Текст книги "Шедевры, обожжённые войной"

Глава 7
Неизвестный Жуковский

Глядя на 28 стихотворных строк, которые автор вывел своим четким, ровным почерком на изнанке собственного портрета, я долго не мог поверить, что это никогда не публиковавшееся произведение Жуковского. Не доверяя собственной памяти, я зарылся в его книги. Перелопатил картотеки трех самых авторитетных московских библиотек – Ленинки, исторической и иностранной литературы. Оказалось, что так оно и есть: передо мной неизвестный Жуковский.

Казалось бы, по меньшей мере странно называть «неизвестным» одного из столпов литературы XIX века, основателя русского романтизма, которого считал своим учителем сам Пушкин. Но Василий Андреевич Жуковский (1783–1852) в самом деле современному читателю практически неизвестен. Советские чиновники от литературы, проявляя классовую бдительность, относились к нему настороженно. Во-первых, Жуковский – автор стихов гимна «Боже, царя храни!». Во-вторых, царедворец и воспитатель наследника престола. Да и поэзия его насыщена, как брюзгливо выражались критики, «меланхолическими мечтаниями», что явно не вписывалось в пронизанный чувством исторического оптимизма поэтический ландшафт Страны Советов.

Надо ли удивляться, что полное 12-томное академическое собрание сочинений Жуковского издавалось в XX веке только один раз – в 1902 году? Оно было приурочено к 120-летию со дня рождения поэта. А вот 200-летний его юбилей был отмечен в 1983 году изданием всего лишь скромного однотомника избранных сочинений. Самым же масштабным советским изданием являся вышедший сорок лет назад четырехтомный сборник сочинений «певца Светланы», как называл своего поэтического наставника Пушкин, очень любивший его одноименную балладу.

В постсоветской России отношение к Жуковскому, похоже, стало меняться: запланировано издание его 20-томника. Пока же в свет вышло всего несколько книг. По изложенной выше причине не была должным образом изучена и целая портретная галерея, созданная кистью его современников, среди которых немало выдающихся мастеров этого жанра. Жуковский прожил долгую для своего времени жизнь – 69 лет (справедливости ради замечу, что это на добрый десяток лет больше средней продолжительности жизни современного российского мужчины), и ее основные этапы запечатлены на холсте.

Прижизненная иконография великого поэта насчитывает десятки портретов. К числу самых известных изображений Жуковского относятся портреты работы О.Кипренского, К.Брюллова, П.Соколова, Н.Чернецова, О.Эстеррейха, Т.Гильдебрандта, Ф.Крюгера, Т.Райта.

Замечено, что Жуковский часто любил дарить свои гравированные портреты друзьям с дарственными надписями и посвящениями. Так, в 1820 году он подарил молодому Пушкину – тому не было и 21 года – свой портрет работы Эстеррейха со знаменитой надписью: «Победителю-ученику от побежденного учителя. В тот высокоторжественный день, в который он окончил свою поэму «Руслан и Людмила». 1820 Марта 26. Великая пятница».

На этом же портрете Пушкин написал свой экспромт, адресованный Жуковскому:

 
Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость.
 

Портрет, подаренный Жуковским, был очень дорог Пушкину, он никогда с ним не расставался. Эта гравюра и сейчас висит над рабочим столом в кабинете последней пушкинской квартиры на Мойке. И дарственная надпись Жуковского, и пророческие строки «победителя-ученика» давно стали хрестоматийными.

В книге академика А.Н.Веселовского «В.А.Жуковский. Поэзия чувства и «сердечного воображения»» есть упоминания еще о двух дарственных надписях, сделанных поэтом на своих гравированных портретах. Один из них Жуковский подарил другу юности Карлу Зейдлицу с надписью: «Поэзия есть Бог в святых мечтах земли». Эта строка взята Жуковским из переведенной им же драмы Гальма «Камоэнс». Другой портрет он подарил профессору Дерптского университета Мойеру с краткой, но очень емкой по смыслу надписью: «Для сердца прошедшее вечно». К сожалению, нам не известны ни авторы этих портретов, ни их нынешнее местонахождение.

Стал как-то забываться (я не имею, конечно, в виду профессиональных историков) и такой примечательный факт из жизни Василия Андреевича как освобождение из крепостной неволи великого украинского поэта Тараса Шевченко. В 1838 году Жуковский устроил для царского двора лотерею, выставив в качестве приза стоимостью в тысячу рублей свой портрет кисти Брюллова. Лотерейный билет выпал императрице Александре Федоровне, а недостающие для выкупа полторы тысячи рублей доложили Жуковский и Брюллов. Сама императрица решиться на столь щедрый шаг, видимо, не могла.

Портрет Жуковского работы Брюллова считается одним из самых удачных изображений поэта. Есть все основания полагать, что он нравился и самому Василию Андреевичу. Ведь он даже посвятил ему стихотворение, которое так и назвал «К портрету моему»:

 
Воспоминания и я – одно и то же
Я образ, я мечта;
Чем старее становлюсь, тем я
Кажусь моложе.
 

Это стихотворение мало известно широкому читателю, поскольку найти его можно лишь в дореволюционных изданиях.

Говоря о портретах Жуковского, нельзя не сказать и о том, что поэт сам был замечательным художником. Ему принадлежит известный афоризм: «Живопись и поэзия – родные сестры». И справедливость этих слов он подтвердил собственным творчеством. Жуковский писал маслом и акварелью, был отменным рисовальщиком, занимался гравировкой. Еще при жизни поэта были опубликованы отдельными изданиями его офорты с видами Павловска и Гатчины, отличавшиеся четкостью и изяществом. Отправляясь путешествовать за границу, Жуковский всегда брал с собой в дорогу небольшого формата альбомы для зарисовок. Его излюбленные темы – пейзажи с подчеркнуто романтическими элементами: мрачными сводами, развалинами замков, древними надгробиями.

Уже в наше время в Туле вышла в свет книга «Тульский край в рисунках В.А.Жуковского» (автор-составитель Н.Милонов). Зарисовки Мишенского и Белева – а это родные поэту места – реалистически точны и в то же время очень поэтичны. Ценны они и с этнографической точки зрения. К сожалению, до нас дошла только малая часть художественного наследия Жуковского. Рисунки его до сих пор так и не собраны воедино.

Прослужив 25 лет при дворе, действительный тайный советник Василий Андреевич Жуковский в 1841 году ушёл в почетную отставку. Первоначально он собирался уединиться в своем имении и зажить тихой творческой жизнью. Но судьба распорядилась иначе. 58-летний Жуковский женится – отмечу, что это был его первый брак – на 20-летней Елизавете Рейтерн, дочери известного немецкого живописца Герхарда фон Рейтерна. Последние двенадцать лет своей жизни Василий Андреевич провел в Германии, занимаясь главным образом поэтическими переводами.

В 1842–1848 годах Жуковским был создан считающийся классическим перевод «Одиссеи». «Я живу в мире Гомера…» – писал он из Дюссельдорфа в Санкт-Петербург своему ученику, наследнику престола, великому князю Александру Николаевичу (в дальнейшем – Александр II).

Помимо «Одиссеи», живя в Германии, Жуковский перевел две песни «Илиады», персидскую поэму «Рустем и Зораб», индийскую поэму «Наль и Дамаянти», сочинил несколько замечательных сказок для своих малолетних детей.

Самым известным и часто репродуцировавшимся изображением Жуковского этого периода стал портрет, исполненный в 1843 году в Дюссельдорфе немецким художником Теодором Гильдебрандтом. На этом холсте 60-летний поэт изображен в три четверти оборота с орденом святой Анны 1-й степени на правой стороне груди. Замечу, что заслуги Жуковского были отмечены множеством орденов, в том числе иностранных. Однако, позируя Гильдебрандту, Василий Андреевич выбрал один, самый ценный как в прямом, так и переносном смысле этого слова. 1-я степень святой Анны давала поэту право на пожизненное получение жалованья, установленного для него при дворе, а это было по тем временам целым состоянием – 25 тысяч рублей в год. Жуковский продолжал исправно получать эти деньги и после того, как перебрался в Германию.

Однако, как выяснилось, Теодор Гильдебрандт тогда же исполнил еще один портрет Жуковского по заказу прусского короля Фридриха Вильгельма IV, с которым русский поэт был дружен и поддерживал обширную переписку. Это полотно многие годы хранилось в королевском замке Шарлоттенбург. Оба портрета на первый взгляд совершенно идентичны. Но, если вглядеться повнимательней, можно заметить, что на втором полотне на шее у Жуковского изображен еще один орден. По воспоминаниям А.О.Смирновой-Россет, Василий Андреевич Жуковский был награжден в 1842 году Фридрихом Вильгельмом орденом «Pour le merite» («За заслуги»). Именно этот орден и изображен на втором портрете, который находится в настоящее время в Берлинской национальной галерее.

И вот тут-то мы доходим до главного: особую ценность этому холсту придает тот факт, что на его оборотной стороне Жуковский собственноручно начертал большое стихотворение, первые строки которого звучат как посвящение собственному портрету:

 
Завидую портрету моему.
Но он своей судьбы не постигает;
Холодною, бесчувственною тенью
Он будет там, где жить бы я хотел
Внимающей, любящею душою;
Он будет там, где всякий час, как тайна,
Свершается святейшее земное…
 

Несколько измененный вариант первых четырех строк этого стихотворения я обнаружил лишь в одиннадцатом томе уже упоминавшегося 12-томного собрания сочинений В.А.Жуковского под редакцией профессора А.С.Архангельского (Санкт-Петербург, издание А.Ф.Маркса. 1902). В разделе «Дополнения (из неизданных и черновых рукописей поэта)» приведены такие строки:

 
Завидую портрету моему.
Холодною, бесчувственною тенью
Он будет там, где жить бы я желал
Внимающей, любящею душою.
 

Это четверостишие представлено как самостоятельное стихотворение и без пояснения относительно того, какому именно из портретов поэта оно адресовано. Примечательная деталь. На оборотной стороне холста рукою Жуковского проставлена дата: «13/25 мая 1843». Это тоже колоритная подробность: поэт, живший в Западной Европе, приводит дату по распространенному здесь григорианскому календарю, а в «знаменателе» этой своеобразной дроби указывает старый, юлианский стиль, сохранившийся в России, в которую он стремился своею «любящей душой» (как известно, на распространенное во всем мире григорианское летосчисление наша страна перешла только после Октябрьской революции – 14 февраля 1918 года).

А вот под четверостишием, опубликованным профессором Архангельским, проставлена более ранняя дата: 23 марта 1843 года. Сравнивая два варианта, нельзя не заметить стилистическую правку автора. Отнюдь не случайно поэт заменил на холсте слово «желал» на более утвердительное и четкое «хотел». Полный текст этого загадочного стихотворения еще ждет своего исследователя.

Современники нередко упрекали Жуковского за его чрезмерные мистические настроения. В поздние годы его вера в предопределение, в рок еще больше усилилась. И все же надо признать, что поэт обладал провидческим даром. И тут пришла пора сообщить еще одну, быть может, главную новость. Хотя чисто терминологически трудно назвать новостью событие, имеющее более чем полувековую историю.

Дело в том, что в запасниках Эрмитажа хранятся средневековые витражи, которые поступили туда в 1946 году в порядке реституции из Германии.

111 живописных стекол являются фрагментами трех окон алтаря церкви святой Марии во Франкфурте-на-Одере. Тематически витражи посвящены трем группам сюжетов – Книге Бытия, Евангельскому циклу и преданиям об Антихристе. Последний сюжет считается уникальным в истории средневековой монументальной живописи.

В годы войны Франкфурт-на-Одере был практически стерт с лица земли союзнической авиацией. Очень сильно пострадала тогда и церковь святой Марии. Сейчас она полностью отреставрирована, отсутствуют лишь витражи. По этому поводу немецкие журналисты высказываются весьма саркастично: «Во Франкфурте-на-Одере стоит церковь без окон, а в Эрмитаже хранятся окна без церкви».

Ситуация откровенно гротескная, но юридически отнюдь не простая. Ключ к ее разрешению можно найти в законе РФ «О культурных ценностях, перемещенных в Союз ССР в результате Второй мировой войны и находящихся на территории Российской Федерации» – документе, который вызвал острые споры в обществе. Борис Ельцин долго отказывался подписать его, несмотря на то, что его вето было преодолено Госдумой. Президент, считавший, что проект закона не отвечает международным правовым нормам и может осложнить наши отношения с Западом, сдался лишь после решения Конституционного суда.

Так вот, в этом законе имеется положение, где оговорено, что культурные ценности, которые являлись собственностью религиозных организаций или частных благотворительных учреждений, использовались исключительно в религиозных или благотворительных целях и не служили интересам милитаризма или нацизма, в принципе, на определенных условиях, могут стать объектом ходатайств о возврате их прежним владельцам.

В данном случае речь может идти скорее об обмене культурными ценностями, нежели о возвращении. Немецкая сторона это хорошо понимает и готова предоставить в обмен на «франкфуртские» витражи четыре недавно идентифицированные картины, которые были похищены нацистами в начале войны из здания бывшего советского посольства в Берлине. Эти полотна, исполненные западноевропейскими художниками средней руки, были приобретены в Германии для здания российского посольства императором Николаем I еще в 1839 году.

Сознавая, что предполагаемый обмен получается явно неравноценным, немцы готовы к четырем картинам присовокупить еще и портрет Жуковского работы Гильдебрандта, хранящийся в Берлине. Если этот обмен действительно состоится, тогда чеканные строки поэта, начертанные его же рукою на оборотной стороне холста, станут действительно вещими. Ведь, судя по письмам к своим друзьям, в частности к Зейдлицу и Вяземскому, Жуковский старался в последние годы вернуться на родину, хотел жить и умереть в России. Но его намерению не суждено было осуществиться. Поэт умер в 1852 году в Баден-Бадене, так и не исполнив своей мечты…

Кстати, немецкие исследователи высказывают предположение, что Жуковский намеревался подарить этот портрет своему воспитаннику – цесаревичу, и ему же посвятил стихи, записанные на его изнанке. Что ж, это подтверждает: отправка портрета в Россию восстановит историческую справедливость.

* * *

На основании принятого Госдумой федерального закона витражи церкви святой Марии были возвращены евангилистской общине Франкфурта-на-Одере. В качестве встречного шага немецкое правительство выделило средства на восстановление разрушенного в годы Второй мировой войны уникального памятника древнерусского зодчества – церкви Успения Богородицы на Волотовом поле.

Глава 8
Пропавший эшелон

На этот состав американские солдаты наткнулись в Австрийских Альпах случайно, через неделю после окончания войны, 16 мая 1945 года. Он стоял на полустанке Верфен, приблизительно в 100 километрах южнее Зальцбурга. Находке было присвоено кодовое название, под которым он будет фигурировать в засекреченных американских архивных документах, – «золотой эшелон».

Но название было неточным. В 24 вагонах, составивших железнодорожный состав, хранилось не только золото. В ящиках, которыми был набит поезд, находились также бриллианты, ювелирные украшения, столовое серебро, изделия из фарфора, картины, старинные гобелены, персидские ковры, ценные бумаги и многое другое. Уже впоследствии содержимое поезда условно оценили в 200 миллионов долларов в ценах 1945 года. Все эти сокровища нацисты конфисковали у венгерских евреев.

«Золотой эшелон» – сохраним это название – тогда же отконвоировали в Зальцбург, где ящики с драгоценностями были перевезены на военные склады. Однако проводить инвентаризацию сокровищ никто не спешил. И, надо полагать, это было сделано не случайно.

Согласно Лондонской Декларации союзников по антигитлеровской коалиции от 5 января 1943 года все культурные ценности, похищенные нацистами, после войны надлежало вернуть их законным владельцам. Для реализации положений Декларации вскоре после окончания Второй мировой войны была создана Четырехсторонняя реституционная комиссия, которая работала в Европе в течение нескольких лет. Таким образом, по логике вещей, сокровища «золотого эшелона», казалось бы, должны были непременно вернуться в Венгрию для передачи их владельцам или наследникам. Но этого почему-то не произошло.

Уже 20 декабря 1945 года руководство еврейской общины Венгрии направило официальное письмо в адрес американской военной администрации в Австрии, в котором была выражена просьба возвратить драгоценности в Будапешт. В письме также выражалась готовность направить делегацию общины в Зальцбург для того, чтобы провести соответствующую работу по идентификации похищенных ценностей.

Это предложение было отклонено американцами. Командующий американскими войсками в Австрии, бригадный генерал Марк Кларк, в ведении которого находились драгоценности, попросту решил не возвращать их венгерским евреям.

Как теперь выяснилось, действовал он с ведома официального Вашингтона. Так что окончательное решение принималось на правительственном уровне, в частности, тогдашним государственным секретарем США знаменитым Джорджем Маршаллом, автором «одноименного» плана.

Однако руководство еврейской общины Венгрии продолжало надеяться на положительное решение своего вопроса, иначе оно не обратилось бы к американцам через некоторое время еще с одной просьбой – содействовать розыску драгоценностей, оказавшихся во французской зоне оккупации Германии. Дело в том, что перед тем, как «золотой эшелон» попал в руки американцев, салашистский генерал Арпад Толди, возглавлявший конвой поезда, приказал перегрузить часть ящиков с золотом и бриллиантами на два грузовика. Впоследствии эти машины были перехвачены французскими военнослужащими. Забегая вперед, отмечу, что о судьбе этих сокровищ и по сей день ничего не известно. Два грузовика словно в воду канули, не оставив на поверхности даже разбегающихся кругов.

Вопрос о возвращении драгоценностей несколько позже поднимался и официальными властями Венгрии. Министр финансов Николаус Ньяради специально ездил по этому поводу в Берлин, где вел переговоры с руководством американских оккупационных властей. Тогда Ньяради официально было заявлено, что драгоценности венгерских евреев будут вскоре переданы в распоряжение Международного комитета по делам беженцев при ООН, и что вопрос этот практически уже решен.

К частичной инвентаризации сокровищ «золотого эшелона» американцы приступили с явным опозданием – только в 1947 году. До этого в течение двух лет большое количество «предметов роскоши», то бишь ковры, старинные гобелены, картины, сервизы, столовые приборы и другие весьма ценные вещи, хладнокровно изымало сь для обустройства квартир и служебных помещений высшего командного состава американской армии, расквартированного в Австрии. Разумеется, все эти предметы на склады больше никогда не возвратились.

Интерес к «золотому эшелону», в судьбе которого сохранилось немало «белых пятен», в наши дни вновь обострился. Созданная недавно конгрессом США комиссия, занимающаяся проблемой поиска имущественных ценностей жертв Холокоста, опубликовала в октябре 1999 года доклад, в котором возвращается к этому вопросу. В докладе перечисляются американские генералы, замешанные в хищениях имущества венгерских евреев.

В частности, генерал Коллинз для обустройства своей виллы получил 12 серебряных подсвечников и 11 ковров. В руки генерала Лауде попал старинный китайский сервиз и серебряные столовые приборы, которыми он украсил свой зальцбургский дом. Генерал Хьюм отхватил 9 ковров и антикварную мебель. Генерал Говард хапнул 9 ковров, несколько серебряных столовых приборов, а также 12 серебряных блюд для украшения своей венской квартиры.

Справедливости ради следует заметить, что советские военачальники, в том числе и очень известные, находясь на территории послевоенной Германии, подчас тоже были небезгрешны в отношении того, что на тогдашнем языке именовалось «трофейным имуществом». Однако вернемся к «золотому эшелону».

Архивные документы свидетельствуют, что в американской зоне оккупации были случаи и прямого воровства. Так, в одном из донесений говорится, что в Зальцбурге «неизвестные» похитили со склада две сумки с ювелирными украшениями.

Менее ценные вещи, такие как фотоаппараты, часы, граммофоны, одежда, извлеченные из «золотого эшелона», тогда же реализовывались по дешевке через сеть американских армейских магазинов.

Но все это было сущей мелочью по сравнению с тем, что произошло в дальнейшем. В конце 1947 года практически все драгоценности были перевезены в Соединенные Штаты, где летом следующего года были выставлены на нью-йоркском аукционе Парк-Бернет. О масштабах распродаж говорит тот факт, что только изделий из фарфора было продано 22 тонны. Аукцион вызвал большой ажиотаж. Подробный отчет о нем был опубликован 23 июля 1948 года на страницах «Нью-Йорк таймс» под заголовком «Торги превзошли все ожидания». И это вполне понятно, поскольку выставленные на распродажу предметы искусства были бесхозными, и цены на них устанавливались практически бросовые. В настоящее время комиссия, занимающаяся расследованием этой сомнительной истории, располагает лишь одним каталогом аукционного дома Парк-Бернет, в котором представлены украшения из бриллиантов в количестве 400 лотов.

По-прежнему практически ничего не известно о судьбе примерно 1200 картин венгерской и западноевропейской живописи. На нью-йоркском аукционе они не появлялись. По одной из версий, эти полотна в середине 50-х годов были переданы на попечительство австрийским властям и хранились в средневековом замке Мауэрбах в пригороде Вены. Не исключено, что некоторые из них были проданы на скандально знаменитом «мауэрбахском» аукционе уже в наше время. Но это пока всего лишь версия.

Надо заметить, что ситуация с картинами вообще оказалась наиболее запутанной. В пользу того, что полотна, попавшие в руки американцев, были отнюдь не второразрядными, свидетельствуют воспоминания очевидца тех давних событий, ветерана Второй мировой войны Эвелины Таркер. В 1947 году она служила в трофейной команде, расквартированной в Вене. Во время одной из инспекционных поездок в Зальцбург, когда она побывала на сборном пункте трофейных культурных ценностей, ей запомнилась великолепная картина под названием «Пейзаж с рекой» голландского художника XVII века Саломона ван Рейсдаля, а так же небольшая гравюра, на которой было начертано «Rembrandt 1639».

И еще одна примечательная деталь. В недавно найденном архивном документе от 26 марта 1952 года под заголовком «Венгерские культурные ценности в американском секторе» говорится, что каждая картина, извлеченная из «золотого эшелона», имела сопроводительный документ, в котором указывались фамилия владельца и его домашний адрес. Так что эти художественные произведения ни в коем случае не должны были попадать в категорию предметов неизвестного или неустановленного происхождения.

После долгих лет замалчивания вся эта странноватая история наконец становится достоянием гласности. Хотя надо подчеркнуть, что в прессу до сих пор просочилось не слишком много информации о «золотом эшелоне». Исключением можно считать лишь довольно большой материал на эту тему, распространенный в интернете. Однако, не располагая точным электронным адресом, обнаружить его во всемирной информационной паутине не просто.

Давняя история «исчезнувшего поезда», некоторые фрагменты которой я воспроизвел, казалось бы, никак не связана с нашей страной. Однако неожиданно она приобрела актуальность и для нас. Я понял это, когда пролистал богато иллюстрированный каталог культурных ценностей, пропавших в годы Второй мировой войны из венгерских частных собраний. Изданный в Будапеште, он в начале 1999 года был прислан в Министерство культуры Российской Федерации с сопроводительным письмом посла Венгрии в России д-ра Эрне Кешкень.

В каталоге собраны данные почти на 45 тысяч произведений живописи, декоративно-прикладного искусства: скульптур, гобеленов, ковров, мелкой пластики, антикварной мебели и других культурных ценностей. В основном это собственность венгерских евреев, которая была конфискована в годы Холокоста и не найдена до сих пор.

Обычно каталоги с данными о произведениях искусства, пропавших в годы войны, направляются в крупнейшие аукционные дома и музеи с тем, чтобы найти следы утраченных национальных богатств. Они, как правило, не имеют конкретного адреса, так как рассчитаны на международное сотрудничество и добрую волю в деле сохранения национального культурного достояния. В данном же случае каталог адресован непосредственно России.

Предисловие к нему написал Ласло Мравик, руководитель исследовательской группы по пропавшим венгерским произведениям искусства. Слог его – воспользуемся выражением помягче – весьма энергичен. Цитирую: «Когда мы прямо говорим преступникам, что они ограбили банки, разворовали поместья, украли золото и драгоценности, принадлежащие евреям, им, конечно, неприятно. Но мы и не ждем другой реакции. Мы, однако, хорошо взвесили наши слова и ради исторической правды не заменим их другими. Наша идея такова, что современные государства, институты и даже частные лица являются наследниками преступлений. И, продолжая мысль, скажем, наконец, что главный ответчик за это – Советский Союз в лице его законной правопреемницы – России». Как можно прокомментировать эту тираду? Прежде всего обращает внимание, что гневное заявление г-на Мравика не подкреплено никакими документальными доказательствами. Весь его текст, как и направленная по дипломатическим каналам вербальная нота венгерской стороны, пестрит такими словами как «возможно», «вероятно», «предположительно». То есть доводы предположительны, обвинения категоричны.

Но это еще не все. В интервью газете «Мадьяр хирлап» Ласло Мравик развивает свою мысль по той же схеме: «Количество отнятых у Венгрии и попавших в советские руки художественных предметов, по моей оценке, значительно превышает сто тысяч». Совершенно непонятно, откуда он взял эту гигантскую и совершенно неправдоподобную цифру. Скорее всего, его утверждение – плод какого-то недоразумения. Может быть, он нас с кем-то перепутал?

Если же вернуться в область фактов, то на территории Российской Федерации в настоящее время действительно находится некоторое количество культурных ценностей венгерского происхождения, из чего никто не делает секрета. Но их «чуть» поменьше, чем утверждает Мравик. Во Всероссийском художественном научно-реставрационном центре имени И.Э.Грабаря находятся на хранении, к примеру, 134 произведения живописи и пластики из венгерских частных собраний. По утверждению венгерской стороны, эти художественные ценности находились в именных депозитных хранилищах и сейфах ряда венгерских банков, и были изъяты советскими трофейными подразделениями вместе с другими валютными и ювелирными ценностями сразу же после освобождения Будапешта от немецких войск. Но здесь требуется уточнение. Указанные предметы попали на территорию Советского Союза вместе с обозом 49-й гвардейской армии 2-го Белорусского фронта. В апреле 1945 года эта армия вела боевые действия несколько севернее Берлина, где и обнаружила спрятанные гитлеровцами ценности.

После окончания войны 49-я армия, пути которой вообще не проходили через территорию Венгрии, была передислоцирована в Горький, где извлеченное из тайника собрание разместили в местном музее. Позднее картины и скульптуры были переправлены из Горького на реставрацию в Москву. В 1995 году некоторые полотна из этого собрания демонстрировались в Музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина на выставке перемещенных художественных произведений.

Вместе с художественными ценностями тогда же в обозе 49-й армии очутились и старопечатные книги из библиотеки Шарошпатакского реформатского колледжа. Вот, собственно, и все. Разве что поделюсь еще одним наблюдением. Знакомясь с венгерским каталогом, я обратил внимание, что под номером 16544 в нем обозначена картина Саломона ван Рейсдаля «Пейзаж с рекой». Та самая, которую видела в Зальцбурге на сборном трофейном пункте Эвелина Таркер. Полотно когда-то принадлежало барону Шандору Харкани. В военные годы он отдал свою коллекцию картин на хранение в Будапештский кредитный банк. В конце 1944 года вся коллекция барона была извлечена нацистами из банка и погружена в «золотой эшелон». Однако, по концепции г-на Мравика, «Пейзаж с рекой» тоже следует искать в России.

Кстати, в будапештском каталоге ни слова не сказано о венгерских культурных ценностях, находившихся в Зальцбурге. Хотя венгерским историкам, конечно же, хорошо известно, что «золотой эшелон» исчез в американском секторе оккупации Австрии. Зато венгерская сторона неоднократно ставила вопрос об изъятии советскими воинами ценностей из сейфов будапештских банков. В этой связи нелишне привести выдержку из письма начальника Штаба союзной Контрольной комиссии генерал майора Левушкина в венгерский МИД от 4 декабря 1945 года: «Банки безосновательно ссылаются на Красную Армию, т. к. известно, что в период боев за Будапешт немецкими фашистами и венгерскими салашистами все ценности были разграблены или же вывезены еще до прихода Красной Армии».

В самом деле, наивно было бы думать, что подручные Эйхмана благоговейно прошли мимо ценностей, хранившихся в бронированных подвалах банков венгерской столицы.

Заодно напомню, что на Восточном фронте воевало около миллиона солдат из Венгрии – союзника фашистской Германии. В материалах Чрезвычайной государственной комиссии по установлению злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников имеются документальные свидетельства участия венгерских оккупационных войск в разграблении Острогожского художественного музея имени И.Н.Крамского, Курской картинной галереи, Курского краеведческого музея и библиотеки Курского пединститута.

Кстати, Острогожский музей до войны располагал ценнейшей коллекцией картин русских художников ХIX века. Помимо полотен самого Крамского, там хранились картины Клодта, Соломаткина, Величковского и других замечательных мастеров. Венгерские солдаты в 1943 году изъяли и вывезли из этого музея в общей сложности 127 картин.

Вопрос о перемещенных культурных ценностях рассматривается на совместной российско-венгерской комиссии по взаимным реституционным претензиям. Они есть, изучать их надо внимательно и трезво, не давая воли эмоциям.