Текст книги "Семейная хроника: сборник рассказов. Том 1"

ПОЖАР

Из всех бедствий – пожар, пожалуй, самое страшное и ужасное событие. В детстве, когда я был в дошкольном возрасте, в Кевде загорелась улица «Сибирь». Беда случилась в разгар лета. Взрослые люди были все на работе. В деревне оставались дети и старики. Старики, как правило, заняты огородными делами. Основная еда зимой – это картошка. И задача номер один в каждой семье это вырастить картошку и запасти корм для скота на зиму. Поэтому дети в большинстве случаев были вовлечены в общие по хозяйству дела. Я сужу по порядку, установленному в нашей семье. Но были, вероятно, семьи, где детям не достаточно крепко вбита в голову мысль об опасности игры с огнём в маленькой детской печке из кирпичей. Вторая версия – кто-то перед уборкой картошки в погреб, устроил «морилку» для мышей. Так делали многие. Для чего зажигают сухой навоз в погребе и закрывают входной люк. От нехватки воздуха, навоз прекращает гореть и начинает тлеть, вызывая большое количество дыма, от которого погибают все грызуны. Это была эффективная борьба с мышами. Но, при этом надо быть очень аккуратным, строго следить за тем, чтобы через входной люк не мог поступать воздух! Иначе навоз может разгореться до большого огня и достать до потолка погреба и тогда неминуемая беда!

До сих пор подлинная причина произошедшего пожара, так и не установлена.

Было сухо, и дома, с соломенными крышами, были расположены очень близко друг от друга. Сильный ветер быстро помог загореться первому дому, и далее, раздувая пожар вдоль улицы, как домино, стали возгораться соседние дома.

Мы, дети, 5 человек, в это время находились дома одни. Родители, как и у всех, были на работе. Дом наш находился в километре от улицы «Сибирь». И, несмотря на то, что домов на улице «Сибирь» из-за деревьев не было видно, огонь поднимался очень высоко над деревьями, и в диком танце, с рёвом, двигался вдоль улицы, уничтожая дом за домом. В этой жуткой пляске огня, высоко в небо взлетала горящая солома, какие-то горящие вещи, и эта ужасная картина продолжала нарастать! Что может противостоять такой распоясавшейся сатанинской силе!!!

В бой с этой страшной силой вступила «Стайка противопожарная» колхозная, которая состояла из ручного насоса, которым качали воду четыре человека, и нескольких лошадей, подвозивших воду бочками. Лошади, с красными от перегрузки глазами и с храпом, как всегда, трудились в максимум своих возможностей! Но даже они понимали, что этого старания безумно мало, чтобы остановить этот «Свету-конец»!

Помощь пожарными машинами, из районного центра за 18 км, была эффективней, но она появлялась часто уже слишком поздно!

Судьба улицы «Сибирь» решалась минутами. Потом очередь переходила на улицу «Завраг», потом «Бражников порядок», далее улица «Кузьмичёвка» и наша улица.

Началась быстрая эвакуация вещей из домов. Мы тоже вывозили все содержимое на тачке к «отрезам» (100 метров сзади дома). Чтобы быстрее всё перевезти, «командующий» эвакуацией – Валентина, наша старшая сестра, которая в это время была десятиклассницей, велела нам вынести ларь из «мазанки». Мазанка это хозяйственная постройка, где хранилось зерно, и где мы, дети, летом все спали.

Ларь был достаточно громоздкий. Длина метра 3 и ширина около 1 метра. Высота 1,5 метра. Внутри была перегородка на две секции – для ржи и пшеницы, которую мололи на мельнице и использовали для выпечки хлеба. Чтобы прокормить семью в течение года, надо было заработать зерна вот этот целый ларь. Сделан он был из досок. В нём ещё было какое-то количество зерна ржи и пшеницы, каждое в своей секции. Разделять было некогда, и мы собрали всё в один мешок. Как мы пыхтели, вынося этот ларь из «мазанки»! С большим трудом вытащили его на улицу. Там поставили его на «попа» (т. е. на торец). Подогнали тачку и приткнули задней стороной к ларю. Потом свалили его на тачку, опустили оглобли и быстренько к дому. Валентина загрузила его домашней утварью. Собрала всё: чашки, ложки, чугуны, сковородки. Мы ей усердно помогали, и потом всё отвезли на «отрезы». За разгрузкой нас застала мать.

Она бежала домой несколько километров, чтобы спасать нас, детей, и не могла выговорить ни слова, со страху и запыхавшись от бега!

Потом, увидев нас живыми, и придя в себя, спросила:

– Машинку-то швейную вывезли?

– Ой, мама, забыли!

Зато ларь и сковородки были вывезены! А про главное, чем мать зарабатывала и кормила семью, мы в суматохе забыли!

Когда всё из дома было вывезено, стали у матери проситься «сбегать» на пожар, Она не пустила. Сказала, что для её спокойствия мы должны быть «у неё на глазах». Наверно, со стороны было странно на нас смотреть, когда летом, по приказу матери, мы были все в одетом и обутом состоянии. Позже нам стало понятно, чем это было вызвано.

В 1925 году в Кевде была аналогичная беда, только тот пожар был во много раз больше. Выгорела почти вся Кевда. Беда эта случилась так же летом, во время уборки хлеба. Взрослый народ был весь в полях. Бабушка так же бежала от «Седлистого» (лес около которого в розыгрыше на «общем сходе» было определено поле для Стенякиных). Это от Кевды было в 7 км. Тогда бабушка была «на сносях» т. Нюрой. И её положение было ещё сложнее. Материнское предчувствие беды её не подвело. Дома, в это время, сложилась критическая ситуация. Наша мать, среди детей была старшей. Первым делом она решила спасать детей:

– Сестру Шуру нашла быстро. Она оказалась дома, под лавкой. А вот с братом, Володей была большая морока. Он куда-то исчез. Я сбилась с ног в поисках его! Звала, кричала, в отчаянии, но всё бесполезно! Ну, прямо, хоть разорвись от горя! И спросить не у кого. Соседи все метались. Каждый был по уши в своём горе. И всё же дети главное! Помогли соседи «Блинковы», которые жили слева. Они подсказали, что видели его со стороны «Плаксиных» (соседи справа). Бросилась туда и нашла его там, забившегося со страху в лопухах. В итоге ничего из вещей не успела вытащить из дома. Так и остались все и без одежды и без обуви. Мать нашла нас около речки.

– Мам, а если бы ты его не нашла, он мог бы остаться живым в лопухах?

– Где там остаться в живых?! Куры тоже так решили. Тоже забились в лопухи. Сгорело всё. После пожара осталась только одна чёрная земля!

А там, на улице «Сибирь», трагедия развивалась следующим образом.

Вася Дёмин, одноклассник брата Володи, который жил на этой улице, был в центре этой ужасной ситуации. Здесь, уже в Ленинграде в 2012 году, он рассказал мне про этот пожар с места события.

– Фронт огня шёл вдоль улицы, и спасения не было никакого. Если кому и удавалось что-то вынести из вещей из дома, то огонь прибирал попутно всё. Был безумный страх перед неизбежной гибелью! Пожар приближался к дому Кузиных. Бабушка Кузина, та самая, у которой был внук Коля «Михада» – инвалид, слепой. Она вынесла из дома икону и с молитвой обошла с ней вокруг своего дома! И невероятное событие!!!

Ветер меняет направление и начинает стихать! Поворачивает почти на девяносто градусов! И дальнейшее наступление пожара останавливается!

Позже, когда уже приехали машины пожарные из Чембара, и весь страх остался позади, наша мать пустила нас посмотреть, что там делается.

Зрелище было ужасным! Сгорело 33 дома. Нет ничего! Только чёрная земля и тлеющие угли! Трагедию усилила скотина пригнанная вечером домой на постой, а домов-то нет! Нет и дворов, куда надо заходить на ночлег. Коровы ревут, на разные голоса, как хор Пятницкого. Ищут своё родное пристанище, а от него только одни угли! Людям даже не во что было подоить скотину.

Родители собрали целую тачку утвари хозяйственной, и отвезли всё крёстному Лапшину, д. Феде. Он был в числе сгоревших. Туда попал подойник из нержавеющей стали, такой светлый, который отец сам когда-то сделал. Почему это врезалось в память? Потому, что мать часто заставляла нас пить парное молоко из этого подойника. Положили пальто новое бобриковое, купленное в Сталиногорске, которое отец почётно одевал на «большие праздники». Чёсанки (это валенки с калошами) новые несколько пар. Чугуны, сковороды, ложки, чашки. Рабочую одежду, постельные принадлежности. Потому, что погорельцам не чем, и не из чего было поесть. Погорельцы остались только в том, в чём ушли утром на работу.

Эпилог

Эту знакомую ситуацию, нам с Татьяной, пришлось пережить дважды, в 1992, и в 2010 годах! Очень тяжело вспоминать о том, как Татьяна на пожарище собирала кусочки от обгоревшего одеяла, чтобы потом их сшить для дальнейшего использования. Вспоминаю об этом потому, что это одеяло из обгоревших кусочков увидела Сима Морозова – Татьянина подруга, и они обе плакали над последствиями пожара. Наша семья будет долго помнить те драгоценные 110 рублей, которые дала нам Сима в эти тяжёлые дни «перестройки», когда два с половиной года на работе не давали никому, ни копейки, а она дала нам 110 рублей на одеяло!

ОПЁНКИ

Самое приятное воспоминание в детстве – это сбор опёнок. Когда пройдёт дождь, родителям даже не требовалось напоминать об этом. Мы хватали, что попадётся под руку из посуды и босиком скорее собирать. Росли они причудливыми семейками, чаще всего подковами. Это было около тропочки на огород Пани Семукина, на косенькой тропочке от тёти Тани до Борисовых, вокруг амбара т. Тани и далее до Варчиных, справа от мазанки до Бурлаковых, по нижней дороге от Палагиных до Блохиных. Когда из них варили суп на шестке печи на тагане, то что-либо лучшего по вкусу и аромату трудно вспомнить. В качестве дров под таган собирались всякие сухие веточки, главной частью сухие сучочки под лозинами на низу, около речки. Низ весь был засажен кормовой и сахарной свёклой, а в самом низу на ровной площадке перед лозинами сажались огурцы и помидоры. Для удобства поливки из речки. Урожай выносился мешками наверх к тачке, на которую ставился большой таз с откидными ручками. Такой таз правильнее назвать ванная. Свёклу складывали вниз в погреб – для зимнего скармливания, и наверх на погреб – для осеннего скармливания, и в конюшеньку (небольшой бревенчатый домик). Иногда в конюшеньке, на соломе, хранили яблоки – антоновку до зимнего консервирования, для мочения. В палисаднике было врыто заднее колесо от плуга, конусом вверх для воды утятам маленьким. Наша задача была следить за постоянным наличием воды для утят и для кур. Ещё следить за кадушками с водой, чтобы не рассохлись, это была постоянная строгая обязанность. Задача № 1 этих кадушек – противопожарное мероприятие. Задача № 2 – к приходу коровы из стада, чистая свежая вода, что бы ей попить. А чтобы было больше молока, надо к приходу коровы обязательно нарвать травы, желательно бересты. Днём пололи просо или мотыжили картошку. Была каждому норма, согласно годам (возрасту). Нашего воинского порядка, почему–то не было у соседей. Курдин Ваня был свободен как-то чаще. Хотя его головёнка над картошкой тоже торчала регулярно. Когда дела домашние позволяли, мы с ним ходили купаться в котёл около плотины. Борис Иванович – директор школы, там замачивал свои кадушки. Одну из них мы с Ваней приспособили под сбор лягушек. Это увидела его жена Варвара Ильинична и, ругаясь, прибежала к кадушкам. Она боялась лягушек, несмотря на то, что Борис Иванович на зоологии в школе их препарировал согласно программе. Ваня Курдин – парень хитрый. Штанишки подмышку и к Семёновым в крапиву. Я сделал то же самое, и за ним. Но, на пути в крапиву, передумал. За содеянное рано или поздно должно влететь. Уж, пусть будет раньше. Позже может оказаться больше, и я вернулся. Варвара Ильинична отругала меня за обоих «вредителей», забрала штаны и посадила меня в кадушку. Велела всех лягушек выловить. Я ловил их в кадушке и, не глядя куда, выбрасывал за спину. Когда закончил, она меня вытащила из кадушки. Ещё раз отругала и отдала штанишки. Ваня за всем этим наблюдал из крапивы и ругал меня после за то, что я не убежал, как он. Ему-то хорошо! Тётя Поля, его мать, за любые его прегрешения только словами поругается и всё:

– «Ах, акаянник такой!»

А моя мать – отругает, да ещё обязательно отлупит. Мать меня лупила часто, и охотно. В большинстве случаев это была заслуженно и честно заработанная экзекуция. Но бывали иногда и не заслуженные порки.

С высоты сегодняшних дней считаю, что эти порки были правильным делом, и можно было бы временами даже ещё и добавить. Так было с куревом. Все друзья уже «смолили» во всю, а я, как белая ворона, ещё отставал. Однажды по дороге в школу Яшкин, Митиров и Курдин смолили, а я, чтобы не отставать от них, создавал видимость курения через соломку. Выдыхаемый на морозе тёплый воздух хорошо был похож на курение. Тётя Таня, увидев это, сообщила матери:

– Маньча, Коля – то твой покуривает!

Вечером, по дороге из школы к бабушке, мать зазвала меня домой. Взяла веник за нижнюю часть, прошлась по спине, и от ручки ничего не осталось. Оправдание моё, что это была соломка, а не папироса – её только больше рассердило:

– Ах, ты ещё и врать! Учти, что это только аванс. Отец с работы придёт и будет окончательный расчёт ремнём!

Хорошо, что это произошло. Так отметелила, что до сих пор курить не хочется. Иногда, очень редко, лупила вообще ни за что. Так было в истории с Ниной Васляевой (Кузьмичёвой) на Казённой речке. У плотины была полынья. Девочки соревновались, кто смелее, и кто ближе подойдёт к краю полыньи. Среди них была и наша Лида. Победила Нина Васляева. Подошла ближе всех к краю полыньи и провалилась. Тонуть не хотелось, а выбраться самой было очень сложно. Стала звать на помощь. Никто не решился. Очень опасно. Лёд был очень тонкий! Тогда решился я. Как покажет дальнейшая жизнь – это будет не последний случай. Я лёг на живот, и пополз к утопающей. Положение её было не завидным. Половина тела была в ледяной воде. Любые её попытки выбраться на лёд, успеха не приносили. Тонкий лёд вокруг обламывался, и тело больше уходило, из её лежачего положения, под лёд. Снятый с моей шеи шарф и брошенный Нине – результата не дал. Замёршие руки Нины не смогли его удержать. Пришлось ползти ближе к ней, и ухватываться рукой за руку. Только так её удалось вытащить из воды. Дома она со страху сказала, что её толкнул в полынью Коля. Её мать сказала моей и моя мать меня отлупила. Позже, очевидцы, рассказали об этом в школе. Директор выстроил всю школу на линейку, зачитал приказ, и вручил мне книгу за мужество и смелость при спасении школьницы на водоёме. Только, при этом, моя мать сменила гнев на милость, но поезд уже ушёл, и запятая поставлена: «Казнить, нельзя помиловать». Но, я об этом не жалею ни секунды. Ведь до сих пор в живых ходят две души, которым на 100 % суждено было быть на небесах: это спаситель и спасенная. Подойди я к ней, стоя на ногах, – всё, конец обоим. Лёд бы точно не выдержал подо мной, и мы оба были бы подо льдом, а значит на том свете. Спрашивается: кто руководил всем этим? Кто вовремя уложил меня на лёд? Что, у четвероклассника много мозгов, чтобы сообразить, что только лёжа увеличится площадь опоры, и этим ты спасёшь жизнь и себе и второкласснице? Я думаю, что этим руководил кто-то выше. Позже, почти такая же ситуация повторилась. Мы с отцом утепляли колонку водопроводную на зиму около дома. Надели на неё бочку без дна, и стали возить на тачке листья из сада для утепления. Вдруг слышим на том берегу речки переполох:

– Эй, эй, эй! Мальчишка тонет!

Мы бросили дела и скорей на речку. Юрка, внук Ванечки Минькина, пришёл из школы и скорее на коньки. Дед велел ему поесть, но Юрка сказал, что ему некогда – ждут друзья по хоккею в отрожке, напротив школы. Было это событие в канун 7 ноября. У тёти Тани под низом ещё утром плавали гуси, а днём от мороза затянуло тонкой пленкой эту полынью. Этот «хоккеист», через эту полынью, кратчайшим путём, по прямой, покатил навстречу к друзьям. Лёд проломился, и он стал кричать:

– Помогите! Спасите!

Какой-то мальчишка – семиклассник, с «Даманского», двигая впереди себя калитку, ползком пополз навстречу – спасать. Лёд тонкий, не выдержал – проломился, и спасатель превратился в тонущего. Этот момент трагедии мы и услышали. Быстро подключились к спасению. Прибежал Ерошин с верёвкой и привязанной к ней «кошкой», чтобы ловить вёдра в колодцах. Я пополз по льду, навстречу барахтающемуся семикласснику. Забросил ему кошку – судьба оказалась похожая, как и с Ниной Васляевой. Он закоченел, и руки его не держали. Подставить своё тело – значит обоим пойти на дно. Я стал, как ледокол грудью ломать лёд до берега, а ему велел плыть за мной. Так мы оба спаслись. Ерошин от волнения даже не успел заметить, когда успел засунуть в карман новой фуфайки горящую сигарету. Сообразил только, когда выгорел целый бок у фуфайки. Меня в принудительном порядке прямо у речки, сама мать обязала выпить двухсотграммовый стакан самогона:

– Пей без разговора, и быстро домой переодеваться!

Юрку потом 3 дня ловили. Первый день с лодок «кошками» – все бесполезно. Потом еще целый день водолаз из Пензы ловил – бесполезно. На третий день сделали рельсу с «кошками», и двумя тракторами с берега на берег её перетаскивали. Только тогда поймали, зацепив «кошкой» за его конёк. Теперь против этого места стоит часовенка.

В конце огорода Бориса Ивановича была жилка, из которой он поливал огород, а мы брали воду на чай. У Мельниковых был огромный сад. Но какие там были яблоки – почему-то не помнится. Помнится почему-то Юнкарева райская яблоня на пригорке. Когда идёшь из школы мимо, а дед с Варей копают картошку, то дед никогда не отказывал в яблоках, если попросишь по-доброму. Дядя Паня Ахремов (Дудукин) часто угощал анисовыми яблоками. Он меня звал «Дружба». Хорошие дела помнятся долго, всю жизнь. Пять лет в техникуме и шесть в институте зимой приходилось ездить с ним при почте из «Чембара в Кевду на каникулы. Он никогда не отказывал. На почте в это время работала чудесная женщина – Серебрякова Валентина Николаевна, которую очень любила и уважала вся Кевда! А, мы, её ученики по физике – особенно!

Один раз отец накосил сена в Ивановой лощине, а вывезти не на чем. Пошёл на конюшню к Зимёнкову саду. Коля Оськин – конюх сказал:

– Дядя Миня, все хорошие лошади в работе. Есть только одна хромая «лызда», еле ноги волочит. Она даже бочку с водой не в силах привезти.

– Давай, Коля, хоть такую.

Привёл её в уздечке домой. Повозка и сбруя были свои. Для начала он решил её обследовать. Принес всякого инструмента. Володе велел поочерёдно держать согнутыми передние ноги. Лошадь покорно всё это сделала, но отец всё равно отругал Володю за неправильные действия.

– Ты что, хочешь лошадь собственным хребтом держать? Лошадь должна, стоя на дощечке передними ногами, сама себя держать и меня при этом не затоптать, когда буду обрубать копыта. Она сразу воспользуется подогнутой ногой, а эту ногу уберёт с дощечки. Сделает всё то, что мне не нужно. Поставь передние ноги на дощечку, привяжи чересседельник к одной ноге, согни её, и через её же спину держи. Пусть сама лошадь держит свою согнутую ногу. И так на одной ноге она никуда не денется. Будет стоять, как мне надо.

– Но ведь, это же больно, когда ты будешь обрубать копыто?

– Сейчас будет немного больно. Но потом будет ходить как разутая. Потому, что обрубать надо было месяц назад. Сейчас почистим копыта, смажем дёгтем, поставим подковы, и через несколько дней хромать перестанет. Действительно, лошадь стала резвее, хотя и хромала. Через несколько дней ей совсем стало хорошо. Мать часто её подкармливала хлебом, за что та удружала трудом и покорностью. Дней через 10 конюх её забрал. Через час она убежала с конюшни, перемахнув двухметровый забор. Пришёл конюх Оськин.

– Туды её мать! Еле двигала ноги, а тут только жопа мелькнула через двухметровый забор! Я сразу смекнул, что это к дяде Мине свистанула, блядь!

Вмешалась мать.

– Коля, она хоть и скотина, но умная. Стремится туда, где её хлебом подкармливают, а не голым матом. Да ещё отец, с ней столько повозился, копыта привёл в порядок, подковал – вот она и стремится сюда долги отработать.

– Я же знал, что дядь Миня, как свою, родную вылижет. Никогда не перегрузит и матом не покроет. Поэтому они ему этим и платят.

Было время, когда ещё не было света. Мы жили, и даже без света, не тужили. В школе были керосиновые лампы двадцати пяти линейные – «Молнии» назывались. Когда смеркалось, тётя Настя – звонариха их зажигала. В каждом классе их было по несколько штук. По сравнению с домом это было так ярко!

Потом произошла красивая и яркая революция. В школе появилась электростанция. Работал на ней Хоботов дядя Коля. Зимой часто после уроков я ходил к нему подышать выхлопным газом. Мне это безумно нравилось. Он даже пускал внутрь. Рассказывал что к чему. У генератора была лишняя мощность, поэтому под потолком висела гирлянда, которая светила впустую. Потом провели свет деду Куклаю, в клуб, библиотеку, сельский совет, почту – и гирлянду убрали. Дом деда Куклая был, как церковь. Всегда, когда идёшь мимо Асаевых и мимо Русскиных, душа замирает. Там жили учителя на квартире. А рядом, с дедом Куклаем в доме Асаевых, жила моя любимая первая учительница – Анна Алексеевна. У неё был брат – Ваня Грачунов, который был одноклассником нашего Володи.

Один раз дед Куклай пас свою корову напротив нашего дома через речку. Корова стельная, в стадо уже нельзя было гонять. Дед мирно дремал рядом. Мать моя что-то стирала на мостках на противоположном берегу, а я в ластах и маске незаметно перенырнул речку, и вынырнул на той стороне. Дед, как кипятком ошпаренный, вскочил и бегом, как молодой, в гору. Мать кричит ему:

– Ты чего, напужался?

– Выдыр, Манька, выдыр.

Мать сразу поняла мою дурость.

– Может тебе померещилось спросонья?

– Нет, Манька. Такой здоровенный, как я, почти. Ушёл под воду и с концами. Такой глаз здоровенный посерёдке, и с плавниками.

А сам всё крестится. Интересно. Корова вовремя отелилась или досрочно после этого? А я уж постарался на всю катушку подурить. Ушёл под воду на той стороне, а вынырнул на своей. Переплыть под водой всю речку в ластах и маске не трудно. По солнечным лучам в воде хорошо ориентироваться. Отец наш не одобрял такие шуточки и ругался потом, что могли деда заикой сделать.

Летом мы почти всегда ходили за родителей на работу. Вечером был всегда детальный опрос:

– Чем занимался?

– Стоял на омёте.

– С кем на пару?

– Не знаю. Какой-то симпатичный старичок с Бочкарёвки.

Отец с матерью знали всех в Кевде наизусть, и могли любого определить, даже по описанию внешности. Они решили, что это «Христосик». 80 % народа в Кевде жили под кличками. Зимой эти предположения подтвердились.

Отец встретился с ним в магазине. Христосик сказал:

– Миньк, скирдовал с твоим парнем. Омёт на пару клали.

– Ну как, он успевал свою сторону вести?

– Успевал. Молодец. И даже мне помогать успевал.

Я его спросил:

– Ты чей? Он говорит:

– Миньки Смирнова, сын.

Тогда я его спросил:

– А почему я тебя не знаю?

Он мне ответил:

– Мало живу в Кевде. Только летом. Остальное время учусь в Ленинграде.

Отцу было приятно слышать, что в Кевде сын не живёт, но вилами орудует умело.

Были и трагические ситуации, связанные с речкой.

Мать собирала обед на столе в сенях. Всех об этом известила. Было жарко и мы с Володей решили быстро сбегать на речку ополоснуться. Мать поругала нас для порядка, что не вовремя, но мы пообещали управиться очень быстро. И действительно искупались очень быстро. Но в середине обеда увидели переполох на речке. Тревожная беготня соседей Курдиных и крики со слезами т. Поли. Мать сразу почувствовала какую-то беду на речке. Мы схватили ласты и маску и ринулись на речку. Под низом у Пани Семукина купалась ватага ребятишек. Среди них Курдины внуки: Валера и Люда. Дети пришли к бабушке Поле и сказали, что их подружка, Володи Мухина девочка, утонула. Зашла ополоснуться глубже, где вода чище, и больше из-под воды не появилась. Мы ныряли, ныряли и не нашли. До самой середины обшарили. Оказалось, что искали не там, где показали. Нашёл её парнишка «Симачок» у самого края. Наша невестка Галя пыталась вдохнуть в неё жизнь, но было слишком поздно. Она была под водой более 30 мин. Родителям она досталась очень дорого. Мать её много лет лечилась, чтобы дождаться Верочки. После похорон её, убитые горем родители, написали на кресте на могиле дочери такое душу разрывающее стихотворение! Всколыхнули всю Кевду. Потом, в отчаянии от произошедшей беды, родители всё продали в Кевде, и уехали в Сельмаш. По иронии судьбы через несколько дней после этого события выпустили всю воду из речки. Оказалось, на том месте, где её нашли, была дорога на другую сторону речки, мимо кузницы. С левой стороны этой дороги весенним паводком вымыло канавку с небольшой ступенькой, котлованчиком, куда и попала Верочка. Если бы умела плавать, то всплыла. Паника и эффект неожиданности – сыграли роковую роль.

У тёти Клавдии под низом была такая же наклонная дорога, но конная, с двойным разъездом, дорога на другую сторону речки, мимо Афонюшкина родника. После сооружения плотины, там получилась большая глубина. Из-за удобного и красивого берега, там собиралась большая толпа купающихся. Пришёл туда и я. И не один, а с Сережей – племянником и с железным новым корытом. Это была замечательная живая кукла, которую мы все безумно любили. Он поспал в середине дня у бабушки Стенякиной, и в 4 часа, вечером, я его решил порадовать катанием в корыте.

Он вцепился ручонками в края корыта, и я в ластах и маске, как хороший мотор, гонял это корыто по речке. Мать хватилась – Серёжи нет. Значит этот «Акаянный» (это обо мне) утащил к Стенякиным. Я жил у бабушки. Пришла проверить – никого нет. Значит на речке. Её расчёты подтвердились. Увидев меня, она спокойным, но твёрдым голосом потребовала подогнать корыто к берегу. Я понял, что в этом спокойствии какой-то подвох. Предчувствия меня не подвели. Как только корабль пришвартовался у берега, мать начала меня нещадно лупить этим корытом по голове. Это какая должна быть голова, если корыто смялось. Я пытался доказать, что могу любого взрослого на плечах перенести через речку, не то что Серёжу, но это было бесполезно. Я был такой уверенный и сильный в ластах и маске! По пояс, высунувшись из воды, с поднятыми вверх руками, я держался на воде, но это её не убеждало. Вот теперь, находясь на её стороне баррикады, я понимаю, что она была права. Я бы на её месте тоже сделал слепок моей физиономии на корыте. Это как можно такую ценность подвергать риску? Но тогда мне так хотелось доставить радость Серёже, и была такая уверенность в себе, что я всё это воспринимал совершенно спокойно. Из-за того, что мальчишке было радостно, мне было радостней в десятки раз. Из-за этого чувства, я зимой, в мороз, в ботинках нёс трёхколёсный велосипед из Чембара. Это было, когда я учился в техникуме. Отец сделал наклонные дощечки, чтобы можно было через порог ездить из комнаты в комнату.

Но вернёмся к речке. Бондаренко Вовка показал, как надо красиво делать сальто в воздухе. Повторить этот номер ни у кого не получилось. У меня тоже. У меня получалось хорошо нырять. Дальше, наверно, никому не удавалось. Секрет моего дальнего ныряния заключался в том, что я всегда уходил на дно и бежал по дну. А воздух не выпускал, а глотал. Таким образом, я попал в аллейку из вязов, которая была высажена для выращивания саженцев для лесозащитной полосы на большом ровном плато вдоль речки, когда ещё не было плотины. Таких аллеек было много, и попасть, в какую либо из них, было очень легко. В одну из таких я и попал, как рыба в сети. Верхушки крон сомкнулись, и выбраться через них было не просто. К тому же ветки под водой стали как костяные. Их и расцепить, и сломать надо много времени и силы. А когда ты уже долго под водой, то нет ни того ни другого. Все мои попытки вырваться наверх ничего не дали. Народ на берегу начал волноваться. Во, даёт! Столько времени под водой! Ктото предположил – ищите у берега, где нырнул. Так долго под водой не бывают. И не ведомо никому было, что я в это время сражался со смертью. Так хотелось жить! Неужели конец всему? Когда вынырнул, вся грудь и спина в крови расцарапаны ветками, и мне никак не отдышаться. И тут все поняли, произошла какая-то беда. Потом, когда выпустили из пруда воду, я специально сходил на это место. Посмотреть, где я побывал в плену, и почему меня так держала какая-то сила? 99 % было за то, что я должен был остаться там. Какая-то сверхъестественная сила и на этот раз подарила мне жизнь.

Вызывает приятное чувство воспоминание о том, что когда родители набирали воды из какого-нибудь лесного родника, то, перекрестившись, желали здоровья Саше Фомичёву, за то, что тот, будучи бригадиром отделения, заставил все родники перечистить и сделать им новые срубовины. Мне это дело было очень приятно. Теперь, из современных руководителей, уже, наверное, никому нет дела до такого благородного шага. Всё кругом медленно ветшает и умирает. Когда же родится человек, который возьмётся за новое возрождение Кевды?!