Текст книги "Американские боги"

Он не протянул руки. И ничего не сказал.

Позже он задавался вопросом, изменилось бы что-то, если бы он не сдержал свой добрый порыв и смог бы тем самым предотвратить хотя бы часть того зла, которое случилось впоследствии. И отвечал на свой вопрос отрицательно. Он знал, что ничего не изменится. Но даже после всего, что произошло, он по-прежнему сожалел, что в тот краткий миг во время их долгого перелета домой он не протянул руки.

Когда Среда высадил Тень у дома, короткий зимний день уже подходил к концу. Тень открыл дверь, чтобы выйти из машины, и мороз показался ему еще более фантастическим, еще менее правдоподобным, особенно по сравнению с погодой с Лас-Вегасе.

– Не влезай в неприятности, – напутствовал Среда. – Не высовывайся. Не баламуть воду.

– Все одновременно не делать?

– Ты, сынок, не умничай со мной. В Лейксайде ты заляжешь на дно. Здесь ты будешь в безопасности. Считай это серьезным одолжением с моей стороны. В большом городе они бы через пять минут тебя унюхали.

– Залягу на дно и не шевельнусь. – Тень верил в то, что говорил. Неприятностей ему и так на всю жизнь хватит, самое время с этим покончить. – Когда тебя ждать обратно? – спросил он.

– Скоро, – ответил Среда, опустил окно, дал по газам и скрылся в морозной темноте.

Глава одиннадцатая

Трое хранят тайну, если двое из них мертвы.

Бен Франклин. Календарь бедного Ричарда

Три дня уже стоял мороз. Даже в полдень температура не поднималась выше нуля. Тень удивлялся, как люди выживали в такие зимы, когда еще не было электричества, теплых масок и термального белья, когда не было современных средств передвижения.

Он сидел в заведении, которое совмещало функции рыболовного магазина, солярия и видеопроката, и Хинцельманн показывал ему свои самодельные насекомовидные наживки для форели. Тень и не ожидал, что они окажутся такими занятными: яркие имитации живых насекомых, сделанные из перьев и ниток, и в каждой спрятан крючок.

Хинцельманну он задал прямой вопрос.

– Начистоту? – сказал Хинцельманн.

– Начистоту, – кивнул Тень.

– Ну, – сказал старик, – не все переживали такие зимы, некоторые умирали. Дырявые дымоходы, неисправные кухонные плиты, печки с плохой вентиляцией сгубили не меньше народу, чем холод. Трудные были времена – все лето и всю осень напролет запасались едой и дровами на зиму. Но хуже всего было, когда люди сходили с ума. Я слышал, по радио передавали, что это как-то связано с солнечным светом, мол, зимой света не хватает. Отец рассказывал, у народа прямо крыша ехала – зимнее безумие называлось. В Лейксайде всегда поспокойнее было, а вот в других городах в округе – жуть что творилось. Когда я был маленьким, еще ходила в народе такая поговорка: если к февралю служанка тебя не пришила, значит, бесхарактерная у тебя служанка.

Книжки со сказками были на вес золота – тогда в городе еще не было библиотеки, и все, что можно было читать, ценилось как настоящее сокровище. Когда моему дедуле братец прислал из Баварии книжку, наши местные немцы собирались в ратуше, чтобы послушать, как дедуля читает сказки, а потом финны, ирландцы и все остальные заставляли немцев их пересказывать.

В Джибвее, в двадцати милях к югу, обнаружили женщину, которая бродила зимой по лесу в чем мать родила, прижимая к груди мертвого ребеночка. И как ее ни уговаривали, она ни за что не хотела его отдать, – задумчиво покачав головой, Хинцельманн закрыл витрину с наживками. – Не идет дело. Дать вам карточку клиента нашего видеопроката? Скоро у нас откроют прокат блокбастеров, и тогда мы точно будем не у дел. Хотя на данный момент у нас очень неплохая подборка.

Тень напомнил Хинцельманну, что у него нет ни телевизора, ни видеомагнитофона. Ему нравилось общаться со стариком – нравилось слушать его сказки и воспоминания о прошлом, нравилась его усмешка, которая внезапно делала его похожим на кобольда. И если бы Тень стал сейчас объяснять, что телевизор действует ему на нервы с тех самых пор, как он взял в привычку еще и разговаривать с ящиком, ситуация, скорее всего, получилась бы неловкая.

Хинцельманн пошарил под прилавком и вытащил пеструю жестяную коробочку – по виду она смахивала на рождественскую коробку из-под шоколадных конфет или печений: с крышки радостно скалился Санта Клаус, который держал в руках поднос с кока-колой. Хинцельманн снял металлическую крышку: внутри оказались блокнот и книжечки лотерейных билетов.

– Сколько вам выписать?

– Чего выписать?

– Лотереек. Сегодня мы вывозим старый драндулет на лед – лотерейки уже начали продавать. Один билет – пять долларов, десять билетов – сорок долларов, двадцать билетов – семьдесят пять. Покупая один билет, вы покупаете пять минут. Мы, конечно, не обещаем, что она уйдет на дно именно в те пять минут, на которые вы поставили, но тот, кто ближе всего угадает время, выиграет пятьсот баксов, а если она потонет именно в пределах ваших пяти минут, вы получите тысячу. Чем раньше вы покупаете билет, тем меньше времени забито. Желаете взглянуть на информационный листок?

– Конечно.

Хинцельманн протянул Тени отксеренную страничку. Драндулетом, который должен был простоять всю зиму на льду посреди озера, оказалась старая машина со снятыми мотором и бензобаком. В один прекрасный момент весной лед начнет таять, и когда истончится настолько, что уже не сможет выдержать веса машины, драндулет пойдет ко дну. Самое раннее затопление драндулета пришлось на двадцать седьмое февраля («В девяносто восьмом это было. Ту зиму и зимой-то назвать язык не повернется»), а самое позднее – на первое мая («Это было в пятидесятом. Тогда казалось, зима не кончится, пока кто-нибудь не вобьет ей в сердце кол»). А чаще всего машина тонет в начале апреля – обычно в середине дня.

В разлинованном блокноте Хинцельманна дневное время в апреле было вычеркнуто, его уже разобрали. Тень купил тридцать минут 23 марта, с девяти до девяти тридцати утра, протянув Хинцельманну тридцать долларов.

– Вот бы все наши местные раскупали билеты с таким энтузиазмом, – сказал Хинцельманн.

– Это в благодарность за то, что вы подвезли меня в тот первый вечер.

– Нет, Майк, – поправил Хинцельманн. – Это ради детей. – В это мгновение его морщинистое лицо сделалось серьезным, исчезла даже тень привычного озорства. – Подходите сегодня днем, поможете вытолкнуть драндулет на лед.

Он отдал Тени шесть голубых билетов. На каждом старомодным подчерком Хинцельманна были выведены дата и время. Потом он занес эту информацию себе в блокнот.

– Хинцельманн, – начал Тень, – вы когда-нибудь слышали об орлиных камнях?

– На севере от Райнлендера? Хотя там Орлиная река. Наверное, нет, не слышал.

– А о гром-птицах?

– Ну, на Пятой стрит раньше была багетная мастерская «Гром-птица», но она закрылась. Мало вам от меня пользы, да?

– Ну что вы!

– Я вам вот что скажу, идите в библиотеку. Там хорошие люди работают, хотя на этой неделе они там, наверное, носятся со своей книжной распродажей. Я ведь вам, кажется, показывал библиотеку?

Тень кивнул и распрощался со стариком. Как же он сам не догадался пойти в библиотеку! Он сел в свой пурпурный «Форанер» и поехал в южном направлении по главной улице вдоль озера, пока не достиг его самой южной точки, где стояло похожее на замок здание городской библиотеки. Он зашел и увидел указатель с надписью «КНИЖНАЯ РАСПРОДАЖА». Стрелка указывала на полуподвальный этаж. Сама библиотека располагалась на первом. Тень потопал ногами, сбивая с ботинок снег.

Неприятная на вид женщина со сморщенными пунцовыми губами настойчиво поинтересовалась, чем может быть полезна.

– Мне, должно быть, нужен читательский билет, – сказал он. – Я хочу узнать все о гром-птицах.

Книги по религии и традициям коренного населения Америки уместились на единственной полке в одной из башенок библиотеки. Тень взял с полки несколько книг и устроился за столом у окна. Через некоторое время он узнал, что гром-птицы – это мифические гигантские птицы, которые живут на вершинах гор, посылают молнии и производят гром, хлопая крыльями. Он прочел о племенах, которые верили, что гром-птицы создали мир. И за следующие полчаса чтения не выяснил ничего нового. Никаких упоминаний об орлиных камнях в предметных указателях ему не попалось.

Когда Тень поставил обратно на полку последнюю книгу, он вдруг почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Маленький серьезный человечек выглядывал из-за массивного стеллажа. Когда Тень повернул голову, личико исчезло. Он встал к мальчику спиной, а потом обернулся: за ним опять наблюдали.

В кармане у Тени лежал доллар со Свободой. Он вынул его, взял в правую руку и поднял так, чтобы мальчик разглядел монету. Потом зажал ее между пальцами левой руки и, показав, что в обеих руках пусто, поднес левую руку ко рту, кашлянул – и монета упала из левой руки в правую.

Мальчик вытаращил глаза, а потом сорвался с места и убежал. Но уже через несколько секунд вернулся, волоча за руку неулыбчивую Маргарет Ольсен. Она подозрительно посмотрела на Тень и сказала:

– Здравствуйте, мистер Айнсель. Леон сказал, что вы показали ему волшебство.

– Обычная престидижитация, мэм. Я ведь так и не поблагодарил вас за совет, как обогреть квартиру. Теперь у меня тепло – хоть тосты жарь.

– Хорошо. – Ледяное выражение ее лица нисколечко не смягчилось.

– Замечательная библиотека, – сказал Тень.

– Здание красивое. Но городу ни к чему вся эта красота, ему нужно что-то более практичное. Вы идете на книжную распродажу?

– Вообще-то не собирался.

– Зря. Это ради благого дела.

– Тогда, конечно, пойду.

– Сначала выйдите в вестибюль, а потом по лестнице вниз. Всего доброго, мистер Айнсель.

– Зовите меня Майк, – сказал Тень.

Она ничего не ответила, взяла Леона за руку и пошла с ним в детский отдел.

– Мам, – услышал Тень голос Леона. – Это не престижная агитация. Я же сам видел! Я видел, как она исчезла, а потом выпала у него из носа. Я сам видел!

Со стены на него взирал писаный маслом Авраам Линкольн. Тень спустился по мраморной лестнице с дубовыми перилами в подвальный этаж библиотеки и попал в большую комнату, заставленную столами. Столы были завалены всевозможными книгами, которые лежали в случайной последовательности и диком беспорядке: книжки в мягком и твердом переплете, беллетристика и нонфикшн, периодика и энциклопедии: все вперемешку, то корешками вверх, то корешками вниз.

Тень прошел в глубь комнаты и остановился у стола со старыми томами в кожаных переплетах, на корешках белым цветом был выведен каталожный номер.

– Вы сегодня первый, кто остановился у этого стола, – сказал мужчина, сидевший возле груды пустых коробок и пакетов и маленького открытого металлического ящика с наличностью. – Народ обычно раскупает триллеры, детские книжки, слащавое дамское чтиво. Типа Дженни Кертон, Даниэлы Стил, ну и все в таком духе. – Сам он читал «Убийство Роджера Экройда» Агаты Кристи. – У нас любая книга за пятьдесят центов, за доллар можете выбрать три.

Тень поблагодарил и побрел дальше. Он нашел Геродотову «Историю» в кожаном коричневом потертом переплете, напомнившую ему о томике Геродота в мягкой обложке, который он оставил в тюрьме. Еще там была книга под названием «Домашний иллюзионист: ключ к успеху», в ней вполне могли быть описания фокусов с монетами. Он взял обе книжки и отнес к кассе.

– Берите третью, все равно заплатите доллар, – сказал мужчина. – Сделайте одолжение, избавьте нас еще от одной книжки. У нас места на полках не хватает.

Тень вернулся к столу со старыми книжками в кожаных переплетах. Решив унести с собой книжку, у которой меньше всего шансов быть купленной кем-то еще, он все никак не мог выбрать между «Общими заболеваниями мочевыводящих путей с иллюстрациями врача-специалиста» и «Протоколами заседаний городского совета Лейксайда за 1872–1884 гг.». Он взглянул на иллюстрации в медицинской книжке и подумал, что в Лейксайде она обязательно пригодится какому-нибудь мальчишке – чтобы стращать ею приятелей, – после чего отнес «Протоколы заседаний» продавцу и заплатил доллар, а тот сложил его книжки в коричневый бумажный пакет с надписью «Деликатесы Дейва».

Тень вышел из библиотеки. Перед ним открылся прекрасный вид на озеро – до самого горизонта. Он даже рассмотрел свой дом за мостом. Отсюда тот выглядел совсем кукольным. Рядом с мостом на льду четверо или пятеро мужчин толкали к центру озера темно-зеленую машину.

– Двадцать третье марта, – прошептал он озеру. – С девяти до девяти тридцати утра.

Вот интересно, слышат ли его сейчас озеро и старый драндулет, а если слышат, то примут ли к сведению его слова. Скорее всего вряд ли.

Ветер жестоко сек лицо.

Когда Тень добрался до дома, оказалось, что на улице его поджидает Чэд Маллиган. При виде полицейской машины у Тени яростно заколотилось сердце, но потом слегка утихло, когда он заметил, что полицейский, устроившись на переднем сиденье, разбирает бумажки.

Тень подошел к машине.

Маллиган опустил стекло.

– С библиотечной распродажи? – спросил он, заметив в руках у Тени бумажный пакет с книгами.

– Да.

– Я там года два-три тому назад целый ящик с книжками Роберта Ладлэма отхватил. Все собираюсь почитать. Моя кузина от него без ума. А я вот думаю, если однажды окажусь на необитаемом острове да с этим ящиком книжек, тогда и наверстаю.

– Я могу быть чем-то полезен, шеф?

– Да нет, приятель. Решил вот остановиться, проведать, как ты тут обживаешься. Помнишь китайскую пословицу: если спас человеку жизнь, значит, ты за него в ответе. Ну, я, конечно, не имею в виду, что я спас тебе жизнь. Но, думаю, все равно проверить надо. Как ведет себя пурпурный Гунтер-мобиль?

– Да ничего, – ответил Тень. – Не жалуюсь. Бегает исправно.

– Вот и замечательно.

– Я в библиотеке встретил свою соседку, – начал Тень. – Миссис Ольсен. И подумал…

– Какая тварь ее в задницу ужалила?

– Ну, это уж вам виднее.

– Длинная история. Если хочешь немного прокатиться, садись – я тебе все расскажу.

Тень на секунду задумался, а потом сказал: «Хорошо», – и сел в машину на переднее сиденье, рядом с водителем. Маллиган поехал в северную часть города. Выключил мигалку и припарковался у обочины.

– Даррен Ольсен познакомился с Мардж в университете Висконсина в Стивенс-Пойнте, а потом приехал с ней обратно на север, в Лейксайд. Она в колледже специализировалась на журналистике. А он изучал эту херню, как ее, гостиничный менеджмент, что-то в этом роде. Приехали они сюда, значит, мы все в пень встали. Было это лет тринадцать-четырнадцать тому назад. Она просто раскрасавица была… волосы черные… – Он на секунду замолк. – Даррен управлял мотелем «Америка» в Камдене, на западе, в двадцати милях отсюда. Вот только в Камдене туристы не имели обыкновение задерживаться, и в конце концов мотель закрылся. У них было двое мальчишек. В то время Сэнди было одиннадцать. А младший – Леон, кажется, – был совсем малютка.

Даррен Ольсен мужественностью не отличался. Когда-то в школе он был приличным футболистом, но это самое большее, чего он добился в жизни. Вот так. Он даже не мог набраться храбрости и сказать Мардж, что потерял работу. Целый месяц, а то и все два, он каждое утро уезжал из дома, возвращался поздно вечером и жаловался, какой тяжелый день задался у него в мотеле.

– И чем он все это время занимался? – спросил Тень.

– Ммм. Точно не знаю. Думаю, ездил в Айронвуд, а может и в Грин-Бей. Поначалу, скорее всего, искал работу. А потом стал пить не просыхая, так что, видимо, и на мимолетные радости с проститутками не так много времени оставалось. Может, и на деньги играл. Наверняка я знаю только то, что недель за десять он выгреб все деньги с их совместного счета. И через какое-то время Марджи сунула туда нос – а там шиш с маслом!

Тут Маллиган вывернул на дорогу, врубил сирены и мигалку и до смерти перепугал какого-то мужичонку, который только что съехал с горы на машине с айовскими номерами со скоростью семьдесят миль в час.

Оштрафовав лихача, Маллиган продолжил рассказ.

– На чем я остановился? А, ну так вот. Марджи выставила его вон, подала на развод. Вылилось это все в грязную драку в суде за право опекунства. Так в журнале «Пипл» называются подобные дела. Грязная драка в суде за право на опеку над детьми. Детей оставили Марджи. Даррен получил право видеться с ними и больше практически ничего. А Леон был тогда еще совсем малыш. Сэнди был постарше, славный парнишка, отца просто обожал. И не позволял Марджи о нем слова дурного сказать. Дом они потеряли. Хороший был у них домик на Дэниелс-роуд. Переехали в квартиру. А Даррен вообще убрался из города. Приезжал каждые шесть месяцев и портил всем жизнь.

Так продолжалось несколько лет. Он приезжал, тратил на детей деньги, а Марджи доводил до слез. Народ уже по большей части начал думать, что лучше бы ему и вовсе никогда не возвращаться. Мать с отцом у него ушли на пенсию и переехали во Флориду, типа, не было у них больше сил терпеть висконсинские зимы. Вот он появился в очередной раз и объявил, что хочет свозить мальчиков во Флориду на Рождество. Марджи сказала, мол, даже и не думай, и слышать ничего об этом не желаю. Неприятно все это очень было – однажды мне пришлось к ним приехать. Семейная ссора. Когда я приехал, Даррен стоял во дворе перед домом и матерился: мальчики были ели живы от страха, а Марджи в слезах.

Я сказал Даррену, что у него есть все шансы провести эту ночь за решеткой. На секунду мне показалось, что он меня сейчас ударит, но он был еще достаточно трезв, чтобы сдержаться. Я отвез его в трейлерный парк на южной окраине города, посоветовал взять себя в руки. И если он только пальцем ее тронет… Короче, на следующий день он уехал из города.

А через две недели пропал Сэнди. Просто не сел в школьный автобус, а своему лучшему другу сказал, что скоро повидается с отцом, что тот готовит ему какой-то особый подарок, чтобы возместить неудавшуюся поездку во Флориду на Рождество. С тех пор никто его больше не видел. Хуже нет, чем похищение ребенка родителем, лишенным права опеки. Нелегко найти ребенка, который не хочет, чтобы его нашли, понимаешь?

Тень согласился. Он понял кое-что еще: что Чэд Маллиган влюблен в Маргарет Ольсен. Интересно, сам-то он отдает себе отчет в том, насколько это очевидно?

Маллиган еще раз вырулил на дорогу с зажженными мигалками и остановил каких-то тинейджеров, которые ехали на скорости шестьдесят миль в час. Им он штраф выписывать не стал, а «просто нагнал на них страха Божьего».

Вечером Тень сидел на кухне за столом и ломал голову над тем, как превратить серебряный доллар в пенни. Об этом фокусе он вычитал в «Домашнем иллюзионисте», но описание было настолько расплывчатым и бесполезным, что только разозлило его. Чуть ли не в каждой фразе встречались формулировки типа «а потом пенни исчезает обычным способом». И что в таком случае подразумевалось под «обычным способом», недоумевал Тень. Что, нужно уронить монету по-французски? Спрятать в рукаве? Или крикнуть «Боже мой! Берегитесь! Пума!» – и уронить монету в боковой карман, пока зрители оглядываются по сторонам?

Вспомнив про луну и про женщину, подарившую ему этот серебряный доллар, он подбросил его в воздух, поймал и снова попытался проделать фокус. Кажется, ничего не получилось. Он пошел в ванную, снова повторил его перед зеркалом и убедился, что прав. Фокус – так, как он был описан, – не мог получиться. Он вздохнул, положил монету в карман и сел на диван. Потом укрыл ноги дешевым толстым пледом и раскрыл «Протоколы заседаний городского совета Лейксайда за 1872–1884 гг.» Текст, напечатанный в две колонки мелким шрифтом, был практически нечитаем. Он листал страницы, рассматривая фотографии того времени с изображением членов городского совета Лейксайда: длинные бакенбарды, глиняные трубки, потертые и лоснящиеся шляпы. Многие лица казались ему до странности знакомыми. Он не удивился, когда увидел, что в 1882 году секретарем городского совета был некий внушительного вида господин по имени Патрик Маллиган: ему бы побриться, сбросить фунтов двадцать – получилась бы точная копия, скорее всего, пра-пра-правнука Чэда Маллигана. Интересно, был ли на фотографиях дед-первопоселенец Хинцельманна? Кажется, он все-таки не был членом городского совета. Когда Тень листал страницы, рассматривая фотографии, ему показалось, что имя Хинцельманна там упоминалось, но когда стал пролистывать книгу обратно, не смог его отыскать, а от мелкого шрифта у него заболели глаза.

Он пристроил книгу на груди и вдруг понял, что клюет носом. Глупо заснуть вот так на диване, здраво рассудил он, когда спальня буквально в двух шагах. С другой стороны, спальня с постелью и через пять минут никуда не денутся, да он и не собирается спать, просто чуточку прикорнет…

Тьма рокотала.

Он стоял на открытой равнине. Рядом с тем местом, откуда недавно выбрался, откуда вытолкнула его земля. С неба по-прежнему падали звезды, и каждая звезда, коснувшись земли, превращалась в мужчину или женщину. У мужчин были черные волосы и высокие скулы. А женщины все были похожи на Маргарет Ольсен. Это были звездные люди.

Они гордо смотрели на него своими черными глазами.

– Расскажите мне о гром-птицах, – попросил Тень. – Пожалуйста. Не ради меня. Ради моей жены.

Один за другим они поворачивались к нему спиной, и когда он переставал видеть их лица, исчезали и сами люди, попросту растворяясь в пейзаже. И только самая последняя из них, черноволосая, с седыми прядями женщина, прежде чем отвернуться, указала пальцем на бордовое небо.

– Спроси у них сам, – сказала она.

В небе вспыхнули зарницы, на мгновение высветив пейзаж до самого горизонта.

Рядом возвышались скалы: плотный песчаник, остроконечные вершины и гребни между вершинами. Тень стал карабкаться на самую ближнюю. Вершина была цвета старой слоновой кости. Он хватался за выступы и чувствовал, как они врезаются в руки. Это кость, подумал Тень. Это не камень. Старая высохшая кость.

Это был сон, а во сне не бывает выбора: здесь либо вообще нельзя принимать решений, либо кто-то уже принял их за тебя задолго до того, как начался сон. Тень продолжал карабкаться. Руки у него уже были изранены. Кость трещала, ломалась и крошилась под его босыми ногами. Его сдувало ветром, но он прижимался к скале и продолжал штурмовать вершину.

Он понял, что она сплошь состояла из костей одного и того же типа, плотно подогнанных одна к другой. Кости были высохшие, шаровидные. Он подумал, что, может быть, это все скорлупа от яиц какой-нибудь огромной птицы. Но очередная вспышка молнии дала ему понять, что он неправ: у костей были глазницы и зубы – безразличный оскал, без намека на улыбку.

Где-то кричали птицы. По лицу катились капли дождя.

Он висел в нескольких сотнях футов от земли, крепко вцепившись в башню, сложенную из черепов, а вокруг вершины кружили призрачные птицы – гигантские, черные, похожие на кондоров, с воротником белых перьев вокруг шеи, – и на крыльях у них вспыхивали молнии. Это были огромные, благородные птицы, они внушали страх, они били крыльями, и ночной воздух сотрясался от грома.

Они кружили вокруг вершины.

А размах крыльев у них – футов пятнадцать-двадцать, подумал Тень.

А потом первая птица легла на крыло, вошла в пике и полетела прямо на него, и на крыльях у нее переливались синие электрические разряды. Тень вжался в расщелину между черепами, пустые глазницы уставились на него, со всех сторон ему улыбались зубы цвета слоновой кости, но он продолжал карабкаться, лезть вверх по горе черепов, царапая кожу об острые края, чувствуя разом и отвращение, и страх, и ужас.

К нему подлетела вторая птица, и коготь длиной с человеческую ладонь вонзился ему в руку.

Он вытянул руку и попытался с ходу выдернуть перо из крыла птицы – ведь если он вернется в свое племя без пера, то будет опозорен и никогда не станет мужчиной, – но птица взмыла вверх, и он не успел ухватиться за перо. Гром-птица разжала когти и улетела, подхваченная ветром. Тень стал карабкаться дальше.

Да тут их тысячи, этих черепов, подумал Тень. Тысячи тысяч. И далеко не все человеческие. Наконец он забрался на вершину, а величественные гром-птицы медленно кружили над ним, едва заметным движением крыла ловя порывы ветра, почти не тратя сил.

Сквозь ветер он услышал голос – голос человека-бизона: он звал его, он рассказывал, чьи это были черепа…

Гора начала обваливаться, и самая большая птица, в глазах у которой сверкали слепящие сине-белые зигзагообразные молнии, обрушилась на него с высоты, оглушая раскатами грома. Тень упал и покатился вниз…

Пронзительно звенел телефон. Тень понятия не имел, что эта штука вообще подключена. Пошатываясь, нетвердым шагом он подошел и снял трубку.

– Ебицкая сила! – орал Среда. Таким злым Тень его не помнил. – Какого ляда лысого ты там вытворяешь?

– Я спал, – оцепенело пробормотал в трубку Тень.

– Ты думаешь, на хера я тебя прячу в Лейксайде? Чтобы ты всех на уши поставил? Да ты и мертвого из могилы поднимешь!

– Мне снились гром-птицы… – сказал Тень. – И скала. Черепа… – Ему казалось очень важным пересказать свой сон.

– Знаю я, что тебе снилось. Все теперь прекрасно знают, что тебе снилось. Боже всемогущий! На кой хер я тебя прячу, если ты выставляешь себя на всеобщее обозрение – вот он я, вашу мать!

Тень ничего не ответил.

На другом конце провода тоже повисла пауза.

– Я буду утром, – сказал Среда. Казалось, гнев его потух. – Поедем в Сан-Франциско. Цветы в волосы вплетать не обязательно.

Связь прервалась.

Тень поставил телефон на пол и тяжело опустился рядом. Было шесть утра, за окном по-прежнему стояла ночная темень. Он встал с дивана, дрожа от холода. Он слышал, как ветер завывает над замерзшим озером. А еще он слышал, как рядом – через стенку – кто-то плачет. Он был уверен, что это плачет Маргарет Ольсен: тихо, непрерывно, безутешно.

Тень пошел в ванную и отлил, потом зашел в спальню и закрыл за собой дверь, чтобы отгородиться от женского плача. Снаружи ревел и завывал ветер, будто тоже искал потерянного ребенка.

Январь в Сан-Франциско выдался не по сезону теплым, настолько теплым, что шею тут же начало пощипывать от пота. Среда надел темно-синий костюм и очки в золотой оправе, из-за чего стал похож на адвоката из шоу-бизнеса.

Они шли по Хайт-стрит. Бомжи, проститутки, попрошайки провожали их взглядом, и никто не тряс перед ними бумажным стаканчиком с мелочью, никто к ним даже близко не подошел.

Среда играл желваками. Когда утром к дому подъехал черный «Линкольн Таун-кар», Тень сразу понял, что Среда все еще злится, и не стал ни о чем спрашивать. Всю дорогу до аэропорта они молчали. Тень даже обрадовался, что Среда летел первым классом, а у него было место в экономе.

День уже клонился к вечеру. Тень, который бывал в Сан-Франциско только в детстве, а с тех пор видел его разве что в кино, был поражен, насколько знакомым показался ему этот город, какие здесь яркие и самобытные деревянные дома, какие крутые холмы, сколь особые он вызывает чувства.

– Просто не верится, что Сан-Франциско и Лейксайд – это одна и та же страна, – сказал он.

Среда раздраженно на него посмотрел. А потом сказал:

– Нет. Сан-Франциско и Лейксайд – это уже не одна и та же страна, и Новый Орлеан с Нью-Йорком – не одна и та же, и Майами с Миннеаполисом – тоже.

– Да ладно, – осторожно возразил Тень.

– Так и есть. У них остались некоторые общие культурные формы – деньги, федеральное правительство, сфера развлечений – земля одна и та же, без сомнения, но единственное, на чем держится иллюзия единой страны, – это баксы, «Сегодня вечером»[80]80
  «The Tonight Show» – популярная развлекательная телепередача, выходящая в эфир с 1954 года, включает в себя элементы ток-шоу, номера комедийного варьете, скетчи.


[Закрыть] и макдональдсы. – Они подходили к парку в конце улицы. – Мы сейчас навестим одну даму, будь с ней любезен. Но не переусердствуй.

– Буду душкой, – пообещал Тень.

Они сошли с дорожки и двинулись прямо по траве.

Девочка лет четырнадцати с зелено-оранжево-розовым хайром на голове провожала их взглядом, когда они проходили мимо. Она сидела рядом с какой-то дворнягой, на шее у которой вместо поводка и ошейника была завязана веревка. Взгляд у девочки был еще более голодный, чем у собаки. Собака сначала на них залаяла, а потом завиляла хвостом.

Тень протянул девочке доллар. Та с непонимающим видом уставилась на бумажку.

– Купишь собаке еды, – предложил Тень.

Девочка кивнула и улыбнулась.

– Скажу прямо, – продолжил Среда. – С этой дамой нужно быть поосторожнее. Ты можешь ей приглянуться, и это будет совершенно лишнее.

– Она твоя подружка, что ли?

– Не приведи господи, даже за все пластмассовое барахло Китая! – развеселился Среда.

Гнев его, видимо, прошел, а может быть, он отложил его на будущее. У Тени было подозрение, что гнев – и есть тот мотор, с помощью которого тот передвигается.

Под деревом на траве сидела женщина, перед ней была расстелена скатерть, а на скатерти стояли пластиковые контейнеры с едой.

Она была – не толстая, вовсе нет – она была, как говорится – хотя до нынешнего момента у Тени не было повода употреблять это слово – пышнотелая. Волосы у нее были очень светлые, практически белые – длинные платиновые локоны, как у давным-давно умершей киностарлетки, губы накрашены темно-красным, а на вид ей можно было дать от двадцати пяти – и до пятидесяти.

Когда они подошли, она как раз взяла с тарелки перченое яйцо. Подняв взгляд на Среду, она положила яйцо обратно и вытерла руку.

– Здравствуй, старый пройдоха, – сказала она с улыбкой.

Среда отвесил ей низкий поклон, подхватил ее руку и поднес к губам.

– Выглядишь божественно, – сказал он.

– А как еще, черт возьми, я должна выглядеть? – благодушно поинтересовалось она. – Впрочем, ты все равно лжец. Идея отправиться в Новый Орлеан оказалось очень неудачной. Сколько я там набрала – фунтов тридцать, наверное. Клянусь. Нужно было бежать оттуда сразу, как только я начала ходить вразвалочку. У меня теперь ляжки при ходьбе друг о друга трутся, представляешь?

Последнюю фразу она произнесла, обращаясь к Тени. Он понятия не имел, что на это ответить. Он чувствовал, как заливается горячей краской. Женщина радостно захохотала.

– Он краснеет, ему неловко! Среда, радость моя, ты привел ко мне скромника! Просто подарок! Как его звать?

– Это Тень, – сказал Среда. Казалось, он наслаждается тем, что Тень чувствует себя неловко. – Тень, поздоровайся с Пасхой.

Тень пробормотал что-то невнятное, типа «здрасте», и женщина снова заулыбалась. У него было ощущение, что его ослепили светом фар – так делают браконьеры перед выстрелом: ослепляют оленя, и он цепенеет. Он чувствовал на расстоянии запах ее духов, дурманящую смесь жасмина, жимолости, свежего молока и кожи.

– Ну, как делишки? – спросил Среда.

Женщина-Пасха радостно засмеялась всем своим телом, смех у нее был глубокий, гортанный. Как можно не проникнуться симпатией к человеку, который так смеется?