Текст книги "Звездная пыль"

Глава IV
Ну и как туда смогу я при одной свече дойти?

С каждым шагом Тристран чувствовал, что октябрьская ночь остается позади, как будто он идет из осени в лето. Вдоль лесной тропинки росли высокие колючие кусты. В небе сияли и мерцали звезды, а полная луна цвета спелого зерна роняла на землю золотистый свет, и он освещал цветы шиповника на кустах.

Тристрана начало клонить в сон. Поначалу он боролся с этим, но потом снял пальто, опустил на землю свою дорожную сумку – большую, кожаную, из тех, что лет через двадцать будут называться саквояжами, – подложил ее под голову вместо подушки и лег, укрывшись пальто.

Он смотрел на звезды, и ему казалось, что они грациозно и величаво танцуют какой-то медленный, бесконечно сложный танец. Он представил себе их бледные улыбающиеся лица. Конечно, ведь звезды так долго наблюдают с небес за миром, видя всю его суету, радости и горести людей… Их, наверное, забавляет, когда еще очередное человеческое существо решает, что оно – центр мироздания, как это свойственно всем нам.

А потом Тристран увидел сон: он зашел в свою спальню, которая почему-то была еще и классом в их деревенской школе, и миссис Черри постучала указкой по доске, призывая всех к тишине. Тристран взглянул на свою грифельную доску, пытаясь понять, какой сейчас урок, но не смог прочитать ни слова. Потом миссис Черри, которая была так похожа на его маму, что Тристран поразился, как же он раньше не догадывался, что это одна и та же женщина, вызвала его к доске и велела назвать даты правления всех королей и королев Англии…

– Иж-жви-няйте, – произнес тихий лохматый голосок, – не могли бы вы шпать чуть тише? Ваши шны вторгаюша в мои, а я никогда не был ошобо шилен в датах. Вильгельм Жавоеватель пришел к влашти в тыща шеещат шестом – это вше, что я помню, и готов обменять это жнание на танцующую мышь.

– А? Что? – вскинулся Тристран спросонья.

– Потише шпите, – произнес голос, – ешли вам не шложно.

– Простите, – сказал Тристран, и после этого ему уже больше ничего не снилось.

– Завтрак, – раздалось над его ухом. – Грибочки, обжаренные на коровьем масле с диким чесноком.

Тристран открыл глаза. Солнечные лучи пробивались сквозь заросли шиповника, бросая на траву золотисто-зеленые блики. Пахло божественно.

Перед ним стояла жестяная миска.

– Не слишком изысканное угощение, – произнес голос. – Деревенское, я бы сказал. Совсем не то, к чему привыкли благородные господа. Но такие, как я, очень любят вкусные грибочки.

Тристран моргнул, потянулся к миске и двумя пальцами извлек оттуда большой горячий гриб. Юноша осторожно откусил кусочек и чуть язык не проглотил.

– В жизни не пробовал ничего вкуснее, – сказал он, прожевав гриб.

– Очень любезно с вашей стороны, – ответил маленький человечек – если это существо было человеком, в чем лично Тристран сомневался, – сидевший по ту сторону уютно потрескивающего костерка, дым от которого поднимался в утреннее небо. – Очень любезно. Но это всего лишь жареные грибочки, и они никогда не заменят приличной еды…

– А еще можно? – попросил Тристран. Только сейчас он понял, как проголодался: когда еды мало, она только разжигает аппетит.

– Ах, какие прекрасные манеры! – восхитился человечек, облаченный в огромную шляпу с провисшими полями и очень широкое пальто. – Спрашиваете, можно ли еще, как будто вам предложили перепелиные яйца-пашот, копченый окорок газели и трюфели, а не просто грибочки, которыми и кошка-то побрезгует. Воспитание, ничего не скажешь.

– Но я и правда очень хочу еще грибов, – сказал Тристран. – Если можно, конечно.

Человечек горестно вздохнул, склонился с ножом над шипящей на огне сковородкой и быстрым движением перекинул Тристрану в миску еще два больших гриба.

Юноша взял их прямо руками, подул, чтобы скорее остыли, и мгновенно съел.

– Посмотреть, как вы едите, – с укоризной произнес маленький лохматый человечек со смесью гордости и осуждения в голосе, – так прямо кажется, они вам понравились, будто не чувствуете в них горечи и не жалеете, что взяли их в рот.

Тристран облизал пальцы и заверил своего благодетеля, что это самые вкусные грибы из всех, что ему доводилось отведать.

– Это вы сейчас так говорите, – с мрачным удовлетворением отвечал тот, – посмотрим, что вы скажете через час. Вашему кишечнику эти грибочки вряд ли понравятся, как одной рыбачке не понравилась русалка, с которой спутался ее парень. Это слышали все – от Гарамонда до Штормхолда. Такие выражения, вы просто не поверите! Ей-богу, у меня уши в трубочку сворачивались. – Лохматый человечек глубоко вздохнул. – Кстати, о кишечнике, – продолжил он. – Я собираюсь опорожнить свой вон за тем деревом. Не могли бы вы оказать мне услугу и присмотреть за моими вещами, пока я не вернусь? Буду весьма вам признателен.

– Конечно! – вежливо отозвался Тристран.

Лохматый человечек исчез за толстым стволом дуба. Он с кряхтеньем повозился там и вскоре вернулся, приговаривая:

– Ну, вот и все. Знавал я одного человека в Пафлагонии, который имел обыкновение каждое утро заглатывать живую змею. Он говорил, что после этого может быть уверен: ничего хуже с ним в тот день приключиться уже не может. Впрочем, перед казнью его заставили съесть целую миску волосатых многоножек, так что, возможно, такое его убеждение было ошибочным.

Тристран извинился и сам отправился за дерево помочиться. Там он обнаружил маленькую кучку помета, нимало не напоминавшего человеческие испражнения. Скорее это выглядело, как оленьи или кроличьи орешки.

– Меня зовут Тристран Торн, – представился он, вернувшись.

Его сотрапезник тем временем убирал все, что осталось после завтрака – дрова, сковородки и прочее, – в свой заплечный мешок. Он снял шляпу, прижал ее к груди и посмотрел на Тристрана снизу вверх.

– Очарован, – сказал он и потыкал в свой мешок, на котором красовалась надпись: «ОЧАРОВАН, ЗАВОРОЖЕН, ЗАКОЛДОВАН И ПЕРЕЗАВОЛХВОВАН». – Я часто бываю именно перезаволхвован, – признался он. – Ну, вы знаете, как это случается. – С этими словами он засеменил по тропинке.

– Эй! Погодите! – окликнул его Тристран, устремляясь следом. – Вы бы не могли идти помедленнее?

Потому как несмотря на свой огромный мешок (который напомнил Тристрану бремя христианина из книги «Путь пилигрима», отрывки из которой учительница миссис Черри читала им каждый понедельник, приговаривая, что, хотя ее написал жестянщик, это просто великолепная книга) маленький человечек – Очарован, так, кажется, его звали – удалялся от него со скоростью белки, прыгающей по ветвям дерева.

Маленький человечек, быстро перебирая ножками, вернулся обратно.

– Что-то не так? – спросил он.

– Мне за вами не угнаться, – признался юноша. – Вы так быстро ходите.

Тот замедлил шаг.

– Прошу прощения, – сказал он, когда юноша у него за спиной споткнулся. – Я шлишком много времени провожу один и привык шам решать, ш какой шкороштью мне идти.

Они шагали рядом, и солнечный свет бросал на них сквозь молодую листву золотисто-зеленые блики. Такое Тристран раньше видел только весной. «Это что ж получается, и лето вслед за октябрем осталось позади?» – изумленно подумал он.

Время от времени юноша замечал, как в листве деревьев и кустов мелькает что-то яркое, и лохматый человечек всякий раз пояснял: «Зимородок. Мистер Хелсиан – вот как его зовут. Красивая птичка». Или: «Пурпурный колибри. Питается цветочным нектаром. Любит парить в воздухе». Или: «Красношапочники[4]4
  Красношапочник (redcap) – зловредный дух из английского фольклора, обычно заводится в разрушенных строениях, где совершилось злодейство. Выглядит как маленький старичок с длинными когтистыми руками и в шапочке, измазанной кровью. Спать в разрушенных замках и домах опасно, потому что там красношапочник может захотеть подкрасить свою шапочку свежей кровью. Изгнать его можно текстом Священного Писания или крестным знамением. (Примеч. пер.)


[Закрыть]. Они обычно держатся на расстоянии, и не вздумай к ним приближаться – не оберешься неприятностей».

У ручья путники остановились пообедать. Тристран достал из своей сумки каравай домашнего хлеба, спелые красные наливные яблоки и головку кислого домашнего сыра – все, что матушка дала ему в дорогу. Лохматый человечек, хотя осмотрел продукты не без подозрения, с жадностью проглотил свою порцию, подобрал все крошки и стал с хрустом жевать яблоко. Потом он наполнил котелок водой из ручья и вскипятил чай.

– Расскажите о себе, – попросил он, когда они чаевничали.

Тристран несколько минут собирался с мыслями, а потом сказал:

– Я пришел из деревни под названием Застенье, там живет девушка, краше которой нет на всем белом свете. Ее зовут Виктория Форестер. Ей и только ей одной я отдал свое сердце. Ее лицо…

– Набор стандартный? – перебил его лохматый человечек. – Нос, два глаза, зубы и все прочее?

– Разумеется.

– Отлично. Тогда описание можно опустить. Я и так тебе верю. Перейдем к делу: так какую чертову глупость потребовала от тебя эта красотка?

Тристран отставил свою деревянную чашку и вскочил, оскорбленный.

– Как вы посмели, – вопросил он тоном, который считал высокомерным и презрительным, – предположить, что моя любимая могла отправить меня за какой-нибудь ерундой?

Маленький человечек посмотрел на него темными глазами-бусинками.

– Не вижу другой причины, чтобы парень вроде тебя решился переступить границы Волшебной страны. От вас к нам попадают только поэты, влюбленные и сумасшедшие. На поэта ты не похож, ты – уж прости, но это действительно так – прост, как эта головка сыра. Поэтому я ставлю на любовь.

– Да, – заявил Тристран, – каждый влюбленный безумен и в душе – поэт.

– Ты так думаешь? – усомнился человечек. – Никогда не замечал. Так вот о юной леди. Итак, есть некая особа, которая отправила тебя сюда на поиски богатства. Что ж, такое случается нередко. Я все время натыкаюсь на молодых ребят вроде тебя, которые слоняются тут в поисках золота, накопленного каким-нибудь несчастным драконом или великаном.

– Нет. Не в богатстве дело. Я пришел потому, что дал той девушке клятву. Мы разговаривали, и я наобещал ей много всего, а потом мы увидели падающую звезду, и я сказал, что принесу ей эту звезду. А упала она… – юноша махнул рукой куда-то в сторону горной гряды на востоке, – примерно вон туда.

Маленький лохматый человечек поскреб лицо. Или мордочку – Тристран так и не решил, что это.

– Знаешь, что я сделал бы на твоем месте?

– Нет, – отозвался Тристран. – А что?

– Отослал бы ее в свинарник, – сказал маленький лохматый человечек, потирая нос, – а сам нашел бы ту, которая позволила бы себя поцеловать, не требуя сложить к ее ногам всю вселенную. Таких там, откуда ты пришел, предостаточно.

– Других девушек для меня не существует, – сказал Тристран упрямо.

Человечек в ответ только хмыкнул. Они собрали вещи и продолжили путь, некоторое время шагая молча.

– А ты это серьезно? – спросил человечек. – Я про упавшую звезду.

– Да.

– На твоем месте я не стал бы об этом распространяться, – посоветовал человечек. – Найдется немало тех, кто проявит к этой информации нездоровый интерес. Так что лучше держать язык за зубами. Только никогда не лги.

– А что же мне тогда говорить?

– Ну, например, если спросят, откуда ты идешь, говори «оттуда». – И коротышка указал себе за спину. – А если спросят, куда, отвечай – «туда». – И он махнул рукой вперед.

– Понятно, – отозвался Тристран.

Тропинка, по которой они шли, стала едва различимой. Холодный ветер взъерошил волосы Тристрана, и он поежился. Дорога завела их в лес, где росли лишь чахлые березки.

– Как вы думаете, далеко еще, – спросил Тристран, – до того места, где упала звезда?

– Сколько миль до Вавилона? – ответил человечек вопросом на вопрос. – Когда я проходил здесь в прошлый раз, этого леса не было, – добавил он.

Тристран сразу вспомнил детский стишок и продекламировал:

 
Сколько миль до Вавилона:
Три, тринадцать, тридцать три?
Ну и как туда смогу я
При одной свече дойти?
Если быстро обернешься
И с дороги не свернешь,
При свече туда дойдешь.
 

– Точно. Именно так, – сказал человечек и встревоженно повертел головой, будто чего-то опасаясь.

– Это же просто детский стишок, – сказал Тристран.

– Просто детский стишок?! Ну ничего себе! Да я здесь, по эту сторону Стены, знаю массу народу, которым и за семь лет кропотливого труда не составить такого заклинания. А вы там, у себя, без всякой задней мысли читаете его детям, будто какое-нибудь «Спи спокойно, баю-бай» или «Шалтай-Болтай сидел на стене»… Да тебя, парень, не продуло ли часом?

– Раз уж вы об этом заговорили, признаюсь, мне что-то и правда стало холодно.

– Погляди-ка вокруг. Ты видишь дорогу?

Тристран моргнул. Серые березки словно поглотили свет и цвета, не давая сориентироваться. Юноша думал, что идет по тропинке, но теперь, когда он попытался ее разглядеть, она мелькнула и исчезла, будто ее и не было никогда. Он успел приметить, что тропинка шла мимо вон того дерева, и вот этого, и вон того валуна, но оказалось, что это просто игра света и тени среди серых березовых стволов.

– Ну вот мы и попались, – прошептал человечек.

– Тогда бежим! – Тристран снял шляпу-котелок и держал ее в руках.

– Не поможет, – покачал коротышка головой. – Мы попались в ловушку и теперь останемся здесь, даже если будем убегать со всех ног.

Он подошел к ближайшему дереву – высокому и тонкому, очень похожему на березу, и изо всех сил пнул ствол. Сверху посыпались сухие листья, а вслед за ними с шелестящим звуком упало что-то белое.

Тристран подошел посмотреть и увидел выбеленный ветром и солнцем птичий скелетик.

Человечек содрогнулся.

– Сам я еще сумел бы вырваться, – сказал он Тристрану, – но с собой никого прихватить не смогу, так что лучше все равно не будет… Судя вот по этому, – он тронул птичий скелетик ногой, сильно смахивающей на лапу, – отсюда не улетишь. А вы, люди, так и не научились рыть норы, хотя это тоже не поможет…

– Тогда, пожалуй, нам стоит вооружиться, – предложил Тристран.

– Вооружиться?

– Ну да, пока они не явились.

– Пока они не явились? Да что ты, они давно уже здесь, дурья твоя башка. Они – это деревья. Мы забрели в Мертвый лес.

– В Мертвый лес?

– Это я во всем виноват. Надо было смотреть, куда идем. А теперь не видать тебе звезды, а мне – моей любимой торговли. Какой-нибудь дурень через много лет заблудится в лесу и найдет наши дочиста обглоданные и высушенные ветром косточки. Вот и все.

Тристран огляделся. В сумерках казалось, что деревья подбираются все ближе, хотя и не заметно было, чтобы они двигались. А может, человечек просто спятил со страху и ему мерещится всякая ерунда?

Вдруг что-то ужалило его в левую руку. Решив, что это какое-то насекомое, он шлепнул себя по руке и с удивлением увидел оставшийся на месте удара желтый лист. Лист с шелестом упал на землю, а на руке выступила алая капелька крови. Деревья, казалось, зашептались.

– Что же нам делать? – воскликнул Тристран.

– В голову ничего не приходит. Если бы знать, где настоящая тропа… Даже деревья Мертвого леса не могут ее разрушить. Разве что спрятать от нас, замаскировать… – человечек вздохнул и поежился.

Тристран поднял руку и задумчиво потер лоб.

– Я… я точно знаю, где тропа. Вон там, – сказал он, указывая направление.

Черные глазки-бусинки его спутника заблестели.

– Ты уверен?

– Да, конечно. Надо зайти вон за те кусты, а дальше направо. Тропа там.

– Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, и все.

– Ладно, пошли, – человечек подхватил свой мешок и побежал, но достаточно медленно, чтобы Тристран не отставал, а тот мчался, задыхаясь, с колотящимся сердцем, да еще и саквояж на бегу бил его по ногам.

– Нет, не туда! Левее! – крикнул юноша.

Дальше они бежали молча, оставляя на ветках и колючках клочки одежды.

Казалось, деревья перед ними сомкнулись в сплошную стену. С них сыпались тучи листьев, больно жаля Тристрана, а попав на одежду, безжалостно раздирали ее. Юноша кое-как добрался до вершины холма, отмахиваясь свободной рукой от листьев и отбиваясь саквояжем от сучков и ветвей.

Вдруг маленький лохматый человечек остановился как вкопанный, запрокинул голову и завыл, глядя в небо.

– Быстрей! – сказал Тристран. – Мы уже почти у цели.

Он схватил человечка свободной рукой и потащил вперед.

Когда они достигли тропы, среди мертвого серого леса показалась полоса зелени.

– Здесь-то нам ничто не угрожает? – спросил Тристран, отдуваясь и испуганно оглядываясь по сторонам.

– Не угрожает, пока не сойдем с тропы, – ответил лохматый человечек, выпустил из рук свою поклажу и уселся на траву, рассматривая окружавшие тропу деревья. Они качались, хотя никакого ветра не было, и Тристрану показалось, что они трясутся от злости.

Его спутника била крупная дрожь, он рыхлил своими волосатыми пальчиками землю и гладил зеленую траву. Потом взглянул на Тристрана.

– У тебя, конечно же, нет с собой ничего горячительного. Хотя бы горячего сладкого чая, а?

– Боюсь, что нет.

Человечек засопел и стал возиться с завязками своего огромного мешка.

– Отвернись, – велел он Тристрану. – И, чур, не подглядывать.

Тристран послушно отвернулся. За спиной послышалась какая-то возня, и человечек сказал:

– Все, теперь, если хочешь, можешь повернуться.

Он держал в руках покрытую яркой эмалью бутыль и безуспешно пытался вытащить пробку.

– М-м… может, вам помочь? – осторожно предложил Тристран, опасаясь его обидеть. Но волновался он напрасно: коротышка тут же отдал ему бутыль.

– Валяй! У тебя пальцы для этого лучше приспособлены.

Тристран рывком вытащил пробку из бутылки. В ноздри ему ударил острый аромат – что-то вроде меда, смешанного с хвойным дымком и пряностями. Юноша протянул бутылку хозяину.

– Пить такое сокровище из горлышка – просто преступление, – сказал лохматый человечек, отвязывая от пояса деревянную чашку, и дрожащими руками плеснул в нее чуть-чуть янтарной жидкости. С наслаждением понюхав напиток, он отхлебнул немного и улыбнулся, обнажая мелкие острые зубки.

– О-о-о! Вот теперь совсем другое дело. – И передал чашку Тристрану. – Пей маленькими глоточками, – наставлял юношу он. – Знаешь, сколько это стоит? Да за такую бутыль можно выкупить из плена короля. Я отдал за нее два огромных голубых бриллианта, механическую синюю птицу и драконью чешуйку.

Тристран сделал маленький глоток. По всему телу до кончиков пальцев разлилось тепло, а голова будто наполнилась множеством крошечных пузырьков.

– Неплохо, а?

Юноша кивнул.

– Боюсь, даже слишком хорошо для таких, как мы с тобой. Ну да ладно. В тяжелую минуту это как раз то, что нужно. А сейчас именно такая минута. Что ж, давай выбираться из этого леса. Вот только в какую сторону нам идти, а?

– Туда, – без колебаний ответил Тристран, указывая налево.

Человечек заткнул бутыль пробкой и уложил ее обратно в мешок, потом закинул мешок за спину, и путники отправились по зеленой тропе через серый лес.

Стволы постепенно редели, и вскоре Тристран и коротышка уже шли вдоль обрывистого берега меж двух невысоких каменных стен. Тристран обернулся и не увидел позади никаких признаков леса: там темнели лишь поросшие лиловым вереском холмы.

– Можем устроить привал здесь, – сказал его спутник. – Нам есть о чем поговорить. Присаживайся. – Он положил на землю свой огромный мешок и взгромоздился на него, так что теперь смотрел на присевшего на придорожный камень Тристрана сверху вниз. – Что-то я никак не возьму в толк. Скажи-ка, откуда ты взялся?

– Из Застенья, я же говорил вам.

– И кто твои родители?

– Моего отца зовут Данстан Торн, а маму – Дейзи Торн.

– Ага, Данстан Торн. Мне доводилось встречаться с твоим отцом. Он приютил меня на ночь. Неплохой парень, хотя по ночам предпочитает спать, – человечек почесал мордочку. – Но это все же не объясняет… скажи, кто-нибудь в вашей семье отличается чем-то особенным?

– Моя сестра Луиза умеет шевелить ушами.

Человечек пошевелил своими большими волосатыми ушами.

– Нет, не то. Я имею в виду, нет ли у тебя, ну, там, бабушки-колдуньи или дядюшки-волшебника? А эльфов у вас в роду, часом, не было?

– Ничего такого я не знаю, – покачал головой Тристран.

Коротышка сменил тактику.

– А где она, эта деревня Застенье?

– Вон там, – указал Тристран.

– А Спорные холмы?

– Там, – без колебаний ответил Тристран.

– А Катаварские острова?

– Там, – Тристран указал на юго-запад.

До этой минуты он и не подозревал о существовании Спорных холмов или Катаварских островов, но почему-то точно знал, где они находятся, как будто его спросили, где у него левая нога, или попросили указать на собственный нос.

– Хм… а если так: ты знаешь, где находится Его Безбрежность Фримартин Мускусный?

Тристран недоуменно покачал головой.

– А где находится Прозрачная Крепость Его Безбрежности Фримартина Мускусного?

Тристран уверенно показал.

– А где Париж? Тот, что во Франции.

Юноша немного подумал:

– Ну, если Застенье там, то Париж, я думаю, примерно в том же направлении – ведь верно?

– Таким образом, – изрек лохматый человечек, рассуждая скорее с самим собой, нежели с Тристраном, – мы видим, что ты способен находить места в Волшебной стране – но не в твоем собственном мире. Исключение – Застенье, где пролегает граница. Местонахождение живых существ ты определять не можешь… хотя… скажи-ка, парень, можешь ты показать, куда упала звезда, которую ты ищешь?

– Туда, – не задумываясь, указал Тристран.

– Хм… хорошо, конечно, только ничегошеньки не объясняет. Проголодался?

– Немножко. У меня вся одежда в дырах, – пожаловался Тристран, ощупывая лохмотья, оставшиеся от его штанов и пальто. Сучья и ветви порвали ткань в клочки, пытаясь задержать его на бегу, да и листья прорезали немало дыр. – Посмотри на мои ботинки…

– А что у тебя в сумке?

Тристран открыл свой саквояж.

– Яблоки. Сыр. Полкаравая хлеба. Баночка рыбной пасты. Перочинный ножик. А еще – смена белья и две пары шерстяных носков. Наверное, надо было взять с собой больше одежды…

– Рыбную пасту прибереги пока, – сказал его спутник, проворно разделив остальную еду на две равные части. – Ты оказал мне большую услугу, – продолжил он, с хрустом вгрызаясь в яблоко, – я такого не забываю. Сначала мы починим твою одежду, а потом отправим тебя за звездой. Угу?

– Буду очень вам признателен, – отозвался Тристран, делая себе бутерброд с сыром.

– Ну вот и ладно, – сказал человечек. – Давай-ка поищем для тебя одеяло.

На рассвете три наследника Штормхолда ехали вниз по скалистой дороге в карете, запряженной шестеркой вороных лошадей. У коней на головах колыхались черные плюмажи, карету только что выкрасили в черный цвет, а каждый из лордов облачился в траур.

Праймус надел что-то вроде длинной черной монашеской рясы. Терциус выбрал неброский костюм – так мог бы одеться скорбящий по усопшему родственнику купец. На Септимусе же были черный камзол, черные лосины и черная шляпа с черным пером – так мог бы щеголять фатоватый злодей в какой-нибудь исторической пьесе елизаветинской эпохи.

Наследники Штормхолда поглядывали друг на друга – один с подозрением, второй настороженно, третий – безучастно. Они не разговаривали между собой: будь у них возможность заключить какой-либо союз, Терциус объединился бы с Праймусом против Септимуса. Но союзов между ними не могло быть в принципе.

Экипаж с грохотом трясся по дороге.

Один раз он остановился, чтобы наследники могли передохнуть, а потом снова покатил по горной дороге.

Три лорда Штормхолда недавно упокоили останки своего отца в Чертоге предков. Их мертвые братья наблюдали за процессом упокоения от дверей чертога в полном молчании.

Ближе к вечеру кучер крикнул: «Приехали! Деревня Ноттавей» – и направил экипаж в сторону обветшалого постоялого двора, что прилепился к строению, которое, при наличии фантазии, можно было бы назвать хижиной великана.

Наследники Штормхолда вышли из кареты и принялись разминать затекшие ноги. Обитатели постоялого двора разглядывали их сквозь зеленые стекла окон.

Из двери высунулся хозяин – желчный, вечно чем-то недовольный гном.

– Проветри-ка спальни и поставь на огонь горшок с тушеной бараниной! – крикнул он служанке.

– И сколько спален проветривать? – отозвалась с лестницы служанка, которую звали Летиция.

– Три, – ответил гном. – Бьюсь об заклад, что кучера они отправят спать на конюшню.

– Ну да, конечно, три, – с иронией шепнула служанка Тилли конюху Лейси, – когда каждому видно, что в карете прибыло семеро важных господ!

Но когда наследники Штормхолда вошли в трактир, их и в самом деле оказалось трое. Кучеру они приказали ночевать на конюшне.

На ужин им подали тушеную баранину и только что испеченный хлеб, такой горячий и свежий, что стоило его надломить, как из-под хрустящей корочки начинал идти пар. Каждый из лордов заказал себе по бутылке лучшего барагундского вина – никто из них не согласился бы разделить бутылку с братом – так же как и перелить вино в кубок. Такое поведение до глубины души возмутило гнома, который полагал – хотя, разумеется, не высказывал своего мнения при гостях, – что вину надобно позволить дышать.

Кучер съел свою порцию баранины, выпил две кружки эля и отправился спать на конюшню, а трое братьев разошлись по своим комнатам и тщательно заперли двери на засовы.

Терциус сунул серебряную монетку служанке Летиции, когда она принесла ему в постель грелку, поэтому отнюдь не удивился, когда незадолго до полуночи в дверь его комнаты постучали.

На девушке была только белая ночная сорочка. Она сделала книксен и застенчиво улыбнулась. В руке она держала бутылку вина.

Терциус задвинул за Летицией засов и повел ее к постели. Там он сперва заставил горничную снять сорочку и внимательно рассмотрел лицо и тело девицы при свете свечи. Потом начал целовать ее лоб, губы, кончики грудей, живот и пальцы ног и, наконец, не произнеся ни слова, овладел ею при бледном свете луны. Спустя какое-то время он издал протяжный стон и замер.

– Ну что, дорогой, хорошо было? – спросила Летиция.

– Ну да, – насторожился Терциус, будто чуя в ее словах какой-то подвох, – неплохо.

– Может, еще разок, прежде чем я уйду?

Вместо ответа Терциус указал себе между ног. Летиция хихикнула.

– Ну, он-то у нас сейчас встанет как миленький, – сказала она, потянувшись к бутылке вина, которую принесла с собой и поставила рядом с кроватью. Откупорив бутылку, она вручила ее Терциусу.

Тот усмехнулся, сделал несколько глотков вина и притянул девушку к себе.

– Готова поспорить, что вино отличное, – сказала она. – А теперь, дорогой, я покажу, как мне нравится… Ой, что это с тобой?

Лорд Терциус из Штормхолда выпучил глаза и скорчился от боли, часто дыша.

– Вино, – прохрипел он. – Где ты взяла вино?

– Ваш брат дал. Мы с ним на лестнице столкнулись. Он сказал, что это вино отлично восстанавливает силы и укрепляет не только дух, но и тело, и что нас ждет незабываемая ночка.

– Да уж, незабываемая, – выдохнул Терциус, судорожно дернулся раз, потом другой и затих. И больше не шевелился.

Терциус слышал, как закричала Летиция, но звук доносился до него как бы издалека. Зато теперь он заметил в темном углу у стены четыре знакомые фигуры.

– А она была очень даже ничего, – прошептал Секундус (Летиции показалось, что это шелестит занавеска).

– Септимус самый хитрый, – сказал Квинтус. – Это та самая настойка на волчьих ягодах, которую он влил мне в блюдо с копчеными угрями (Летиции почудилось, что она слышит, как за окном завывает ветер, налетевший с гор).

Она открыла дверь сбежавшимся на ее крики слугам, все ринулись на поиски преступника, но лорда Септимуса нигде не было. А из конюшни, где, мирно похрапывая, спал кучер (его так и не смогли добудиться), исчез один из вороных жеребцов.

Наутро лорд Праймус проснулся в прескверном расположении духа.

Он не стал казнить Летицию, провозгласив, что она, как и Терциус, пала жертвой коварства Септимуса, однако приказал ей доставить тело Терциуса в Штормхолд, выделив одну вороную лошадь, чтобы везти покойного, и отсыпав пригоршню серебряных монет. Их хватило, чтобы нанять одного из жителей деревни Ноттавей в провожатые – а то вдруг нападут волки, и ищи потом лошадь вместе с останками брата, – и на то, чтобы расплатиться с кучером, когда тот, наконец, проснется.

Отдав необходимые распоряжения, лорд Праймус оставил Ноттавей. Теперь в карете, запряженной четверкой черных, как ночь, жеребцов, ехал только он один. И настроение у него было порядком подпорчено.

…Бревис вышел на перекресток, таща за собой на веревке бородатого, рогатого козла со злющими глазами. Мальчик вел его на ярмарку – продавать.

В то утро мать положила перед ним одну-единственную тощую редиску и сказала:

– Сынок, сегодня мне не удалось выкопать на нашем огороде ничего, кроме этой редиски. Весь урожай погиб, и нам нечего есть. Да и продать нечего, кроме козла. Так что пойди, возьми веревку, накинь петлю козлу на шею, отведи его на ярмарку и продай какому-нибудь крестьянину. А на вырученные деньги – только смотри, не бери за козла меньше флорина – купи курицу, немного зерна и репы. Этого нам хватит на первое время, чтобы не умереть с голоду.

Бревис сжевал редиску, которая оказалась жесткой и горькой, и провел остаток утра, гоняясь за козлом по всему загону. Мальчик сильно ободрал себе бок, и вдобавок козел больно укусил его за ногу.

В конце концов его усилия увенчались успехом, и с помощью проходившего мимо лудильщика ему удалось накинуть веревку козлу на шею. Оставив матушку перевязывать лудильщику раны, полученные в схватке с козлом, Бревис потащил животное на ярмарку.

Время от времени козлу взбредало в голову рвануть вперед, и тогда Бревис волочился за ним на веревке, вспахивая подошвами ботинок высохшую дорожную грязь. Потом козел вдруг ни с того ни с сего – Бревис, во всяком случае, не видел для этого никакой причины – решал остановиться, и мальчику приходилось силком тянуть зловредную скотину за собой.

Так, весь мокрый, исцарапанный и зверски голодный, он добрался до перекрестка у опушки леса. Там стояла высокая женщина. Красный покров на ее черных волосах охватывал серебряный обруч, а платье на ней было такое же алое, как и ее губы.

– Как тебя зовут, мальчик? – спросила незнакомка сладко-бархатным голосом.

– Меня зовут Бревис, мадам, – ответил мальчик, пытаясь разглядеть странную колесницу позади женщины. В колесницу никто не был запряжен, и ему было непонятно, как она могла сюда попасть.

– Бре-евис, – промурлыкала женщина. – Какое красивое имя. Скажи-ка, мой юный Бревис, не продашь ли ты мне своего козла?

– Вообще-то мама велела отвести его на ярмарку, – сказал мальчик после некоторого раздумья, – а на вырученные деньги купить курицу, зерно и репу, и еще принести домой сдачу.

– И сколько же твоя мама велела просить за козла? – спросила женщина в алом платье.

– Не меньше флорина.

Дама улыбнулась и подняла руку. В ее ладони блеснуло что-то желтое.

– А что скажешь, если я дам тебе золотую гинею? Этого хватит, чтобы купить целый курятник с курами и сотню бушелей репы.

Мальчик застыл, раскрыв рот.

– Ну что, договорились?

Бревис кивнул и передал даме свободный конец веревки.

– Ага, – только и сумел выговорить он, представляя себе неслыханное богатство и целые горы репы.