Текст книги "Семейная хроника: сборник рассказов. Том 1"

ВОЛЧОК

Была у нас собака «Волчок». Казалось бы собака, как собака. Но столько в ней было ума, хитрости, любви и верности! Волчок был и остался в памяти, как член семьи.

Идём мы из клуба домой, а у него была любимая привычка устроить неожиданный сюрприз встречать не у дома, а где-нибудь метрах в 200-300 от дома, например, у дома т. Фени или у камня Настиных. Затем в темноте прыгнуть на кого-нибудь из нас, испугав неожиданностью, и лизнуть при этом в лицо.

Заорёшь от неожиданности – он счастлив по уши, что напугал. Если в компании была сестра Таня, то эта затея у него часто срывалась. У Тани было зрение 1,5 единицы. Поэтому она видела даже в чернильной темноте. Она его замечала и предупреждала всех заблаговременно. Тогда фокус срывался. Но когда её не было – он ликовал. Если соседские куры от Бурлаковых заходили на картошку, мать давала ему команду: «разожги этих бл…дей, чтобы не оголяли картошку. А то она на солнышке зеленеет». Он это делал искусно. Подпрыгивает, запоминает где они, и потом по картошке, как в лесу, находил вредителей, ловил без труда, выдирал хвост и отпускал. Эту же задачу так же безукоризненно выполнял с Машухиными курами и «Разбой». Как–то однажды мы пошли в «Горелый лес» чистить дрова. Володе написали записку «вынуть хлебы из печки в 10.40» и оставили её на столе.

Мать так решила, пусть выспится, вынет хлебы, а потом нагонит на велосипеде. Где будем «чистить» дрова – Володя знает.

Волчок увязался за нами. Отгоняли, отгоняли – бесполезно! Посидит немного на отрезах и опять потихоньку на расстоянии за нами, авось хозяева сменят гнев на милость. У Гаранина сада мать пустила в ход свою тяжёлую артиллерию:

– Ты уйдёшь домой, бл…дь акаянная!

Он понял – это всё. Ничего не светит и уныло побрёл домой. Кто-то предложил, пусть хоть с пользой уйдёт. Крикнули ему:

– Волчок погоди!

Он мигом прибежал и завилял хвостом – наконец– то одумались, простили. Но радость была короткой. Написали записку: «Володя, не проспи хлебы». Привязали к ошейнику и снова: «Иди домой! Буди Володю».

Каким образом Волчок умудрился выполнить задание – не понятно, но всё было сделано как по часам. Записка доставлена, хлебы вынуты, и Володя на велосипеде приехал в «Горелый». Волчок, гордый от выполненного задания, на законном основании прибежал за Володей.

Не стало «Волчка» по дурости Чембарской милиции. Надо же удовлетворить тупую похоть. Поохотиться на дешёвую дичь. На кого? На деревенских собак. Которые никуда не убегают от своих домов, охраняя их верно. Поэтому гоняться за ними по лесам не надо. Пали из револьвера и получай идиотское наслаждение. Ты же милиция, тебе никто не смеет перечить.

Всю Кевду оставили без собак, как бандиты из фильма «Холодное лето 53-го». Выполнили якобы важную задачу. Как при этом нас не перестреляли? Мы держали в это время «Волчка» за ошейник, защищая его.

– За что застрелили?

– Не привязан.

У них была сила. Они милиция. Они всегда правы.

ВСЕ В МЕРУ

Около моста, у самой речки, в Кевде жила одинокая симпатичная бабушка Маша. Её ещё звали «Курноска». Жила она тихой скромной жизнью. Содержала небольшой огородик – от своего домика до конюшни, чем и кормилась. Иногда в еде помогали люди, за чтение молитв «За упокой усопшей души». У нее же в маленьком домике хранились «Хоругвии», которые были свидетелями проводов в последний путь всех жителей Кевды, начиная с рождения села Кевды в 1700 году и по настоящее время. Эти «хоругвии» состояли из двух подсвечников, высотой полтора метра и двух старинных икон на резных широких досках с ручками. Когда кого-то хоронят, эти иконы несут над головами, держа за ручки. Взрослые из похоронной процессии тихо на ухо давали нам команду на замену людей, несущих эти иконы. При этом дается платок для вытирания слез, либо покупной, либо просто приготовленный из белой ткани – коленкора, в зависимости от того, у кого какой достаток. Мне, кажется, в этих иконах, появившихся на свет с рождения Кевды, есть какая-то магическая сила, которая рождает в людях, державших их в руках, невероятную силу любви к Отечеству. После похорон «Хоругви» приносили к ней в дом для хранения. Был у нее в домике и я.

Бабуля была глубоко верующей. Ходила часто пешком в Лермонтово на службу в церковь. Церковь работает там и поныне. Это стало единственным местом, самым близким к Кевде, где сохранилась работающая церковь, благодаря праху М.Ю.Лермонтова, находящегося в ней.

По дороге в церковь, она обязательно заходила к своей близкой подруге, брала у нее поминальную книжку (поминальник семейный), заказывала поминальную службу и на обратном пути из Лермонтово заносила «поминальник» и просвирочку. Этой подругой была моя бабушка Стенякина Мария Ивановна. Бабушка была тоже религиозной, строго соблюдала все посты и чтила религиозные праздники. К этому она приобщала и меня, когда в 1953 году, после смерти деда, я был командирован матерью в помощь по хозяйству к бабушке и жил с ней. Жили мы в бесконечных трудах. У нас была корова «Белянка», которую мы содержали вдвоем. Я, ровесник Победы, т.е. родился 9 мая 1945 года, а бабушка 1898 года рождения. Каждый день «Белянка» давала молока по 3 ведра эмалированных «всклянь». Это значит до краев, т.е. 12 литров. После этого, бабушка, перекрестив «Белянке» вымя, отходила и подсаживался к «Белянке» я. Я надаивал еще целую литровую кружку. Итого получалось 39 литров ежедневно! Куда же все это девалось? Часть молока отдавали матери, остальное щедро и бесплатно разносили соседям: т. Клавде, Вероньке, Семёнихиным, Сатеихиным, Кузнецовым, Ульянкиным и Яшкиным. Иногда, по праздникам, я носил молоко Марьянке. Бабушка не любила пьющих, но все равно жалела ее детей.

Тетя Нюся, мамина сестра, держала бабушкину фотографию, не случайно, рядом с иконами на полечке. Мне, кажется, вполне заслуженно.

В летнюю пору я каждый день ходил с бабушкой к пруду у Кирпичного завода на обеденную дойку. Ей было тяжело нести такое ведро с молоком более километра. А ещё мы ездили с тачкой за травой в «Каменный». Где мы только не собирали эту траву: и на «Репной поляне», и у «Софьиной яблоньки», и против «Дюкова родника», у «Борискова пчельника», и в «Мочежинище». Хорошие места выкошены, а мы маленькие полянки очищали от сучьев и шмурыжили (выкашивали) на них клочками сено. Бабушка серпом в кустах, а я маленькой косенкой по полянкам. Отец сделал эту косу для меня специально, наклепав пятку на обломок от большой косы. На сушку траву оставлять было нельзя. Народу в лесу было много. Наткнутся – сразу увезут. Поэтому увозили сырьяком столько, на сколько хватало сил. Каждый раз, загрузив тачку, бабушка крестилась и говорила:

– Господи! Дай нам силушки, и от нечистой силы крылышки!

А до сенокоса в мае ходили в «Мельский», в «Малинов», в «Горелый» (в «Мочежинищу») корье драть с корней «клещатника» («клещатник» ещё называли волчьей ягодой, его кора использовалась в производстве резины). Надерешь определенный вес – разрешат чистку дров. Бабушка рассказывала, какая была «Мочежинища» при её жизни. Озеро было с дикими утками. Люди в нём купались, когда было жарко.

Бабушка звала корову «Кормилица», а я звал «Белянку» – паровоз. Получилось так, что все колодцы, как по команде, обрушились, и воды взять было негде. Для нас оставался один единственный родник – «Ванекин». Вода в нем была отличная, но носить в гору было очень трудно, особенно зимой. Подступы со всех сторон заносило основательно снегом. Очистить подход одному человеку – совершенно не реально. Голым от снега был только один крутой угол Минькина обрыва и Яшкина оврага забраться по которому было сложно и опасно!

Однажды т. Клавдия ходила в гости на улицу «Котышовка». Возвращаясь, зашла к нашей бабушке и пожаловалась:

– Ой, бабка, я еле выбралась от «Ванекина» родника через Яшкин овраг. Тонула в снегу по самую «развилку»! Как Коля по своей тропочке ходит с вёдрами? По ней забраться от родника на бугор без воды-то – страх Господний!

А нам только для «Белянки» надо было каждый день 6 ведер воды! Мне было 8 лет, это 2 класс в школе. А там еще чистка двора скотного, надергать крючком корм из копны и принести его во двор корове, нарубить дров. Для этого надо найти их под снегом и откопать. То же надо было сделать и с кормом для коровы. Снегу было почти каждую зиму до уровня застрехи. Но приостановим самоумиление и вернемся к т. Маше «Курноске». Она когда-то была замужем, а когда муж умер, она очень горевала по нему. Чтобы с моей бабушкой не произошли такие же печальные события, как с ней, она настоятельно советовала бабушке – переживать все в меру. «Курноска» настолько сильно переживала по мужу, что он ей стал мерещиться! Можно представить, как тяжело и страшно жить одинокому пожилому человеку. Может быть, поэтому меня и забрала бабушка к себе жить. Все-таки, какое-то живое существо в доме.

Далее «Курноска» продолжает:

– Когда я выходила в сени, то через открытую дверь из избы в темноту сеней попадал слабый свет от лампадки, и один раз я увидела его в этой темноте! Какой же я, Машенька, почувствовала непосильный ужас! Но, вера в Бога и молитвы, в конце концов, взяли верх. И я однажды с ним заговорила:

– Что же ты в дом-то не заходишь? Тут же холодно.

– Нельзя. Светло. Погаси лампадку.

Я долго не решалась, и один раз все-таки пошла на уступки, оставив только маленький, маленький свет от прикрученной пятилинейной керосиновой лампы. Свет от такой лампы, при увернутом фитиле, как от лампадки.

Он зашел. Положил узелок на коник. Сказал, что это тебе гостинцы: пряники и конфеты. Я достала из печки чугунок и налила ему похлебки не скоромной (т.е. постной, вегетарианской). Нечаянно я уронила ложку. Наклонилась поднять, и, чтобы ты думала, Машенька, я увидела под столом? Ноги лохматые с конскими копытами, а хвост бычий! Больше у меня сил не хватило подняться с колен. Я начала читать молитвы все. И перед глазами был только один лик Спасителя на полечке. Так вся ночь в молитвах с земными поклонами до утра и прошла. Когда уже петухи пропели, и рассвело, я только тогда встала с колен. Что стало с ним, и когда он пропал, я ничего не видела. Кроме Спасителя ни на кого больше не глядела.

Когда встало солнышко, перекрестила узелок с его гостинцами и развязала. Там оказался конский навоз.

Мать моя об этой новости рассказала «певчим». Есть такая группа бабулек, которые отпевают усопших. Они побывали у неё в доме, провели какое-то подобие службы и заложили под углы дома 4 кусочка ладана.

Прошло сколько-то лет. Появилось еще одно повествование от «Курноски», жуткое и последнее. Дословно:

– Стою я, Машенька, на коленях, читаю вечерние молитвы. И уж надо бы остановиться, а то скоро пора утренние молитвы начинать, а я все не могу вечерние закончить. Что-то на душе так тревожно, так тревожно и такое ощущение, что за мною, как будто, кто-то следит. Я все усердней молюсь и молюсь, глаз не свожу со Спасителя.

И вот, надо же, как будто какая-то неведомая сила подсказывает, погляди в окно-то суднее!

По Кевденскому словарю это означает окно, выходящее во двор. У нее это окно выходило в огород.

– Чтобы стекло не раздавить завалинкой, я прибила к окну дощечки, загородила подсолнухами и засыпала сухим навозом. Своего скота у неё не было. Судя по всему – насушила навоз от конюшни, которая была в конце её огородика.

– И вот какая-то сила прямо так и стремится повернуть голову к этому окну, а с другой стороны видать ангел – спаситель подсказывает мне – не гляди, не гляди! И, все – таки, грешная сила взяла верх – я глянула! И что ты думаешь, Машенька, я там увидела? В щели, между двумя прибитыми дощечками на меня глядят его злые, злые, колючие глаза. Ведь там же завалинка! Как они пробрались через завалинку к стеклу?! У меня аж (даже) все похолодело. И как душа не выпорхнула из тела от страха?

– Я всю ночь глаз не смыкала от страха, все молилась и молилась. А к утру был такой удар пред петухами, что весь дом ходуном заходил. Я уж решила, ну вот тебе и могила тут. Это, наверно, он так осерчал на меня и мстил.

Сколько времени она прожила после этого в спокойной обстановке? И была ли она, эта спокойная обстановка? Знала об этом только одна её многострадальная душа, которая и унесла всё с собой в могилу. Года через полтора она умерла.

В момент удара от дома отлетело 2 конца долевых бревен и 2 поперечных. Произошло это со стороны большой дороги. Коля Оськин, конюх, подтвердил это увиденное своими глазами, т.к. разговоров в Кевде было много об этой истории. Отец наш предположил, что кто-то ехал по дороге с тяжелым грузом. Дорога посередине с горбиной. Сани скатились с горбины на край и докатились до её домика и ударили об её угол. Домик старенький и угол не выдержал.

ЧЕЛОВЕК ИЗ БУДУЩЕГО

Рядом со Стенякиными, напротив бабушки, жил сосед Юра Бояркин. Правильнее сказать, это даже не сосед, а если разобраться в наших отношениях, то это настоящий член нашей семьи. Мы жили общими заботами по нашим и по их проблемам. Он был на два года постарше меня. Он был редкого дарования буквально во всех качествах. Начать следует с того, что его ум совершенно не соответствовал его возрасту. Он был во много раз умнее нас сверстников, и постоянно удивлял пожилых людей своими рассуждениями в решении каких либо взрослых проблем. Откуда у него всё это бралось – не ведомо. Вроде бы общие источники совершенствования: во-первых это хорошая школьная библиотека, во-вторых это еще более сильная – сельская библиотека. Наверно, был склад ума другой, математический анализ другой, логика другая, т.е. другими словами он относился к категории людей, поцелованных Богом. Не случайно взрослые говорили о нем «голый разум». Это, в соответствии с очень емким и выразительным Кевденским словарем, означает – человек без каких либо негативных примесей. Значит, человек степенный – сдержанный, ровный, никогда не повышающий голос в общении. Значит, человек культурный – не ругающийся матом, не пьющий, не дерущийся. Значит, человек уважительный – здоровающийся со старшими, даже с незнакомыми сельчанами. Незнакомые сельчане – это, конечно, понятие относительное. Все взрослые в Кевде знали обо всех всё. Это фактически была вторая большая колхозная семья. Объединяло всех в общую большую семью – общая работа. А там, как в бане, каждый человек виден насквозь. Хороший ли ты член этой колхозной семьи, добросовестный, трудолюбивый или сачок, лентяй, катающийся на чужих спинах. А когда начинается общая дележка заработка – все стоят в общем ряду наравне со всеми. И трудяги, и сачки. Отец наш называл эти категории людей ещё так: люди безвыгодные и люди с выгодой. Эта градация существует даже среди животных. Один раз мне это отец очень хорошо показал на примере. Территория «кочек» раньше была большой. Она использовалась для выпаса скота. Это низина. Люди понимали, что на ней расти ничего не будет. Поэтому и не выгодно обрабатывать, да и скот надо где-то пасти. При колхозах большая часть этой территории была распахана и засеивалась разными культурами. Но там практически ничего не росло, кроме сорняков. Однажды там была посеяна кукуруза. Из-за низины и дождей, сорняки на этой территории кукурузу задушили. Дожди прошли накануне уборки, и комбайну силосоуборочному, и машинам, отвозящим силос, было там не проехать. Поэтому эта территория была оставлена. Отец до работы там покосил сорняки ручной косой, а мне была команда – днём посушить. Сырые сорняки как гиря. В отличие от сена, сорняки сушатся медленно и плохо. После двух дней сушки, траву решили увезти, пока кто–то в этом не помог.

Отец «до свету» взял на конюшне лошадь. Конюшня была за огородом Лени Бусарова. Мы с ним быстро загрузились, чтобы успеть до его работы отвезти сорняки домой. Плотина за Симановкой была размыта – не проехать. Решили переезжать ниже плотины вброд. В этом русле, затянутом тиной и заросшем собачками (чередой), воз утонул. Передок с разбега успел проскочить на другую сторону, а задние колеса по оси сели в тину. Все попытки вытащить воз ни к чему не привели. Лошадь рвалась прямо, вправо, влево, но воз ни на миллиметр вперёд не сдвинулся. Только глубже утонул в тину. В конечном итоге от этого рвачества лошадь сломала правую оглоблю! Вылетела в сторону с обломком оглобли и стоит, фырчит. Видите, дескать, как тяжело. И другого тут ничего не сделать. Отец весь на нервах из-за этой ситуации. Попробуй, опоздай на работу. Вся техника стоит в сборе, а его нет! Такого даже представить страшно, не то, что допустить. В расстройстве он начал костылить лошадь. Я по колено в тине, помогал подталкиванием сзади, начал защищать лошадь, говорил, что ему не под силу. Это был «Колчак». Под горячую руку попало от отца и мне.

– Да помолчи ты то, хоть. Я что ж, не чую что ль, что он «мудрует»!

Выпряг из повозки «Колчака» полностью, и верхом уехал на конюшню. Мне дал задание, пытаться чем-то вытащить шплинтовку и освободить обломок оглобли. Обратно приехал на другой лошади, заметно меньшей, чем «Колчак» и с запасной оглоблей.

– Чего ж ты такую маленькую взял? Если даже «Колчак» не смог выпереть, Что она-то сделает?

– А вот сейчас увидишь, в чем дело.

Заменили оглоблю, запрягли.

Отец ничего не сделал, даже вожжами не пристукнул. Только втянул воздух со свистом через губы и сказал:

– Ну, давай, с Богом. Потрудись!

Она без рывка, вся натянулась как струна, всю силу, что в ней была, вложила в стремление вытащить! Даже передние ноги, поскользнувшись, упали на колени. И она с передними ногами на коленях так и вытащила воз!!!

Выбравшись на твердый берег, она встала с коленей на ноги. Отец благодарно погладил ее по голове, приговаривая:

– Ну, молодец! Ну, молодец! Отдохни немного. Вот видишь, какая большая разница в лошадях. Один, насколько больше ее, и сильнее, а результат? А другая, и неказистая с виду, а вытащила! Вот так вот и у людей бывает то же самое.

– А как же ты ее выбрал?

– Коля Оськин дал.

Он сказал:

– Ты, дядь Минь, бери вот эту. Ты не гляди, что она такая маленькая. Она тебя не подведет!

Она благополучно все довезла до дома. Отец, для подстраховки, сразу же из дома сел на велосипед и без завтрака поехал на работу, а на конюшню лошадь отгонять уже велел мне.

Этот поучительный случай я запомнил его на всю жизнь. Он открыл глаза на людей с двумя категориями.

С Юркой Бояркиным мы жили, душа в душу. Чтобы оценить значимость какого-то человека для твоей жизни, достаточно представить, что его нет, и никогда не было. Что при этом было бы в твоей жизни? Изменилась бы она или прошла прежним курсом, как поезд по рельсам.

Без Юрки было бы всё по-другому. Не было бы счастливого детства. 80 % всяких интересных игр и развлечений для развития ума, спортивной подготовки, приятных радостных эмоций – все это его заслуга. Откуда он все это брал? Тогда, в то время, мы даже и не задумывались на эту тему. Воспринимали все это как-то незаметно, как должное. Например, игра в «котел». Если бы она была позаимствована откуда-то, то она была бы какой-то статичной. Но она постоянно на глазах менялась. Начинали с простых палок для отбивки мяча от «котла». Потом, смотрим, у Юрки в руках появилась новая палка, как хоккейная клюшка. У нас она называлась дубинка. Мы тоже такие стали делать. Действительно, и бить удобнее по мячику тем, кто в «ялках» стоит, и останавливать мяч тому, кто вадит тоже удобнее. Потом Юрка придумал заменить мячик на шар из гриба трутовика. Он, более инерционный. И по траве катится дольше, что выгоднее тому, кто вадит, и в «котел» целеустремленнее попадает. Чаще перебежки по «солнышку» по ялкам стали, т.е. игра стала еще интереснее. К тому же шар этот просто не убиваемый по прочности! Откуда это всё у него в голове бралось? Как будто ему кто-то с неба пошептал на ухо. В то время не было никакого интернета. До сих пор это остаётся загадкой. И техника безопасности соблюдалась. За все время игр никто никому не съездил дубинкой. Сзади ялок на расстоянии вытянутой руки с дубинкой был круг, за который заходить тому, кто вадит, нельзя. Это было условие техники безопасности. Бросать в «котел», который в центре, можешь с любого места, но не ближе этого круга. Иначе «перебежка» отменяется. Издалека бросить – выгодно для остановки шара тому, кто вадит, но не выгодно, в случае «перебежки» успеть занять свободную ялку. Игра заставляет логически мыслить, как найти лучшее решение. И еще как бросить, чтобы попасть в «котел», и с какой стороны, чтобы кто-то из отбивающих промахнулся. Будешь вадить до тех пор и бегать с языком на плече, пока не заставишь мозг работать: метко бросать в «котел» и быстро бегать, чтобы проворно занять освободившуюся ялку. А теперь попробуйте возразить, что эти качества лишние на войне! Метко бросить в цель гранату, и быстро и грамотно сменить дислокацию. От этого часто зависела жизнь человека. От контакта с такими умными добрыми, как Юрка, людьми, плюс к этому правильное воспитание в школе от мудрых учителей, плюс к этому бесконечная любовь к Родине, переданная от родителей, которые от природы стремятся вложить в детей всё самое лучшее, и формируется человек! А если посмотреть еще чуть дальше вперед, то увидим, что количество Героев Советского Союза в Пензенской области, отнесенное к числу жителей области, занимает второе место в СССР, после Ленинградской области. У нас, я имею в виду родную Пензенскую область, было 289 Героев Советского Союза. Из них двое, один – Глазунов из Варваровки, Колышлейского района, другой – Крылов Н.И. из Вишневого, Тамалинского района, дважды Герои Советского Союза. Глазунов – коллега по авиации. Командовал воздушно десантными войсками. Крылов – Маршал Советского Союза. Николай Иванович командовал армией при обороне Сталинграда. Мне выпало счастье побывать у него на Родине, когда я учился в техникуме. Мы там убирали урожай. Еще хочется и о третьем человеке сказать, ст. лейтенанте Макарове, который поставил победную точку в войне, написав на Рейхстаге «А МЫ ИЗ ПЕНЗЫ!». А вот теперь попробуйте задать себе вопрос и ответить, а почему? С Ленинградом и областью все понятно. Там блокада, там каждый метр земли облит кровью. Там обстановка требовала массового героизма. По этой причине первое место объяснимо! Но почему Пензенская область, находясь в стороне от блокады, проявила такой героизм?! Никто пока это объяснить не может. В чём причина такого массового героизма? Что за почва такая плодородная для семян будущих героев? Мне, кажется, было бы больше таких умных людей, как Юрка Бояркин, было бы еще больше Героев.

Вернемся в Кевду к очередным его деяниям. К первым шагам будущих «героев».

«Американка» – дощечка, наклонённая на кирпиче, как коромысло. Бьешь ногой по верхнему концу дощечки, и все палочки взлетают с другого, нижнего, конца. Не хочешь вадить – беги быстрее, чтобы первым ударить ногой по дощечке. Чижик, ножички, деньги металлические – эти игры уже были до Юрки. Но вот, например, обычный свистун из орешника, который делали все одинаково, а Юрка изменил ему конструкцию. Он сделал его многоголосым, как свирель. В летнюю пору, когда была большая жара, была забава обливаться водой – «юряться». Он придумал для этого «дальнобойное» оружие – брызгалку. Из травы «купырь» вырезается кусок ствола, с внутренней перемычкой с одной стороны. В этой перемычке гвоздиком прокалывается отверстие. А с другой стороны вставляется поршень из палочки, с намотанным на конце моченцем (пакля из конопли). Этого добра было в каждом доме в достатке. Получался отличный насос, который брызгал до 10 метров. Обливаться из этой брызгалки значительно интересней. Из листьев тыквы он делал дуделки: сначала простые, а потом усовершенствовал под многоголосые, как свирели. Пищалки из луковых стрелок, были особо популярны. Звук, создаваемый ею, был эквивалентным соловью. Первый раз мне её сделал отец. Но Юрка из такой же стрелки луковой, делал дудочку, сделав небольшой крестовой надрез с одного конца, чего никто не знал ранее. «Путанка» с секретом на пальцах левой руки из кольцевой веревочки. Я до сих пор ее помню. А научил меня этому Юрка.

Юрка был какой-то неугомонный затейник и большой любитель всяких розыгрышей.

Один раз он нашел маску, которую ему привез отец из Ростова, когда приезжал в отпуск в Кевду на месяц. Юрка одел эту маску, повязал платок, вывернул наизнанку шубу из овчины, которую носит мать зимой, и пошел дурачить людей. Пришел к Стенякиным.

– Подайте милостыню, Христа ради.

Бабушка отрезала хлеба, перекрестилась, и подала. Потом эта баба – нищенка, собирающая милостыню, в зимней шубе, в середине лета, спрашивает:

– А правду говорят люди, что ты бабка «Котиха»? Это была её уличная «кличка», из-за деда Стенякина, который с утра и до 2-х часов дня успевал сходить пешком в «Чембар», за 18 км и обратно. За это его и прозвали люди – «каток».

– А то, как жа. Всю жизнь ей была и сщас есть.

– А меня-то, ты, не признаёшь?

– Нет. Никак не признаю. Видать странняя, какая-то. Может Сулацкая?

– Не признаёшь, а хлеб даёшь!?

– А то, как жа. Так Бох велит. А если жить не по Божьему, то это как же так можно? А если взавторево силов не будет и сама пойдешь по миру, то кто ж тебе подаст, если жить не по Божьему?

– А вот я была у «Петрачки», они не подали.

– Бох им судья. А откудова ты так всех знашь-то?

– Бабка, ты чего, уж совсем своих не признаёшь?

Развязал платок и снял маску.

– Ой, Юрка, акаянный! Ну, надо же удумать такое. А я гляжу, и шуба-то не по времени, сиредь лета. Значит, боли нечево одеть. Так, видать, и скитаца человек круглый год в одной шубе по миру. Вот шуба-то меня и сбила с толку.

Юрка хохотал от души о своей проделке в своей любимой позе, слегка наклонившись вперёд и размахивая свободно висящими руками крест– накрест.

Перед домом справа у Юрки был добротный бревенчатый амбар, где он летом спал. Там же у него была мастерская, с небольшим необходимым столярным инструментом, который ему подарил дед Стенякин. Тётя Клава покупала в магазине ящики из-под чего-нибудь, и Юрка мастерил из них скворечники. Сделал даже две табуретки.

Дед Стенякин сделал ему лыжи из клёна. Они были очень красивые. С горы уезжали дальше всех! У меня были лыжи гнущиеся, не ломающиеся, прочные, универсальные – для меня и Володи. Они были из дуба. Делал отец. Но до Юркиных, они не доезжали, как я ни старался.

Юрка приходил к бабушке Стенякиной в любое время, как домой. Т. Клава, его мать, уходила на работу, и он целыми днями был один. Если мы завтракали, или обедали, или ужинали, то бабушка спрашивала:

– Юрка, ты ел чего-нибудь? Садись к ряду!

На завтрак у нас 99 % была молочная лапша. Бабушка, не спрашивая, варила её всегда, зная моё пристрастие к этой еде.

Юрке лапша молочная тоже нравилась. Бабушка всегда варила с запасом, с учетом на Юрку.

Каждый вечер было чтение. Я читал вслух для бабушки, Юрка читал что-нибудь своё. Когда я уставал, особенно от «Истории религии» со старославянским шрифтом, Юрка подменял меня. Мы, наверно, заменяли бабушке радио и телевидение. Раньше этого ничего не было. И для бабушки эти чтения были единственной радостью и окном в мир. Любимыми книгами для неё были Гоголь и «История религии». Как в ней уживались эти два диаметрально противоположных направления – никому не ведомо. Иногда чтение переходило под аккомпанемент её храпа. Только остановишься, она тут же просыпается:

– Ну, ты чего основился?

– Ну, ты же храпела.

– Ничево, ничево. Это я, маленько, с устатку вздремнула. Давай, давай – дальше читай. Тебе мать велела все время читать.

После смерти деда, у нас жила некоторое время т. Феня. Очень хорошая добрая женщина. Жалко очень, что она пожила мало. Мать наша её звала няня. Умирала она на глазах у матери – тихо, спокойно. Попрощалась с ней и ушла, как уснула. Мать её отчаянно звала:

– Няня, няня – не умирай!

Она долго не открывала глаза, потом открыла. Мать спросила:

– Ты где была?

– С Богом беседовала.

– Как там, Няня?

– Не велят говорить.

После этого она снова закрыла глаза и больше уже не вернулась. Слева от бабушкиной мазанки были две ямы картофельные. Одна – глухая, после затаривания, засыпалась наглухо до весны. Вторая – с потолком и творилом. При необходимости можно вскрыть в любое время. С другой стороны, справа, через некоторое время д. Паша Улогий (бабушкин родной брат) нам выкопал погреб. Над ним был сделан большой шалаш. Это сильно улучшило наши удобства, но и добавило хлопот. Куры постоянно разрывали наклонные стены. Мы с Юркой их ремонтировали.

Ему тяжёлое нельзя было поднимать, из-за «водянки». Поэтому мы многие работы и делали сообща. Одна из них – это была поливка. Когда рухнули все колодцы, воду носить пришлось издалека, метров за 300, из колодца «Семёнихи». Много ли оттуда наполиваешь? Отец придумал воду возить на тачке. Он сделал бочку с бронзовым краном. Воду заливали в неё сверху через воронку в отверстие, и затыкали её пробкой. Этот вариант выручал очень хорошо. Вода при транспортировке сохранялась 100 %. Я её брал часто к бабушке. Поливали сразу у обоих, и у бабушки и у Юрки. С кого первого начинать поливать – «канались» на ручке мотыги. Если верхнему достанется три пальца или больше, тому поливали первому.

При прополке картошки всю траву т. Клава отдавала нам. Мы всё это пересушивали и зимой кормили корову. С сеном были серьёзные проблемы. Между бабушкой и Ванечкой был Блинков огород, который Ванечка постоянно выкашивал. Бабушка сколько раз говорила ему, но все бесполезно.

– Что же ты, Ванечка, по бессовестному, весь огород-то Блинков выбрил?

– А я, бабка, так, как вы с Колей косите – так косить не умею. У меня только так получается.

– А на кой ты весь огород-то выкосил? Почему нам половину не оставил?

– Я же вам оставил загривок вдоль вашей межи.

Загривок – это полоска шириной в 1 метр.

– Куда ж теперь теленка-то вывести? Там перед домами ты тоже все бугры высветлил до самой речки, и тут весь огород. Неужто мужику боли негде взять?

– А ты привязывай на загривок. Два дела полезных будут сразу сделаны. И теленок наестся, и картошка от сорняков прополется.

Увидев идущую нашу мать, он поспешил побыстрее удалиться в свой сарай в саду. С матерью он в такие дебаты не вступал. Он был ловец на овец. А на ловца был сам овца. Мать его быстро сажала в нужное место. У неё был острый ум и мгновенная реакция, как у мангуста. Поэтому бессовестничал он только с бабушкой. Мать, узнав, в чем дело, тут же громко, чтобы он слышал, предложила:

– Если он такой мудрый и такие дельные советы даёт, веди теленка к нему на огород и привязывай посредине на картошке. Пусть он ему два полезных дела сразу сделает!