенанты Н.П. Каманин, А.В. Сухомлин, В.В. Орловский, генерал-майор Н.А. Таленский, академики Н.Г. Бруевич, В.С. Кулебякин, заместитель главного редактора издательства «Советский писатель» П.И. Чагин и др. Приведем содержание отзыва Н.Г. Бруевича (фактически протеже Тодорского), на который так сильно рассчитывал Александр Иванович.

«Главному военному прокурору

Александр Иванович Тодорский был начальником Военно-воздушной академии им. Жуковского в 1935–1936 гг. (примерно), когда я работал в этой академии преподавателем и начальником общеинженерного цикла академии.

А.И. Тодорского от других начальников академий отличало то, что он придавал решающее значение профессорско-преподавательскому составу академии в деле достижения высокого уровня учебной и научной работы. В соответствии с этим он поднял роль профессорско-преподавательского состава в решении вопросов учебной и научной работы в академии… Административному составу, начальникам всех рангов в академии он внушал мысль о важности хорошего обеспечения работы профессорско-преподавательского состава, о высоком его значении… В этом же направлении проводилась работа со слушателями.

В результате учебная и научная работа в академии, подготовка слушателей заметно улучшилась.

А.И. Тодорский умен, (но) глубокой систематической подготовкой, необходимой для руководства академией, не обладал.

А.И. Тодорский с увлечением начинал работать и быстро охладевал, обнаруживал недостаточное понимание важности поставленной и упорной работы для начальника академии.

Мне пришлось также работать в Управлении высших военно-учебных заведений, где я был заместителем начальника управления, а А.И. Тодорский – начальником управления. С тех пор прошло полтора десятка лет, и сейчас я не вижу убедительных данных, которые заставляли бы меня думать о вредительстве со стороны А.И. Тодорского. Факты, записанные в акте, оценивающем деятельность А.И. Тодорского в УВВУЗе, достоверны, но их происхождение мне представляется следующим образом.

А.И. Тодорский после начавшихся событий, непосредственно затронувших и его работу, и его семью, растерялся и струсил. В результате он оказался совершенно бездеятельным, боялся даже показаться начальству. Известную роль сыграло и отсутствие у него привычки к систематическому и упорному труду. Наконец, Управление высших военно-учебных заведений тогда было недавно организовано, начальники академий были назначены до организации Управления, было мало времени, чтобы внести необходимые исправления в деятельность академий.

Отзыв составлен по просьбе военного прокурора Е.А. Шаповалова.

Бруевич, академик, генерал-лейтенант

инженерно-технической службы.

10/II—1955 г.

г. Москва» [109].

Евгений Александрович Шаповалов за достаточно короткое время проделал огромную работу, в результате чего в начале марта появился важный итоговый документ.

«УТВЕРЖДАЮ»

Главный военный прокурор

генерал-майор юстиции

(Е. ВАРСКОЙ)

« марта 1955 г.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

3 марта 1955 г.

Военный прокурор Главной военной прокуратуры подполковник юстиции Шаповалов, рассмотрев дело бывшего начальника УВВУЗ РККА комкора Тодорского А.И., обвиняемого по ст. ст. 58—7, 17–58—8 и 58–11 УК РСФСР, —

НАШЕЛ:

4 мая 1939 г. Военной коллегией Верховного Суда СССР на основании ст. ст. 58—7, 17–58—8 и 58–11 УК РСФСР осужден к 15 годам лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях, с конфискацией всего лично принадлежащего ему имущества, лишением военного звания «комкор» и поражением в политических правах сроком на 5 лет, —

ТОДОРСКИЙ Александр Иванович, 1894 г. рождения, русский, сын священника, уроженец с. Деледино Молоковского района Калининской области, в прошлом офицер царской армии в чине капитана, в Советской Армии с 1918 г., был награжден 4-мя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды и медалью «ХХ лет РККА», член КПСС с 1918 г. по день ареста.

Тодорский А.И. был признан судом виновным в том, что, «являясь с 1932 г. участником антисоветского военно-фашистского террористического заговора, действовавшего в РККА, находился в организационной связи с одним из руководящих участников заговора – Фельдманом, по заданию которого вербовал в заговор новых участников, а будучи начальником Военно-воздушной академии РККА занимался вредительской деятельностью, направленной к подрыву оборонной мощи РККА в области Военно-Воздушных Сил» (из приговора, л. д. 257).

20 июня 1953 г. Тодорский А.И. за примерную работу, с зачетом рабочих дней был досрочно освобожден от отбывания наказания и выбыл на поселение в гор. Красноярск, где работает в тресте «Красноярскстрой» в должности секретаря и по отзывам администрации положительно характеризуется по службе.

В своих жалобах на имя товарищей К.Е. Ворошилова и Н.А. Булганина о пересмотре его дела, Тодорский А.И. заявляет, что никаких преступных действий он не совершал и осужден неосновательно, а ранее данные им показания об участии в заговоре и вредительстве, от которых он затем отказался в процессе предварительного следствия и в суде, были получены от него в результате применения незаконных методов следствия (л. д. 2–9).

Проведенной проверкой в порядке надзора по делу Тодорского А.И. установлено следующее:

На предварительном следствии Тодорский со дня своего ареста 19.IХ.38 г. и до 7 октября 1938 г. виновным себя не признавал, но затем дал показания о своей причастности к заговору и вредительству, указав, что был завербован в заговор Фельдманом, однако причин, побудивших его стать на путь контрреволюционной борьбы с Советской властью, не указал (л.д. 64–66).

16. ХII.38 г. Тодорский от указанных показаний отказался, заявив, что в состоянии глубокого потрясения он был вынужден оговорить себя, дав клеветнические показания (л.д. 91–93, 102–103, 243).

20. ХII.38 г. Тодорский об этом же написал специальное заявление на имя Главного военного прокурора, в котором указывал о своей невиновности и что он «…вынужден был в состоянии глубокого потрясения дать клеветнические показания на самого себя, как врага народа, но как только… пережил этот тяжелый период, сразу же отказался от ложных показаний, о чем 16.ХII.38 г. следствием составлен протокол» (л.д. 248).

В суде Тодорский А.И. виновным себя не признал, заявив, что «находился в тяжелом моральном состоянии и оговорил себя». Оглашенные же в суде выписки из показаний о нем ряда лиц, Тодорский категорически отрицал (л. д. 256 об).

Обвинение Тодорского в принадлежности к заговору и вредительстве, по материалам дела было основано на приобщенных к делу отдельных кратких выписках из показаний о нем: Сатина, Ткачева, Ланда, Булина, Хорошилова, Казанского, Ефимова, Седякина, Орлова, Карпель, Пантелеева, Егорова, – привлеченных к ответственности по другим делам, а также акте комиссии от 25.ХII.38 г. о вредительской работе Тодорского в УВВУЗ РККА (л.д. 15–29, 122–152).

По времени эти показания были даны в большинстве своем за год и более до ареста Тодорского А.И. (л.д. 15, 16, 18, 22, 23, 25).

Указанные лица о Тодорском показали:

Сатин А.И. в своих показаниях от 4 июня 1937 г. заявил, что ему известен, как участник заговора, Тодорский А.И., о котором Казанский говорил ему, что он посвящал его в ряд вопросов, связанных с заговором. Кроме того, сказал Сатин, мне лично известно о тесной связи Тодорского с Фельдманом (л. д. 15).

Казанский Е.С. в показаниях от 27.VI.37 г. характеризует Тодорского с отрицательной стороны, но участником заговора его не называет, а только говорит, что он лично подготовлял своими антисоветскими разговорами для вербовки Тодорского, и что последний разделял его взгляды по всем вопросам в армии. По заявлению Казанского Тодорский – доверенный человек Фельдмана и им был выдвинут на должность начальника УВВУЗ (л. д. 16–17).

Ефимов Н.А. на допросе от 22.V.37 г. заявил, что с 1929 по 1931 г. у него на квартире собирался ряд лиц из числа высшего командного состава Наркомата обороны (так в оригинале. – Н.Ч.), которые вели контрреволюционные разговоры. Однако, указав в числе присутствующих на Тодорского, он пояснил, что последний сам лично не принимал непосредственного участия в этих контрреволюционных разговорах (л.д. 18).

Седякин А.И., назвав Тодорского одним из руководящих заговорщиков, никаких данных в обоснование этого не привел, указав лишь на то, что в 1937 г. предполагалось проведение большой оперативной игры Генеральным штабом с целью определения наиболее поражаемых участков на Западном фронте, и что одну из тактических должностей в этой игре должен был занимать Тодорский (показания Седякина от 2–5.ХII.37 г.) (л. д. 210).

Орлов В.М. в показаниях от 10.Х.37 г. указывает, что после судебного процесса над заговорщиками военного центра, Тодорский, знавший еще до суда, что его имя упоминалось в показаниях отдельных лиц, спросил его – не был ли он назван кем-либо из подсудимых, как участник заговора. Получив отрицательный ответ, Тодорский, по словам Орлова, сказал: «Слава богу, что обошлось без этого, теперь я буду чувствовать себя спокойнее». Эти признаки беспокойства Тодорского, заявляет Орлов, «говорят об участии его в заговоре» (л. д. 24).

В выписках из показаний Карпель И.Л. от 30.4.37 г. и Пантелеева М.А. от 28.VI.37 г. о причастности Тодорского к заговору вообще ничего не указывается.

Карпель показывает только лишь о том, что Тодорский А.И. кадровый троцкист, поддерживающий материально троцкиста Ладо Енукидзе, когда последний находился в ссылке. Пантелеев же в своих показаниях утверждает, сто Тодорский, будучи секретарем партбюро в академии им. Фрунзе, являлся членом троцкистской организации, используя военно-научное общество в качестве маскировки подпольной троцкистской деятельности.

Таким образом, из привлеченных выше лиц прямых показаний о причастности Тодорского к военному заговору никто по существу не дал.

Ткачев М.Л. и Ланда М.М. в своих показаниях от 18 июня и 11 ноября 1937 г. называют Тодорского в числе ряда других участников заговора. Однако никто из них о непосредственной связи с Тодорским по антисоветской деятельности не показывает и каких-либо данных, обосновывающих его причастность к заговору, не приводит (л.д. 22–26).

Помимо указанных материалов к делу приобщены также и выписки из показаний Булина А.С. и Хорошилова И.Я. от 3 января и 3 июля 1938 г., в которых они заявляли, что от Гамарника и Фельдмана им известно о причастности Тодорского к заговору. Хорошилов назвал при этом Тодорского в числе других, известных ему 116 заговорщиков (л.д. 19–20, 27).

В приобщенной к делу выписке из показаний Егорова А.И. от 28 января 1939 г. указывается, что Левичев, со слов Сатина и Ефимова, сообщил ему о принадлежности Тодорского к заговору (л. д. 28).

Помимо приобщения к делу Тодорского отдельных выписок из показаний о нем ряда лиц, арестованных по другим делам, а также акта, составленного работниками УВВУЗ о служебной деятельности Тодорского, непосредственно в процессе расследования самого дела, за исключением двух работников дома отдыха «Сосны», по существу обвинения, предъявленного Тодорскому, не было допрошено ни одного свидетеля. Не было проведено с Тодорским и очных ставок с лицами, изобличавшими его, несмотря на его категорическое отрицание всех их показаний (л. д. 15–29, 55–59).

В целях всесторонней проверки выдвинутых против Тодорского обвинений было изучено 50 различных архивно-следственных дел на отдельных участников военного заговора 1937 г. и лиц, осужденных за вредительскую и троцкистскую деятельность.

В результате ознакомления с этими делами, дополнительно к изложенным выше обстоятельствам по материалам архивно-следственного дела Тодорского и приобщенным выпискам из показаний ряда лиц, получены следующие данные.

По делу САТИНА А.И. (АСД № 269135).

По материалам архивно-следственного дела Сатина установлено, что помимо своего заявления о причастности Тодорского к заговору, он тогда же дал показания и на 100 других лиц, как участников заговора. В последнем же слове в суде Сатин показал, что о терроре ему ничего не известно и он в этом не виновен, что с Тухачевским он не был связан, и что он только вел контрреволюционные разговоры, не имея в виду тех целей, которые ставил Тухачевский.

По делу КАЗАНСКОГО Е.С. (АСД № 269849).

К делу Тодорского была приобщена выписка из показаний Казанского от 27 июня 1937 г., однако при осмотре всех материалов дела Казанского установлено, что на последующем допросе в августе 1937 г. он отказался от подписи протокола в связи с отказом от всех ранее данных им показаний (л. д. 43–50).

В протоколе судебного заседания Военной коллегии Верховного Суда СССР по делу Казанского указано, что он «…виновным себя признает в том, что вел контрреволюционные разговоры с Роговским и Сатиным, критиковал ЦК, но он тогда не сознавал, что входит в контрреволюционную группу» (л. д. 81).

По делу ЕФИМОВА Н.А. (АСД № 269154).

Дополнительно к приведенным в выписке из показаний Ефимова от 22 мая 1937 г. им же на этом допросе указано, что о причастности к заговору Тодорского он узнал в 1933 г. от Тухачевского.

По делу СЕДЯКИНА А.И. (АСД № 967419).

Помимо данных, указанных в выписке из показаний Седякина от 2–5 декабря 1937 г., последний в этом же протоколе допроса указывал, что о причастности Тодорского к заговору ему было известно от Тухачевск Якира.

Кроме основного (№ 1) тома по делу Седякина, при проверке был обнаружен и 3-й том, где находились собственноручные показания Седякина. На стр. 626 (об) – 631 этого тома Седякин, в противоположность ранее данным показаниям, указывал, что «…с Тодорским мои отношения всегда были натянутыми. Встречи были только служебные. Политического контакта или антисоветского сговора ни с кем из них у меня не было (перед перечисляются Г.И. Кулик, А.В. Хрулев, А.И. Тодорский и другие). До дня своего ареста я ни от кого не слышал о причастности этих лиц к военно-фашистскому заговору. Подозревал Тодорского, поскольку его имя фигурировало в печати, но от других заговорщиков о Тодорском ничего компрометирующего не слышал».

По делу ЛАНДА М.М. (АСД № 967468).

В своих показаниях от 11 и 25 ноября 1937 г. Ланда указывает, что об участии Тодорского в заговоре он знает со слов Булина, Осепяна, Троянкера и других. При проверке же дел Осепяна и Троянкера последние о причастности Тодорского к заговору ничего не показывают.

По делам БУЛИНА А.С. и ХОРОШИЛОВА И.Я.

В суде Булин и Хорошилов от данных ими показаний в процессе следствия отказались и заявили, что они оклеветали себя и других.

В связи с этим показания этих лиц, приобщенных к делу Тодорского, не могут уже служить доказательством причастности Тодорского А.И. к заговору.

По делу ЕГОРОВА А.И. (АСД № 962187).

При проверке архивно-следственного дела Егорова А.И. показаний его от 28.1.39 г. о Тодорском в деле не оказалось.

К делу Тодорского была приобщена выписка из указанных показаний, однако никаких данных о самом подлиннике протокола допроса Егорова от 28 января 1939 г. установить не представилось возможным. Не были эти показания обнаружены по запросам Главной военной прокуратуры и в учетно-архивном отделе КГБ, где дело Егорова находилось на хранении.

При проверке всех материалов дела Егорова каких-либо показаний последнего о Тодорском не установлено.

Помимо этого, при проверке дела Левичева, на которого ссылался Егоров, выяснилось, что никаких показаний о причастности Тодорского к заговору Левичев не давал и по своему делу о нем вообще ничего не показывает.

Кроме указанных материалов в ходе проверки было установлено ряд новых, ранее не проходящих по делу Тодорского показаний о нем со стороны отдельных лиц.

Так, в надзорном производстве по делу Тодорского, хранящемся в учетно-архивном отделе КГБ, обнаружены две выписки из показаний Хрипина В.В. от 9 декабря 1937 г. и 3 марта 1938 г. о Тодорском, в которых он заявляет, что стал подозревать Тодорского в участии в заговоре после возвращения его из Италии. Близкая же связь Тодорского с Фельдманом укрепила меня, говорит Хрипин, в убеждении, что Тодорский входит в антисоветский заговор.

При изучении дела ПЕТУХОВА И.П. (АСД № 620112) установлено, что последний в своих показаниях первоначально указывал Тодорского, как участника военного заговора, однако затем он от всех своих показаний отказался, заявив, что оклеветал себя и других. 11 декабря 1954 г. по протесту Генерального прокурора дело Петухова И.П. прекращено Военной коллегией за отсутствием состава преступления.

ШИШКОВСКИЙ В.М., осужденный по своему делу за контрреволюционную деятельность и шпионаж, будучи допрошен, показал, что через месяц после прибытия его в Военно-воздушную академию в качестве преподавателя, он был вызван Тодорским, бывшим в то время начальником академии, который сообщил ему, что от Фельдмана он знает о его троцкистской деятельности и предложил продолжать ее в академии, а в отсутствие его держать связь с начальником командного факультета академии Бергольц…