Текст книги "Исповедь флотского офицера. Сокровенное о превратностях судьбы и катаклизмах времени"

4. История джипа «Сузуки Самурай»

Через пару дней после этого случая с «Волгой» на автостоянке мне встретился Гена Симонов. Как всегда, он стал уговаривать меня, купить у него иномарку. На этот раз он предложил мне довольно старый двухдверный японский джип «Сузуки-Самурай» с каким-то мягким верхом из искусственного материала, напоминающего брезентовый верх советских джипов типа ГАЗ-69 или УАЗ, но только оранжевой раскраски. Как для председателя автостоянки, Гена предложил отдать японский джип всего за 2 с половиной тысяч долларов. Свою «Волгу» я любил как живое существо. Но недавнее происшествие с педалью на людном перекрестке вблизи метро «Пражская», убедило меня, что ответной любви со стороны «Волги» к своему хозяину нет. Могла бы сломаться в безопасном месте, но она сломалась в таком неудачном месте, что подвергла мою жизнь смертельной опасности. Предложение Гены было очень заманчиво, и я решил проверить джип «Сузуки-Самурай» в условиях бездорожья.

Сев за руль, я проехал по внешнему периметру автостоянки, где ни на «Волге», ни на «Жигулях» проехать было принципиально невозможно. Джип, благодаря высокой посадке, силовому приводу на все четыре колеса и блокировке задних колес, легко преодолевал на первый взгляд непреодолимые препятствия. К тому же и его небольшой бензиновый моторчик был экономнее не только мотора «Волги», но даже «Жигулей». Я соблазнился такими неоспоримыми преимуществами и принял предложение Симонова. На следующий день Симонов вручил мне техпаспорт и оформленную на мое имя «генеральную» доверенность, а я передал ему две с половиной тысячи долларов. Так в июле или августе 1993 года, в год своего пятидесятилетия, я впервые стал владельцем собственной иномарки.

«Волга» была временно поставлена в гараж, а все мое внимание переключилось на иномарку. При осмотре я обнаружил, что днище под педалями проржавело и образовалась небольшая дырка. По моей просьбе гаражные умельцы быстро залатали отверстие и покрыли её антикоррозийной краской. Не понравилось мне, что мотор охлаждался не тосолом, а простой водой. Впереди была зима. Не мудрствуя лукаво, я слил воду и залил в мотор тосол советского производства. Тут я совершил роковую ошибку. Этого делать было не надо. Позже, в самый ответственный момент, тосол растворил японскую прокладку между головкой и блоком цилиндров, и мотор полностью вышел из строя. Но кто же знал, что советский тосол нельзя использовать вместо импортного антифриза? Да и не было тогда в продаже импортного антифриза. Но до этой дорожной аварии было ещё далеко, а пока я наслаждался ездой на «чуде» японской техники. Где-то в конце сентября, когда назревали трагические события, связанные с ликвидацией законно избранного Верховного Совета и расстрелом здания «парламента» из танковых орудий, я решил съездить на японском джипе на родину, в тамбовскую деревню.

Я был потрясен и шокирован бандитской борьбой Ельцина с законно избранным Верховным Советом. Душа моя бушевала от негодования. Мне казалось, что рушилась не только Россия, но и моя жизнь. Несмотря на это, я не собирался бежать на баррикады и защищать советскую власть. Коммунистическая идея в моей душе была изжита и зачеркнута. Я понимал, что возвратить прошлое невозможно никакими революциями и потрясениями. Да я и не хотел возврата в лукавость коммунизма. Однако с ещё большей яростью моя душа не принимала беспределы «демократического» тоталитаризма Ельцина и открытую ненависть его самого и его окружения к настоящему российскому трудовому народу. От всех этих реформаторов за версту воняло фашизмом и русофобией. Вот я и уехал в деревню, прихватив с собой карабин и бутылок 5 водки, чтобы на пару дней забыться в пьяном угаре и очистить душу от тяжелых дум о судьбе моей несчастной Родины. Проходимость джипа позволяла не бояться осенних дождей и деревенского бездорожья. Можно было забраться в безлюдную глухомань и отдохнуть от людского общения.

Должность председателя обязывала не говорить всей правды, скрывать разные накаты, умалчивать о левых доходах и их расходовании, а для меня это было непереносимо трудно. Я уставал от общения с членами автостоянки и жаждал одиночества как великого блага и разрядки. Родная деревня и её окрестности были идеальным местом для такой разрядки. К тому же была осень, и обратно можно было привести мешок деревенской картошки и прекрасных сабуровских яблок. К вечеру 2 октября, а может быть и на сутки раньше, точно не помню, уже в сильном подпитии, я включил телевизор и узнал о штурме мэрии, телецентра и человеческих жертвах. А тут ещё жена начала меня «пилить» за очередную пьянку. Мир рушился. Жить не хотелось. Ссора с женой меня окончательно доконала. Я бросил карабин и бутылку водки в салон джипа. Сказал жене, что срочно возвращаюсь в Москву для участия в восстании, и в легкой ветровке отправился в обратный путь. Чтобы добраться до Москвы, мне надо было преодолеть примерно 430 километров трассы Волгоград – Москва. Сразу же скажу, что если бы был трезв и не поссорился с женой, то никуда не поехал.

Так что в основе этой поездки было не заранее обдуманное решение, а отчаяние души и взрыв пьяных эмоций. Пока я выбирался на трассу, быстро стемнело. Проехав какое-то время по трассе, мой японский джип неожиданно заглох. Я по инерции съехал на обочину, притормозил и стал искать причину неисправности. Открыв капот, по следам тосола в масле двигателя быстро установил, что разрушилась прокладка между головкой и блоком цилиндров. Масло и тосол системы охлаждения перемешались между собой и частично попадали в камеры сгораний. Топливо перемешивалось с маслом и тосолом и глушило двигатель. Такую неисправность без разбора двигателя и замены прокладки между блоком цилиндров и головкой двигателя устранить было невозможно. Промерзнув после теплого салона на ночном октябрьском воздухе, я забрался в салон и стал обдумывать свое положение. Нервное перенапряжение и крепкое опьянение сделали свое дело.

Я быстро «вырубился» и, наверное, проспал бы до самого утра, а там, глядишь, окончательно протрезвел и вернулся обратно. Дело в том, что позже я выяснил, что машина сломалась, отъехав от деревенского дома не больше 30 километров. Тащиться на буксировочном тросе в сторону деревни было и быстрей, и проще. В трезвом состоянии я бы и выбрал этот простой вариант. Однако в эту ночь все обстоятельства были против меня. Около часа ночи я проснулся от дикого холода. Не попадая зуб на зуб, я вышел на улицу и обнаружил, что трава от легкого заморозка покрылась инеем. На улице была примерно нулевая температура. Двигатель не работал, брезентовый верх спасал только от ветра, а значит, и в салоне температура была не выше двух-трех градусов. Мимо изредка проносились огромные фуры. Я минут 20–30 махал им руками, пытаясь остановить и одолжить или выкупить какую-либо старую куртку. Окончательно не протрезвев, я был не готов ехать ночью на буксирном тросе. А вот с курткой или шоферским походным одеялом я бы в дреме мог дотянуть до рассвета и потом принять окончательное решение.

Однако все мои усилия остановить хотя бы один грузовик оказались безрезультатны. Время было бандитское, грабежи фур и даже убийства дальнобойщиков были рядовым явлением. Там, где машина сломалась, трасса пересекала лесной массив. Мой иностранный джип без габаритных огней, да ещё и лесной участок трассы делали водителей грузовиков невосприимчивыми к моим отчаянным жестам. Они с нарастающим ревом и скоростью катили прямо на меня. И мне приходилось прыгать на обочину, чтобы не быть раздавленным грузовиками. Скоро я прекратил это бесполезное занятие и стал просто бегать по обочине, чтобы окончательно согреться. Согревшись, обследовал лес, но ничего не нашел, как и не придумал ничего путного, чем себя утеплить и дотянуть до рассвета. Снова забрался в салон и попытался заснуть. Какое-то время подремал, но снова проснулся от невыносимого холода. Пока согревался бегом по обочине, принял решение начать распитие запасенной бутылки водки, а там будь что будет. Нашел водку в багажнике, отхлебнул несколько глотков из горла прямо на улице. Внутри потеплело.

Забравшись в салон, положил бутылку так, чтобы водка случайно не пролилась, и провалился в сон. Просыпаясь, я уже не выходил из машины, чтобы побегать по обочине, а отпивал несколько глотков водки и впадал в забытье пьяного сна. Я пришел в себя, когда уже окончательно рассвело. Походил по обочине, приводя в чувство задубевшие ноги и одеревеневшее от холода тело. Жив – и ладно. Быстро остановив попутный камазовский трейлер, назвал водителю, в чем заключается причина неисправности моей машины, и, пообещав заплатить хорошие деньги, попросил взять меня на буксир и дотянуть до Москвы. Мы с ним открыли капот и попытались завести машину. Ничего не получилось. Не заметить моего пьяного состояния было невозможно. Водитель сказал: «Как же я тебя потащу, если ты на ногах не стоишь? Тебя же на первом посту задержат, и я останусь в дураках». Я заверил водителя, что в любом случае оплачу буксировку в полном объеме. Мы договорились о сумме и закрепили буксир. Аккумулятор был исправен. Я включил габаритные огни, махнул рукой о готовности, и мы тронулись в путь длиной в 400 километров. Если первым безумным поступком был сам факт выезда на трассу в пьяном состоянии и с нарезным стволом в салоне, то вторым безумным поступком было решение ехать в Москву 400 километров на буксире, как минимум, через три поста ГАИ.

Если бы в ночь я не выпил бутылку водки, то у меня хватило разума проехать на буксире 30 километров обратно до деревни. А там принять горячую ванну, согреться и отоспаться. Кто мне мешал оставить неисправный джип в деревне и вернуться в Москву на попутке или на поезде? Деревенский дом расположен всего в километре от станции Сабурово, а пассажирские поезда ходили исправно. Но, видимо, чему быть, того не миновать. Как говорили в нашей деревне: «Шлея попала коню под хвост». На пьяную голову я выбрал самый трудный и рискованный вариант, какой только можно представить. Это я понял уже через несколько минут движения на прицепе. Трос оказался очень коротким, не более 4 метров, и при торможении грузовика мне приходилось сильно напрягаться, чтобы не врезаться в заднюю часть металлического кузова. Отступать было поздно. Водитель гнал и гнал свой КАМАЗ вперед, а я не видел даже зеркал заднего обзора КАМАЗА, настолько мой джип был мал по сравнению с габаритами огромного трейлера. Я приспособился тем, что соединил выключенный двигатель с колесами прямой передачей. Выключенный двигатель исполнял функции добавочного тормоза, и опасность наезда на кузов КАМАЗА несколько снизилась.

Непрерывное напряжение быстро отрезвляло меня. Мы успешно проскочили пост ГАИ на выезде из Тамбовской области и, проехав ещё часа два-три по трассе, несколько не доезжая до поста ГАИ на развилке Рязань– Михайлов, водитель остановился, чтобы проверить мое состояние и дать мне короткий отдых. Удивительно, но после трех или даже четырех часов неимоверного напряжения чувствовал я себя лучше. Да, был заметно пьян, от меня разило спиртным, что я даже сам ощущал этот гнусный и противный запах, но на ногах стоял твердо и минут через десять попросил водителя продолжить движение. На Михайловской развилке мы благополучно миновали пост ГАИ, КАМАЗ набрал скорость, и я опять весь сосредоточился на том, чтобы не наехать на кузов грузовика при его резком торможении. За это время во рту не было ни росинки, но есть и пить не хотелось. Не помню точное время, но, видимо, часа в два-три дня мы подъехали к посту ГАИ, расположенному за несколько километров перед городом Каширой. Раньше трассы «Каспий» не было даже в проекте. Старая каширская дорога проходила по окраине Каширы, и собственно, этот пост ГАИ был пограничным постом Московской области.

Перед постом образовалась небольшая, метров на двести, пробка, потому что в связи с событиями в Москве на дороге было введено «особое положение» и шла тотальная проверка и досмотр грузов всего въезжающего на территорию Московской области автотранспорта. Я питал надежду, что меня, прицепленного на трос к грузовику и мигающего габаритными огнями, не будут тщательно досматривать. Как говорится, «авось пронесет».

Тем более что к этому времени все мое тело болело от напряжения, а возможно от начинающейся простуды или воспаления легких. Воевать я был не способен. В теле чувствовалась не только боль, но и дикая усталость. Хотелось теплой ванны и хотя бы короткого сна. Однако впереди была не только тотальная проверка, но 140 километров напряженного пути по подмосковным деревням Каширского района. Что ж, надо сначала пройти проверку, а потом уже решать, что делать дальше. Проверку осуществляли человек 20 гаишников, вооруженных короткоствольными автоматами Калашникова. Они осматривали сразу несколько машин и очередь быстро подвигалась.

Двое таких автоматчиков подошли к моей машине, попросили предъявить документы и выйти из машины. Их опытные взгляды сразу же обнаружили мою нетрезвость и крайнюю усталость. Мне категорично заявили: «Вы задержаны для разбирательства». Я чего-то промямлил о вознаграждении, но время было тревожное. На меня посмотрели так, что я прикусил язык, опасаясь, что как бы мне это предложение взятки не вышло боком. Мне помогли отцепить машину, и вместе с водителем грузовика мы оттолкали её на придорожную стоянку. Водитель потребовал назначенную оплату и сообщил, что ждать меня он не собирается. Я передал ему оговоренную сумму, закрыл свой джип на замок и проследовал вместе с одним из проверяющих меня гаишников в дежурное помещение. Я так устал, что готов был подписать любой протокол безо всякого возражения. Мой карабин с нарезным стволом пока не был обнаружен. Но у меня на него было оформлено официальное разрешение. Если его и временно изымут, то обязательно вернут. А вот по поводу того, как я оказался пьяным за рулем неисправной машины, я готов был рассказать правду о диком ночном холоде и объяснить, что я принял спиртное, чтобы окончательно не замерзнуть, а дотянуть до утра при нулевой температуре и без теплой одежды. Это меня не освобождало от ответственности, но я был готов понести любую ответственность, которую заслужил по закону.

А грозный взгляд гаишников по поводу взятки стал мне суровым предупреждением. О взятке я решил больше не упоминать, а давить на жалость и сочувствие. За столом старшего в помещении дежурного сидел майор ГАИ и находилось несколько гаишников. Я сразу же признался майору, что нахожусь в нетрезвом состоянии, в крайней степени усталости, а из-за переохлаждения и на грани простудного заболевания. Тут же добавил, что являюсь морским офицером и даже служил на атомных лодках Северного флота. Майор насторожился и спросил, в каком гарнизоне и на каких проектах я проходил службу? Я назвал гарнизон Гаджиево, номер проекта и номер дивизии. Майор спросил: а знал ли я одного из командиров по фамилии Коваль? Я не только описал майору внешний вид Коваля и его некоторые привычки, но и сообщил, что в начале 1980 года, как прикомандированный офицер, я совершил с его экипажем свое последнее автономное плавание.

Мои слова каким-то образом настолько поразили майора, что он вскочил из-за стола и обежал вокруг меня, внимательно вглядываясь в мое лицо и фигуру. «А вы знаете, – воскликнул он, – я тоже был в этом автономном плавании, а значит, мы с вами были почти три месяца в одном прочном корпусе!» По причине полной физической усталости я не выразил по поводу этой невероятной встречи никакой реакции. Майор оказался бывшим матросом из механической боевой части экипажа Коваля. Как офицер и начальник радиотехнической службы я мог с ним встречаться лишь мельком. У него и каюта была расположена в 5-м отсеке, практически рядом с седьмым отсеком ядерных реакторов. А я, за три месяца автономного похода, дальше четвертого отсека, где располагалась корабельная курилка, не ходил. Мне в кормовых отсеках просто нечего было делать. Мы не узнали друг друга, но вспомнили несколько подводных общекорабельных эпизодов и скоро убедились, что действительно примерно 13 лет назад мы в подводном положении пересекли тысячи миль Атлантического океана и три месяца провели бок о бок в одном прочном корпусе.

Конечно же, эта встреча в такой трудный час для меня была невероятна и поразительна. Она была мне послана от Бога, ради моего спасения. Другого объяснения у меня нет. Пространства нашей страны огромны. И вероятность встречи в одной точке, через тринадцать лет двух человек бесконечно мала. Тем не менее – это случилось именно со мной, о чем я и свидетельствую перед читателями этой книги. Видя, что я ничему уже не рад по причине усталости, майор отправил меня в комнату отдыха дежурных гаишников. Принес стакан крепко заваренного горячего чая и сказал, что разбудит через четыре часа. От нервного сверхнапряжения я не мог сразу заснуть. Перебирал в памяти отрывки безумных событий, свое ночное переохлаждение, сон с глотками водки, а затем такую же безумную езду на буксирном тросе. За эти пять-шесть часов я мог заснуть или просто потерять сознание от перенапряжения. Что бы от меня осталось после падения джипа на бок, если я был защищен только брезентовым верхом? И вот самым неожиданным образом пришло избавление от смертельных опасностей.

И как всегда элементы судьбы и поступки прошлого скорректировали мое настоящее в лучшую сторону. Замечу, что не только в этот раз, но на протяжении всей моей жизни поступки, даже иногда нехорошие, корректировали мое настоящее в лучшую сторону, и всегда избавляли меня от каких-либо бед и угроз или смертельных опасностей. Как тут не поверить в Бога? Как тут не поверить в ангела-хранителя? Я не выдержал назначенного мне срока в четыре часа. Проснулся раньше и понял, что заснуть больше не удастся. Вышел из комнаты отдыха и доложил майору (к сожалению, не запомнил ни его имени, ни фамилии, хотя он явился для меня настоящим ангелом-спасителем), что я отдохнул и готов продолжить движение. Гостеприимные гаишники опять угостили меня горячим чаем. Майор внимательно посмотрел на меня, вернул документы, и сказал: «Вот теперь – другое дело. Иди в машину. Готовься к отъезду. Сейчас перехвачу знакомого водителя, и он тебя отбуксирует в Москву, до твоей улицы Чертановской, бесплатно». Было не позже семи часов вечера, но на улице уже вовсю разлилась темень поздней осени. Я протрезвел, набрался опыта и уже не боялся ехать на прицепе даже ночью.

В салоне джипа было довольно прохладно. При неработающем моторе за три часа езды до Москвы я мог снова сильно промерзнуть. Мог бы и попросить какой-нибудь старый ватник у майора, но постеснялся. Он и так сделал для меня невероятно много, зачем же беспокоить человека, да и вряд ли лишняя теплая одежда находилась в помещениях поста ГАИ. Я закрепил буксирный трос, проверил его надежность и сел в салон джипа. Мой карабин с нарезным стволом был на месте. Минут двадцать я сидел в салоне своего джипа и наблюдал, как майор беседовал с некоторыми знакомыми водителями-дальнобойщиками, которые постоянно пользуются каширской трассой. Подобрав нужного водителя, майор взмахом руки подозвал меня и познакомил нас. Водитель почему-то с радостью согласился бесплатно доставить меня прямо на улицу Кировоградская. Дружба с офицером ГАИ для дальнобойщика была дороже случайных денег. Майор попросил водителя на обратной дороге сообщить ему, как прошла поездка. Я от всей души поблагодарил майора и бывшего подводника за неоценимую помощь.

Меня подцепили к грузовику. Мы распрощались с майором, и я вместе с новым водителем отправился в 140-километровый путь на Москву. На порог свой квартиры я ступил ближе к двенадцати часам ночи, выжатый как лимон и с болью по всему телу. Меня встретила растревоженная дочь. Видимо, мать ей позвонила из Сабурово, что я выехал в Москву один. Она примчалась из своей квартиры в Бутово, чтобы встретить и накормить меня, а главное, успокоить и отговорить участвовать в уличных демонстрациях или каких-либо боевых отрядах. К этому времени я уже и сам остыл, да и не было у меня знакомых боевиков и политиков. Кроме того, я был на грани заболевания бронхитом или воспалением легких. Дочь закончила институт фармацевтики и была знакома с лекарственными препаратами. Она дала мне какие-то сильные антибиотики, я принял горячую ванну, чем-то легким поужинал и лег в постель. Дня два я проболел, не включал телевизор, не читал газет, не отвечал на звонки и не выходил из дома. За это время я не выпил ни грамма водки и чувствовал себя не просто больным, а духовно раздавленным ничтожеством. Но что бы ни случилось, жить-то надо.

Собственно, я выполнил свои главные жизненные цели. Есть здоровые, образованные дети, они имеют свои квартиры, живут и рожают мне внуков. Какой бы режим ни установился, я не могу его изменять и ломать, потому что не знаю, а что же мне надо? Меня не устраивали программы и лозунги ни одной из партий, которые были на политическом небосклоне России в эпоху Ельцина. С этой мыслью я обрел духовное равновесие и включил телевизор. Я понимал, что Россия стоит на переломе эпох и что она может навсегда исчезнуть как самостоятельное государство, а может и пережить болезнь, и снова воскреснуть как удерживающая божественная сила. Но также до меня и дошло, что идти на баррикады и умирать за коммунистическое прошлое не стоит и не имеет смысла. Так, через всплеск эмоций и безумные риски, я освободился от внутреннего протеста и смирился и с собой и с ходом российской истории. А вот история джипа на этом не закончилась.

Дней через пять я перегнал его в свой гараж на автостоянке и занялся поиском прокладки. В те времена запчастей на иномарки не было, и джип около недели стоял в гараже, дожидаясь, когда я найду прокладку и приступлю к его ремонту. В подвале этого гаража хранилась и привезенная мной деревенская картошка. Ключи от этого гаража были у всех членов семьи. Однажды зять Алексей пришел в гараж за картошкой, и примерно час времени провел там, ремонтируя бытовую технику из своей квартиры. Я в это время находился дома и даже не знал об этом. Не успел Алексей спуститься в подвал и набрать картошки, как в дверях гаража возник человек в гражданской одежде. Он представился работником уголовного розыска УВД Щелковского района, предъявил корочки и спросил, кому принадлежит этот джип.

Леша ответил, что джип принадлежит отцу его жены Мальцеву Н.Н. Далее этот розыскник заявил, что этот джип угнан и находится в розыске. Он тут же предложил Алексею срочно вызвать меня на автостоянку с документами на машину для изъятия джипа. Леша по телефону автостоянки с тревогой в голосе сообщил мне эту новость, и я обещал скоро приехать на стоянку. Прежде чем выезжать из дома, я перезвонил замначальника 136-го отделения милиции подполковнику Кузнецову Владимиру Николаевичу, с которым у меня были дружественные отношения. Разъяснив требование об изъятии якобы угнанного джипа, я спросил, что мне делать. Кузнецов предложил мне приехать с этим оперативником к нему в 136-е отделение милиции. Если же он откажется, то я должен был перезвонить Кузнецову и вызвать его на стоянку. Приехав на гаражи, я увидел щуплого юношу. Он показал мне свое удостоверение, а также якобы реальный техпаспорт на джип, выданный на таможне. Я достал свой техпаспорт и стал сверять номера двигателей. Действительно, номера двигателей совпадали.

В графе номера кузова в моем техпаспорте стоял прочерк, а вот в техпаспорте оперативника числился и номер кузова. Я заявил, что произошла ошибка, так как на этом джипе номера кузова нет. Оперативник заявил, что я ошибаюсь. Он открыл дверцу, снял обшивку внутри салона и я с удивлением обнаружил номер, в точности совпадающий с номер кузова, указанном в таможенном паспорте джипа. Я уже краем глаза заметил, что Симонов стоит на балконе второго этажа сторожевой будки и наблюдает за нами. Сомнений не было. Это его проделки. «Бросил» меня этот сторож, как обычного «лоха». Он и вызвал оперативника, пользуясь тем, что Алексей на целый час задержался в гараже. Я признал подлинность техпаспорта оперативника и разрешил его сослуживцам забрать краденый джип из моего гаража по протоколу изъятия.

Однако предложил оперативнику проехать в 136-е отделение милиции и подписать протокол в присутствии подполковника Кузнецова, ссылаясь на то, что Кузнецову поручено курировать нашу автостоянку. Оперативник тут же принял мое предложение, и мы с ним, каждый на своей машине, поехали в 136-е отделение милиции. Я сразу понял, что этот оперативник и сторож автостоянки Симонов являются звеньями единой преступной цепочки. Без звонка Симонова он не мог приехать на автостоянку и сразу отыскать из полторы тысячи гаражей мой гараж с угнанным джипом. Чего ж тут неясного? Вытаскивая оперативника, изъявшего джип, в кабинет подполковника Кузнецова, я надеялся, что опытный офицер милиции признает его удостоверение подделкой и тут же арестует. Каково же было мое удивление, когда Кузнецов, внимательно изучив удостоверение, признал его настоящим. Он сравнил два техпаспорта и тоже признал настоящим техпаспорт, который имелся у оперативника, а мой техпаспорт – подделкой. Но эта якобы подделка была выдана официальным МРЭО Щелковского УВД! На это замечание оперативник сказал, что ему поручено это дело, и он со всем разберется. Мне ничего другого не оставалось, как молча подписать протокол изъятия.

Оперативник оставил мне копию этой пустой бумажки и настоящей «филькиной грамоты» и убыл по своим делам. Я был крайне расстроен, и оставшись в кабинете, пытался доказать Кузнецову преступный умысел этой цепочки между Симоновым и оперативником. Все тщетно. Кузнецов заверил меня, что обязательно будет суд по этому делу, меня туда вызовут повесткой как потерпевшего, и я могу изложить свои подозрения на судебном заседании. Я не думаю, что подполковник милиции Кузнецов был наивным человеком. Видимо, он лучше меня понимал, что если бы он бросился раскручивать это дело, то вскоре решился должности. Кузнецов, успокаивая меня скорым судом, обманывал и меня и себя. Как раз поддельный паспорт, выданный официальным МРЭО УВД Щелковского района, и указывал на то, что инициатором этой «карусели» по продаже якобы угнанных автомобилей были сами органы МВД, а Симонов был лишь простой шавкой по их продаже и доносчиком. Я уже в кабинете понял, что никакого суда не будет, а мой изъятый джип после ремонта снова будет выставлен на продажу по тому же липовому техпаспорту, только продавать его будет не Симонов, а другой проходимец, связанный с милицейскими уголовниками-коррупционерами.

И снова будет выдана генеральная доверенность, и снова очередной лох выложит денежки, чтобы две недели или месяц покататься на импортной чудо-технике. Я оказался прав. Никакого суда по этому делу не было и быть не могло. Но Кузнецова я давно простил, и не таю на него обиды, потому что мы не настолько были с ним дружны, чтобы ради меня он мог рисковать своей карьерой. Я сразу же понял механизм милицейской коррупции. Симонов не ворует и не угоняет автомобили и не делает на них липовые техпаспорта. Эту работу выполняют другие. А затем угнанные машины вместе с липовыми паспортами передаются Симонову для реализации. Когда Симонов находит покупателя, то забирает или сам паспорт, или ксерокопию паспорта покупателя, и по сговору с нотариусом изготовляет генеральные доверенности. Симонов фиксирует домашний адрес покупателя и передает его тому человеку, который прибыл на нашу автостоянку с удостоверением сотрудника Щелковского отдела милиции. Через короткое время этот сотрудник прибывает по адресу покупателя, предъявляет ему настоящий техпаспорт и по протоколу изымает купленный автомобиль, чтобы через несколько дней он снова попал к Симонову или другому такому же негодяю, для очередной продажи очередному лоху.

Не кто другой, а лично Симонов и вызвал оперативника, когда увидел, что гараж, в котором хранится джип «Сузуки», длительное время остается открытым. Моя логика безупречна. Никакой гений розыска без доноса продавца джипа Симонова не мог знать, на какой стоянке и в каком гараже хранится угнанный джип. Симонов же по тем временам был гениальным проходимцем и жуликом. С одной стороны, он работал и сотрудничал в коррупционных схемах с органами милиции, а с другой стороны, имел «крышу» в качестве одного из самых уважаемых авторитетов подольской криминальной группировки. Что ж, не помогла милиция, попрошу помощи у подольского криминального авторитета. Очень не хотелось чувствовать себя лохом и очень хотелось принудить проходимца Симонова вернуть мне 2,5 тысячи долларов за автомобиль, изъятый по звонку Симонова из моего гаража. Что тут скажешь? Верх хамства, наглости, жадности, да и только. В очередной приезд подольского авторитета на стоянку он отвел меня в сторону и спросил о проблемах.

Вот я ему и рассказал, что Симонов буквально навязал мне «по дешевке» за 2,5 тысячи долларов находящийся в угоне джип «Сузуки Самурай», а затем сам же и навел милицейских оперативников для его изъятия прямо из моего гаража. Подольский авторитет признал, что Симонов поступил со мной непорядочно. Он разрешил мне продать один из семи гаражей Симонова по коммерческой цене, 2,5 тысячи долларов забрать себе, а остальные вернуть Симонову. Завершая беседу, мой подольский защитник заявил: «Если Симонов будет возражать, то пусть выйдет на связь, я ему объясню, кого надо обращать в лохов, а кого не следует». Симонов прыгал от ярости и возмущения, когда узнал о решении подольского авторитета. Но попрыгав, смирился и передал мне ключ от одного из пустых гаражей, для его последующей продажи. Паспорт на гараж с печатью ООА «Штурвал» он оставил при себе. Но я-то лучше всех знал, что по отношению к Симонову этот паспорт является «филькиной грамотой». Имея связь с подольским авторитетом, он по криминальному закону не имел права обращаться в суд, где он вольно или невольно мог выдать свою связь с криминальной группировкой.

А подольский авторитет, приняв решение о продаже гаража, никогда не откажется от своего решения и не признает продажу гаража Симонова фиктивной сделкой или самоуправством председателя ООА «Штурвал» Мальцева. Я вскоре продал гараж Симонова, как свободный гараж автостоянки, вернул себе 2,5 тысячи долларов, а остальные передал Симонову вместе с копией приходного ордера об оплате стоимости гаража. Это чтобы он не имел сомнений, что я действовал без обмана, и не взял себе ни одного лишнего доллара.