Текст книги "Американские боги"

– Она же раскаленная! – воскликнул жирный. – Они, блядь, дождутся коллективного иска в защиту потребителя!

Тени очень хотелось его ударить. Ему хотелось ударить этого парня с тех самых пор, когда тот натравливал на него своих горилл, тогда, в лимузине, после похорон Лоры. Он усилием воли отогнал от себя эту мысль.

– Может быть, вы просто выдадите нам тело Среды, и мы уедем отсюда? – спросил он.

– В полночь, – в один голос ответили мистер Нанси и жирный молодой человек.

– Такого рода вещи нужно делать по правилам, – сказал Чернобог.

– Ну да, конечно, – сказал Тень. – Вот только никто не потрудился объяснить мне эти правила. Вы все только и знаете, что твердить об этих сраных правилах, а я даже не знаю, в какую игру вы тут играете.

– Это все равно, что разместить объявление на витрине, а потом не соблюдать указанные сроки, – сказала Медиа. – Ну, сам понимаешь. Объявили распродажу, люди пришли, а никакой распродажи нет.

Градд сказал:

– По мне, так вообще все это херня полная. Но если они так тащатся от этих своих правил, то и мое агентство тоже от них тащится, и всем остальным советует. – Он отхлебнул колы. – Ровно в полночь. Вы забираете тело и сваливаете. Мы изображаем скорбно-блядь-умильные чувства и машем на прощание ручкой. А потом опять открываем охоту на крыс, которыми вы, собственно, и являетесь.

– Да, кстати, – сказал Тени жирный молодой человек. – Это мне кое о чем напомнило. Я велел тебе передать твоему бывшему боссу, что его дело прошлое. Ты передал?

– Передал, – ответил Тень. – И знаешь, что он сказал в ответ? Он велел передать этому вшивому сопляку, если я еще когда-нибудь его увижу, чтобы тот не забывал: сегодня – будущее, а назавтра уже прошлое.

Среда никогда ничего подобного не говорил. Но эта публика, судя по всему, обожает штампованные фразы. Черные очки сверкнули на него отраженными огоньками свечей – совсем как настоящие глаза.

Жирный молодой человек сказал:

– Такая, блядь, сырость здесь! И электричества нет. И вне доступа. А если ты ни к чему не можешь подключиться, это полная труба – хуже чем в каменном веке.

Он высосал через соломинку остатки колы, небрежно уронил стакан на стол и пошел прочь, к себе в комнату.

Тень протянул руку, собрал оставленный жирным мусор и сложил его в большой бумажный пакет.

– Пойду погляжу на центр Америки, – сказал он так, чтобы его слышали все, после чего встал и вышел. Мистер Нанси двинулся за ним следом. Они прошли через маленький парк и не сказали ни слова, пока не дошли до каменного памятника. Ветер явно играл с ними, налетая то с одной, то с другой стороны.

– Ну, – сказал Тень, – и что дальше?

Высоко в небе висела мертвенно-бледная половинка луны.

– А дальше, – ответил ему Нанси, – ты пойдешь к себе в комнату. Запрешь дверь. И постараешься немного поспать. В полночь они выдадут нам тело. А потом мы свалим отсюда к едрене фене. В центре у кого хочешь могут нервы сдать.

– Как скажете.

Мистер Нанси затянулся сигаркой.

– Ничего этого вообще не должно было произойти, – сказал он. – Ничего подобного. Существа, подобные нам, мы же… – он обвел сигаркой вокруг себя, словно выслеживая в темноте нужное слово, а потом резко ткнул тлеющим кончиком вперед, – …уникальны, каждый сам по себе. Мы не любим общаться. Даже я этого не выношу. Даже Вакх. По крайней мере долгого общения. Мы гуляем сами по себе или живем маленькими замкнутыми группами. У нас все эти игры с другими не очень-то получаются. Нам нравится, когда нас чтят, и уважают, и приносят подношения – лично мне нравится, когда про меня рассказывают истории, байки, в которых речь идет о том, какой я умный. Я понимаю, что это мой недостаток, слабость, но такой уж я появился на свет. Нам нравится быть великими. А теперь настали иные времена, и мы народ маленький. Новые боги восстают, и умирают, и восстают снова. Но это не та страна, которая терпит богов подолгу. Брама созидает, Вишну сохраняет, Шива разрушает и освобождает землю, дабы Брама снова мог созидать.

– Что вы, собственно, хотите этим сказать? – спросил Тень. – Что война окончена? Битва уже состоялась?

Мистер Нанси хрюкнул.

– Ты что, умом двинулся? Они убили Среду. Они убили его и похваляются этим. Они раструбили об этом на всю страну. Они показали это по всем каналам, чтобы каждый, у кого есть глаза, узрел и понял. Нет, Тень. Все только начинается.

Он нагнулся к подножию каменного монумента, загасил сигарку и оставил ее там, словно приношение.

– Раньше все у вас было с шуточками и прибауточками, – сказал Тень. – А теперь стало совсем всерьез.

– Трудно раскрутить себя на хорошую шутку в такие времена. Среда мертв. Ты в дом идешь?

– Немного погодя.

Нанси ушел в сторону мотеля. Тень вытянул руку и дотронулся до каменной поверхности памятника. Потом провел массивной ладонью по холодной бронзовой табличке. А потом развернулся и вошел в крохотную белую часовенку, прямо в незапертую дверь, в полную темноту. Он сел на ближайшую скамью, закрыл глаза, опустил голову и стал думать про Лору, и про Среду, и про то, что это вообще значит – быть живым.

Сзади раздался тихий щелчок и шорох подошвы о землю. Тень выпрямился и обернулся. В дверном проеме кто-то стоял, темный силуэт на фоне звездного неба. Луна сверкнула на каком-то металлическом предмете.

– Что, стрелять в меня будешь? – спросил Тень.

– О, господи – да я бы с радостью, – сказал мистер Градд. – Хотя бы в порядке самообороны. Ты что тут, молишься? Они и тебя на божественный лад настроили? Никакие они не боги.

– Я и не молился вовсе, – ответил Тень. – Так, решил подумать в одиночестве.

– Насколько я себе все это представляю, – продолжил Градд, – они нечто вроде мутантов. Кое-какие способности к гипнозу, еще там всякая фигня, и на́ тебе, люди уже готовы поверить во что угодно. В общем, не о чем письмо домой написать. Вот и все дела. По крайней мере, умирают они точно так же, как люди.

– Они всегда были смертны, – сказал Тень.

Он встал, и Градд тут же сделал шаг назад. Тень вышел из часовенки. Градд держался на почтительном расстоянии.

– Слушай, – спросил Тень, – а ты не в курсе, кто такая была Луиз Брукс?

– Это что, подружка твоя?

– Да нет. Киноактриса. Родилась в этом городишке, к югу отсюда.

Градд помолчал немного.

– Может, она имя сменила, и стала, там, Лиз Тейлор или Шэрон Стоун, или еще кем-нибудь, – беспомощно сказал он.

– Может, оно и так. – Тень двинулся обратно к мотелю. Градд шел параллельным курсом.

– Тебе в тюряге самое место, – сказал мистер Градд. – Самое место и есть – причем в камере смертников.

– Я твоих сотрудников не убивал, – сказал Тень. – Но вот что я тебе скажу, а вернее, передам одну вещь, которую сказал мне один человек, там, в тюрьме. И которую я запомнил на всю жизнь.

– И что он тебе такого сказал?

– Во всей Библии Иисус только одному парню пообещал место рядом с собой в раю. Не Петру, не Павлу, и никому из всех этих ребят. А вору, приговоренному к смертной казни, которого распяли вместе с ним. Так что не трогай ребят из камеры смертников. Может, они знают что-то такое, чего не знаешь ты.

Возле «Хаммера» стоял шофер.

– Доброй ночи, джентльмены, – сказал он, когда они проходили мимо.

– Доброй ночи, – ответил мистер Градд. А потом сказал, обращаясь к Тени. – Да мне, по большому счету, на все это насрать. Мне что мистер Мирр говорит, то я и делаю. Так оно спокойнее.

Тень свернул в коридор и остановился у двери в комнату номер девять.

Он отпер дверь, вошел, и тут же запнулся в дверях:

– Извините. Мне показалось, это моя комната.

– Это и есть твоя комната, – сказала Медиа. – Я тебя ждала.

В лунном свете он видел ее волосы, ее бледное лицо. Она сидела на кровати в изящно-продуманной позе.

– Я найду другую комнату.

– Я надолго не задержусь, – сказала она. – Мне просто показалось, что сейчас самый подходящий момент, чтобы сделать тебе предложение.

– Хорошо. Делайте ваше предложение.

– Расслабься, – сказала она. – А то у тебя такой вид, будто ты кол проглотил. Послушай, Среда мертв. Ты уже никому ничего не должен. Переходи к нам. Самое время перейти на сторону той команды, которая одержит победу.

Тень молчал.

– Мы можем сделать тебя знаменитым, Тень. Мы можем дать тебе власть над тем, во что люди верят, что они говорят, что носят, над тем, что им снится во сне. Хочешь стать следующим Кэри Грантом[115]115
  Кэри Грант (наст. имя Арчибальд Алек Лич, 1904–1986) – известный американский актер британского происхождения. Снимался в фильмах «Филадельфийская история», «На север через северо-запад», «Поймай вора» и др. Признан Американским институтом кинематографии вторым (после Хамфри Богарта) «величайшим мужчиной-кинозвездой всех времен».


[Закрыть]? Мы можем сделать из тебя хоть еще один «Битлз».

– Мне больше нравилось, когда вы предлагали мне посмотреть на сиськи Люси, – сказал Тень. – Если это, конечно, были вы.

– Ах вот как! – сказала она.

– Знаете, мне нужна моя комната. Спокойной ночи.

– Ну а еще, конечно, – сказала она, даже не пошевелившись, будто вообще его не слышала, – мы можем повернуть все совсем иначе. Мы можем устроить тебе настоящий ад. Ты навсегда останешься скверным анекдотом, Тень. Или тебя будут помнить как самое настоящее чудовище. Тебя будут помнить вечно – но только как Мэнсона[116]116
  Чарльз Миллз Мэнсон (р. 1934) – лидер тоталитарной хипстерской коммуны, так называемой «Семьи Мэнсона», которая в 1969 году совершила целый ряд жестоких убийств. Отбывает пожизненное заключение в Калифорнии.


[Закрыть] или Гитлера… как тебе это понравится?

– Простите, мэм, но что-то я подустал, – сказал Тень. – И был бы очень вам признателен, если бы вы освободили помещение прямо сейчас.

– Я могла целый мир бросить к твоим ногам, – сказала она. – Когда будешь подыхать в канаве, вспомни об этом.

– Запишу, чтобы не забыть, – сказал он.

После нее в комнате остался запах духов. Он лег на голый матрас и начал думать о Лоре, но о чем бы конкретном он ни пытался вспомнить – как Лора играет в летающую тарелку, как Лора ест суфле, прямо пальцами, как Лора смеется, демонстрируя экзотическое нижнее белье, которое она купила, когда помогала проводить съезд коммивояжеров в Анахайме – перед ним неизменно вставала одна и та же картинка: Лора берет в рот у Робби, и в это время в них врезается грузовик и сминает машину в лепешку. А потом приходили ее слова, и всякий раз от этих слов ему было больно.

Ты не мертвый, раздавался у него в голове тихий голос Лоры. Но и в том, что ты жив, я тоже совсем не уверена.

В дверь постучали. Тень встал и открыл. В коридоре стоял жирный молодой человек.

– Гамбургеры эти, – сказал он, – такая мерзость. Нет, ты прикинь! Пятьдесят миль до ближайшего «Макдональдса». Мне казалось, во всем мире уже не осталось такого места, которое было бы в пятидесяти милях от «Макдональдса».

– Не номер у меня, а просто Центральный вокзал, – сказал Тень. – Ну ладно, давай попробую угадать. Ты готов предложить мне пожизненный бесплатный доступ к интернету, если я переберусь на твою сторону забора. Угадал?

Толстого молодого человека била дрожь.

– Нет. Ты уже труп, ты не в счет, – сказал он. – Ты животное – ты, блядь, просто книжка с картинками, на пергаменте, готическим шрифтом, черными чернилами и от руки. Ты даже при всем желании на гипертекст не тянешь. А я… Я синапс, при том, что ты – синопсис…

От него как-то странно пахнет, почувствовал вдруг Тень. В тюрьме напротив Тени сидел один чудак, фамилии которого Тень так никогда и не узнал. Однажды, ровно в полдень, он разделся до нитки и начал кричать, что ниспослан дабы вывести их всех отсюда, тех, кто этого достоин, подобно ему самому, и переправить на сияющем космическом корабле в чудесные места. Больше Тень его не видел. И от жирного молодого человека пахло сейчас точь-в-точь как от того чудика.

– Ты пришел по какому-то делу?

– Просто захотелось поговорить, – сказал жирный молодой человек. Голос у него был – как собачонка скулит. – В комнате сидеть одному жуть берет. Вот и все. Просто жуть берет. Пятьдесят миль до ближайшего макдональдса, ты можешь себе такое представить? Давай, я с тобой тут побуду, а?

– А как насчет твоих приятелей из лимузина? Тех, которые меня тогда били? Может, лучше их попросить, и они составят тебе компанию?

– Мальчики здесь не дееспособны. Мы в мертвой зоне.

Тень сказал:

– До полуночи далеко, а до рассвета еще дальше. У меня такое впечатление, что тебе не мешало бы отдохнуть. Мне уж точно не мешало бы.

Жирный молодой человек немного помолчал, кивнул и ушел в темноту.

Тень закрыл дверь и запер ее на ключ. А потом лег обратно на матрас.

Через несколько секунд поднялся шум. Какое-то время Тень соображал, в чем тут может быть дело, наконец встал, отпер дверь и вышел в коридор. Шумел жирный молодой человек, у себя в номере. Было такое впечатление, будто он швыряет об стенку что-то тяжелое, раз за разом. Самим собой и швыряет, подумал Тень. «Вот он я!» – навзрыд кричал жирный. Или, может быть – «Животное!» – Тень сквозь всхлипы разобрать так и не смог.

– Тихо там! – проревел из свой комнаты Чернобог.

Тень вышел по коридору в холл, а потом и еще дальше – на улицу. Он устал от всего этого.

Шофер по-прежнему стоял у бронированного армейского «Хаммера», темный силуэт в высокой фуражке.

– Что, сэр, не спится? – поинтересовался он.

– Не спится, – согласился Тень.

– Сигарету, сэр?

– Да нет, спасибо.

– Вы не будете возражать, если я закурю?

– Валяйте.

Шофер прикурил от «биковской»[117]117
  Французская компания «Bic» специализируется на производстве одноразовых бытовых предметов.


[Закрыть] одноразовой зажигалки, и в желтоватом свете крохотного язычка пламени Тень увидел его лицо, впервые по-настоящему увидел и узнал – и до него начало доходить.

Это худое лицо было ему знакомо. Он уже знал, что под шоферской фуражкой будут коротко стриженные рыжие волосы, – так коротко, как только возможно. И знал, что когда этот человек улыбается, губы его пропадают в целой россыпи глубоких шрамов.

– Классно выглядишь, дылда, – сказал водитель.

– Ловкий?! – Тень, не веря собственным глазам, смотрел на бывшего сокамерника.

Тюремная дружба – славная штука: она не портится ни в дурных местах, ни в скверные времена. Но тюремная дружба остается по ту сторону от захлопнувшихся за твоей спиной тюремных ворот, и бывший тюремный кореш, который снова возник в твоей – уже вольной – жизни, это в лучшем случае весьма сомнительное удовольствие.

– Бог ты мой! Ловкий Космо Дей, – сказал Тень, а потом услышал сам себя и вдруг понял второй смысл только что произнесенных звуков.

– Локи, – сказал он. – Локи Кознодей.

– Медленно ты соображаешь, – сказал Локи. – Но в конечном счете верно.

И губы его сложились в густую сеточку шрамов, а в темных провалах глазниц заплясали раскаленные угли.

Они устроились в номере Тени, усевшись на разных концах матраса. Шум, который все это время доносился из комнаты жирного молодого человека, постепенно затих.

– Тебе здорово повезло, что ты попал в одну камеру со мной, – сказал Локи. – Без меня ты бы и первого года отсидки не протянул.

– И ты все это время мог просто взять и уйти оттуда – в любой момент?

– Иногда бывает разумнее просто сесть на какое-то время и переждать, – он немного помолчал. – Постарайся понять одну вещь. Это никакая не магия, не волшебство. Все дело в том, чтобы оставаться самим собой, но только таким, в какого верят люди. Словно бы самую суть свою собрать воедино, сконцентрировать и увеличить во много раз. Так ты можешь стать громом, или мощью бегущего скакуна, или мудростью. Ты вбираешь в себя людскую веру и становишься больше, круче и – более человечным, чем сам человек. Ты кристаллизуешься. – Он снова немного помолчал. – А потом в один прекрасный день люди про тебя забывают, они перестают верить в тебя, перестают приносить жертвы, им нет до тебя дела, и – глядь – ты уже сшибаешь на жизнь, играя в «монте»[118]118
  Монте (three card monte) – мошенническая игра «на доверие», аналогичная «наперсткам». Нужно угадать одну из трех карт, которую неизменно угадывают напарники мошенника, но которую лох (mark) естественно, никогда не угадает.


[Закрыть] на углу Бродвея и Сорок третьей.

– А почему ты оказался со мной в одной камере?

– Совпадение. Простое и незатейливое.

– А теперь ты у оппозиции за рулем.

– Можешь и так назвать, если тебе угодно. Все зависит от собственной позиции, не так ли? По моим прикидкам, так я за рулем у той команды, которая одержит верх.

– Но ведь ты и Среда, ведь вы с ним из одной, вы же оба…

– Северо-германский пантеон. Мы с ним оба из северо-германского пантеона. Ты это хотел сказать?

– Да.

– И что из того?

Тень поколебался.

– Вы, вероятно, были друзьями. Когда-то.

– Нет. Друзьями мы никогда не были. И мне ничуть не жаль, что он умер. Он тянул нас всех вспять, как гиря. Теперь его нет, и всей прочей братии придется принять факты такими, каковы они есть: изменись или умри, эволюция или вымирание. Его больше нет. Война окончена.

Тень озадаченно посмотрел на Локи.

– Ведь ты совсем не дурак, – сказал он. – Ты всегда подметки на ходу резал. Со смертью Среды ничего не изменилось. Наоборот, все те, кто раньше был ни рыба ни мясо, теперь точно знают, под какую музыку им плясать.

– Смешиваешь две метафоры в одну, Тень. Дурной вкус. Гляди, не то войдет в привычку.

– Да плевать, – сказал Тень. – Дела это не меняет. Господи боже мой! Да его смерть в единый миг сделала то, на что он безо всякого толку убил несколько месяцев. Она их объединила. Дала им что-то такое, во что они все могут верить.

– Может, оно и так, – Локи пожал плечами. – Насколько я понимаю, на этой стороне забора возобладало следующее мнение: убери смутьяна, и смута уляжется сама собой. Хотя – это не моего ума дело. Я просто – за рулем.

– Ты мне вот что еще скажи, – не унимался Тень. – Почему всем есть дело до моей скромной персоны? Они ведут себя так, будто на мне чуть не свет клином сошелся. Почему всем так важно, что я делаю и чего не делаю?

– А хрен его знает. Пока Среда был жив, ты ему зачем-то был нужен, и поэтому мы тоже были вынуждены с тобой считаться. А вот почему именно… скорее всего, перед нами в данном случае еще одна из маленьких тайн нашей жизни.

– Что-то устал я ото всех этих тайн.

– Да? А мне так кажется, что они делают мир не таким пресным. Вроде как соли добавить в варево.

– Так ты, значит, у них за шофера? Всех возишь, всю эту компанию?

– Тех, кому я в данный момент необходим, – сказал Локи. – На жизнь зарабатываю.

Он поднес к глазам циферблат наручных часов и нажал на кнопку: циферблат загорелся ровным голубоватым светом, подсветив ему лицо и придав этому лицу странное выражение – будто затравщик и затравленный зверь сошлись воедино.

– Без пяти двенадцать. Самое время, – сказал Локи. – Ты идешь?

Тень глубоко вздохнул.

– Иду, – сказал он.

Они пошли вдвоем по темному гостиничному коридору, пока не отыскали комнату номер пять.

Локи достал из кармана коробок и чиркнул спичкой. Огонек загорелся так ярко, что на долю секунды Тень даже почувствовал боль в глазах. Затрещал и занялся фитиль свечки. Потом еще один. Локи чиркнул следующей спичкой и пошел вокруг комнаты, зажигая свечные огарки, что стояли на подоконниках, спинке кровати и даже на раковине, в самом углу.

Кровать была отодвинута от стены и стояла в самой середине гостиничного номера, так что между ней и стенами с каждой стороны оставалось по нескольку футов свободного пространства. Кровать была застелена простынями, старыми гостиничными простынями, поеденными молью и покрытыми пятнами. На простынях совершенно неподвижно лежал Среда.

На нем был все тот же светлый костюм, как и в день, когда его убили. Правая сторона его лица была нетронута, в полном порядке, и даже без единого пятнышка крови. А вот левая представляла собой кровавое месиво, а левое плечо и левый борт пиджака – в россыпи темных пятен. Руки у него лежали по швам. На оставшейся половине лица выражение застыло далеко не самое умиротворенное: он явно был обижен – по-настоящему, до глубины души, исполнен гнева, ненависти и ярости на грани бешенства. Но на каком-то другом уровне восприятия вид у него, тем не менее, был самодовольный.

Тень представил себе, как умелые руки мистера Шакеля разглаживают эту ненависть, изгоняют боль, заново воссоздают лицо Среды при помощи воска и специального макияжа – и сообщают ему те последние покой и достоинство, в которых даже и смерть ему отказала.

Впрочем, тело его после смерти ничуть не казалось меньше прежнего. И от него по-прежнему исходил едва уловимый запах «Джек Дэниелз».

С равнины налетел ветер: Тень слышал, как он завывает вокруг заброшенного мотеля, расположенного в воображаемом центре Америки. Свечки на подоконнике перемигивались и дрожали.

В коридоре послышались шаги. Кто-то постучал, сказал: «Прошу поскорее, время»[119]119
  Фразой «Hurry up, please, it’s time!» в британских пабах было принято выгонять клиентов из заведения, когда хозяину хотелось спать (притом, что наливать переставали с 11 вечера). Т. С. Элиот в поэме «Бесплодная земля», в части под названием «Игра в шахматы», использует эту фразу как рефрен, который подчеркивает бренность человеческой жизни перед лицом неизбежной смерти. Употребление ее в данном контексте представляет собой довольно циничную шутку.


[Закрыть], и в комнату, опустив головы, начали заходить участники церемонии.

Первым вошел Градд, за ним – Медиа, мистер Нанси и Чернобог. Последним плелся жирный молодой человек: на лице у него были свежие кровоподтеки, а губы беспрестанно шевелились, будто он все время нашептывал про себя какой-то текст. Впрочем, делал он это совершенно беззвучно. Тень поймал себя на том, что ему жаль паршивца.

Не говоря ни слова, вошедшие окружили тело со всех сторон – так что между каждым из стоявших расстояние было примерно одинаковое, как раз руку протянуть. Атмосфера в комнате была благоговейная – глубоко и искренне благоговейная, прежде Тень и не подозревал, что такое вообще возможно. Не было слышно ни звука, кроме завывания ветра за окном и потрескивания свечей.

– Мы собрались все вместе в этом безбожном месте, – начал Локи, – чтобы передать тело этого индивида тем, кто погребет его подобающим образом, в полном соответствии с обычаями. Если кто хочет что-то сказать, пусть скажет сейчас.

– Я пас, – сказал Градд. – Я с этим парнем так по-настоящему и не успел познакомиться. Да и вообще у меня от всей этой церемонии мурашки по коже.

Жирный молодой человек вдруг начал хихикать, по-женски взвизгивая. Потом сказал:

– Ну хорошо, хорошо. Я вспомнил.

А потом, на одной и той же заунывной ноте, начал декламировать:

 
Спираль все шире, кольцами кружа,
Сокол соколятника не слышит;
Все рушится, и центр не удержал…[120]120
  Жирный молодой человек демонстрирует начитанность: он цитирует начальные строки написанного в 1919-м и опубликованного год спустя стихотворения У. Б. Йейтса «Второе пришествие», в котором Йейтс предсказывает апокалиптическую будущность только что пережившего Великую войну европейского человечества. С точки зрения Йейтса, история представляет собой вращающуюся фигуру из двух вставленных друг в друга конических спиралей (вершина одной лежит на самом широком сечении второй, и наоборот), и как раз в 1921 году, по его расчетам, должен был произойти переход со спирали на спираль, сопряженный с радикальным переформатированием всей человеческой культуры («Видение», 1925). Соколятник, потерявший контроль над соколом, – видоизмененный, но довольно стандартный в европейском оккультизме образ человеческих изобретений, которые обретают свободу от создателя, потенциально опасную для последнего.


[Закрыть]
 

Тут он осекся и сморщил лоб. И сказал:

– Твою мать. Я же всегда его помнил до последней строчки, – после чего принялся тереть виски, скорчил рожицу и затих.

И тут все посмотрели на Тень. Ветер окончательно сошел с ума. Тень сказал:

– Все это очень печально. Половина из здесь присутствующих либо непосредственно участвовала в его убийстве, либо так или иначе имела к нему отношение. Теперь вы выдаете нам его тело. Ладно. Он, конечно, был тот еще кадр, но я пил его мед и я по-прежнему на него работаю. Вот и все, что я хотел сказать.

Медиа сказала:

– В этом мире, в котором каждый день умирают люди, я думаю, самое главное – это помнить, что на каждый горестный момент, когда человек покидает сей мир, приходится момент радостный, когда на свет появляется еще одно человеческое дитя. Его первый крик, это – ну, разве это не чистой воды волшебство? Может быть, я покажусь слишком резкой в суждениях, но мне кажется, что печаль и радость – это как молоко и печенюшки. Вот так же и они – непредставимы друг без друга. Мне кажется, нам всем имеет смысл остановиться и немного над этим подумать.

После чего прокашлялся мистер Нанси:

– Итак. Я должен это сказать, потому что кроме меня никто здесь этого не скажет. Мы в самом центре здешних мест: этой страны, у которой нет на богов времени, а уж здесь, в центре, ей нет до нас дела в еще большей мере, чем где бы то ни было. Это ничейная земля, место перемирия, и здесь мы перемирие соблюдать вынуждены. У нас нет другого выбора. Итак. Тело нашего друга вы нам выдали. Мы его приняли. И вы заплатите за это, смерть за смерть, кровь за кровь.

Градд сказал:

– Как вам будет угодно. Вы сэкономите кучу времени и сил, если каждый из вас отправится домой и пустит себе пулю в лоб. Избавитесь от лишних посредников.

– Да в рот я тебя ебал, – сказал Чернобог. – И тебя самого, и твою мамашу, и ту ебаную кобылу, на чьей пизде ты сюда вперся. Ты даже и в битве-то не умрешь. Ни один воин не захочет попробовать на вкус твою кровь. Никто из живущих жизни твоей не захочет. Ты сдохнешь смертишкой хилой и хлипкой. Ты сдохнешь с поцелуем на губах и ложью в сердце.

– Потише ты, старик! – сказал Градд.

– И накатил прибой кроваво-пенный[121]121
  Память все-таки подводит жирного молодого человека. Он цитирует не четвертую строку «Второго пришествия», а пятую, да и ту перевирает. Четвертая в оригинале выглядит следующим образом: «Mere anarchy is loosed upon the world».


[Закрыть], – сказал вдруг жирный молодой человек. – Кажется, эта строчка следующая.

Ветер бесновался за окном.

– Ну ладно, – сказал Локи. – Он ваш. Мы свое дело сделали. Забирайте этого старого козла.

Он пошевелил пальцами, и Градд, Медиа и жирный парень тут же двинулись к выходу. Проходя мимо Тени, он улыбнулся:

– Никого не называй счастливым, а, малыш? – сказал он. И вышел вслед за прочими.

– И что теперь? – спросил Тень.

– Теперь мы его завернем, – сказал Ананси. – И унесем отсюда.

Они завернули тело в гостиничные простыни, постаравшись сделать это как можно тщательнее, чтобы не было видно, что это тело, и чтобы было удобно его нести. Оба старика двинулись было, чтобы взяться за ношу в ногах и головах, но Тень сказал:

– Погодите-ка, – после чего присел, просунул руки под запеленутую фигуру, поднял ее и взвалил себе на плечо. А потом стал распрямлять колени, пока не встал во весь рост, с усилием, но не так чтобы совсем через силу.

– Ну вот, – сказал Тень, – он на месте. А теперь давайте отнесем его в машину.

Чернобог вроде бы собрался сказать что-то против, но передумал и закрыл рот. Потом поплевал на пальцы и начал тушить свечи. Выходя из быстро темнеющей комнаты, Тень слышал, как под его пальцами шипят фитили.

Среда весил изрядно, но Тени был вполне по силам, и потому шел Тень ровно. А что ему еще оставалось делать? С каждым шагом, который он делал по гостиничному коридору, слова Среды все более отчетливо отдавались у него в голове, а во рту само собой возникло кисло-сладкое послевкусие меда. Ты обязан меня защищать. Перевозить меня с места на место. Исполнять разовые поручения. В случае необходимости – но только в случае крайней необходимости – набьешь морду тем, кому давно следовало набить морду. В случае моей смерти ты обязан отбыть бдение по мне – хотя сильно сомневаюсь, что до этого дойдет…

Мистер Нанси отворил перед ним наружную дверь, а потом побежал вперед и открыл заднюю дверцу автобуса. Враги, все четверо, стояли возле «Хаммера» и смотрели на них так, словно ждут не дождутся, когда все это кончится. Локи снова надел шоферскую фуражку. Холодный ветер ударил Тени в лицо, рванул обмотанные вокруг тела простыни.

Тень положил Среду в задней части автобуса, аккуратно как только мог.

Кто-то похлопал его по плечу. Он обернулся. Перед ним с протянутой рукой стоял Градд. И рука была не пустая.

– Вот, – сказал мистер Градд. – Мистер Мирр велел тебе это передать.

Это был стеклянный глаз. Посередине шла тонкая, как волос, трещина, и от передней части был отколот небольшой кусочек.

– Нашли в Масонском зале, когда прибирались. Держи, на удачу. Видит бог, она тебе понадобится.

Тень забрал у него глаз. Ему очень хотелось ответить чем-нибудь резким и хлестким, но Градд уже развернулся, пошел к «Хаммеру» и, не останавливаясь, забрался внутрь: а Тень все стоял и никак не мог придумать достойного ответа.

Они ехали на восток. Восход солнца застал их в Принстоне, штат Миссури. Тень за все это время не сомкнул глаз.

Нанси сказал:

– В общем, говори, где тебя лучше выбросить? Я бы на твоем месте надыбал себе какое-никакое новое удостоверение личности и дернул бы в Канаду. Или Мексику.

– Да нет, ребята, я с вами, – сказал Тень. – Был бы тут Среда, он именно этого бы от меня и хотел.

– Ты больше на него не работаешь. Он умер. Как только мы довезем тело до конечной точки, ты свободен идти на все четыре стороны.

– И чем же я, по-вашему, дальше стану заниматься?

– Сидеть и не отсвечивать, пока идет война, – сказал Нанси. Он включил поворотник и свернул налево.

– Спрячься где-нибудь на некоторое время, – в тон ему добавил Чернобог. – А потом, когда все кончится, вернешься ко мне, и на этом для тебя тоже все кончится.

Тень спросил:

– А куда мы везем тело?

– В Вирджинию. Там дерево, – ответил Нанси.

– Мировое древо, – с мрачной улыбкой подхватил Чернобог. – В моей стране тоже такое есть. Но только наше растет под этим миром, а не над ним.

– Мы положим его у подножия дерева, – сказал Нанси. – Там и оставим. Отпустим тебя восвояси. Поедем на юг. Там будет битва. Многие умрут. И мир переменится, самую малость.

– Вы не хотите, чтобы я принял участие в битве? Я, между прочим, парень крепкий. И драться тоже умею.

Нанси повернул к Тени голову и улыбнулся – первая настоящая улыбка, которую Тень видел на его лице с того самого времени, как они выкрали его из Ламберской окружной тюрьмы.

– Основная часть этой битвы происходить будет в таком месте, в которое ни дороги нет, ни дотронуться до него невозможно.

– В сердцах и умах людей, – сказал Чернобог. – Как на большом веретене.

– На чем?

– На карусели, – пояснил Нанси.

– А, понятно, – кивнул Тень. – За сценой, значит. Как в той пустыне, где кости.

Нанси поднял голову.

– Всякий раз, как мне начинает казаться, что мозгов у тебя не хватит даже на то, чтобы пугалом в огороде работать, ты меня удивляешь. Ну да, именно там настоящая битва и произойдет. А все остальное – только шумовые и световые эффекты. Гром и молния.

– Расскажите мне про бдение, – сказал Тень.

– Кто-то должен остаться с телом. Такова традиция. Мы кого-нибудь найдем.

– Он хотел, чтобы это сделал я.

– Нет, – сказал Чернобог. – Ты просто умрешь там, и все. Скверная, скверная, скверная идея.

– Да? Умру? Просто от того, что буду сидеть рядом с телом?

– Вот у меня похороны будут совсем другие, – сказал мистер Нанси. – В смысле, когда я умру. Им только и нужно будет, что посадить меня в каком-нибудь теплом и влажном месте. А когда по моей могиле будут проходить хорошенькие женщины, я буду хватать их за щиколотки, как в том кино.

– Не видел я такого кино, – проворчал Чернобог.

– Да видел наверняка. В самом конце. Кино про школу. Где все детишки идут на выпускной вечер.

Тень сказал:

– Фильм называется «Кэрри», мистер Чернобог. Ладно, а теперь пусть кто-нибудь из вас по-настоящему расскажет мне про бдение.

Нанси сказал:

– Давай ты рассказывай. Я за рулем.

– Не слышал даже о такой картине. «Кэрри». Сам рассказывай.

Нанси сказал:

– Тот человек, который исполняет бдение, – его привязывают к дереву. Так же, как когда-то самого Среду. И он висит там девять дней и ночей. Без еды и питья. В полном одиночестве. Потом его с дерева срезают, и если он жив… ну, в общем, такое тоже бывает. После этого можно считать, что Среда получил свое бдение.

Чернобог сказал:

– Может, Альвис пришлет кого-нибудь из своего народа. Гном такое способен выдержать.

– Я сам это сделаю, – сказал Тень.

– Нет, – сказал мистер Нанси.

– Да, – сказал Тень.

Оба старика замолчали. Потом Нанси сказал:

– Зачем?

– Потому что именно такие вещи и должен делать человек, если он жив, – ответил Тень.

– С ума спятил! – всплеснул руками Чернобог.

– Может, оно и так. Но бдение по Среде держать буду я.

Когда они в очередной раз остановились, чтобы заправиться, Чернобог сказал, что его мутит и он поедет впереди. Тень без лишних возражений перебрался в салон автобуса. Тут можно было вытянуться и немного поспать.

Дальше ехали в полном молчании. Тень лежал и думал: ну вот, я принял решение. Сделал что-то большое и странное.