Текст книги "Звездная пыль"

Тристран постучал в дверь гостиной и ступил на порог. Комнату украшало множество странных предметов, от старинных статуй до глиняных горшков. На стене висел посох, оплетенный листьями плюща – не настоящими, а искусно выкованными из какого-то темного металла. Кроме украшений, комната ничем не отличалась от любой другой гостиной вечно занятого холостяка, которому некогда принимать гостей. Из мебели в ней были только низкий диванчик, невысокий стол, на котором лежал зачитанный томик проповедей Лоренса Стерна в кожаном переплете, фортепьяно в углу и несколько кожаных кресел. В одном из кресел и сидела Виктория Форестер.

Тристран расправил плечи, медленно подошел к девушке и торжественно опустился перед ней на одно колено.

– Ой, что ты, не надо, – смущенно сказала Виктория. – Пожалуйста, встань. Почему бы тебе не присесть… например, вон в то кресло? Да, вот так куда лучше.

Сквозь кружевные занавески пробивалось утреннее солнце, подсвечивая со спины каштановые волосы Виктории и обрамляя ее лицо золотым ореолом.

– Посмотреть на тебя, – сообщила она, – сразу видно, как ты возмужал. И рука… Что у тебя с рукой?

– Я ее обжег, – объяснил Тристран. – В огне.

Виктория молча смотрела на него. Потом откинулась в кресле и уставилась куда-то в пространство. То ли на посох на стене, то ли на одну из огромных старинных статуй. Наконец она заговорила:

– Я очень многое должна сказать тебе, Тристран. Но мне нелегко это сделать. Я буду очень признательна, если ты не станешь меня перебивать, пока я не закончу. Значит, так. Первое и, пожалуй, самое важное. Я должна извиниться перед тобой. Ведь это из‑за моей глупости и упрямства ты отправился в опасное странствие. Я думала, что ты шутишь… ну, не совсем шутишь. Я думала, что ты обычный трусливый мальчишка и не станешь исполнять ни одного из своих красивых дурацких обещаний. Ты ушел, минуло несколько дней, а ты все не возвращался – и только тогда я поняла, что ты говорил серьезно. Но было уже слишком поздно. И каждый новый день… мне приходилось просыпаться с мыслью, что я, возможно, послала тебя на смерть.

Произнося эту речь, Виктория безучастно глядела в пространство перед собой, и у Тристрана возникло странное чувство – постепенно переросшее в уверенность, – что эту речь девушка репетировала не менее сотни раз за время его отсутствия. Может, потому она и просила его не перебивать: для Виктории Форестер стало бы непосильным испытанием, вынуди он ее неожиданной репликой отойти от заготовленного сценария.

– Так что я поступила с тобой нечестно, бедный мой мальчишка на побегушках… Хотя ты ведь больше не мальчишка на побегушках, верно?.. Я-то думала, что твои клятвы – всего лишь ребячество, и не принимала их всерьез… – Она ненадолго замолчала, стиснув руками деревянные подлокотники кресла. Пальцы ее сжались так сильно, что костяшки на них слегка покраснели, а потом даже побелели. – А теперь спроси меня, Тристран Торн, почему я отказалась поцеловать тебя тем вечером.

– Ты была вправе мне отказать, – ответил Тристран. – Я вернулся не для того, чтобы огорчать тебя, Викки. Не затем я нашел звезду, чтобы ты грустила.

Виктория склонила голову набок:

– Так ты все-таки нашел звезду, которая тогда упала?

– Ну да, – сказал юноша. – Я пока что оставил ее там, на лугу. Но я выполнил то, что ты просила.

– Тогда выполни и то, о чем я прошу тебя сейчас. Спроси, почему я не поцеловала тебя тем вечером. Ведь я же, в конце концов, целовала тебя раньше, когда мы были детьми.

– Хорошо, Викки. И почему же ты меня тогда не поцеловала?

– Потому что, – выдохнула она с огромным облегчением, – за день до того, как мы с тобой увидели упавшую звезду, Роберт предложил мне выйти за него замуж. Тем вечером, когда мы встретились, я зашла в магазин в надежде повидаться с ним и сказать, что я принимаю его предложение, и теперь ему остается только попросить моей руки у отца.

– Роберт? – переспросил Тристран, у которого перед глазами все поплыло.

– Роберт Мандей. Ты работал у него в магазине.

– Мистер Мандей? – эхом отозвался Тристран. – Ты… и мистер Мандей?!

– Именно так. – Наконец-то Виктория посмотрела ему в глаза. – А ты всерьез воспринял мои слова и ушел неизвестно куда на поиски звезды для меня. Дня не проходило, чтобы я не обзывала себя дурой и злодейкой. Ведь я пообещала тебе в награду свою руку, если ты вернешься со звездой. Порой я даже не знала, чего боюсь больше: что ты погибнешь где-нибудь По Ту Сторону из‑за любви ко мне или что добьешься успеха в своем безумном предприятии и добудешь звезду в надежде взять меня в жены. Конечно, находились люди, которые убеждали меня не волноваться так сильно. Они считали, что ты никогда не вернешься – ведь ты оттуда родом, и это твоя сущность позвала тебя туда. Но все равно сердце у меня было не на месте: я чувствовала, что однажды ты непременно придешь и предъявишь на меня права.

– А ты любишь мистера Мандея? – спросил Тристран, выхватывая из ее долгой и путаной речи единственную понятную ему нить.

Виктория кивнула и подняла голову, направив на Тристрана свой хорошенький подбородок.

– Но я дала тебе слово, Тристран. И собираюсь его сдержать – так и заявила Роберту. Я в ответе за все испытания, через которые ты прошел, – хотя бы за ожоги на твоей бедной руке. И если ты по-прежнему этого хочешь, я твоя.

– Если честно, – отозвался юноша, – я думаю, что не ты, а я сам в ответе за все свои поступки. И я ни о чем не жалею – ни о едином дне своих скитаний, хотя порой я скучал по мягкой постели и вряд ли теперь смогу относиться к хомячкам так, как раньше. Но ты, Викки, вовсе не обещала мне своей руки, если я вернусь к тебе со звездой.

– Разве нет?

– Нет. Ты обещала дать мне все, что я пожелаю.

Виктория Форестер резко выпрямилась и уставилась в пол. На ее бледных щеках вспыхнули пятна румянца, будто следы от пощечин.

– Если я правильно тебя поняла… – начала было она, но Тристран перебил ее:

– Нет. Не думаю, чтобы ты поняла меня правильно. Так вот, ты обещала сделать все, что я пожелаю.

– Да.

– Тогда… – Он немного подумал. – Тогда я желаю, чтобы ты вышла замуж за мистера Мандея. Чтобы вы поженились как можно скорее – например, на этой неделе, если успеете все подготовить. И еще я желаю, чтобы вы были счастливы вместе, как только могут быть счастливы муж и жена.

Виктория испустила вздох облегчения и подняла взгляд.

– Ты это серьезно?

– Выходи за него замуж с моего благословения, и мы с тобой в расчете, – подтвердил Тристран. – Думаю, звезда со мной согласится.

В дверь гостиной постучали.

– У вас там все в порядке? – спросил мужской голос.

– Да, в полном порядке, – отозвалась Виктория. – Пожалуйста, заходи, Роберт. Ты ведь помнишь Тристрана Торна, верно?

– Доброе утро, мистер Мандей, – поздоровался Тристран и пожал Роберту потную, влажную руку. – Насколько я понимаю, у вас скоро свадьба. Примите мои искренние поздравления.

Мистер Мандей улыбнулся, хотя его улыбка больше походила на гримасу зубной боли, и подал руку Виктории, помогая ей встать с кресла.

– Если хотите взглянуть на звезду, мисс Форестер… – начал Тристран, но девушка покачала головой.

– Я очень рада, что вы вернулись домой живым, мистер Торн. Надеюсь, вы придете к нам на свадьбу?

– Мало что доставило бы мне большее удовольствие, – учтиво ответил Тристран, будучи, впрочем, полностью уверен в обратном.

В обычный день столько посетителей в «Седьмой сороке» с раннего утра – дело неслыханное; но день был ярмарочный, и, почитай, все жители Застенья вперемежку с чужестранцами спозаранку собрались в трактире. Они поглощали целые горы бараньих отбивных, бекона, грибов, яичницы и кровяных колбасок.

Данстан Торн ожидал сына за столиком. Он встал, едва завидев Тристрана, бросился к нему навстречу и первым делом крепко хлопнул своего отпрыска по плечу.

– Ты все-таки умудрился вернуться целым и невредимым! – воскликнул он с законной гордостью в голосе.

Тристран подумал, что, похоже, успел подрасти за время странствий – прежде отец казался ему выше и крепче.

– Здравствуй, папа, – сказал он. – Я вот руку немного повредил.

– А дома мама тебе завтрак приготовила, – сообщил Данстан.

– Завтрак – это здорово, – согласился Тристран. – И снова увидеть маму тоже здорово, конечно. А еще нам нужно поговорить.

Дело в том, что юноша до сих пор размышлял над кое-какими словами Виктории Форестер.

– Ты стал выше, – сказал ему отец. – И еще тебе нужно немедленно постричься. – Он допил свое пиво, и они вместе с сыном вышли из «Седьмой сороки».

Торны миновали ограду одного из полей Данстана. Там, на лугу, где Тристран часто играл ребенком, он наконец заговорил на волновавшую его тему – о своем происхождении. И отец постарался ответить ему так честно, как только мог. Свою историю он рассказывал в духе романов, повествующих о давних временах и удивительных событиях. В духе любовных романов.

И вот они ступили на порог дома, где Тристрана встретила сестра, а в печи и на столе ждал горячий вкусный завтрак, с любовью приготовленный женщиной, которую юноша до сих пор считал своей матерью.

Госпожа Семела разложила на прилавке последние хрустальные цветочки и окинула ярмарочный луг неприязненным взглядом. Было уже за полдень, а покупатели только-только начинали собираться. И еще ни один не задержался у ее лотка.

– С каждым разом их становится все меньше и меньше, – пробормотала она. – Помяни мое слово, скоро здешняя ярмарка и вовсе закроется. Думаю, на свете есть другие, в более удачных местах. А время этой ярмарки на исходе. Еще каких-нибудь сорок, пятьдесят, ну, может, шестьдесят лет – и ей придет конец.

– Возможно, – отозвалась ее служанка с фиалковыми глазами. – Но меня это не волнует. Сегодняшняя ярмарка – последняя, в которой я принимаю участие.

Старуха сердито уставилась на нее:

– Я-то думала, что уже давным‑давно выбила из тебя всю дерзость.

– Дерзость тут ни при чем, – улыбнулась рабыня. – Посмотри-ка сюда.

Она приподняла запястье. Обхватившая его серебряная цепочка блеснула на солнце – но выглядела какой-то истончившейся, полупрозрачной, не то что прежде. Местами она казалась сделанной не из серебра, а из дыма.

– Что ты сделала? – зашипела госпожа Семела, брызжа слюной от ярости.

– Ничего. Ничего нового за восемнадцать лет плена. Я прикована к тебе рабской цепью до дня, когда Луна потеряет свою дочь, если это случится на неделе, когда соединятся два понедельника. И срок моей службы почти истек.

Было около трех часов пополудни. Ивэйн сидела на луговой траве неподалеку от навеса, где мистер Бромиос торговал вином, элем и закусками. Она не отрывала взгляда от бреши в Стене и деревни по ту сторону. Хозяин то и дело предлагал ей отведать вина, или эля, или свежайших жирных колбасок – и всякий раз Ивэйн отказывалась.

– Похоже, дорогая, вы кого-то ждете? – вдруг обратилась к ней очаровательная молодая женщина.

– Сама не знаю, – пожала плечами звезда. – Наверное, да.

– Если я не ошибаюсь, вы ждете молодого человека. Такого же красивого, как вы сами.

– Вроде того, – кивнула звезда.

– Я Виктория, – представилась новая знакомая. – Виктория Форестер.

– А меня зовут Ивэйн. – Звезда окинула Викторию внимательным взглядом – с головы до ног и с ног до головы. – Так, значит, вы и есть Виктория Форестер. Ваша слава бежит впереди вас.

– Вы имеете в виду предстоящую свадьбу? – отозвалась Виктория, сияя от удовольствия и гордости.

– Вот как, вы выходите замуж? – откликнулась Ивэйн. Рука ее невольно нашарила топаз на талии и сжала его.

– Ах вы, бедняжка! Какой же он негодяй, что заставляет вас волноваться! – посочувствовала Виктория Форестер. – Почему бы вам не сходить в деревню, поискать его?

– Потому что… – начала было звезда – и вдруг запнулась. – Пожалуй, вы правы, – сказала она. – Наверное, так я и сделаю.

По небу неслись серые и белые хлопья облаков, порой меж ними проглядывали лоскуты голубизны.

– Жаль, что моей матери здесь нет, – вздохнула Ивэйн и нерешительно поднялась на ноги.

Но Виктория не собиралась так просто отпускать новую подругу. Она продолжала щебетать об оглашении в церкви их с женихом имен, о разрешениях на брак – обычных и особенных, которые может выдавать только архиепископ, и о том, как ей повезло, что Роберт близко знаком с архиепископом. Похоже, что свадьба состоится через шесть дней, в полдень.

Потом Виктория окликнула респектабельного джентльмена с проседью на висках; он курил черную сигару и улыбался так кисло, как будто у него болели зубы.

– А вот и Роберт, – сообщила она. – Роберт, познакомься с Ивэйн. Она ждет своего молодого человека. Ивэйн, это Роберт Мандей. А в следующую пятницу, ровно в полдень, я стану Викторией Мандей. Думаю, дорогой, ты должен использовать этот каламбур в своей свадебной речи – мол, сегодня в пятницу удивительным образом сочетаются два понедельника![7]7
  «Мандей» (Monday) по-английски значит «понедельник». (Примеч. пер.)


[Закрыть]

И мистер Мандей, выпустив изо рта несколько клубов сигарного дыма, ласково пообещал невесте, что непременно обдумает ее предложение.

– Так, значит, – спросила Ивэйн, осторожно подбирая слова, – вы выходите замуж не за Тристрана Торна?

– Нет, конечно, – ответила Виктория.

– О, – пробормотала звезда. – Отлично. – И снова опустилась на траву.

Она все еще сидела на том же месте, когда несколько часов спустя через брешь в Стене на луг прошел Тристран. Он выглядел несколько смущенным, но при виде Ивэйн взгляд его просветлел.

– Эй, привет, – сказал он, помогая ей подняться. – Надеюсь, ты не слишком скучала, пока меня не было?

– Да нет, не особенно, – ответила звезда.

– Извини, пожалуйста. Наверное, надо было пригласить тебя с собой в деревню.

– Нет, – отозвалась звезда. – Не надо. Я жива, только пока нахожусь в Волшебной стране. Переступи я границу твоего мира – и от меня ничего не останется, кроме ноздреватого комка холодного железа, упавшего с небес.

– Но я ведь едва не забрал тебя с собой! – в ужасе ахнул Тристран. – Я собирался привести тебя в наш мир еще вчера вечером…

– Ну да, – кивнула звезда. – И это еще раз доказывает, что я была права, когда назвала тебя тупицей, балдой и… и придурком.

– Болваном, – поправил ее Тристран. – Чаще всего ты называла меня болваном. И еще олухом.

– Хорошо, – согласилась звезда. – Ты – все это вместе взятое и даже хуже. Почему ты заставил меня так долго ждать? Я уже думала, что с тобой случилось что-нибудь плохое.

– Ну, извини, – повторил он. – Больше я тебя никогда не оставлю.

– Конечно, – серьезно и уверенно согласилась девушка. – Не оставишь.

Тристран крепко сжал ее пальцы. Рука об руку они двинулись по лугу. Налетел ветер, надувая бока палаток и развевая флажки, а потом хлынул холодный дождь. Тристран и Ивэйн укрылись под навесом книжного лотка, куда набилось немало людей, и не только людей. Хозяину пришлось задвинуть прилавок поглубже под навес, чтобы книги не намокли.

– Если апрельское небо барашками, мы не успеем просохнуть рубашками, – изрек, обращаясь к Тристрану и Ивэйн какой-то джентльмен в черном шелковом цилиндре. Он как раз покупал у книготорговца маленький томик в красном кожаном переплете.

Тристран улыбнулся и кивнул. А как только дождь стал стихать, они с Ивэйн выбрались наружу.

– Бьюсь об заклад, это вся благодарность, какую мне светит от них получить, – вздохнул джентльмен в цилиндре, обращаясь к книготорговцу, который представления не имел, о чем тот говорит, – да и не особенно интересовался.

– Я должен попрощаться с родственниками, – на ходу сообщил Тристран звезде. – С отцом, с мамой – то есть с женой моего отца – и с сестренкой Луизой. А потом нам надо придумать способ, как вернуть тебя на небо. Может, мне отправиться с тобой?

– Тебе там не понравится, – заверила его Ивэйн, – так что… Оказывается, ты не женишься на Виктории Форестер?

– Верно, – кивнул Тристран.

– Я с ней познакомилась, – сообщила звезда. – Тебе известно, что она носит ребенка?

– Что? – воскликнул Тристран, пораженный до глубины души.

– Думаю, она и сама пока не догадывается. Ребенок совсем маленький, не старше двух лун.

– Боже мой! А как ты узнала?

Теперь пришел черед звезды пожимать плечами.

– Знаешь, – сказала она, – я очень обрадовалась, что ты не женишься на Виктории Форестер.

– Я тоже, – признался юноша.

Снова брызнул дождь, но на этот раз они даже не пытались от него укрыться.

– Вообще-то, – начала она, – звезда и смертный человек…

– Я только наполовину смертный, – услужливо подсказал Тристран. – Все, что я знал о себе, оказалось неправдой. Ты даже не представляешь, каким свободным я себя теперь чувствую.

– Кто бы ты ни был, – сказала Ивэйн, – я лишь хотела предупредить, что, возможно, у нас никогда не будет детей. Вот и все.

Тристран долго смотрел на нее – а потом губы его сами собой раздвинулись в улыбке. Он ничего не сказал, только положил руки ей на плечи. Они стояли лицом к лицу, глядя друг на друга.

– Я просто хотела, чтобы ты знал, – сказала звезда и подалась ему навстречу.

Они впервые поцеловались, стоя под ледяным весенним ливнем, и даже не заметили, что идет дождь. Сердце гулко колотилось у Тристрана в груди, будто не в силах удержать внутри огромную радость. Не прерывая поцелуя, он открыл глаза, встретившись с небесно-голубыми глазами звезды, и понял, что не стоит прерывать поцелуй.

Серебряная цепь обратилась в дым и туман. Еще мгновение она висела в воздухе, а потом порыв ветра обратил ее в ничто.

– Ну вот, – сказала женщина с черными вьющимися волосами, улыбаясь и по-кошачьи потягиваясь. – Срок моей службы вышел, и меня здесь больше ничто не держит.

Госпожа Семела беспомощно смотрела на нее:

– И что же мне теперь делать? Я стара и одинока. Не могу же я сама стоять за прилавком. Ах ты, злая, бестолковая неряха, да как ты смеешь бросать меня?

– Твои проблемы меня не касаются, – ответила ей бывшая рабыня. – Но я больше не намерена терпеть, чтобы меня называли неряхой, дурехой или как угодно еще – у меня есть имя. Я – леди Уна, старшая и единственная дочь восемьдесят первого властителя Штормхолда, и заклятию, связывавшему меня с тобой, навсегда пришел конец. А сейчас ты извинишься передо мной и назовешь меня по имени; в противном случае я – с огромным наслаждением – проведу остаток жизни, преследуя тебя и уничтожая все, что тебе дорого.

Несколько секунд женщины смотрели друг другу в глаза – и первой отвела взгляд старуха.

– Прошу простить, что посмела назвать вас неряхой, леди Уна, – выдавила она, выплевывая наружу каждое слово, как пригоршню горьких опилок.

Леди Уна кивнула.

– Хорошо. Теперь, когда время моей службы истекло, я надеюсь, ты хорошо заплатишь мне за работу, – сказала она, потому что знала – все на свете подчиняется своим законам.

Дождь все лил и лил, ненадолго затихнув, чтобы выманить людей наружу из-под импровизированных навесов и крыш, а потом накинулся на них с новой силой. Тристран и Ивэйн, мокрые и счастливые, сидели под тентом у костерка в пестрой компании различных существ.

Тристран расспросил соседей, не знают ли они маленького лохматого человечка – того самого, что помог ему в странствиях, – и постарался описать его как можно точнее. Некоторые из присутствующих встречали коротышку раньше, но на этой ярмарке его никто не видел.

Юноша бессознательно перебирал пальцами мокрые волосы звезды. Он сидел и дивился, почему же ему понадобилось так много времени, чтобы понять, что он любит ее. Он спросил ее об этом – и она обозвала его идиотом, а он заявил, что ни один мужчина никогда не слышал от дамы слов прекраснее.

– И куда же мы отправимся, когда кончится ярмарка? – спросил Тристран.

– Пока не знаю, – пожала плечами звезда. – Но у меня еще осталось одно невыполненное обязательство.

– В самом деле?

– Да, – ответила Ивэйн. – Помнишь топаз, который я тебе показывала? Я должна отдать его истинному владельцу. В прошлый раз, когда он объявился, та ужасная трактирщица перерезала ему горло, и камень остался при мне. Я хочу от него избавиться.

И тут из‑за плеча юноши послышался женский голос:

– Попроси у нее топаз, Тристран Торн.

Он обернулся – и встретился взглядом с глазами цвета полевых фиалок.

– Вы были птицей у старухи в фургоне, – узнал он женщину.

– А ты маялся в облике хомячка, сын мой, – кивнула та. – Да, я была птицей. Но теперь ко мне вернулось истинное обличье, и рабству пришел конец. Попроси Ивэйн отдать тебе ее ношу. Ты имеешь на это право.

Он повернулся к звезде.

– Ивэйн?

Та кивнула в ответ, ожидая, что будет дальше.

– Ивэйн, ты не отдашь мне свою ношу?

Звезда удивилась, но послушно нырнула рукой под одежду, пошарила там и вытащила наружу большой топаз на разорванной серебряной цепи.

– Он принадлежал твоему деду, – пояснила Тристрану черноволосая женщина. – А ты – последний потомок мужского пола из рода властителей Штормхолда. Надень топаз на шею.

Тристран подчинился. Стоило ему свести вместе концы цепи, как звенья тотчас соединились, будто цепь никогда и не рвалась.

– Красивый камень, – нерешительно произнес Тристран.

– Это символ власти Штормхолда, – сообщила ему мать. – И это никто не оспорит. Ты нашей крови, а все твои дяди уже мертвы. Из тебя получится прекрасный властитель Штормхолда.

Тристран смотрел на нее в полном замешательстве.

– Но я совершенно не хочу быть властителем чего бы то ни было! И вообще не хочу владеть ничем, кроме… кроме сердца моей возлюбленной. – Он взял руку звезды, приложил ее к сердцу – и улыбнулся.

Глаза женщины нетерпеливо блеснули.

– За прошедшие почти восемнадцать лет, Тристран Торн, я еще ни разу от тебя ничего не потребовала. И вот, пожалуйста – на первое же простенькое мое пожелание, на первую просьбу об услуге он отвечает отказом!.. Я тебя спрашиваю, Тристран Торн: по-твоему, так нужно относиться к матери?

– Нет, мама, – обреченно отозвался Тристран.

– Хорошо, – немного смягчилась она. – В таком случае, молодые люди, я думаю, вам неплохо бы обзавестись собственным домом, а тебе, Тристран, надо придумать для себя какое-нибудь занятие. Если окажется, что обязанности повелителя тебе не по нраву, ты всегда можешь заняться чем-нибудь другим. Нет таких серебряных цепей, которые смогут приковать тебя к трону Штормхолда.

Эти слова несколько успокоили Тристрана, Ивэйн же впечатлили намного меньше, ибо она знала, что серебряные цепи могут быть разными. Однако она понимала, что глупо начинать совместную жизнь с молодым человеком, ссорясь с его матерью.

– Не окажете ли вы мне честь, назвав свое настоящее имя? – спросила она, не зная, достаточно ли почтительны ее слова. Но мать Тристрана горделиво выпрямилась, и звезда поняла – достаточно.

– Я – леди Уна из Штормхолда, – ответила женщина. И, открыв маленькую поясную сумочку, извлекла на свет стеклянную розу такого темного красного цвета, что в свете огня ее бутон казался почти черным. – Вот моя плата за честную службу, – сообщила она. – За шестьдесят с лишним лет рабства. Отдавая ее мне, ведьма чуть не лопнула от жадности, но закон есть закон, и откажись она исполнять его – лишилась бы остатков своей магической силы, а то и чего поважнее. Так вот, я думаю, стоит обменять эту розу на паланкин, чтобы въехать в Штормхолд с подобающей торжественностью. Ох, как же я соскучилась по родному замку! Нам потребуются носильщики, конный эскорт и, пожалуй, парочка слонов – это произведет гораздо больше впечатления, чем крики «прочь с дороги»…

– Нет, – отрезал Тристран.

– Нет? – изумленно переспросила его мать.

– Нет, – повторил юноша. – Ты, мама, можешь отправляться домой в паланкине, на слонах, верблюдах и вообще на чем захочешь. Но мы с Ивэйн поедем на чем-нибудь попроще и будем передвигаться так быстро, как нам будет удобно.

Леди Уна перевела дыхание, и Ивэйн захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. Она встала, сообщив, что немного прогуляется поблизости и скоро вернется. Тристран взглянул на нее умоляюще, но звезда покачала головой: это было его сражение, и она полагала, что в ее отсутствие он будет биться лучше.

Прихрамывая, она брела по погруженному в темноту ярмарочному лугу, пока не остановилась у шатра, из которого доносились музыка и аплодисменты и струился теплый медовый свет. Думая о своем, звезда слушала музыку. Тут-то к ней и подошла, с трудом ковыляя, сгорбленная старуха с бельмом на одном глазу – и окликнула: мол, есть разговор.

– О чем нам говорить? – удивилась девушка.

Старуха, которую годы иссушили так, что теперь она была росточком не больше ребенка, опиралась на суковатую палку. Суставы ее пальцев распухли от артрита. Она снизу вверх посмотрела на звезду и проговорила:

– Я пришла, чтобы забрать твое сердце.

– Вот как? – спросила Ивэйн.

– Да, – кивнула старуха. – Я ведь почти добыла его тогда, в горном ущелье. – Она издала сухой горловой смешок. Из мешка, висевшего, будто горб, у нее за спиной, торчал витой длинный рог цвета слоновой кости, и Ивэйн его сразу узнала.

– Значит, это были вы? – спросила она старушонку. – С двумя ножами?

– Угу. Именно я. Но сейчас я растратила всю молодость, что взяла с собой в дорогу. Каждое магическое действие забирало у меня ее частичку, и теперь я старше, чем когда-либо.

– Только прикоснись ко мне, – выговорила звезда, – попробуй тронуть меня хоть пальцем – и будешь жалеть об этом всю жизнь!

– Когда ты доживешь до моих лет, – вздохнула старуха, – то узнаешь о сожалениях все, что возможно знать о них. Например, то, что одним больше, одним меньше – не так уж важно в долгой дороге. – Она втянула носом воздух. Ее платье, некогда ярко-алое, а ныне ветхое и заплатанное, совсем выцвело от времени. Дыра на одном плече открывала сморщенный шрам, которому, похоже, сравнялась не одна сотня лет. – Знаешь, что меня интересует? Почему я больше не могу определить, где ты находишься. Даже сейчас ты стоишь передо мной – а я вижу только призрак, смутную тень. Совсем недавно ты горела – вернее, это горело твое сердце и отражалось в моей голове, как вспышка серебряного огня. Но после той ночи в трактире все подернулось дымкой и начало терять очертания, а теперь и вовсе исчезло.

Ивэйн поняла, что не испытывает к этому несчастному созданию, которое хотело ее убить, ничего, кроме жалости.

– Может, это потому, что мое сердце больше не принадлежит мне, – предположила она.

Старуха закашлялась. Все ее иссохшее тело содрогалось и корчилось от спазмов. Звезда терпеливо подождала, пока приступ закончится, и пояснила:

– Дело в том, что я отдала сердце другому.

– Мальчишке? Тому, из трактира? С единорогом?

– Да.

– Так отними у него сердце и отдай мне, нам с сестрами оно куда нужнее! Мы возвратим себе молодость и проживем еще одну эру этого мира. А твой мальчишка, он только разобьет тебе сердце, или растратит впустую, или просто потеряет. Они все такие.

– И все же, – возразила звезда, – мое сердце принадлежит ему. Надеюсь, сестры обойдутся с тобой не слишком сурово, когда ты вернешься к ним с пустыми руками.

Как раз в этот момент подошел Тристран и взял Ивэйн за руку, вежливо кивнув старухе.

– Мы договорились, – радостно заявил он. – Волноваться больше не о чем.

– И как насчет паланкина?

– В паланкине поедет мама. Я пообещал, что рано или поздно мы явимся в Штормхолд, но добираться будем сами по себе и столько времени, сколько захотим. Думаю, нам стоит купить пару лошадей и всласть попутешествовать.

– И твоя мать согласилась?

– В конце концов – да, – весело сказал Тристран. – Кстати, извините, что вмешался в разговор.

– Мы уже почти закончили, – ответила Ивэйн и вновь повернулась к маленькой старушонке.

– Мои сестры жестоки и, конечно же, обойдутся со мной грубо, – сказала та. – Однако спасибо тебе за сочувствие. У тебя доброе сердце, дитя мое. Жаль, что оно досталось не мне.

Звезда наклонилась и поцеловала старуху в морщинистую щеку; колючие волоски на старой коже царапнули ее мягкие губы.

А потом звезда и ее возлюбленный медленно пошли прочь, в сторону Стены.

– Что это за старая карга? – спросил Тристран. – По-моему, я ее где-то видел. Чего она хотела от тебя?

– Да нет, ничего, – ответила Ивэйн. – Мы с ней познакомились по дороге, и она подошла поговорить, вот и все.

Позади сияли огни ярмарки – свечи, фонарики, волшебные светильники и эльфийские огни, будто на землю с ночного неба спустились звезды. А впереди, на другом краю луга, по ту сторону бреши, где сейчас не было стражи, мерцала деревня Застенье. Газовые и керосиновые лампы светились в окнах домов, но Тристрану они показались такими же далекими и чужими, как мир из сказок «Тысяча и одной ночи».

Он взглянул на огни Застенья – и неожиданно осознал, что видит их в последний раз. Некоторое время Тристран молча смотрел на них, стоя рядом с упавшей звездой. А потом отвернулся, и они вместе зашагали на восток.