Текст книги "Семейная хроника: сборник рассказов. Том 1"

«ПОЖАЛЕЛ»

На столе стояла бутылка самогона. Рядом располагалась скромная, но оригинальная закуска. Нарезанная ветчина, пол ковриги хлеба, солоничка, рядом с которой лежала разрезанная пополам нечищеная луковица и несколько сырых яиц в самой солоничке, чтобы не раскатились по столу. В сервировке стола чувствовалась только суровая мужская рука. Двое мужчин, оприходовав 2/3 бутылки с самогонкой, беседовали о жизни.

– Миньк, а ты помнишь вот такова-то мужика с Кевды?

– А то, как жа!

– А де он?

– Так хто знат? В народе был разговор, вроде в НКВД взяли!

– А эт за чево жа?

– А туды за чево хошь лехко попасть! Вот оттуда трудно выбратца. Может где чево лишнего сказал, ай ище чево.

– А ведь это я ево убрал! Эт я ево на тот свет отправил!

– Эт ты, маненько перебрал, и чевой-то зрятиной несешь!

– Нет, Минька! Все так и есть! Ты знашь, что за сила и власть у меня в руках была? Я был тайный помощник НКВД! Я мог любова человека убрать! Он женихалси с подругой одной, а мне она тоже глянулась. Ну и на кой жуй мне этот конкурент? Я и позвонил куда надо. Сказал, что он агитирует против власти. На другой день меня вызвали в Совет и сказали, что надо ево сопроводить в Чембар. А такие приказы оттуда не обсуждаютца и огласке не подлежат! Запрягли лошадь и поехали. Доехали до «Мельского». Я ему и говорю:

– Ну что, чуешь, что жизнь твоя на волоске висит? В НКВД тебя везу. Конец тебе!

– Не пугай! Мне не страшно. Там разберутца, кто в чем виноват!

– Во, во! Там быстро разберутца. Раз и к стенке! Жалко мне тебя, дурака! Беги, пока я добрый!

Но он, падла, видать сразу понял, чево к чему!

– Никуда я не побегу. Вези куда везешь!

– Доехали до грани (граница Кевденских полей). Я остановил лошадь, отошел отлить и ему велел. Он тожа слез, а я потихоньку отошел к повозке, вытащил револьвер и жахнул ему в спину! У нево из груди аж шмоток воронкой вырвало! Отлетел вместе с внутренностями! Пуля была разрывная. Он так плашмя снопом и грохнулси, как подкошенный.

– Да ты што!? Как же можно руку на живова человека поднять?!

– У меня, Минька, рука твердая! Я могу любова человека уложить. У меня рука не дрогнет!

– И как же ты в Чембаре-то отчиталси?

– Да очень просто. Подождал, пока он дрягаться перестал, погрузил на повозку, подложил одежонку, а сверху прибрылил соломкой, навроде, как спит, и отвез. А там сказал, что он, видать, почуял вину и драпанул! Я прокричал «стоять!», но он не остановилси. Ну, пуля ево и догнала. На этом дело и закрыли. При попытке к бегству – убит.

– И де же ево похоронили?

– А кто знат! Там своих секретов не любят раскрывать! Эт щь ищё хорошо, что раз и всё, конец всему! А то пришлось ба по тюрьмам скитатца, да гнить заживо!

Я, думаю, эту историю уместно назвать «Пожалел!».

Отец, как человек умный и рассудительный, скорее всего не стал засвечивать это матери. Зная ее характер, и то, что она в сражениях за правое дело в пылу атаки может пустить в ход «тяжелую артиллерию», он благоразумно об этом умолчал. А этот человек, если его можно так называть, знал, кому и что можно говорить! Я тоже решил опустить имена – потому, что мы хорошо знаем, о ком идёт речь. У этой семьи в Кевде остались не виновные дети, которым будет стыдно за такого отца, а родственники очень мстительные люди, если их можно к этой категории отнести. Их в Кевде знают многие.

Возникает, наверное, вопрос? А как же появилась на свет эта история? Оказалось, что кроме двух выпивавших за столом мужчин был еще и третий, в возрасте 5 лет, сидевший незаметно у второго окна около «кута» (складываемое спальное место) и мирно рисовавший трактор на стружке от фугана. На следующий день я показал нарисованный трактор отцу. Он внимательно посмотрел на мое художество и сказал:

– Похож. Надо спрятать! И положил эту стружку с краю на полечку (угловая полочка для икон).

Теперь этого старенького дома уже нет, но события, произошедшие в нём, продолжают жить!

Эпилог

Прошло много лет с тех пор. Воскресила в мельчайших деталях это событие музыка из фильма «Холодное лето 53-го». По Кевденским нормам, да и по нормам многих других мест, вещи умершего раздают нуждающимся людям. После смерти этого тайного помощника НКВД, его жена никому ничего из его одежды не раздавала!? Уж она–то, наверняка, догадывалась обо всем! Как говорили люди, она собрала всё на тачку, вывезла в конец деревни, и там сожгла всё в костре у одинокого дерева, где когда-то многие пастухи ютились в тенёчке во время обеда. Сидели и мы с братом Володей…

Теперь, наверное, это дерево засохло.

15 февраля 2011 года

НЛО

– Маньча, ты на улицу-то ходила, ай ищё нет? Ты поглиди чо там творица? От Кондрашовых до Майщки Борисовой все до чистонька истоптано! Эт чаво ш такое произошло ночий? Заплуталси штоль кто? Эт как жа надо было усватца, штоб плутать кругами? Видать всю ночь до свету нарязал!

– Да уш как в такую ночь заплутаца? Луна – та в полную харю, хоть иголки считай! Уж какой день без метели все стоит не шелохнеца! А по следу-то кто? Мужичий ай бабскый?

– Да вроди как на бабскый боли сходит.

– Ну, тады значит Майнька Васляева, аль Петрунина к тебе за самогонкой приходили! А то можить и оби сразу. В дверь-то не стучали?

– Да нету к дверям слядов-то! И ведь ниде ни упал! Так стоймя все и исходил. Вот ведь загадка!

– Эт как жа ты спала, что ничево ни чуила?

– А об чем мне перживать? Кот мой в потемках возвернулси, где-то цельную неделю блядовал! Я на печь забралась, вздрямнуть маненько, и так наскрозь в сон и провалилась, хоть за ноги тащи до отрезов, видать, не проснулась ба!

Я сидел – ушки топориком и молчал.

Нарезали-то до четырёх часов утра мы с Ваней Курдиным. Погода ночью была чистая, лунная вот мы и решили всё поле «перепахать». Поделили участок пополам, и ходили, тарахтели, как тракторы – «пахали». Наша мать решила, что я ночую у Курдиных, а тётя Поля решила, что мы у нас. Такое бывало достаточно часто и матери были спокойны. Наутро наша мать пришла с проверкой к т. Поле:

– Мой, акаянный-то у тебя?

– Ну а где же?! Вон на полатях спят.

– А ну-ка живо домой!

– Да ты уж погоди маленько. Не кричи. Сщас блины поедят и за дела.

Тётя Поля была всегда женщиной мягкой и доброй. Приятно добрым словом за добро вспомнить.

С Курдиным Ваней мы почудили. Весной, когда под снегом уже полно воды, из развлечений у нас популярными были «капканы». На дороге, в плотном снегу, выкапывается до воды ямка – ловушка. Сверху эта ямка закладывалась травой. Для этой цели очень удобно подходила полынь. Сверху над полынью настилался тонкий слой снега, на котором для обмана делался ложный след. Люди ничего не подозревая, наступали и попадали в ямку с водой! Для большего эффекта, и большей радости делались две или три ямки подряд, и пройти, не попав, было трудно. В такую ямку влетел дядя Паша Улогий. Шёл пьяненький. Был в гостях у няняки, это значит у бабушки Стенякиной. Ямка оказалась для него выше колена. Когда вынимал мокрый чёсонок, калоша осталась там.

– Ах, мать твою под чугунчик! Это как же я не углядел?

Достал калошу, вылил воду из чёсонка, одел, и, бормоча и ругая себя за невнимательность, задним ходом влетел во вторую ямку другой ногой.

– Ну, всё. Теперь мне от Анюты (жена его) попадёт. Надо обратно к няняке итить.

Повернулся и пошёл к Стенякиным. Это его и спасло от третьей ямки.

В подобные капканы и сами попадали не раз. Это была долгожданная радостная Весна с проказами. Время весенних хлопот: чистка скворечников, прокладывание дорог для весенних ручейков. Когда начинались летние каникулы, начинались регулярные поездки в «Земнишний» лес за сушняком. Народу была целая армия: Володя и Петя Шумилкины, Коля Настин, Коля Попов, Горневых трое (Толя, Шурка, Коля), Витька Батякин, Кульгины, нас двое, Курдиных двое, Блохины, Блинковы. В «Земнишнем» вырубали крючки и ими ломали сухие сучья. Вместе с сухими сучьями собирали и сухие гнилые пни, которые ночью светились. По дороге домой надо было преодолевать подъём на «Косишную» гору. Тачки и тачанки с грузом на эту гору вывозили сообща дружно и поочерёдно. Это была очень приятная солидарность. В одиночку сделать это было невозможно. Сушняк в лесу «Земнишнем» лесники почему-то не запрещали собирать. Это, пожалуй, единственное действие, за что не было репрессий. Но, Боже упаси, ехать хотя – бы с одной единственной зелёной веткой! Замотают штрафами и тюрьмой. Чистку леса для дров тогда никакой не давали. Тётя Таня Асаева, наша соседка, например, топилась по – чёрному, полынью и репейниками. Что на этой «топке» приготовишь? Её мать от холода не слезала всю зиму с печки. Одну картошку сварить – сколько надо полыни? Когда надо печь хлеб, т. Таня ходила по огородам собирала над снегом стебли от подсолнухов. Вот такая была жизнь! Начальству не было дела до того, как живут люди? Потом стали давать «чистку» для дров за кору с корней клещатника. Она использовалась для производства резиновых колёс. Потом давали «чистку» просто так, за небольшие деньги. Потом стало никому ничего не надо, после появления в Кевде Валентины Михайловны (моей сестры). Она организовала подключение Кевды к магистральному газу. Но эта сказка появится ещё не скоро. А тогда нам с Володей за лето надо было заготовить столько дров, чтобы хватало на растапливание печки на всю зиму. Пеньки складывали на назём (сухой навоз вперемежку с соломой). Параллельно ещё делали «кизяки», сушили их, складывая в круглые конуса. Отец делал для изготовления этих «кизяков» специальные приспособления, которые брали для пользования все соседи. Заготовленное для домашнего скота сено, вывозили на тачках. Лошади, во время уборочной, были в дефиците.

Когда начинали поспевать яблоки, это была золотая пора.

У Курдиных хозпостройки стояли против дома, повёрнутые торцем. Мазанка и погреб. В мазанке, как у всех хранилась сезонная одежда, зерно, мука и место для летнего ночлега детей. В одной части «ларя» у них ещё было зерно, а во второй половине, уже пустой, были яблоки! Ох, какие же они были ароматные и вкусные! У них по Кевде было много доброжелательных родственников Болоцкие с ул. Бочкарёвка, Курдины с ул. Бражников порядок и др. Родственники привозили им эти яблоки и мы кайфовали от них.

Потом д. Паша Курдин, одновременно с нашим отцом займутся разведением собственных садов с такими яблоками. Посадят много новых молодых яблонь. Но кайф станет уже совсем другим.

Однажды там нас застала гроза. То ли мы были маленькими, а гроза страшной, то ли всё-таки грозы были раньше страшнее, чем сейчас. Мы тряслись от страху не напрасно. В эту грозу молнией ударило в д. Ваню Матюнина. Я сидел на каких-то мешках, крестился и причитал:

– Слава тебе, Христе Боже наш! Яко же ты насытил нас, и не лиши меня и небесного твоего царствия!

Митиров Коля закопался в какой-то одежде, и его не было видно и не было слышно!

Ваня Курдин крестился молча!

Яшкин Шурка, был весь в своего отца. Настоящий Чапаевец! Готов всегда умереть стоя!

Он стоял в полный рост, крестился и наяривал: «Рождество твоё, Христе Божий наш…» Курдин Ваня спросил:

– Чего несёшь то! Сейчас, как влепит по крестилке (по руке правой, значит) и нам всем конец!

– А, я всё равно ничего больше не знаю!

Когда услышали крики «Горят!», мы побежали на ул. «Симановка». Молния ударила в хозпостройку около Бульбиных и она загорелась! Ваняга Матюнин лежал уже закопанный в землю – одно лицо выглядывало из земли. Он с матом рассказывал, как молния ударила в «погребицу», под крышей которой он спрятался от дождя:

– Сначала гвоздануло около Бульбиных! Мазанка – загорелась! Я начал орать – «Горят, горят!» Молния как звезданёт в нашу «погребицу» – не кричи «горят!»

Какая-то женщина поливала его закопанное землю тело водой из лейки и сделала замечание:

– Ты, д. Вань, хоть сейчас-то не матерись! Ведь одной ногой стоишь на пороге у Бога!

Он осерчает, и не отпустит тебя обратно!

Против Курдиных жили Блохины. Осенью у них мы часто собирались играть в карты. Это было и интересно, и страшно. Дом Блохиных было боязно обходить кругом даже днём. А вечером в темноте – тем более. Как там можно было жить? Сразу, сзади дома, был крутой и высокий обрыв к реке, куда, если свалишься, обязательно что-нибудь повредишь себе. Чтобы гости часто не утомляли своим присутствием, хозяева (молодые) делали из гнилушек светящиеся рожи и пугали ими в темноте. Когда выяснилось, что это не живые черти, то сами стали дурачиться и пугать взрослых. Это удавалось хорошо.

ТРАКТОРИСТКА

Соседка по Кевде, Асаева тётя Таня, была практически, как член семьи. Почти каждый день приходила в гости, особенно зимой, когда жила на нижней дороге. У неё дома на стенах была изморозь, натопить избу травой полынью было не просто. У матери тети Тани – бабушки Ани, выбора не было. Её судьба – сидеть в темноте, на печи. Зимой она никуда не ходила. Весной, летом и осенью ухаживала за огородом и «низом» (огород в сторону к речке). Несмотря ни на что (склон – достаточно крутой), все жители обрабатывали «низы». Вскапывали и сажали, как все – вручную, и Асаевы. Копали до вишни, которая служила им забором от гусей. Сажали свёклу и тыкву. Из живности в их хозяйстве были только куры. Между верхней и нижней дорогами у них был погреб, где все и хранилось зимой. После смерти своей матери, тётя Таня перенесла дом на верхнюю дорогу. Жить в перенесённом доме стало лучше. Во-первых дом стал отапливаться «по белому». В доме стало появляться солнышко. Около кровати появился даже скромный коврик с лебедями, стоимостью согласно доходов, но всё равно, жила т. Таня очень бедно. Когда родители наши уезжали в Каменку к дяде Коле, то она домоседничала у нас. Варила кулагу, овсяный кисель, пекла блины. Мы её все любили за простоту и душевность. Когда я учился в Ленинграде, то на зимние каникулы всегда приезжал в Кевду. После вечерней уборки по домашнему хозяйству, я любил забраться на любимую тёплую печку и думал, какой дальновидный был отец, отстаивая необходимость печки в доме, когда строились. Как она верно служит, эта русская печка, согревая теплом! Там лежал мешок с тыквенными семечками, создавая дополнительную благодать. Приходила тётя Таня в гости и заводила разговор о жизни с нашей матерью. Завели разговор о трактористе Коле Ванюшине. Как-то у него сломался трактор. Вышел из строя подшипник каретки. Он загнал свой гусеничный трактор «Натий» на бруствер у кладбищ и стал разбирать каретку. Оказалось, что подшипник на валу поставлен по горячей посадке, и снять его никак не удалось.

Однажды, находясь в гостях у нашего отца, он говорит:

– Два дня, крёстный, бился с подшипником на каретке, и ни в какую.

Позвонил в Чембар в МТС. Там сказали, что без автогена ничего не получится. Ждите техничку, приедем. Через два дня приехали. Приехали к кладбищу, смотрим – всё разобрано. Подшипника нет! Ребятёнки сняли на игрушки. Я готов был сквозь землю провалиться! Какой я, на жуй, тракторист, если не мог снять подшипник! А дети сняли! Как они, б…яди, умудрились! Вот загадка?!

Я спросил с печки у тёти Тани:

– Тётя Таня, а ведь ты тоже в трактористах ходила когда-то?

– Ну, Коля! Какой из бабы тракторист? В войну, тракторист с ул. «Сибирь» меня наскорах научил куды включать скорость, чтоб – пахать, а куды – плуг прицеплять. Вот и вся школа. И ушёл на фронт. Я у него до войны плугочисткой была. Вот и пришлось всю войну гориться на его месте. Встаёшь до света и в поле, где вечером трактор оставлен. Домой ездить не давали. Керосин экономили. Трактор колёсный был с норовом. Крутишь, крутишь – уж вся «фарья» вспотет, а ему хоть бы хны. Хоть бы взбрыкнул. А то возьмёт – осерчат и как жуякнет в обратную сторону. Отлетишь метра на три и об земь, аж память отшибат. Придёшь в себя, поплачешь, поплачешь, соберёшь всю матерщину в кучу и опять крутить, пока не затарахтит. А потом цельный день трясёсси на железном сиденьи, пока норму не спашешь.

А попробуй не спаши – сразу во «вредители» попадёшь. И 10 лет тюрьмы!

– Ну, зимой-то хоть полегче?

– Да и зимой, Коля, не слаще. Зимой был ремонт в Чембаре в МТСе. А какой там ремонт? Если простых гаек не «досыти». Идёшь во двор, откапываешь из-под снега какую–нибудь списанную рухлядь, почти такую же, как ремонтируешь, и откручиваешь с неё запчасти. Вот этими списанными тракторами и жили. В самом помещении, холод, как на улице, только ветра нет. Чтоб позёмка под ворота не наносила сугроб, затыкали соломой. Руки мёрзнут от железа. Хорошо, если у кого-то есть варежки! А у некоторых их и вовси не было! Хорошо, если кладовщик сжалится – нальёт какую-нибудь чаплашку нигрола, зажжёт, чтоб нам руки погреть – и на этом спасибо. Ночевали на колхозной квартире. На воскресенье – пешком домой. Так вот на бабских плечах вся техника и держалась всю войну, пока мужики не возвернулись.

– А твой учитель-то вернулся?

– Нет. Его на второй год убило.

Прошли годы. И кто бы мог подумать, до чего доведут родные места последние «руководители»! Хорошо, что уже ушедшие люди не знают, за что мёрзли женщины в МТС и отдавали жизнь на фронте мужчины!

Оказывается, они страдали за новых хозяев земли Кевденской – за англичан! Так здорово хозяйничают современные руководители под руководством «высокоэффективного» губернатора Бочкарёва! Такое представление губернатору сделала «Пензенская правда»!

МОЛОТИЛКА

Солнце нещадно палило с голубого, прозрачного неба. Рожь, высотой в два моих роста, сплошной стеной подступала к дороге с обеих сторон. Тяжелые спелые колосья, с трудом удерживаемые стеблями, стояли неподвижно. Ни слева, ни справа тени ото ржи не было. Солнце в этом безветренном коридоре так накалило дорогу, что идти босиком было мучительно. Спрятаться было некуда. Единственным спасением были васильки и рожь у края дороги. Пригнешь, постоишь, остудишь ноги и снова вперед. Мать от дома показала конечный путь маршрута по местности, как по карте, куда надо отнести обед отцу. На словах добавила: дойдешь до конца «Симановки», перейдешь плотину и через «Кочки» до дороги. Дальше по этой дороге пойдёшь до оврага. Овраг перейдешь, выходи на «столб». И по нему прямо к «Мельскому». Километр не доходя – молотилка. По шуму услышишь.

Многое, из предписанного матерью, преодолел, но на «столбе» спекся. Решил, что иду куда-то не туда. Сомнение вызвали «Кочки». Это, в моем представлении, должны быть какие-то небольшие, в мой рост, горы, через которые надо перелезать или обходить их. И, когда я шел по «столбу», солнце меня доконало. Я потерял счет времени и расстоянию. Решил, что прошел не те кочки и попал не на тот «столб», прошел мимо «Мельского» и подхожу уже к «Чембару». В отчаянии от горячей дорожной пыли я устроился на васильки и дал волю слезам. Мне шел пятый год. Вдруг подъехала лошадь с повозкой. Это были «дроги». На них бочка. Кучером была женщина. Увидев меня, затормозила лошадь.

– Чего ревешь?

– Я заплутался.

– А куда ж идешь?

– Я обед несу папане.

– А где он работает?

– Он на молотилке работает.

– Ах, вот кто твой отец! Ну, такого мы знаем. Я тебя к нему отвезу.

Слезла с повозки, сняла косынку, вытерла слезы. Забрала меня одной рукой поперек живота вместе с узелком, пристроила к себе на коленки и мы поехали.

– Маманя сказала, что надо идти все время навстречу солнцу. А мы едем наоборот.

– Правильно сказала твоя маманька. Только нам сначала надо в родничок за водой съездить, а то отец твой так умотал всех своей молотилкой, что люди всю бочку осушили. Народу надо воды для обеда.

Набрав воды, мы приехали к молотилке.

– Ну, Минька, готовь бутылку самогонки на выкуп! Я тебе курьера привезла.

– И где ж ты его подобрала?

– Да на один километр до молотилки силы не хватило. Почти уж дошел. Я смотрю, лошадь ушами стрижет, и фыркает, значит, чего-то живое учуяла. Подъезжаю поближе – точно. Стоит кормилец твой с узелком и прямо на корню погибает. Слезы в два ручья. Говорит, заплутался.

У меня до сих пор в памяти осталась эта женщина – сильная, задорная, веселая, внешне как сестра-близнец Мирей Матье. Как увижу одну, так отчетливо в мельчайших деталях вспоминаю другую, спасительницу свою – Марию Блежкину.

После обеда стали заводить трактор. Трактористом был Митя Волков. Трактор колесный «Форзон», с зубьями на задних колесах. Трактор был с норовом. Любил помудрить – «бзыкал», как говорила т. Таня Асаева. Она в войну тоже работала на таком тракторе. «Бзыкать», в переводе с Кевденского, означало – бить пусковой рукояткой в обратную сторону. Чтобы трактор не «изувечил» тракториста, к рукоятке привязывали веревку и за концы, по три человека с каждой стороны, страховали тракториста. И все равно, трактор противился до последнего. У Мити Волкова был помощник Ваня Пашков. В обед он любил поспать, зарывшись в солому. Его отыскивали по храпу и будили. Он, с соломой в шевелюре (волосы на голове), подходил с неохотой к трактору, отвязывал веревку и разгонял весь народ. Брался за рукоятку и начинал «пахтать», как он говорил. Бедный трактор, от его немереной силы и дури, начинал подпрыгивать передними колесами над землей, забывая при этом про свою собственную дурь – гваздануть в обратную сторону. Можно себе представить каково было одинокой женщине – т. Тане Асаевой (в то время ей было 25-28 лет), где-нибудь у «Вислого», в 4 часа утра, т. е. «до свету», завести трактор. Почему с этого раннего времени в 4 утра? Потому, что надо завести трактор и надо норму успеть за день вспахать. Иначе – «саботаж» и срок 10 лет! Время военное. Мужики были на фронте. Все делалось «бабскими» руками. На тракторе в Кевду ездить не разрешалось. Трактор ночевал в поле, на «стане». Под надзором караульщика. Так и «горились» бабы до конца войны, пока мужики не возвернулись, кто в живых остался.

Вернемся к молотилке. Отец поставил рядом с трактором ведро вверх дном, постелил на него фуфайку и посадил меня. Дал в руки ремешок супоневый и велел следить за пологом.

Полог – это деревянная площадка на высоте 2,5 метра, с одной стороны привинченная к молотилке, с другой стороны под нее ставились подпорки. На ней стояли люди, разрезали свясла у снопов и заправляли все в молотилку. Эта работа достаточно трудная. Нужны ловкие и сильные люди, чтобы работа была ровной и производительной. Таких было два человека. Это Батяка (дед Шурки Горнеева) и Мария Морозова. Отец говорил, что они семижильные. Против них никто нагрузок таких не выдерживал! Отец их уважал и делал для них специально ножи с серповидной заточкой. Батяку хорошо напоминает старик из фильма «Председатель», который собирал милостыню и был якобы слепой. И голос, и мысли, и ум всё очень сходно.

Как говорил отец, если будет скопировываться (перегружаться) молотилка разрезанными снопами, натягивай ремешок. Трактор увеличит обороты и затора не будет. И наоборот, когда загрузка распросторится – приотпускай. Это было так интересно! Боже мой, какое там сидеть! Я и не присел ни на секунду! Это же было управление целым государством в моих руках!

Позже, после авиационного института, когда на «веревочке» были целых 14 заводов – такого восторга уже никогда в жизни не было.

Мне, кажется, отец тогда очень тонко и грамотно взбодрил мой дух. После чего я, без какого либо страха, доходил до любых дебрей. «Котел» под Чулпаном (4 км), «Серегина лощина» (3 км), «Петенькин ток» (2 км). За сезон отец успевал обмолотить весь хлеб не только в Кевде, но и в «Шелалейке», «Ключах» и «Гусятнике». Мы ездили потом с отцом по этим местам его работы на лошади, и получали заработанное им зерно. Каждый год он очень старательно готовил молотилку к рабочему сезону. Он досконально знал все ее слабые места. Заблаговременно подготавливал необходимые запасные части. Некоторым узлам изменял конструкцию, с целью увеличения надежности. У него было удивительное чутье нагрузочной возможности металла. Для этого надо было быть сыном кузнеца, внуком кузнеца, правнуком кузнеца. Именно таким и был наш отец. Он безошибочно мог сказать:

– Этот узел выстоит сезон, а этот через такое-то время выйдет из строя.

Когда он получил новый силосоуборочный комбайн, который еще ни разу не выезжал в поле, он сразу доработал узел привода режущих ножей. Сделал в кузнице две пластины и усилил ими кронштейн с обеих сторон. Последующая жизнь подтвердила его абсолютную правоту. На других комбайнах эти узлы вышли из строя первыми. Он часто ругал конструкторов, которые плохо прорабатывают свою конструкцию перед серийным выпуском. Я все это наматывал на ус, помогая ему в доработках. Серьезные изменения конструкции были сделаны отцом и в коноплеуборочной жатке. Она стала, фактически, с новым, вторым назначением. Кроме уборки конопли на материал для веревок и канатов, что было задумано конструкцией, жатка, после отцовской доработки, стала еще и семя конопляное собирать. Удивительно простое и оригинальное решение. Но до этого никто, кроме него, не додумался. В пологе для формирования снопов отец сделал специальные окна. А под ними бункер выдвижной для сбора семени. И не только придумал, но еще и своими руками все сделал. А если учесть, что в то время электрических отрезных машинок не было, и электродрели тоже, все делалось вручную коловоротом, зубилом, напильником, руками и головой! Это значит, что мне приходилось лежать под жаткой и на вытянутых руках держать кусок рельсы, как наковальню, прижимая туда, куда приказывал отец. А он вырубал окна зубилом там, где нужно. После этого жатка параллельно с коноплей, стала собирать мешками семя, которое раньше вместе со снопами просто выбрасывалось. Через колхозное начальство это стало известно МТС Чембарскому. В Кевду приезжали делегации с МТС и с завода изготовителя жаток. Фотографировали, измеряли, чертежи составляли. Отцу за это дело выписали премию. Хотя по закону надо было оформлять патент на изобретение и выплату в сотни раз большую, чем эта премия. Но об этом мы знаем только теперь. Тогда и этому были очень рады.

Возвращаясь к теме рассказа привожу картину работающей молотилки. Учтены даже противопожарные мероприятия. Слева на переднем плане насос с приводом от 4-х человек. Это была техника Кевды в то время

Так было во всем, за что брался отец. Дмитрий Федотович Красильников, председатель колхоза, сам лично приехал к отцу с просьбой помочь восстановить водозаборную скважину у «Сибирской» фермы. Там скотина осталась без воды. Возили бочками на лошадях из пруда. Никто не смог достать насос глубинный весом 96 килограмм из скважины, где он находился на глубине 160 метров. А отец смог! Придумал приспособление, сделал и достал! Дмитрий Федотович, растроганный таким результатом, сказал: «Ну, не зря люди считают Вас, Михаил Николаевич, человеком со светлой головой!».

За эту работу председатель выписал отцу трех литровый бидончик меда и еще денежную премию.

Я был свидетелем еще одной интересной и приятной сцены. Тракторист Левонкин приехал прицеплять силосоуборочный комбайн, на котором отец работал в уборочную страду. Отец всегда основательно готовил его к уборочному сезону около дома. На время уборки урожая, отца забирали из кузницы.

Для колесных тракторов этот комбайн был тяжелой нагрузкой. Надо было не только таскать его, но еще и вращать все механизмы в комбайне через вал отбора мощности. Гусеничному трактору это было посильно. Поэтому послан по наряду был Левонкин. Между трактористом и отцом был такой разговор:

– На наряде, дядь Минь, шофера заскандалили. Всем хотелось возить силос от твоего комбайна. Начальство осерчало:

– А кто будет возить от второго комбайна? Чего вы все рветесь к этому-то старому комбайну?

Шофера ему в ответ:

– На жуй он нам нужен этот новый комбайн! Он постоянно ломается. А у дяди Мини комбайн старый, но он никогда не ломается. Поэтому там и заработать можно что-то.

К великому сожалению, теперь все это затихло и умерло. А какую лавину всякого урожая давала земля Кевденская!

Эпилог

Коллега по институту, Галя Васильева, прочитав рассказ, была растрогана этими воспоминаниями. Вспомнила свою работу на молотилке и 100 % совпадение изложенных событий. В подтверждение этого прислала этот исторический снимок, где она стоит на пологе (площадка загрузки снопов в молотилку) в качестве подающей «с заплатой на пузе», как она выразилась.

Автору этого рассказа очень приятна такое трогательное восприятие трудового человека!

У нас в это время в Кевде был единственный человек, у которого был фотоаппарат – Шперов Иван Павлович (по Кевденски – Тимин Иван). Когда он приезжал на Родину в отпуск из Таллина, около их дома всегда толпились дети. Родители подсылали их, чтобы сфотографировать на память. Были там и мы с сестрёнкой Лидой. Где теперь эти фото?