Текст книги "Звездная пыль"

Глава VII
Под знаком колесницы

Звезда въехала в ущелье грустная, промокшая до костей, дрожа от холода, с тяжелым чувством на душе. Она беспокоилась за единорога: на смену лесным папоротникам и травам пришли серые скалы и кривые колючие кусты, и за последний день пути им не удалось найти никакой еды. Единорогу, с его неподкованными копытами, нелегко было идти по каменистым дорогам, да и возить на спине всадников он не привык. С каждым шагом его поступь становилась все медленнее.

Девушка уже не раз прокляла день своего падения с неба в этот мокрый и неприветливый мир – сверху он казался таким спокойным и уютным… Но это было так давно. Теперь она всей душой ненавидела землю и все ее создания, кроме разве что единорога. Но и с ним с удовольствием рассталась бы: за время пути девушка так отбила себе спину, что едва могла сидеть.

Вот уже сутки они мокли под проливным дождем. Поэтому огни трактира показались девушке самым прекрасным зрелищем за время ее пребывания на земле.

«Смот-ри, ку-да и-дешь», – ритмично отбивали капли по придорожным валунам. Единорог остановился в полусотне метров от трактира и отказывался подходить ближе. А из гостеприимно распахнутой двери в серый сумрак падала полоса теплого золотого света.

– Добро пожаловать, милочка, – послышался приветливый голос.

Звезда шлепнула единорога ладонью по мокрой шее и шепнула что-то ему на ухо, но тот не двинулся с места. Он застыл как вкопанный в полосе света и был похож на белый призрак.

– Так что же, милочка, зайдешь? Или останешься мокнуть под дождем? – повторил ласковый женский голос. В нем слышались тепло, сочувствие и готовность помочь. – Мы угостим тебя горячим ужином, если ты проголодалась; а в очаге горит огонь, и мы можем нагреть целую лохань воды, чтобы ты побыстрее согрелась.

– Я… Мне нужна помощь, чтобы спешиться, – призналась звезда. – Видите ли, у меня нога…

– Ах ты, бедненькая моя, – сказала женщина. – Сейчас я позову мужа. Билли отнесет тебя на руках. А в конюшне найдется свежая вода и сено для твоего скакуна.

Единорог испуганно косил глазом на приближавшуюся женщину.

– Ну, ну, мой хороший, – понимающе протянула та. – Я не буду подходить слишком близко, не бойся. И в самом деле, где уж мне касаться единорога – мои девичьи годы позади… Давненько же твои родичи не забредали в наши края…

Единорог с опаской, стараясь держаться подальше, последовал за ней в конюшню. Оказавшись внутри, он зашел в самое дальнее стойло и улегся на сухую солому. Только тогда продрогшей девушке удалось сползти с его спины.

Тут появился Билли, белобородый грубоватый дядька. Не произнеся ни слова, он послушно отнес звезду в трактир и усадил на трехногий табурет перед жарко натопленным камином.

– Бедная девочка, – суетилась хозяйка заведения. – На тебя смотреть жалко – мокрая, как русалка, с волос вон уже целая лужа натекла. Да и платьице твое красивое совсем испортилось. Ты, наверно, промокла до костей…

Отослав мужа, она помогла девушке раздеться и повесила насквозь промокшее синее платье на крючок у камина. Вода капала с подола на горячие каминные кирпичи и с шипением испарялась.

Рядом с камином стояла большая жестяная лохань, жена трактирщика отгородила ее бумажной ширмой.

– Ты какую воду любишь? – заботливо спросила она. – Теплую сделать или погорячее?

– Не знаю, – отозвалась звезда. Она стояла совершенно обнаженная – только топаз на цепи обвивал ее талию. Голова у нее кружилась от столь неожиданных и резких перемен. – Я никогда раньше не принимала ванну.

– Так-таки и никогда? – удивилась трактирщица. – Ну надо же, бедняжка моя! Тогда, я думаю, не стоит делать воду слишком горячей. Позови меня, если нужно будет подлить кипяточку, а я пока сбегаю на кухню, – когда выкупаешься, принесу тебе подогретого вина и сладкой жареной репы.

И прежде чем гостья успела сказать, что не нуждается ни в еде, ни в питье, женщина убежала, оставив звезду сидеть в жестяной лохани. Сломанная нога девушки, по-прежнему заключенная в лубки, торчала из воды, опираясь на трехногий табурет. Сначала ванна показалась звезде очень горячей, но потом она привыкла и расслабилась. И впервые после падения с неба почувствовала себя счастливой.

– Ну что, милочка, – спросила жена трактирщика, вернувшись с кухни. – Надеюсь, тебе уже получше?

– Да, спасибо, намного лучше, – поблагодарила девушка.

– А как сердце? Как себя чувствует наше сердечко?

– Сердце? – удивилась звезда странному вопросу, но женщина казалась такой заботливой, что промолчать было неловко. – Ну… На сердце стало куда легче. Можно сказать, светлее.

– Хорошо. Очень хорошо. Давай же сделаем так, чтобы твое сердечко загорелось от счастья! Загорелось теплым, радостным огоньком!

– Уверена, вашими стараниями оно скоро так и запылает от радости, – ответила звезда.

Трактирщица ласково взяла ее пальцами за подбородок.

– Вот ведь лапушка. Что за душечка, говорит такие добрые слова мне, простой женщине! – И она, словно извиняясь, пригладила свои седеющие волосы. С ширмы свешивался толстый и мягкий купальный халат. – А вот и одежка для тебя, когда решишь закончить купание, – нет, нет, милочка, не подумай, что я тебя тороплю! Халатик такой теплый и приятный, а твое платьице еще не совсем высохло. Как только захочешь выбраться из лохани, позови меня, я помогу тебе. – Женщина нагнулась, провела холодным пальцем между грудей звезды и улыбнулась. – Хорошее, сильное сердечко, – пробормотала она.

«Даже в этом темном мире встречаются добрые люди», – подумала девушка, отогреваясь. Снаружи хлестал дождь, и ветер с воем носился по горному ущелью, а здесь, в трактире под вывеской с изображением колесницы, царили тепло и уют.

Через некоторое время трактирщица и ее унылая глуповатая дочка помогли звезде вылезти из лохани. Огонь камина блеснул в гранях оправленного в серебро топаза, что блестел у девушки на талии, и звезда закуталась в теплый халат.

– А теперь, моя сладкая, – сказала женщина, – иди-ка сюда и усаживайся поудобнее.

Она подвела звезду к длинному деревянному столу. Там на самом видном месте лежали два ножа – широкий и узкий, оба с костяными рукоятями и черными, блестящими, будто стеклянными лезвиями. Девушка, прихрамывая, добралась до скамьи и села.

Тут в окна ударил порыв ветра, пламя в камине вспыхнуло зеленым, голубым и белым, и снаружи, заглушая грохот бушующей стихии, донесся басовитый голос:

– Эй! Еды! Вина! Огня! Комнату! Где тут конюх?

Трактирщик Билли и его дочка даже не шелохнулись, только посмотрели на женщину в красном платье, словно в ожидании указаний. Та поджала губы, подумала – и сказала наконец:

– Ладно, отложим дело. Ненадолго. Ведь ты не собираешься уезжать, милочка? – обратилась она к звезде. – Только не вздумай ехать в такую грозу, да к тому же с больной ножкой…

– Даже описать не могу, как я рада вашему гостеприимству, – искренне ответила звезда.

– Еще бы тебе не радоваться, – ласково согласилась женщина в красном, поглаживая нервными пальцами черные ножи, словно бы в нетерпении. – Когда эти надоеды, наконец, уедут, у нас с тобой будет еще много времени, верно?

Тристрану казалось, что за все путешествие по Волшебной стране он не видел ничего прекраснее светящихся теплым светом окон трактира. Пока Праймус звал слуг, юноша распряг изможденных лошадей и одну за другой отвел их в конюшню позади харчевни. Там, в самом дальнем стойле, спал большой белый конь, но юноша слишком торопился, чтобы рассмотреть его повнимательней.

Он знал – как и про все те места, в которых он никогда не бывал, – что звезда совсем близко, рукой подать. Эта странная уверенность успокаивала и почему-то вселяла тревогу. Но юноша понимал, что лошади устали и проголодались даже больше, чем он сам. А значит, и его собственный ужин, и даже скорая встреча со звездой могут подождать.

– Я займусь лошадьми, – сказал он Праймусу. – Почищу их и все такое, иначе они могут простудиться.

Высокий господин хлопнул Тристрана по плечу своей огромной рукой:

– Ты славный парень. Я попрошу, чтобы слуга принес тебе подогретого эля.

Занимаясь лошадьми, Тристран думал о звезде. Что он ей скажет? И что скажет в ответ она? Он возился уже с последним конем, когда в конюшню явилась унылая девочка с высокой кружкой горячего вина.

– Поставь сюда, – попросил ее юноша. – Я с удовольствием выпью, как только закончу.

Девочка поставила кружку на какой-то ящик и вышла, так и не проронив ни слова.

В этот момент белый конь в дальнем стойле вскочил на ноги и начал бить копытом в перегородку.

– Эй, тише, тише там! – крикнул Тристран. – Успокойся, парень, я сейчас гляну, не найдется ли у нас овса и отрубей и на твою долю.

Он заметил, что под подкову на переднем копыте черного жеребца забился большой камень, и осторожно вытащил его, одновременно обдумывая, что сказать звезде. Например, можно так: «Мадам, сердечно прошу вас принять мои глубочайшие и искренние извинения». А она ответит: «Сэр, я прощаю вас от всего сердца! Отправимся же в ваше селение, где я сочту за честь быть переданной вашей возлюбленной в знак вашего обожания»…

Эти размышления прервал страшный грохот. Огромный белый конь, – который, как запоздало понял Тристран, был вовсе и не конь, – вышиб дверцу своего стойла, вырвался наружу и бросился на юношу, нацелив на него острый рог.

Тристран упал на посыпанный соломой пол, прикрывая голову руками.

Прошло несколько секунд. Юноша осторожно приоткрыл один глаз. Единорог замер около кружки, погрузив рог в горячее вино.

Тристран неловко поднялся на ноги. Вино в кружке кипело и бурлило, и тут он вспомнил, как читал в какой-то сказке или притче о том, что рог единорога – испытанное средство против…

– Яд? – прошептал он.

Белый зверь вскинул голову. Тристран встретился с ним взглядом и понял, что это правда. Сердце гулко забухало у него в груди. Ветер за стеной завывал, как сумасшедшая ведьма.

Тристран бросился было к двери, но на пороге замер и задумался. Он порылся в кармане камзола и извлек оттуда оплывший комок воска – все, что осталось от свечи, – и прилипший к нему сухой лист ольхи. Юноша осторожно отлепил листок от воска, прижал его к уху и внимательно выслушал все, что тот сказал.

– Вина, милорд? – спросила женщина средних лет, одетая в красное платье.

Вошедший в трактир Праймус покачал головой:

– Нет, спасибо. У меня твердое правило – я поклялся, что пока не увижу у своих ног остывший труп брата, буду пить только собственное вино и есть только то, что сам добыл и приготовил. Так собираюсь поступить и сейчас, если не возражаете. Конечно, я заплачу вам, как если бы купил это вино у вас. Вас не затруднит поставить мою бутылку поближе к камину, чтобы она нагрелась? И еще: со мной приехал спутник, молодой человек, который сейчас чистит лошадей. Он, в отличие от меня, не связан никакими клятвами, так что не могли бы вы отправить к нему слугу с кружкой горячего эля, чтобы он хоть немного согрелся?

Служанка присела в неловком реверансе и убежала на кухню.

– Эй, любезный, – обратился Праймус к белобородому трактирщику, – есть ли у вас где переночевать? Соломенные матрасы? А камины в спальнях? И еще я заметил у огня жестяную ванну, это меня очень порадовало. Если у вас найдется ушат-другой горячей воды, я бы искупался перед сном. Но учтите, за ванну я больше мелкой серебряной монеты не дам.

Трактирщик посмотрел на жену, и та ответила вместо него:

– Кровати у нас прекрасные, и я сейчас же прикажу девчонке развести камин в спальнях для вас и вашего спутника.

Праймус снял промокшую черную рясу и повесил ее у камина рядом с синим платьем звезды. Потом он обернулся и заметил за столом юную леди.

– Да мы тут не одни, – произнес он. – Весьма рад знакомству, миледи, – приятная встреча в такую скверную погоду!

Вдруг со стороны конюшни донесся громкий шум.

– Должно быть, что-то встревожило лошадей, – заметил Праймус.

– Наверное, грома испугались, – предположила трактирщица.

– Наверное, – согласился Праймус, и тут что-то привлекло его внимание. Он быстро подошел к звезде и несколько долгих секунд вглядывался ей в глаза. – У вас… – начал он, замолк на секунду и закончил с уверенностью: – У вас при себе топаз моего отца. Камень Власти Штормхолда.

Девушка взглянула на него небесно-голубыми глазами.

– Ну да, – согласилась она. – Попросите же его у меня – и покончим со всей этой глупостью.

Трактирщица тут же подбежала к ним и встала во главе стола.

– Я не позволю тебе беспокоить моих гостей, милок, – сказала она с неожиданной суровостью.

Взгляд Праймуса упал на черные ножи, лежавшие на столе. Лорд сразу узнал их: он читал о них и видел изображения в ветхих свитках из книгохранилища Штормхолда. Это были очень древние ножи, изготовленные еще в Первую эру.

Дверь трактира с грохотом распахнулась.

– Праймус! – на бегу крикнул Тристран. – Меня хотели отравить!

Лорд Праймус схватился за рукоять короткого меча, но не успел даже извлечь его из ножен. Одно неуловимое молниеносное движение – и ведьма, схватив самый длинный нож, перерезала гостю горло.

Тристран даже не успел понять, что произошло, – только что он вошел, увидел звезду, лорда Праймуса, трактирщика и его странное семейство – и в тот же миг вверх ударил алый фонтан крови.

– Взять его! – крикнула женщина в красном. – Взять сопляка!

Билли и девочка-служанка бросились на Тристрана – но тут в трактир ворвался единорог.

Тристран едва успел отскочить в сторону. Огромный скакун взвился на дыбы и ударом острых передних копыт отшвырнул девчонку.

Билли нагнул голову и побежал на единорога лбом вперед, как будто собирался забодать его. Единорог встретил его своим рогом, и трактирщик Билли безжизненно повис, пронзенный.

– Тупица! – злобно завизжала его жена, схватила в каждую руку по ножу и сама напала на единорога. Ее правая рука до локтя была измазана кровью, такой же алой, как ее платье.

Тристран упал на четвереньки и пополз к камину. В левой руке он сжимал ком воска – все, что осталось от волшебной свечи, приведшей его сюда. Юноша изо всех сил разминал воск пальцами, пока тот не сделался мягким и податливым.

– Обязательно должно сработать, – прошептал он сам себе, очень надеясь, что ольха знала, о чем говорит.

Где-то позади закричал от боли единорог. Тристран оторвал от рукава камзола кружевную оторочку и закатал ее в восковой комок.

– Что происходит?! – вскричала звезда, ныряя под стол к Тристрану.

– Сам толком не знаю, – отозвался тот.

Послышался вопль колдуньи: единорог дотянулся до нее своим рогом и пронзил ей плечо. Взмахнув головой, он оторвал колдунью от земли, собираясь швырнуть на пол и добить острыми копытами. Но та вдруг извернулась и всадила черный нож по самую рукоятку ему в глаз.

Единорог, как подкошенный, рухнул коленями на дощатый пол трактира, кровь хлынула у него из глаза, изо рта и из раны в боку. Потом зверь завалился на бок, и жизнь покинула его. Длинный пегий язык беспомощно свесился меж зубов мертвого животного.

Колдунья освободила плечо и с трудом поднялась на ноги, одной рукой зажимая рану, а в другой держа широкий нож.

Глаза ее лихорадочно обшаривали комнату, пока она наконец не обнаружила съежившихся у камина Тристрана и звезду. Медленно, ужасающе медленно женщина двинулась к ним с широким ножом в руке и с улыбкой на губах.

– Конечно, пылающее золотое сердце спокойной и счастливой звезды намного лучше, чем дрожащее сердечко перепуганной звездочки, – произнесла она спокойно. – Но сердце пусть даже дрожащей от ужаса звезды все же лучше, чем ничего.

Тристран схватил звезду за руку.

– Вставай, – велел он.

– Не могу, – безвольно ответила она.

– Вставай, или нам обоим крышка, – прошипел Тристран, вскакивая на ноги. Звезда кивнула и с трудом, цепляясь за него, начала подниматься с пола.

– Вставай, или нам обоим крышка? – расхохоталась колдунья. – Нет уж, детки, вы и так оба умрете – не важно, стоя или сидя. Мне-то все равно.

Она приблизилась еще на шаг.

– А теперь, – сказал Тристран, правой рукой сжимая ладошку звезды, а левой стиснув самодельную свечу, – а теперь – вперед! – И он сунул левую руку прямо в огонь.

Боль от ожога была так ужасна, что юноша не сдержал крика, и колдунья уставилась на него как на сумасшедшего.

Но импровизированный фитиль свечки все-таки вспыхнул и загорелся ровным голубым пламенем. Мир вокруг Тристрана начал терять четкость очертаний.

– Пожалуйста, идем, – взмолился он. – Не отпускай моей руки.

Звезда с трудом сделала шаг вперед.

Трактир исчез, но в ушах у них еще долго звучали вопли колдуньи.

Шаг – и Тристран со звездой оказались под землей, и огонек свечи отражался от влажных стен пещеры; еще шаг – и они уже были в белых песках пустыни, под яркой луной… На третьем шаге они зависли где-то высоко над землей, глядя на холмы, реки и деревья далеко внизу.

Именно тогда остатки воска растаяли у Тристрана в руке, не оставив ничего, кроме ожога. Язычок пламени вспыхнул в последний раз – и погас навеки.

Глава VIII
В которой говорится о воздушных замках и не только о них

В горах рассвело. Бури последних дней наконец утихли, и воздух стал чистым и холодным.

Высокий, похожий на ворона лорд Септимус из Штормхолда вошел в горное ущелье, все время оглядываясь, будто в поисках чего-то. Он вел в поводу бурого пони горной породы, маленького и лохматого. Когда проход сделался шире, Септимус остановился: у самой тропы он увидел то, что искал.

Маленькая разбитая колесница. В такие обычно впрягают козлов. Она лежала на боку, а рядом – два трупа: белый козел с окровавленной головой и невысокий паренек. Лицо его и после смерти осталось таким же глупым и унылым, каким, похоже, было при жизни. Септимус из любопытства перевернул ногой козлиный труп и обнаружил у него между рогами глубокую рану. А вот на теле мальчика не было ничего, что могло бы стать причиной смерти, если не считать огромного синяка под глазом.

В нескольких метрах дальше, за камнем, был еще один мертвец – мужчина средних лет в темной одежде – он лежал лицом вниз. Кожа его казалась очень светлой, на камни натекла большая лужа крови. Септимус присел возле покойника на корточки и осторожно приподнял его голову за волосы. У того было перерезано горло. Профессионально: от уха до уха. Септимус с удивлением разглядывал мертвеца. Его лицо казалось очень знакомым, но…

Вдруг Септимус отрывисто расхохотался – этот смех больше напоминал сухой кашель.

– Борода, – вслух обратился он к трупу. – Да ты, оказывается, бороду сбрил! Можно подумать, я не узнал бы тебя без бороды, Праймус!

Серый призрачный Праймус, стоявший среди остальных мертвых братьев, ответил:

– Нет, Септимус, ты узнал бы меня. Но те несколько секунд, пока ты пытался бы понять, кто я, могли многое решить. – Но его мертвый голос призрака был всего лишь утренним ветром, шуршавшим в ветвях колючего кустарника.

Септимус встал. Из‑за самого восточного пика Живот-Горы показалось солнце, обрамляя его фигуру золотым ореолом.

– Так, значит, теперь я – восемьдесят второй властитель Штормхолда, – сообщил он мертвецу у своих ног и самому себе. – А кроме того, Повелитель Высоких Скал, Сенешаль Башен и Шпилей, Хранитель Цитадели, Верховный Страж горы Хуон и прочая, и прочая.

– Без символа власти Штормхолда на шее ты – никто, братец, – резко заметил Квинтус.

– И не забудь о долге мести, – добавил Секундус (его голос звучал, будто ветер, свистящий в ущелье). – Прежде всего, ты должен отомстить убийце своего брата. Таков закон крови.

Словно расслышав слова мертвых, Септимус покачал головой.

– Неужели ты не мог подождать всего несколько дней, братец Праймус? – спросил он, обращаясь к хладному трупу. – Тогда я убил бы тебя сам. Я отлично спланировал твое убийство. Но когда я обнаружил, что ты сбежал с «Сердца мечты», мне потребовалось время, чтобы украсть шлюпку, а потом снова выследить тебя. А теперь вот придется еще и мстить за твои бренные останки, и все во имя нашего рода и Штормхолда.

– Значит, Септимус все же станет восемьдесят вторым лордом Штормхолда, – вздохнул Терциус.

– А что там гласит народная мудрость про преждевременный подсчет цыплят? – осведомился Квинтус.

Септимус отошел в сторонку и помочился на серый валун. Потом он вернулся к телу Праймуса.

– Если бы я сам тебя убил, догнивать бы твоему трупу прямо здесь, – сообщил он. – Но, увы, это удовольствие досталось кому-то другому, и теперь мне придется отвезти тебя подальше и положить на высокую скалу, чтобы твои останки склевали орлы.

Пыхтя от напряжения, Септимус поднял окоченевшее тело брата и взвалил его на спину пони. Заметив на поясе мертвеца мешочек с каменными рунами, он сорвал его и забрал себе.

– А вот за руны спасибо, братец, – поблагодарил он, похлопав труп по спине.

– Чтоб тебе подавиться ими, если не отомстишь подлой суке, которая перерезала мне глотку, – ответил Праймус, и его голос прозвучал щебетом горных птиц, которые, проснувшись, приветствуют новый день.

Они сидели бок о бок на плотном белом кучевом облаке размером с небольшой город. Облако было мягким и прохладным, причем чем глубже в него погрузиться, тем холоднее, и Тристран засунул в его пружинистую толщу свою обожженную руку. Облако слегка посопротивлялось, но руку не вытолкнуло. Изнутри оно казалось ноздреватым и совершенно ледяным, плотным и невесомым одновременно. Холод слегка уменьшил боль от ожога, и Тристран смог привести мысли в порядок.

– В общем, – сказал он через некоторое время, – боюсь, я все изрядно запутал.

Звезда сидела рядом с ним, одетая все в тот же халат, полученный от трактирщицы. Сломанную ногу она вытянула вперед и положила на облако, как на перину.

– Ты спас мне жизнь, – наконец отозвалась она, – так ведь?

– Вроде того. Само как-то получилось.

– Ненавижу тебя, – сказала звезда. – Я и так тебя ненавидела, а теперь просто терпеть не могу.

Тристран пошевелил обожженными пальцами в блаженной прохладе облака. Он ужасно устал, его мутило.

– И за что же? – осведомился он.

– А за то, – сердито сообщила звезда, – что после того, как ты спас мне жизнь, по законам моего народа ты за меня отвечаешь. А я – за тебя. Куда бы ты ни пошел, я должна следовать за тобой.

– А-а, – протянул Тристран. – Так это же хорошо. Разве нет?

– Я предпочла бы провести остаток жизни, таскаясь на цепи за диким волком, или вонючей свиньей, или болотным гоблином, – ровным голосом пояснила звезда.

– Честное слово, я не так уж плох, – возразил Тристран. – Может, мы познакомимся поближе – и ты изменишь свое мнение. Вообще-то я хотел извиниться за то, что таскал тебя на цепи. Наверное, нам стоит начать все сначала, будто ничего не было. Итак, здравствуйте, меня зовут Тристран Торн, очень рад познакомиться. – И он протянул девушке здоровую руку.

– Защити меня, мать Луна! – воскликнула звезда. – Да я скорей возьму за руку какого-нибудь…

– Охотно верю, – сказал Тристран, не желая слышать, с какой неприятной тварью его сравнят на этот раз. – Я же извинился, – напомнил он. – Давай-ка сначала. Меня зовут Тристран Торн, рад познакомиться.

Девушка вздохнула.

Высоко над землей воздух был разреженным и холодным, но солнце сильно припекало, а облака вокруг напоминали замки странного небесного города. Реальный мир остался где-то далеко внизу: солнце освещало каждое маленькое деревце, превращая изгибы рек в тонкие блестящие серебряные дорожки улиточьих следов, разбегающиеся по землям Волшебной страны.

– Ну и? – сказал Тристран.

– Ладно, – отозвалась звезда. – Отличная шутка. Куда бы ты ни пошел, я должна следовать за тобой. Даже если это меня убьет. – Она что есть силы сжала пальцами облако, оставляя на его поверхности глубокие отметины, а потом на миг коснулась рукой протянутой ладони Тристрана. – Сестры звали меня Ивэйн. Я была вечерней звездой.

– Ты посмотри, какая мы чудесная парочка, – усмехнулся юноша. – Ты – со сломанной ногой, я – со своей рукой…

– Покажи-ка, что у тебя там.

Тристран вытащил руку из облачной прохлады. Она покраснела, распухла и покрылась крупными волдырями.

– Больно? – спросила девушка.

– Ага. Если честно, то очень.

– Вот и хорошо, – удовлетворенно отозвалась Ивэйн.

– Если бы я не обжег себе руку, тебя бы наверняка убили, – напомнил ей Тристран, и у девушки хватило совести отвести взгляд. – А знаешь, – сменил тему он, не желая ставить ее в неловкое положение, – я ведь забыл сумку в трактире этой психопатки. У нас теперь ничего не осталось, кроме одежды.

– А у кого-то и своей одежды больше нет, – вздохнула звезда.

– У нас нет ни еды, ни воды, мы летим в километре над землей и не знаем, как спуститься вниз, к тому же не можем управлять облаком. И еще мы оба ранены. Я все перечислил или что-то упустил?

– Ты забыл, что облака имеют свойство таять и обращаться в ничто, – добавила Ивэйн. – Я сама видела, как это происходит. А я еще одного падения не перенесу.

Тристран пожал плечами:

– Ну, значит, мы обречены. Зато можем оглядеться, раз уж оказались здесь.

Он подал Ивэйн руку, помогая встать. Вдвоем они сделали несколько неловких шагов по прогибающейся под ногами поверхности облака, но потом звезда вновь села.

– Бесполезно, – сказала она. – Иди, оглядись сам. А я пока посижу и подожду тебя.

– Обещаешь? – спросил Тристран. – Больше не станешь убегать?

– Клянусь. Клянусь своей матерью Луной, – грустно отозвалась Ивэйн. – Ведь ты спас мне жизнь.

И Тристрану пришлось довольствоваться этим обещанием.

Ее волосы уже почти совсем поседели, кожа на лице обвисла, шея сделалась дряблой, от уголков глаз и рта лучами разбегались морщинки. На фоне ослепительно красного платья она казалась мертвенно бледной. На плече ткань порвалась, и был виден грязный, сморщенный шрам от глубокой раны. Женщина мчалась в черной карете через Пустошь, и ветер хлестал ей по лицу спутанными волосами. Четыре скакуна все время спотыкались, бока их взмокли от пота, с губ капала кровавая пена, но копыта по-прежнему без устали стучали по грязной дороге Пустоши.

Старшая из трех колдуний, что жили в лесной хижине, натянула поводья и остановила лошадей возле поросшего лишайником скального пика, который, словно игла, торчал из болотистой почвы Пустоши. Потом она медленно, как и положено даме уже не первой (и даже не второй) молодости, сползла с облучка на влажную землю.

Подойдя к карете, женщина распахнула дверцу. Там лежал мертвый единорог. Кинжал так и остался торчать в его глазнице. Королева ведьм вскарабкалась в карету и попыталась раскрыть единорогу рот. Труп уже окоченел, и челюсти разжались не без труда. Потом колдунья до крови прокусила себе язык и, смешав во рту кровь со слюной (в этот момент она почувствовала, что несколько передних зубов начинают шататься), плюнула на пегий язык единорога. Слюна повисла у нее на губах и испачкала подбородок. Женщина прошептала несколько слов, которые лучше не произносить никогда, и закрыла единорогу рот.

– Вылезай из кареты, – приказала она ему.

Он неловко, с трудом поднял голову. Потом пошевелил ногами – неуверенно, как новорожденный осленок или олененок, который учится ходить. Наконец встал на все четыре ноги и то ли выбрался из кареты, то ли просто выпал из нее прямо в грязь, где снова медленно и неуклюже поднялся. Левый бок, на котором он лежал в карете, раздулся и был весь перепачкан кровью. Полуслепой единорог поплелся к замшелой скале и, дойдя до впадины у ее подножия, подогнул колени передних ног. Казалось, будто он молится.

Колдунья нагнулась, вытащила из глазницы мертвого зверя свой кинжал и перерезала ему горло. Оттуда медленно, очень медленно потекла кровь. Вернувшись к карете, ведьма принесла широкий нож и принялась кромсать шею единорога, пока отрубленная голова не упала, наконец, в выемку меж камней, наполняя ее темно-красной густой кровью, похожей на грязь.

Женщина взяла голову зверя за рог и положила позади обезглавленного туловища на камень. Потом вернулась к луже крови и заглянула в нее, как в зеркало. С темной поверхности на ведьму смотрели две старухи, обе куда старше ее самой.

– Где она? – сварливо спросила одна. – Что ты с ней сделала?

– Посмотри на себя! – поддержала ее вторая. – Ты забрала наши последние запасы молодости, – все, что я лично вырвала из груди звезды много лет назад, хотя та визжала и отбивалась изо всех сил. А поглядеть на тебя – так ты уже растратила большую часть сокровища!

– Я подобралась к ней очень близко, – ответила колдунья сестрам. – Но ее защищал единорог. Я уже отрезала ему башку и собираюсь забрать ее с собой. Давненько у нас не было свежего единорожьего рога для зелий!

– К черту единорожий рог, – грубо оборвала ее младшая сестра. – Что со звездой?

– Я не могу ее найти. Похоже, она покинула Волшебную страну.

Последовала долгая пауза.

– Нет, – ответила, наконец, одна из старух. – Она все еще здесь. Но направляется на ярмарку в Застенье, а это на самой границе с миром По Ту Сторону. Стоит звезде ступить в тот мир, и она будет потеряна для нас навсегда.

Ведьмы отлично знали, что, если звезда окажется по ту сторону Стены и попадет в лишенный волшебства мир, где все становится самим собой, она тут же превратится в осколок метеорита, упавшего с небес – холодный, мертвый и ни на что не пригодный.

– Тогда я буду поджидать ее в теснине Диггори. Если держишь путь в Застенье, этого пути не миновать, – приняла решение королева ведьм.

Отражения двух старух неодобрительно взирали на нее из темной глубины. Колдунья провела языком по зубам («Вот этот резец вконец расшатается и выпадет уже сегодня к ночи», – подумала она) и сплюнула в кровавую лужу. По поверхности побежали круги, стирая лица ее сестер, и теперь там отражались только небеса над Пустошью и призрачные белые облака в вышине.

Колдунья пнула ногой обезглавленный труп единорога, повалив его набок, и, забрав с собой отрезанную голову, вернулась к карете. Она взобралась на облучок, взялась за поводья и снова пустила усталых коней рысью.

Тристран забрался на самый верх облака и уселся там, размышляя, почему никому из героев прочитанных им дешевых романов не приходилось так голодать. Желудок у него недовольно урчал, да еще и рука болела.

«Всё хорошо в меру, даже приключения, – думал юноша. – А в перерывах не мешало бы, например, покушать. И эта ужасная боль мне тоже совсем не по душе».

Но все-таки он был жив, и ветер трепал его волосы, и облако скользило по небу, как галеон по спокойному морю. Глядя сверху на проплывающий под ним мир, Тристран чувствовал себя живым, как никогда. Небо казалось таким небесным, земля – такой земной, и Тристран не мог понять, почему раньше все было не так. Или он этого просто не замечал?

Юноша вдруг понял, что все свои проблемы и неприятности он оставил на земле и теперь отдаляется от них со скоростью летящего облака. Боль в руке притупилась. Тристран перебирал в памяти все свои приключения, думал о предстоящем пути – и все казалось ему простым и каким-то незначительным. Он встал на облаке в полный рост и во весь голос закричал: «Эге-гей!» – а потом еще раз и еще… Он даже сорвал с себя камзол и помахал им над головой, чувствуя себя при этом довольно глуповато. Накричавшись, Тристран начал спускаться вниз, но на полпути потерял равновесие и свалился на мягкую, пружинящую поверхность облака.