Текст книги "Последние дуэли Пушкина и Лермонтова"

«Погиб тот, кто бы смог стать наследником Пушкина»

Как говорят, в тот же день императрица писала С. А. Бобринской: «Вздох о Лермонтове, об его разбитой лире, которая обещала русской литературе стать её выдающейся звездой…»

«Как в подобных случаях это бывало не раз, – пишет Висковатов, – искали какое-либо подставное лицо, которое, само того не подозревая, явилось бы исполнителем задуманной интриги. Так, узнав о выходках и полных юмора проделках Лермонтова над молодым Лисаневичем, одним из поклонников Надежды Петровны Верзилиной, ему через некоторых услужливых лиц было сказано, что терпеть насмешки Михаила Юрьевича не согласуется с честью офицера. Лисаневич указывал на то, что Лермонтов расположен к нему дружественно и в случаях, когда увлекался и заходил в шутках слишком далеко, сам первый извинялся перед ним и старался исправить свою неловкость. К Лисаневичу приставали, уговаривали вызвать Лермонтова на дуэль – проучить. “Что вы, – возражал Лисаневич, – чтобы у меня поднялась рука на такого человека”».

В одном из последних стихотворений Михаил Юрьевич Лермонтов писал:

 
С тех пор как вечный судия
Мне дал всеведенья пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья….
 

Многие твердят о несносности характера поэта, о том, что он всех задевал, надо всеми подшучивал, порою сурово. Даже фильм был снят «Из пламя и света», где поэт выставлен невыносимым в компаниях, раздражающим всех сослуживцев. Это опровергается множеством фактом, самой биографией Лермонтова, тем, что он снискал уважение своими боевыми подвигами, безумной храбростью, решительностью в бою, тем, что с ним охотно шли на самые суровые и опасные задания, тем, что и в салонах к нему тянулись многие люди. Ну а женщины ему оказывали особое внимание. Опровергается это и реакцией, которая была в Пятигорске при известии о зверском убийстве поэта, и впечатлением, произведённым на культурные слои России. Подчёркиваю, на культурные слои, но не на нарождающуюся интеллигенцию, соединяющуюся в орден русской интеллигенции – идейный заместитель запрещённого Императором Николаем Павловичем масонства.

«Надменные потомки известной подлостью прославленных отцов» поняли, что именно их назвал Лермонтов убийцами поэта, а вовсе не Императора, на которого пытались свалить вину. И приговор был исполнен «соломоновым сыном» – сыном винного откупщика Мартыновым. Причём, если внимательно прочитать всё, что на сегодняшний день написано об убийстве, начиная с заявления Руфина Дорохова и вплоть до недавних публикаций, становится предельно ясно – тайная переписка между Мартыновым и «секундантами» свидетельствует о том, как мы уже установили в предыдущей главе, что никаких секундантов не было – их придумали потом. Не было и дуэли. Лермонтов подъехал к назначенному месту, Мартынов подошёл к нему и снизу, в упор выстрелил из пистолета крупного по тому времени калибра…

Ну а потом уже составляли данные для следствия, которое контролировалось министром двора Васильчиковым – тайным врагом России, Императора Николая Первого и, конечно же, того, кто нам мог заменить Пушкина.

И ещё… Мы почему-то в широко известном стихотворении «Смерть поэта» не замечаем вот таких строк:

 
И он убит – и взят могилой,
Как тот певец, неведомый, но милый,
Добыча ревности глухой,
Воспетый им с такою чудной силой,
Сражённый, как и он, безжалостной рукой.
 

Обратите внимание «певец, неведомый, но милый». Ленский! А ведь как-то так вышло, что читатели с повреждёнными суетой мира нравами иногда более сопереживают Онегину, даже иногда как бы соединяя его с собой… А Ленский? Вот чудак! Приревновал, стал драться… А Лермонтов разгадал, разгадал тонкий замысел Пушкина. Неудивительно то, что один гений разгадал другого гения! И вот результат – строки «певец, неведомый, но милый». Сколько в них чуткости, сколько в них понимания!

Не всегда, далеко не всегда нужно судить о писателях и поэтах только по свидетельствам современников, даже родственников – они бывают субъективными. Тысячу раз был прав Константин Симонов, когда уже больной поставил в конце тома своих стихотворений перевод двух четверостиший Редьярда Киплинга, почитаемого им поэта.

 
Заканчивая путь земной,
Всем сплетникам напомню я:
Так или иначе, со мной
Ещё вы встретитесь, друзья.
Я вам оставлю столько книг,
Что после смерти обо мне
Не лучше ль спрашивать у них,
Чем лезть с расспросами к родне.
 

И вот посмотрите… Какие чувства вызывает стихотворение «Молитва», которую, кстати, в советское время по понятным причинам не жаловали. Далеко не во всех сборниках можно было найти эти строки. Я прочитал стихотворение в романе… Да, в романе своего отца Фёдора Фёдоровича Шахмагонова «Хранить вечно». В рубежный для героя романа Алексея Дубровина, который отправлялся, ну как бы это сказать проще, в тогдашние Штирлицы, автор вставил вдохновенные слова Лермонтова.

Так и не установлено точно, кому посвящено стихотворение «Молитва», хотя есть факты, указывающие на адресата… В одном исследовании я прочитал предположение, что подобное можно написать только очень сильно и трепетно очень дорогому человеку, возлюбленной или даже дочери… Дочери! А ведь долгое время считалось, что Лермонтов, не успев жениться, не успел и детей завести. Но так ли это? Есть интереснейшая версия, которая вполне имеет право на существование.

Вот какой информацией поделилась журналист Татьяна Кокина-Славина в канун 195-летия со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова. Она задала довольно одиозные вопросы «нескольким видным лермонтоведам», которые, согласившись дать ответы, «попросили не упоминать их фамилий».

Вопросы касались весьма деликатной темы – отношений Лермонтова со Смирновой-Россет, ну и некоторых других вопросов. Мы остановимся именно на отношениях Михаила Юрьевича с Александрой Осиповной.

И вот один из вопросов, заданных Татьяной Кокиной-Славиной:

«– Долгое время считалось, что Лермонтов умер бездетным. Но несколько лет назад, когда вышла в свет книга Лидии Беловой “Александра и Михаил. Последняя любовь Лермонтова”, мы с удивлением узнали, что в 1840 году Александра Осиповна Смирнова-Россет родила от поэта дочь Наденьку…»

И ответ на него:

«– Когда Михаил и Александрина встретились осенью 1838 года, ему было 24 лет, а ей 29 лет. Он был свободен, а она замужем и имела двух дочек. Александрина была одной из красивейших женщин эпохи, перед умом и обаянием которой преклонялись Пушкин, Вяземский, Гоголь, Император Николай I. Однако с мужем у неё отношения не заладились, он изменял ей и пропадал ночами в игорных домах.

Она вспоминала, как близкий друг сказал ей:

“Мужья всегда таковы. Вместо того чтобы создать для своих жён дружеский круг, они сохраняют холостяцкие привычки, по вечерам отсутствуют. Мадам скучает, её можно найти одну в обществе своей лампы, а в один прекрасный день – прощай, здравствуй! – мадам, чтобы не скучать, берёт себе друга, который становится любовником”. Примерно по такому сценарию развивались и их отношения с Лермонтовым».

А на вопрос о том, была ли настоящая большая любовь? Был дан такой ответ:

«– Они строили планы, что уедут вместе в имение Александрины под Одессой и уединятся там. Часто они мечтали и о совместных детях. Вскоре Александрина забеременела. Однажды во время прогулки Лермонтов сказал ей: “Знаете ли вы, мой драгоценный друг, что вы очень сильно опираетесь на мою руку, а ваша походка день ото дня становится всё тяжелее?” Он мечтал быть рядом с любимой при родах и первым поцеловать новорождённого. Помешала этому дуэль с Барантом, после которой Лермонтова выслали из Петербурга».

Ну и далее последовало по просьбе журналиста объяснение, что помешало возлюбленным быть вместе.

«– Смирнова пишет, что её любимый отказывался от “чести” и счастья быть её мужем потому, что был в сравнении с её мужем небогат: у Лермонтова было не более тысячи душ, у Смирнова – шесть тысяч…»

Ну а в заключение хочется привести знаменитое лермонтовское стихотворение, которое действительно может быть адресовано только поистине дорогому человеку. Любимой? Или дочери?!

 
Я, Матерь Божия, ныне с молитвою
Пред твоим образом, ярким сиянием,
Не о спасении, не перед битвою,
Не с благодарностью иль покаянием,
Не за свою молю душу пустынную,
За душу странника в мире безродного;
Но я вручить хочу деву невинную
Тёплой заступнице мира холодного.
Окружи счастием душу достойную;
Дай ей сопутников, полных внимания,
Молодость светлую, старость покойную,
Сердцу незлобному мир упования.
Срок ли приблизится часу прощальному
В утро ли шумное, в ночь ли безгласную –
Ты восприять пошли к ложу печальному
Лучшего ангела душу прекрасную.
 

Ну а первое стихотворение, которое стало откликом на жестокое и коварное убийство того, «кто мог нам заменить Пушкина», принадлежит перу Гвоздева, с которым мы уже встречались на предыдущих страницах книги.

Кстати, ещё 18 июля 1837 года Лермонтов, узнав из письма бабушки о переводе Гвоздева на Кавказ, отвечал ей:

«То, что вы мне пишете о Гвоздеве, меня не очень удивило; я, уезжая, ему предсказывал, что он будет юнкером у меня во взводе; а, впрочем, жаль его».

Юнкером Гвоздев прослужил недолго. За отличие в боях он был представлен Николаем Николаевич Раевским – сыном знаменитого героя Отечественной войны 1812 года и заграничного похода русской армии – к производству в прапорщики. В июле 1841 года он находился в Пятигорске, но ничего не знал о готовящейся дуэли. Впрочем, о дуэли и вообще никто не знал, поскольку о ней, как говорилось выше, стало известно в городе лишь после убийства Михаила Юрьевича Лермонтова от самих убийц, которые, скорее всего, и придумали её, чтобы оправдать убийство поэта.

Потрясённый убийством Лермонтова, Павел Александрович Гвоздев написал стихотворение «Машук и Бештау. (В день 15 июля 1841 года)»:

 
Как старец маститый, исполнен раздумья,
Стоит остроглавый Бешто, –
Стоит он и мыслит: «Суров и угрюм я,
Но силен, могуч я зато!
Ударит ли гром вдруг и эхо ущелья
Насмешкой раздастся на злость,
И, верно, в тот день уж ко мне в новоселье
Земной не пожалует гость!
………………………………………………
Стеснилося сердце земного владыки,
Он выронил вздох громовой,
С ним выстрел раздался, раздались и клики,
И пал наш поэт молодой!..
Машук прояснялся луною полночи,
Печально горело чело,
И думы угрюмой сквозь влажные очи
Привет посылал он Бешто.
………………………………………
Пред грудой камней твоих, грудой утробной,
Могу я гордиться опять, –
Мой камень бесценный, то камень надгробный,
Тот камень не в силах ты взять.
Прикован ко мне он со смерти поэта,
Как братский воспет наш союз.
И ты преклонися главою атлета
Пред прахом наперсника муз!
 

За что «надменные потомки» всех времён травили поэтов?

Остаётся подытожить написанное, чтобы ответить на вопрос, обозначенный в названии главы.

На Руси поэты – громовержцы Божии. Устами настоящих поэтов – не графоманов, которых пруд пруди, а именно настоящих – говорит Сам Создатель. Примеров тому много. Мы уже рассмотрели пророческие стихи Пушкина и Лермонтова. А если взять поэзию Фёдора Ивановича Тютчева! Как поэта ненавидел Нессельроде, в подчинении которого тот оказался на дипломатической службе.

Будущее России волнует каждого. Оно не может не волновать. Как заглянуть за горизонт времени? Как узнать, что там, впереди, в загадочном и таинственном завтра? Мы долго шли к горизонту коммунизма, а пришли в звериный капитализм… Всем известно, что горизонт – это линия, которая удаляется по мере приближения к ней, и заглянуть за горизонт времени дано далеко не каждому. Это дано святым праведникам Земли Русской, это дано и людям, которых мы называем поэтами. Но дано это только очень немногим поэтам.

В 1849 году, более полутора столетий назад, Ф. И. Тютчев писал:

 
Ещё молчат колокола,
А уж Восток заря румянит,
Ночь безконечная прошла,
И скоро светлый день настанет!
Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Раздайся, благовестный звон,
И весь Восток им огласился!
Тебя зовёт и будит он, –
Вставай, мужайся, ополчися,
В доспехи веры грудь одень,
И с Богом, Исполин Державный!
О, Русь! Велик грядущий день,
Вселенский день и Православный!
 

Что это? Точный расчёт дипломата, определившего соотношение сил в Европе? Нет… Тютчев точно знал, что готовит Запад России, знал о том, что собираются тёмные силы для удара по Русской Державе, и знал, что его доклады Государю-Императору не доходят до цели, ибо канцлер Нессельроде, «австрийский министр Русских иностранных дел» и холуй тех самых тёмных сил, умышленно вводит в заблуждение Николая Первого относительно планов Запада. Впереди была Крымская война…

Тютчев писал не о том ближайшем для себя времени, Тютчев писал это нам, далёким своим потомкам, о временах, нам предстоящих. И как удивительно схожи пророческие строки его стихотворений с прорицаниями святого преподобного Серафима Саровского:

«Россия претерпит много бед и ценой великих страданий вновь обретёт великую славу. Она объединит православных славян в одну великую державу, страшную для врагов Христовых… Самая большая кровь будет не тогда, когда остаток русских людей восстанет за Царя и победит, но тогда, когда будут казнить всех предателей России. Соединенными силами России и других, Константинополь и Иерусалим будут полонены. При разделе Турции она почти вся останется за Россией…»

На первый взгляд может показаться, что это мистика какая-то. Что ж, недалеко от истины. Выдающийся русский мыслитель Николай Иванович Черняев на рубеже XIX–XX веков писал: «Всё, всё великое, священное земли имеет мистическую сторону».

И касаясь поэзии величайшего нашего поэта-пророка Александра Сергеевича Пушкина, отмечал:

«Пушкин в целом ряде стихотворений выразил удивление перед творческой силой, орудием которой себя считал. Называя вдохновение священной жертвой, а себя Избранником Неба, он прибегал не к риторическим прикрасам, а выражал своё убеждение. Творчество представлялось Пушкину чем-то мистическим».

Пророчества Пушкина совпадают с пророчествами и о. Серафима Саровского, и поэта-пророка Тютчева: XXI век будет веком сияния Руси!

О том же говорил Государю-Императору Павлу I в конце XVIII века вещий Авель-прорицатель. Вспомним:

«Россия очистится от ига безбожного и на Софии, в Царьграде, вновь воссияет Крест Православный. И Царьград снова станет Русским городом. Россия вновь станет Великою Страною и расцветет, аки крин небесный».

Откуда это? Откуда такие совпадения? Ответ мы найдем у Фёдора Ивановича Тютчева:

 
Не гул молвы прошёл в народе,
Весть родилась не в нашем роде –
То древний глас, то свыше глас:
«Четвёртый век уж на исходе, –
Свершится он и грянет час!
И своды древние Софии,
В возобновленной Византии,
Вновь осенят Христов алтарь».
Пади пред ним, о, Царь России, –
И встань, как Всеславянский Царь!
 

Ещё перед Крымской войной Фёдор Иванович Тютчев писал:

 
Москва и град Петров, и Константинов град –
Вот Царства Русского заветные столицы!..
Но где предел ему? И где ему границы –
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат.
Семь внутренних морей и семь великих рек…
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги до Евфрат, от Ганга до Дуная…
Вот Царство Русское… и не прейдёт вовек,
Как-то предвидел Дух и Даниил предрек.
 

Нужно добавить, что в данном случае град Петров – Ветхий Рим. А в некоторых редакциях – звучит не «на юг и на закат», а на юг и на запад, ибо слово – определение «запад» вернее и точнее звучит с ударением на втором слоге, как антипод востоку, то есть восходящему току. Русь находится на восходящем токе, ну а Европа – на западе (с ударением на втором слоге), то есть падает.

Пушкин точно подметил, что «Европа по отношению к России всегда была столь же невежественна, сколь и неблагодарна».

И по словам Тютчева:

 
Свершается заслуженная кара
За тяжкий грех, тысячелетний грех…
Не отвратить, не избежать удара –
И правда божья видима для всех…
То божьей правды праведная кара,
И ей в отпор чью помощь ни зови,
Свершится суд… и папская тиара
В последний раз купается в крови.
А ты, её носитель неповинный, –
Спаси тебя господь и отрезви –
Молись ему, чтобы твои седины
Не осквернились в пролитой крови.
 

Не это ли мы сегодня видим в Европе, заливаемой кровью?

А ведь всё это предсказывали русские поэты, многие из которых пострадали от киллеров ордена русской интеллигенции.

Борис Башилов писал:

«Духовная цензура, О.Р.И., была намного нетерпимее и страшнее цензуры царского правительства. И Ключевский, как и все другие крупные историки, никогда не забывал, как расправился О.Р.И. с Гоголем, Лесковым, славянофилами и многими другими, осмелившимися не выполнять идейных заказов О.Р.И.».

Именно от рук киллеров ордена русской интеллигенции пали Пушкин и Лермонтов. Именно великосветские черви ордена по заказу западных хозяев своих травили Тютчева. Что ж, теперь выясняется, что русские поэты-пророки, говоря о будущем, предостерегали от бед не только своих соотечественников, но и тех, кто сегодня купается в крови непрерывных терактов, вызванных именно недальновидной, глупой политикой своих продажных заправил.

Кому и чем мешали светочи русской поэзии?

Мы рассмотрели целый ряд мотивов преступлений залётных проходимцев и доморощенных уголовников, которые организовали убийства Александра Сергеевич Пушкина и Михаила Юрьевича Лермонтова.

Но общим мотивом для тех, кому мешали лучшие поэты как XIX, так XX веков, был ещё один весьма банальный, низкий и мерзкий мотив. Пушкин, Лермонтов, Есенин, Маяковский, Рубцов были истинными поэтами. Они мешали во все века бездарям, мешали графоманской серости. А как настоящие русские лирики мешают графоманам ныне?!

Девятнадцатый век богат шедеврами поэтического творчества, двадцатый век – период советской власти – во многом удерживал высокую поэтическую планку, поскольку ещё сохранялся лозунг – «искусство должно быть понято народом». Я неслучайно привёл весьма одиозные ленинские строки, поскольку с ними связано кое-что весьма, я бы сказал, «забавное», но точнее сказать – «печальное».

Не собираюсь давать какие-либо оценки Ленину – это не тема книги, да и нельзя тут говорить однозначно. Но вот один факт заслуживает особого внимания, поскольку относится к отечественной культуре, к отечественной литературе и, конечно же, поэзии, как значительной части и литературы, и культуры вообще.

Институт марксизма-ленинизма, созданный чуть ли не с единственной целью – извратить работы Ленина и его учение, наделал много всего. Вот одно из его деяний. Были чуточку уточнены ленинские слова – «искусство должно быть понято народом». Сделали так: «искусство должно быть понятно народу».

Улавливаете разницу? Она незаметна или почти незаметна, но вдумайтесь, сколь она значительна!

Что значит – «искусство должно быть понято народом»? Да то, что истинное искусство, стоящее на высочайшем нравственном, идейном, художественном уровне, народ должен понять, поднимаясь до этих высот и овладевая высокой культурой. Ну а что означает «искусством должно быть понятно народу»? Да очень просто. Это означает, что искусство должно опуститься до того уровня, на котором находятся далеко не лучшие слои народа. К примеру, известно определение Ивана Лукьяновича Солоневича движущих сил любой социальной революции:

«…социальная революция есть прорыв к власти ублюдков и питекантропов… теория, идеология и философия всякой социальной революции есть только „идеологическая надстройка“ над человеческой базой ублюдков… социальная революция устраивается не „социальными низами“, а биологическими подонками человечества. И не на пользу социальных низов, а во имя вожделений биологических отбросов. Питекантроп прорывается и крушит все. Пока захваченное врасплох человечество не приходит в себя и не отправляет питекантропов на виселицу».

Так вот и было умышлено введено исправление в задачи культуры – культуру направили на потребу тех биологических подонков, которые явились движущими силами революции.

Конечно, постепенно ублюдки и питекантропы были отброшены от горнил власти, конечно, постепенно были налажены социальные скрепы, об уничтожении которых ублюдками и питекантропами писал И. Л. Солоневич, но должно было пройти немало времени, прежде чем удалось несколько поднять планку культуры. А затем было вновь всё обрушено новыми «биологическими отбросами», взятыми на службу ельциноидами.

Поскольку мы говорим о поэзии, примеры из поэзии и приведём.

Давайте попробуем сравнить поэзию трёх периодов: дореволюционные произведения XIX – начала ХХ века, советского периода и эпохи «победившей» демократии.

Колоритными будут такие сравнения. Но они лучшим образом высветят то, что происходило и происходит в литературе, которая во многом является отражением жизни. Такие сравнения можно провести и в литературе, и в искусстве, но, учитывая тематику книги, посвящённой поэтам и поэзии, к тому же причинам гибели поэтов, возьмём только поэзию…

Гибель каждого настоящего поэта открывает двери серости, графомании и бездарности.

А ведь как много общего в гибели Лермонтова и Талькова! Лермонтова убил бездарь графоман Мартынов, которого использовали «надменные потомки», поскольку серость легко было вооружить против гения. Выстрел без всякой дуэли и невероятные выдумки шайки убийц. Талькова тоже убили выстрелом из пистолета, но поскольку свалить на дуэль было по понятным причинам невозможно, напридумывали калейдоскоп версий, запутав так, что и распутать невозможно. Хотя всем ясно, что был тот же заговор «надменных потомков, известной подлостью прославленных отцов».

И снова гибель гения в угоду серости.

Конечно, история сметает всю серость со временем, но именно со временем, а пока серость жива, она активно воздействует на окружающих. Причём, чтобы пропихнуть серость, популярность ей назначают путём навязывания мнения читателям и зрителям через средства массовой информации.

Та серость, которой открыли путь убийства Пушкина и Лермонтова, уже умерла, её нет в литературе, даже имена забыты. Такая же участь постигла и серость, воспользовавшуюся гибелью Есенина и поэтов есенинского круга, Маяковского… А вот серость и бездарность, поднявшая голову после гибели Владимира Высоцкого, Николая Рубцова, Игоря Талькова, пока ещё пользуется нишей, освободившейся для неё. И этой серости совершенно безразлично то, что случится после того как она, насытившись своей пошлостью, уйдёт в небытие. Её принцип: после нас – хоть потоп.

Вот и принуждены мы вместо:

 
Я помню чудное мгновенье,
Передо мной явилась ты
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты… –
 

слушать ежедневно и ежечасно по всем радиостанциям:

 
Ты целуй меня везде,
Восемнадцать мне уже…
 

Кроме тупой и отвратительной пошлости, ещё и рифма-то какая! Пресловутая «палка-селёдка» может показаться по сравнению с «везде-уже» верхом мастерства.

Или вместо лермонтовского:

 
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражён булатом,
Он спит в земле сырой.
 

Нам предлагают слушать пугачёвское:

 
Так вот под этой личиной
Скрывался, блин, уголовник.
Ну в жизни не скажешь,
какой был мужчина,
Ну настоящий полковник…
 

Да… А ведь как звучат те же самые слова, когда они не в пошлой бездарности используются, а высоком слоге…

Вспомним песню, блистательно исполняемую Марией Пахоменко:

 
Таится лицо под личиной,
Но глаз пистолета свинцов…
Мужчины, мужчины, мужчины,
К барьеру вели подлецов…
 

А тут, видите ли, «в ресторан за мой счёт», а всё лишь с одной целью – как бы нагадить и записать на подкорку «полковник-уголовник», «уголовник-полковник». Таков заказ был от слуг Аллена Даллеса…

Мы вынуждены слушать и вместо лермонтовского:

 
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда с звездою говорит, –
 

этакую либеральную замену на

 
Кайфуем!!!!
Сегодня мы с тобой кайфуем.
А я опять тебя целую
И забываю обо всём.
Кайфуем!!!!
Сегодня мы с тобой кайфуем.
 

Какие там звёзды со звёздами? Шприцы с шприцами говорят!..

Примеров шедевров свободной, демократической поэзии предостаточно!

 
Отказала мне два раза,
Не хочу, сказала ты,
Вот такая вот зараза,
Девушка моей мечты…
 

Это мечты «победившей» демократии! Ну а что мы найдём в «мрачном прошлом царизма»?!

Лермонтовское:

 
Нет, не тебя так пылко я люблю,
Не для меня красы твоей блистанье:
Люблю в тебе я прошлое страданье
И молодость погибшую мою.
 

Но и в «тираническом прошлом социализма» есть замечательные стихи и песни…

 
Услышь меня, хорошая,
Услышь меня, любимая,
Заря моя вечерняя,
Любовь неугасимая.
Иду я вдоль по улице,
А месяц в небе светится,
А месяц в небе светится,
Чтоб нам с тобою встретиться.
Ещё косою острою
В лугах трава не скошена,
Еще не вся черемуха
К тебе в окошко брошена.
(…)
 

Посмотрите, какой контраст демографомании!

Сколько шедевров можно найти в XIX веке, сколько, если отбросить нарастающую графоманию, можно найти в ХХ веке, вплоть до пошлых девяностых.

Что же, или перевелись на Руси поэты? Нет… Поэтов, именно поэтов, ныне на сцену, на радио, на телевидение не пускают. Ведь если пустить поэтов, сгинут окопавшиеся там графоманы, дети демократии, ошибочно именующие себя поэтами. Помнится, когда я ещё курсантом занимался в литературном объединении Центрального Дома Советской Армии, руководитель секции поэзии говорил нам, что за ночь может зарифмовать, к примеру, инструкцию пожарной охраны, но это поэзией не будет. И приводил в пример графомании и издевательства над поэзией сочиненные в ту пору правила борьбы с колорадским жуком.

Ну а реклама. В девяностые по радио гремело: «Задумчиво в экстазе, сижу на унитазе». Дальше не помню.

Ну как же мешали, мешают и, к сожалению, ещё будут мешать серости настоящие поэты. Недаром ныне эстрадные «звёзды» столь стойко держат оборону и не пускают никого на сцену. И на всех концертах обязательные певцы с обязательными песнями.

Ну а если что-то новое, свежее, так вот этакое. Хорошо хоть у данного поэта самокритика налицо!

 
Боль причинить мне, вечные ссоры.
Ты же осознанно этого добилась!
Твоя причина, что мы расстаёмся –
То, что я стал идиотом, кретином.
 

Тут уже о рифме и вовсе забыли. Не получается рифма, а писать стихи, петь хочется. Посмотрите в Интернете на чудеса стихотворений, ставших песнями…

Вот ещё одна причина, по которой на протяжении веков, «совершенно случайно» и, как правило, «по своей вине», уходили «не допев куплета» великие поэты Земли Русской. Вот почему против них направлялось острие ударов самых омерзительных, самых гнусных слуг тёмных сил Запада.

«Просвещённая» же демократия «подарила» молодежи глубокомысленные, по мнению авторов, повторения под синтезатор: «Я беременна (10 раз), но это временно (10 раз)». «Ново-, а точнее, псевдорусские» музыканты и слушатели сочли шедевром песни: «Жениха хотела, вот и залетела».

Ну что за чушь…

 
Сделай то, что лучше,
Сделай то, что можно,
Сделай то, что хочешь, но по душе
Сделать очень сложно, а признаться невозможно
Самой себе, самой себе.
 

 
Ты беременна, ты беременна, ты беременна на-на-на-на
Но это временно, это временно, это временно на-на-на-на
Но ты беременна, ты беременна, ты беременна на-на-на-на
Но это временно, это временно, это временно на-на-на-на-на-на-на.
 

Особенно поэтично вот это на-на-на, стремящееся к бесконечности. Над стихами надо думать, даже если они приходят к поэту свыше, их надо подвергать огранке. А над этими безобразиями, намалёванными в духе Директивы СНБ США «Цели США в отношении России», приветствующие серость, думать не надо. И прибыльно… «Надменные потомки» отметят и деньгами и наградами…

Каждое поколение уносило с собой во времена грядущие свои любимые песни, о достоинствах и недостатках которых можно спорить, потому что они могли быть предметом спора, но не предметом, вызывающим отвращение. Это ныне певцы признаются на сцене: «Ты не слушай меня, я не слышу тебя, что поём – всё…» Возможно, я цитирую не точно, по словам, но совершенно точно по смыслу. Да простит читатель за столь нелирическое отступление от того повествования, которое автор стремится, в меру своих сил, сделать лирическим. Когда пишешь о временах минувших, приходит само собою сравнение их со временами нынешними. Нет, не только ностальгией привлекают нас песни лет юности и молодости, оставленных нами далеко позади. Когда в будущем песни станут песнями, стихи стихами, а не набором пошлых фраз, как ныне, то у нас, мягко говоря, повзрослевших, эпоха песен о «беременных» и «залетевших» «заразах», о сидящих на горшке (именно так, а иначе рифма не получается – «поцелуй скорее же – встала я с горшка уже») и ждущих поцелуя, уже не вызовет ностальгической грусти.

Прозябание поэзии, литературы и искусства «на дне» трясины демократии несколько задержалось, но верю, что ненадолго.

Этому времени, нынешним графоманам Лермонтов адресовал такие строки:

 
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
 

А пока не лучше ли обращаться к наследию Александра Сергеевича Пушкина и Михаила Юрьевича Лермонтова. Те, кого Фёдор Михайлович Достоевский метко назвал бесами, сумели физически уничтожить светочей русской поэзии, но они не смогли победить русский дух, заложенный в каждое творение гениев русской литературы.

Сила бессмертных строк произведений Пушкина и Лермонтова невероятна. А какая пластичность, какая напевность, какое воздействие на читателя… известно, к примеру, что если читать главы романа «Евгений Онегин» плачущему, кричащему и не желающему засыпать младенцу, который ещё, казалось бы, неспособен их понимать, он тут же успокаивается и уходит в спокойный сон.

И, наверное, каждый слышал о серьёзных рекомендациях ежедневно перед сном просто читать подряд стихи лучших русских поэтов. Они действуют как доброе, безвредное, успокаивающее лекарство. Человек засыпает и видит добрые сны, чтобы затем встретить доброе утро.

Попробуйте! Живите в полном согласии с этими непревзойдёнными, с этими животворящими поэтическими шедеврами, и вы поймёте, почему против истинной поэзии всегда, во все времена ополчались и ополчаются силы зла.

Игорь Тальков выразился точно – они уходят, не допев куплета… Но те куплеты, которые допеты, составляют подлинный генофонд народа, являются тем стержнем, на котором держится добро, постепенно побеждающее зло на многострадальной планете.

Вспомним пушкинское:

 
(…)
И Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей».