Текст книги "Звездная пыль"

Эпилог
В котором таится разгадка некоторых историй

Многие считали день возвращения давно пропавшей леди Уны в горный край одним из величайших в истории Штормхолда. Ведь поговаривали, что в детстве леди Уну похитила ведьма и, вполне возможно, она давно мертва. Но сейчас на пути паланкина с тремя слонами во главе процессии устраивали торжества и бесконечные празднества с фейерверками.

Ликование в Штормхолде и всех его подвластных ему землях достигло небывалого размаха, когда леди Уна объявила народу, что за время своего отсутствия она дала жизнь сыну, который является наследником трона, поскольку два ее последних брата исчезли и считаются погибшими. Кроме того, она сообщила, что этот юноша уже носит на шее символ Власти.

Сам наследник и его невеста должны были вскорости приехать, хотя леди Уна не знала точной даты их прибытия – что, похоже, несколько раздражало ее. Она заявила, что в отсутствие наследника принимает на себя регентство, и правила весьма мудро, так что все подвластные Штормхолду земли в окрестностях горы Хуон процветали.

Прошло три года, и в городке Облачная Гряда на южной границе владений Штормхолда появились два странника, мужчина и женщина, усталые и запыленные. Они сняли комнату на постоялом дворе и велели приготовить жестяную ванну и горячей воды. Там странники прожили несколько дней, болтая с другими постояльцами. В последнюю ночь их пребывания в городе женщина со светлыми, почти белыми волосами, чуть прихрамывавшая при ходьбе, спросила своего спутника:

– Ну?

– Н-ну, – отозвался он неуверенно, – по-моему, мама и без меня неплохо справляется.

– Ты тоже, – резко заметила она, – справился бы не хуже, если бы взошел на трон.

– Может, и так, – пожал плечами мужчина. – Трон – неплохое местечко, и в конце концов я взойду на него. Но на свете еще столько неизведанного… Людей, с которыми мы не познакомились, прекрасных видов… Не говоря уж о зле, которое осталось безнаказанным, и всяких злодеях… Ну, ты понимаешь…

Его жена усмехнулась.

– Ладно, – сказала она, – по крайней мере, скучно нам не будет, это точно. Но мы должны хотя бы послать твоей маме записку.

Так и получилось, что леди Уна получила из рук трактирного мальчишки послание, написанное на клочке бумаги. Письмо было запечатано воском, и леди Уна подробно расспросила посыльного о путешественниках – муже и жене, – прежде чем сломать печать и прочесть записку. Кроме приветствий, в ней было всего две строчки.

Совершенно против нашей воли нас задерживает весь мир.

Ожидай нас в день нашего прибытия.

Внизу красовалась подпись Тристрана, а рядом с ней – отпечаток пальца, который поблескивал и сиял, будто присыпанный звездной пылью.

И леди Уне ничего не оставалось, как смириться с этим.

Прошло еще пять лет, прежде чем двое странников окончательно вернулись в горную крепость. С ними – грязными, усталыми, одетыми в лохмотья – сперва обошлись как с бродягами и побирушками, к великому стыду целой страны; но потом мужчина продемонстрировал висевший у него на шее топаз на серебряной массивной серебряной цепочке, – и все поняли, что он и есть единственный сын леди Уны.

Вступление наследника на престол и последующие торжества длились не меньше месяца. А когда празднества наконец закончились, молодой восемьдесят второй повелитель Штормхолда начал постигать азы правления. Он старался принимать как можно меньше решений, но те, которые все же принимал, были мудрыми – даже если мудрость оказывалась не всегда ко времени. Он отважно сражался в битвах, хотя так никогда и не смог в полной мере пользоваться левой, некогда обожженной рукой; прославился как хороший стратег и привел свой народ к победе в войне с северными гоблинами, когда те перекрыли дороги для путешественников; и еще заключил мир с орлами Высоких Скал – мир, который длится и поныне.

Супруга лорда, прекрасная леди Ивэйн, была родом издалека (хотя никто точно не знал, откуда именно). Когда они с мужем прибыли в Штормхолд, она выбрала себе покои на самом высоком пике цитадели – давно заброшенный чертог, куда даже слуги не заглядывали, – его крыша обвалилась при камнепаде еще тысячу лет назад, и никто не хотел спать под открытым небом, где в разреженном горном воздухе так ярко светили звезды и луна, что казалось – если потянуться, их можно коснуться рукой.

Тристран и Ивэйн счастливо жили вместе. Конечно, счастье их было не вечно – ведь Время, умелый вор, мало-помалу перетаскивает все на свете на свой огромный пыльный склад. Но все-таки, по нашим меркам, они были счастливы довольно долго. А потом как-то раз в ночи явилась Смерть и шепнула свою тайну на ухо восемьдесят второму властителю Штормхолда, и он кивнул ей седой головой и больше ничего не сказал. Народ отнес его останки в Чертог предков, где они покоятся и по сей день.

После смерти Тристрана нашлись те, кто утверждал, что он состоял в Братстве Замка и работал над уменьшением власти Незримого Двора. Однако правда умерла вместе с королем, и никто так и не узнал, как было на самом деле.

Ивэйн стала королевой Штормхолда, и лучшей правительницы – как в мирное, так и в военное время – нельзя было и желать. Она не старела, в отличие от своего мужа, и глаза ее оставались голубыми, волосы – светло-золотыми, а характер – в чем народ Штормхолда имел возможность убедиться на личном опыте – все таким же вспыльчивым, как и в первый день их с Тристраном встречи на полянке у лесного озера.

Леди Ивэйн до сих пор ходит, прихрамывая, но весь Штормхолд притворяется, будто не замечает этого. Как и того, что их владычица порой светится и мерцает в темноте.

Говорят, каждую ночь, если позволяют государственные дела, леди Ивэйн пешком поднимается, прихрамывая, в свой чертог в самой высокой точке замка – и стоит там часами, словно не чувствуя холодных горных ветров. Она ничего не говорит, просто смотрит вверх, в темное небо, с грустью наблюдая за медленным танцем бесчисленных звезд.

Послесловие
Пролог в книге «Застенье»

«Звездная пыль» родилась как продолжение романа, который я еще не написал и, может быть, никогда не напишу. Впрочем, кто знает…

Сначала появилось Застенье – деревушка на границе Англии и Волшебной страны. А с ним и мысль о создании романа, действие которого развернулось бы в нашем мире и в наши дни. Я задумал роман о сорокалетнем писателе, который вернулся из Америки и поселился в Застенье. И конечно, главной была бы любовь – волшебная и невероятная. Тем не менее я был уверен, что действие развернется по эту сторону Стены.

Так я написал первую главу, события которой произошли задолго до тех, что описаны (точнее, так и НЕ описаны) в моем романе.

А потом, сам не знаю почему, я остановился.

Год спустя ночью, в пустыне, я увидел падающую звезду и тут же понял, о чем будет «Звездная пыль».

Я начал писать. Даже купил перьевую ручку: мне показалось, что эта книга должна быть написана настоящими чернилами. Кстати, я до сих пор пишу пером и никак не могу избавиться от этой странной привычки. С огромным удовольствием я создавал викторианских предков современных жителей Застенья: Торнов, Хемпстоков и всех прочих. Мистер Бромиос до сих пор подает чудесное вино в «Седьмой сороке» и ждет возвращения Дженни Кертон.

(Между прочим, в «Американских богах» упоминаются книги, написанные Дженни Кертон.)

Может быть, я еще напишу «Застенье», а может, и нет, пока не знаю. А еще я не знаю, помещу туда этот пролог или нет. (Впрочем, мне кажется, ответ в обоих случаях должен быть положительным.) Как бы то ни было, этот пролог появился много лет назад. Именно с него все и началось.

До сих пор он печатался только один раз, в 1999 году в «Горсти звездной пыли» – художественном альбоме, выпущенном, чтобы собрать деньги на лечение Карен, жены художника Чарльза Весса, пострадавшей в автокатастрофе. В альбоме также помещался единственный рассказ о Застенье, написанный не мной, – чудесная сказка Сюзанны Кларк «Как герцог Веллингтон потерял своего коня».

(Кстати, я еще собираюсь написать историю о том, как Тристран Торн отправился в ад на воздушном шаре.)

Надеюсь, вам понравится.

Застенье
Пролог

Вблизи она оказалась не черно-белой. Дженни затаила дыхание, чтобы не спугнуть птицу.

Задрав хвост и с любопытством поглядывая по сторонам, птица важно прохаживалась по аккуратно постриженному газону Кертонов.

Дженни разглядывала сороку с восхищением. Грудка и крылья у нее были ослепительно белые, а спинка, голова, хвост и кончики крыльев вовсе не черные, как казалось издалека. Хвост сверкал красным, фиолетовым и зеленым, крылья – зеленым и синим, и все вместе отливало ярким изумрудным блеском.

«Раз сорока – быть несчастью», – вспомнилось Дженни.

Ей было двенадцать.

Она стояла босая, чувствуя под ногами траву, вдыхая душистый вечерний воздух. Днем шел дождь, и трава была еще мокрой.

«Досадно, – подумала она. – Я не хочу быть несчастной».

Над головой прошуршали крылья и, словно в ответ на ее мысли, на газон опустилась еще одна сорока.

«Две сороки – это к счастью». Так-то лучше.

Сороки кружили по траве, как два толстеньких джентльмена в смокингах, и косились друг на друга, словно прикидывая, кто из них заведет беседу.

Осенний воздух, серый и холодный, будто застыл. В небе замерли серые тучи. На Дженни была хлопковая юбка в цветочек и белая блузка.

Была пятница, восьмое ноября 1963 года. Завтра ее день рождения.

Фр-р-р-р-р.

С неба спустилась третья сорока.

«Три сороки – быть девчонке, – подумала Дженни. – Должно быть, девчонка – это я. Неужели в тринадцать я буду чувствовать себя по-новому? Вряд ли. Дженни не любила дни рождения. Несмотря на все подарки, ей каждый раз было не по себе. Ложишься спать в одном возрасте, а просыпаешься – в другом. Почему – непонятно.

Завтра она станет девушкой.

Фр-р-р-р-р.

Сорока приземлилась неуклюже и проскакала вбок, чтобы не упасть.

«А четыре – все к мальчонке».

Некоторое время Дженни размышляла над этим, разглядывая четырех сорок, а потом тряхнула головой. Нет, нету никаких мальчишек. Только ее братья.

Сороки делали вид, будто не замечают друг друга, и пристально вглядывались в мокрую траву, то и дело что-то оттуда выхватывая.

Она заметила, что на самом деле птицы не такие уж большие. Просто у них очень длинные хвосты. Сороки подпрыгивали в траве, и хвосты дергались вверх-вниз, вверх-вниз.

Неделю назад она прочитала книжку про девочку, которая жила в пансионе, – бедную девочку Алисон. Ее обвинили в том, что она украла какое-то кольцо у Марджори, дочки богатых родителей, спортсменки, капитана команды по лакроссу. Правда, в последней главе кольцо нашлось – в сорочьем гнезде. И когда Марджори вывихнула лодыжку, Алисон заняла ее место в команде и привела всех к победе.

«Интересно, они правда воруют все блестящее?»

Дженни прикидывала, сколько еще простоит не шевелясь. Не хотелось их спугнуть, но левую ногу начала сводить судорога.

Фр-р-р-р-р.

Фр-р-р-р-р.

Еще две сороки. Одна некрупная, видно, молодая.

«Как там дальше? “Пять – монета серебра, шесть же – золота гора”».

Неужели она станет богатой? Дженни призадумалась и тут же решила, что ей этого не надо.

Шесть сорок.

Вдалеке слышались голоса. Это ее братья играли в лесу за домом. Только бы они не пришли сюда и не спугнули птиц!

Неизвестно откуда она знала, что такие минуты – большая редкость. Минуты, когда чувствуешь, что живешь; чувствуешь, как воздух заполняет твои легкие, как влажная трава щекочет ноги, чувствуешь прикосновение ткани к коже. В такие минуты ни прошлое, ни будущее не имеет значения, существует только настоящее.

Она затаила дыхание, боясь спугнуть этот момент.

Сороки перестали кружить по газону, перестали искать букашек в траве. Одна из них склонила голову набок и уставилась прямо на нее. Остальные…

Остальные ждали.

И Дженни тоже ждала. Шевелила пальцами в мокрой траве.

Братьев не было слышно. Наверно, вернулись в дом или ушли дальше в лес.

Фр-р-р-р-р.

Сорока была огромной.

«Эта последняя, – подумала Дженни. – “Семь – узнаешь ты секрет. Никому не скажешь? – Нет!” На этом стишок заканчивается».

Она смотрела на птицу, раскрыв рот. Сорока была чуть не в полметра, от кончика клюва до кончика хвоста. А цвета! Ее перья отливали самыми удивительными оттенками: Дженни даже не знала, как их назвать. Шесть сорок запрыгали, закружили по газону и наконец выстроились в полукруг перед Дженни.

В холодном осеннем свете девочка смотрела на сорок.

А сороки смотрели на нее. И чего-то ждали.

«Семь – узнаешь ты секрет. Никому не скажешь? – Нет!»

Она всегда считала сорок из окна машины, но еще ни разу не насчитала больше трех.

– Ну, – сказала она птицам. – Что за секрет?

Сперва ей показалось, что она их спугнула, что сороки вот-вот улетят. Но они не шелохнулись.

Седьмая сорока искоса поглядела на Дженни, будто перед ней была не девочка, а блестящее колечко, и сорока прикидывала: стоит утащить его в гнездо или нет.

– Ты попадешь в Застенье, – резким, стальным голосом объявила сорока.

Дженни открыла было рот, но не произнесла ни звука.

К ней подошла самая молодая сорока.

– Это секрет, – напомнила она. – Не говори никому.

– Но…

Девочка не договорила. Птицы разом взмыли в воздух. Перед ней замелькали черные и белые пятна (а также зеленые и синие отблески), захлопали крылья. Она испуганно отступила. Сердце отчаянно колотилось.

Сороки исчезли.

Наваждение развеялось, и вдруг к горлу подступила тошнота. Живот крутило, сердце стучало так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Ее охватила непонятная паника.

Дженни бросилась к дому.

Мама сидела за кухонным столом и лущила фасоль.

– Дженнифер, детка, что с тобой?

Дженни молча тряхнула головой и помчалась дальше. В животе как будто что-то давило, сильно и настойчиво. Ее мутило. Было очень странно.

Она взлетела по лестнице через ступеньку и метнулась в ванную. Захлопнула за собой дверь, тяжело к ней привалилась. Боль становилась все сильнее. Голова кружилась.

Она медленно сползла на пол, села на холодный линолеум.

И закрыла глаза.

Сороки все еще мелькали перед ней, глядели на нее черными глазами, хлопали крыльями, как при замедленной съемке. Она видела огромных черно-белых птиц, застывших во времени.

Между ног сделалось мокро.

Дженни открыла глаза, задрала юбку, оголив тощие белые ноги. Красное пятно расплывалось по белым хлопковым трусикам.

Она вздрогнула и снова закрыла глаза.

«Вот и все, – подумала она. – Назад пути нет. Это рубеж. Я стала девушкой. Может, именно об этом и пытались мне сказать сороки».

Она подложила в трусы туалетную бумагу и спустилась вниз, узнать у мамы, что делать дальше.

Теперь все будет по-другому.

Совсем по-другому.

Дженни Кертон навсегда запомнила тот день. Хотя со временем красное пятно, мамины объяснения, первая прокладка, горьковатый вкус аспирина, разведенного в стакане воды, – все это заслонило собой происшествие на газоне.

И тридцать лет спустя в памяти остался только зелено-фиолетовый блеск сорочьих крыльев и понимание того, что, если смотреть достаточно близко, черное не такое уж черное – а белое не такое уж белое.

Благодарности

Первая и главная моя благодарность – Чарльзу Вессу. На сегодняшний день он как никто другой близок к великим художникам Викторианской эпохи, которые изображали на своих полотнах волшебные страны и волшебных существ. Без его картин и вдохновляющих идей я не написал бы ни строчки. Закончив очередную главу, я всегда звонил ему и читал написанное вслух, а он терпеливо слушал и смеялся в нужных местах.

Также я благодарю Дженни Ли, Карен Бергер, Пола Левитса, Меррили Хайфетц, Лу Аронику, Дженнифер Херши и Тиа Маджини: все они помогли мне воплотить замысел этой книги в реальность.

Кроме того, я в неоплатном долгу у Хоуп Миррлиз, Лорда Дансени, Джеймса Бренча Кэбелла и К. С. Льюиса, где бы они сейчас ни находились: именно они убедили меня, что сказки можно писать и для взрослых.

Тори предоставила мне свой дом, и первую главу я написал именно там, а взамен она попросила всего лишь помочь ей составить генеалогическое древо ее рода.

Были и другие люди, которые читали мою книгу на разных этапах ее написания и давали мне мудрые советы. Не их вина, что я не всегда этим советам следовал. Особая благодарность вам, Эми Хорстинг, Лайза Хенсон, Дайана Уинн Джонс, Крис Белл и Сюзанна Кларк.

Моя жена Мэри и секретарша Лоррэйн тоже сделали для этой книги все, что могли, и даже больше, потому что они перепечатали первые несколько глав с моего рукописного черновика, и я даже не знаю, как их за это благодарить.

А вот от детей, если честно, не было никакого толка, да я и не рассчитываю, что когда-нибудь будет иначе.

Нил Гейман, июнь 1998