Текст книги "Александр III. Заложник судьбы"

XXVIII

Перевал Шипка шел по узкому отрогу главного Балканского хребта, постепенно повышаясь до горы святого Николая, откуда дорога круто спускался в долину. Растянувшись по перевалу на несколько верст, русское воинство подвергалось перекрестному огню с соседних высот, и все-таки было необходимо удерживать этот проход, чтобы группировки Сулеймана-паши и Мехмета-паши не могли соединиться. Был убит близкий родственник Долгорукой, она написала царю, чтобы он вызвал резервы, но Александр II ей ответил: «Резервы истощены…»

Турки несколько раз безрезультатно шли в наступление на Шипку, и когда стало ясно: осада затянется, Мехмет-Али начал наступление на Рущукский отряд. 9 августа главнокомандующий русской армией телеграфировал цесаревичу: «Будь готов встретить неприятеля».

Рущукский отряд к тому времени увеличился до 76 тысяч человек, и позиции растянулись от Дуная до Балкан. 20 августа разведчики донесли Александру: Мехмет-Али с главными силами движется на разгром 13-го корпуса, прежде чем к нему подоспеет 12-й корпус великого князя Владимира.

Отдав приказ по войскам, Александр перенес свой штаб в Копровицу, где должен был сосредоточиться 13-й корпус под командованием генерала Дризена. Но Дризен застрял в тесном ущелье, забитом повозками с ранеными, и на пути стотысячной турецкой армии оказался лишь штаб цесаревича с небольшим казачьим конвоем! Офицеры суетливо обговаривали варианты безопасности Александра, но он оборвал:

– Вы словно забыли об оставленной армии!

Отправил по всем направлениям казачьи разъезды, чтобы проверили сведения, и оказалось, что панику посеяла банда черкесов. Вскоре в Копровицу подошли войска Дризена. «Только благодаря спокойной распорядительности командующего великого князя Александра Александровича, войска Рущукского отряда смогли сохранить полный порядок и осуществить сложный фланговый маневр практически незаметно для противника. Недаром знаменитый фельдмаршал Мольтке считал маневр Рущукского отряда одной из лучших тактических операций ХIХ века» (С. Назаревский).

Сосредоточив оба корпуса на небольшом участке фронта, Александр ожидал наступления турок. 9 сентября разгорелся бой под местечком Чаиркой, где войска цесаревича одержали серьезную победу, имевшую несколько важных последствий. Во-первых, на следующий день после поражения началось отступление турецкой армии, стоящей против Рущукского отряда, и таким образом в один день противник потерял всё, чего с большими жертвами смог добиться за август месяц. Во-вторых, генерал Мехмет-Али, обвиненный в поражении, был смещен, а его место занял Сулейман-паша, значительно уступавший предшественнику в тактическом искусстве. Сократилась и общая численность неприятельской армии, из которой были выведены египетские войска, не проявившие стойкости и склонные к паническому бегству.

За руководство войсками в этом сражении цесаревич был награжден орденом св. Владимира 1-й степени. Писал Победоносцеву: «Благодарю Вас, добрейший Константин Петрович, за Ваши длинные и интересные письма, которые меня очень интересуют, так как, кроме газет, мы ничего не получаем из России, а в частных письмах не все решаются писать правду. Но Вас, конечно, более интересует знать, что делается у нас. Как Вы знаете, одновременно с большими успехами на Кавказе (усмирил Абхазию и Дагестан наместник Михаил Николаевич, – Н. Б.) были, хотя и не столь блестящие, маленькие успехи и под Плевной, где заняты были новые, весьма важные для нас позиции. Теперь, кажется, можно надеяться на полный успех под Плевной, но когда она сдастся – это решительно невозможно сказать и зависит от количества продовольствия, которое турки имеют в городе. Прорваться они не могут, и если даже удалось бы им это сделать, то с громадной потерей и не много бы их ушло оттуда.

Теперь главный вопрос, что успеем мы сделать в нынешнем году и до чего довести в этом году кампанию. Что всего более нас беспокоит – это продовольствие армии, которое до сих пор еще шло кое-как, но теперь с каждым днем становится все более и более затруднительным, а фуража для кавалерии уже нет в Болгарии, и приходится закупать всё в Румынии, откуда доставка весьма затруднительна. Вам, конечно, известно существование жидовского товарищества для продовольствия армии; это безобразное товарищество почти ничего не доставляло войскам, а теперь почти уже не существует, но имеет сильную поддержку в полевом штабе.

Что касается моего отряда, то ничего нового, к сожалению, не могу Вам сообщить: стоим мы на месте и ничего не можем предпринять до окончания дела под Плевной, и все наши резервы пошли в дело под Плевну, где теперь сосредоточена армия до 130 тысяч, вместе с румынами. Хотя мы живем в Болгарии и принадлежим к действующей армии, а почти ничего не знаем, что делается в Главной квартире, а если что узнаём, то совершенно случайно от приезжающих оттуда, и то очень мало. Кажется, тот же сумбур и отсутствие всяких распоряжений продолжается, как и вначале, да и не может быть иначе при тех же условиях и с теми же личностями.

Да, невесело будет здесь оставаться в случае отъезда государя в Россию. Теперь все еще держалось только благодаря присутствию государя при армии, а не то бы наш главнокомандующий так бы напутал со своим милым штабом, что пришлось бы еще хуже нам. Мы все с ужасом смотрим на отъезд государя из армии при таких условиях, и что с нами будет, одному Богу известно. Грешно оставлять нашу чудную, дивную, дорогую армию в таких руках, тем более что Николай Николаевич положительно потерял популярность в армии и всякое доверие к нему. Пора бы, и очень пора, переменить главнокомандующего, а не то опять попадем впросак. Надежды мало, но, Бог даст, и будет перемена в военачальнике».

Не менее чем некомпетентность главнокомандующего и бессовестность его штаба, цесаревича возмущали порядки в тылу: «Интендантская часть отвратительная, и ничего не делается, чтобы поправить ее. Воровство и мошенничество страшное, и казну обкрадывают в огромных размерах».

Царь тоже был в бешенстве от воровства. В письме к Долгорукой прямо назвал главных виновников: графа Шувалова и любовницу главнокомандующего балерину Числову. «Наша армия благодаря им почти без провианта. Пользуясь этим, турки наседают. В столь же отчаянном положении и наша санитарная часть. Я посетил госпиталь, рассчитанный на 600 раненых, а застал в нем 2 300 человек!»

Главным подрядчиком по интендантству была компания, состоявшая из Грегера, Горвица, Когена и Варшавского. Громадный подряд ей выклянчил Грегер, знакомый с начальником Главного штаба и Числовой. После войны компания еще требовала «недополученную» сумму в несколько миллионов рублей, и благодаря ходатайству Долгорукой перед государем, деньги, в которых компании было отказано как правительственной комиссией, так и судом, отдали. Обе любовницы – главнокомандующего и государя были замешаны в этой бесчеловечной афере.

12 октября турецкой пулей сразило двоюродного брата цесаревича, двадцативосьмилетнего Сергея Лейхтербергского. «До того нас всех поразила смерть бедного Сережи, – сообщал Александр жене, – ты можешь себе представить, когда видишь человека веселого, здорового еще за несколько часов и вдруг узнать, что он убит!.»

Наконец 14 ноября у Трестеника и Мечки произошел решительный бой, в котором победа вновь досталась Рущукскому отряду. Дризен полностью приписывал одержанную победу стойкости и храбрости офицеров и солдат, которые дрались против четырежды сильнейшего врага. За бой под Трестеником 150 солдат получили георгиевские кресты. Этим сражением окончилась активная боевая деятельность Рущукского отряда. Сулейман-паша, видя невозможность прорыва линии Трестеник – Мечки, больше не пытался штурмовать русские позиции.

В каждом письме Александр успокаивал Минни: «…не грусти и не печалься, и не забывай, что я не один в таком положении, а десятки тысяч нас, русских, покинувших свои семейства за честное, прямое и святое дело. А ты молись за меня, и Господь, верно, не оставит нас. Иногда становится тяжело и грустно здесь одному, и думаю о своих, и как бы хорошо быть всем вместе, но это, конечно, когда стоишь так долго на месте и ждешь, всё ждешь, когда-то будет дело. Иногда у меня положительно бывает тоска по родине, но я стараюсь прогнать от себя подобные чувства, и не следует давать им волю, тем более что сколько десятков тысяч людей в таком же положении, как и я, а служат и идут, куда прикажут».

Александр был заботливым командиром: «…Переходя за сим к состоянию войск вверенного мне отряда, имею честь уведомить ваше высочество, что в санитарном отношении оно удовлетворительное, причем люди имеют вид бодрый и здоровый. Дух войск хорош», – докладывал главнокомандующему. А в письмах к Победоносцеву рассказывал: «Большею частью мой отряд выстроил себе землянки, в которых и тепло и сухо, и устроены печки, так как разместить по деревням нет никакой возможности: так мало помещений в здешних селах, и дома очень малы. Больных, слава Богу, значительно уменьшилось, и вообще санитарное состояние армии еще относительно в очень хорошем виде и жаловаться нельзя».

Написал жене: «…вчера в 11 часов утра получил присланные тобой вещи для офицеров и солдат. Первый транспорт уже роздан во все части, где в каждом полку устроена была лотерея и доставила большое удовольствие людям, и этим путем никто не был обижен, а иначе не знаешь, как раздавать вещи. Тюк с двадцатью пудами табаку, который по ошибке остался в Систове, я на днях получил и послал в части. Если будешь еще присылать, то, пожалуйста, побольше табаку и именно махорки; это главное удовольствие бедных солдат, и даже более удовольствие делает им махорка, чем чай, который они получают иногда от казны, а табак никогда. Одеяла, чулки, колпаки и проч. – все это хорошие вещи и нужны. Папиросы для офицеров тоже нужны, здесь трудно достать, да и дороги. Датские фуфайки – чудные и теплые, и будет весьма приятно и полезно, если ты выпишешь еще подобные для офицеров и солдат».

«Как скучно без тебя. Ты этого и представить не можешь, потому что я тебя гораздо больше люблю, чем ты меня, – отвечала Минни. – Все более и более непереносимым становится для меня жить вдали от тебя, в разлуке… Я только что пришла из церкви, где горячо молилась Господу Богу за твое спасение, мой ангел, и за всю нашу дорогую доблестную армию».

Она активно занималась в Красном Кресте, принимая сестер милосердия, обученных на медицинских курсах, отправляя их с санитарными поездами на фронт. Проверяла склады, куда жители города приносили дары для армии, и отправляла в воинские части. Организовала в Аничковом дворце мастерские, где на «Зингерах» шили белье для раненых. Это была уже не прежняя Русалочка, это была сильная, волевая женщина, требующая неукоснительного исполнения того, что касалось армии. (24 апреля 1878 года указом Александра II Мария Федоровна будет награждена знаком отличия Красного Креста первой степени за попечительство о раненых и больных воинах).

Александр попросил ее, зная, что выполнит: «Закажи на мои личные деньги шесть колоколов для здешних церквей, потому что у них совсем нет, и они колотят в доски вместо колоколов. Колокола должны быть все шесть одинаковой величины, не очень большие, немного более колоколов, которые обыкновенно висят на гауптвахтах, но с хорошим звоном. Если возможно купить готовые, было бы лучше и скорее прислать их ко мне».

Он с уважением относился к любой религии, с неприязнью смотрел, как болгары занимают мечети под пороховые склады, рвут священные мусульманские книги, разбрасывая их по улицам. Подобрал лист какого-то писания, отослал Минни. И с ненавистью смотрел на зверства мусульман – отрубленные головы болгар, накиданные кучами. Ничего нельзя было объяснить потерявшим человеческие чувства противникам! «Я видел все ужасы, связанные с войной, и после этого я думаю, что всякий человек с сердцем не может желать войны, а всякий правитель, которому Богом вверен народ, должен принимать все меры для того, чтобы избежать войн», – делился он с Минни.

28 ноября пришло наконец долгожданное известие о взятии Плевны. Император телеграфировал Александру: «Ура! Победа полная. Осман-паша пытался сегодня утром прорваться через наши линии, но был отброшен нашими гренадерами обратно к Плевне, уже занятой нами, и принужден сдаться со всей своей армией. Ты поймешь и разделишь мою радость и благодарность Богу. Сообщи Владимиру и Алексею».

Александр не только сообщил братьям радостную весть, но и, отслужив благодарственный молебен со всем отрядом, выслал парламентеров к турецкому командованию, предложив, учитывая сложившиеся обстоятельства, капитулировать. Турки отказались, но были деморализованы и уже не пытались активизироваться. Рущукский отряд с честью выполнил поставленную задачу, не дав противнику за всю кампанию нанести фланговый удар по основным русским силам.

«Милый Саша! Нет у меня достаточно слов, чтобы тебе выразить всю мою глубокую и душевную благодарность за всё время кампании, в которую тебе выпало на долю столь трудное дело сохранения моего левого фланга. Ты поистине выполнил эту нелегкую задачу вполне молодецки», – вынужден был признать «любимый» дядя Низи.

Александр был награжден орденом святого Георгия 2-й степени и золотой саблей с бриллиантами. В манифесте Александра II говорилось: «Рядом доблестных подвигов, совершенных храбрыми войсками вверенного Вам отряда, блистательно выполнена трудная задача, возложенная на Вас в общем плане военных действий. Все усилия, значительно превосходящего численностью неприятеля прорвать избранную Вами позицию, в течение пяти месяцев оставались безуспешными».

Генерал Николай Алексеевич Епанчин, состоявший на службе трех императоров и не понаслышке знавший нелегкую боевую жизнь, писал, что цесаревич «был вне упреков и добросовестно исполнял свои нелегкие обязанности; в этот период проявились особенные черты его характера – спокойствие, медлительная вдумчивость, твердость воли и отсутствие интриг».

Наконец наступил момент, когда великие князья Александр и Владимир смогли на несколько дней выехать в Динабург, где их ждали жены и младшие братья – двадцатилетний Сергей, состоявший при свите императора, и двадцативосьмилетний Алексей – начальник морских команд на Дунае, заслуживший Георгиевский крест и золотую саблю за провод понтонов из Никополя в Систово мимо неприятельских позиций. Поезд пришел поздно вечером. «Тотчас сели за стол, и ужин самый радостный, самый оживленный продолжался до глубокой ночи, – вспоминал граф С. Д. Шереметев. – Особенно памятен мне великий князь Алексей, придававший особое оживление своими шутками и истинным весельем, песнями, сопровождаемыми остроумным разговором и громким смехом Владимира. И долго раздавалась беззаботная песня, повторяя свои настойчивые припевы».

XXIX

Конец 1877 года ознаменовался атакой русскими войсками турецких позиций от горы святого Николая к деревне Шипке. В ноябре-декабре на Шипкинском перевале только от холода умирало до ста человек в сутки, но Шипка не сдалась. Все это время генерал Ф. Ф. Радецкий свой ежедневный рапорт о положении на перевале заканчивал фразой: «На Шипке все спокойно», скрывая, что обморожено свыше двух третей личного состава. Не было теплой одежды, теплой обуви, портянок. Лишь страшными усилиями русских турки не смогли соединить две свои крупные группировки.

Александр не раз предлагал главнокомандующему придать действиям Рущукского отряда более активный характер, но главнокомандующий молча пренебрегал инициативами племянника. Владимир сочувствовал Александру: «При настоящем бездействии, положение наше здесь совершенно излишне и дальнейшее пребывание наше при армии никому существенной пользы принести не может. Но так как на нас с умыслом не обращают внимания, то не вправе ли мы сами заявить о своем существовании? Силы, тебе подчиненные, немалочисленны».

В это время в Рущукский отряд приехал художник Василий Поленов, и Александр попросил его сделать на память рисунок комнаты, в которой жил. Василий Дмитриевич выполнил заказ. Написал красками комнату, Александра за письменным столом, и даже собаку. «Комнатка так мала, что Поленов должен был рисовать из другой, которая рядом и очень холодная, так что и он и я сидели в теплых пальто, но все-таки мерзли страшно. Кажется, что картинка удалась», – написал Александр жене.

Утром 28-го декабря турки перешли в контрнаступление на шипкинский перевал, но были отброшены; русские войска захватили деревню Шипку и несколько укреплений. Дальнейшая атака была невозможна из-за больших человеческих потерь, к тому же израсходовали большую часть боеприпасов. Радецкий решил оттянуть часть турецких сил на себя. В 12 часов дня 7 батальонов, удерживающих перевал, спустились с горы святого Николая, но дальнейшее продвижение по узкой и обледенелой дороге под сильным вражеским огнем привело к таким высоким потерям, что, дойдя до первой линии турецких окопов, Радецкий отступил. Все-таки эта атака отвлекла значительные силы турецкой артиллерии.

Радецкий не знал, что в 11 часов этого дня Скобелев начал свою атаку, направив главный удар по юго-западной части вражеских позиций, и ворвался в турецкий лагерь. Вессель-паша, убедившись в невозможности дальнейшего сопротивления и отступления, решил капитулировать. Войска, которые удерживали позиции в горах, также получили приказ сдаться. Только часть турецкой конницы смогла скрыться.

В результате сражений за Шипкинский перевал русские войска потеряли около 5,7 тысяч человек. Армия Вессель-паши перестала существовать, пленных турок было 23 тысячи. Победа имела важные последствия – фактически был открыт кратчайший путь на Константинополь, но каких жертв это стоила можно увидеть в картине Василия Верещагина «Апофеоз войны».

Поздравляя семью с наступающим Новым годом, Александр написал Минни: «Моя милая, в первый раз, что приходится писать тебе в самый Новый год, я хочу обнять тебя мысленно и пожелать от всей души нам обоим наше старое, милое, дорогое счастье, нового не нужно, потому что большего счастья нет».

XXX

События на главном театре военных действий позволили Рущукскому отряду покинуть опостылевшую оборонительную линию, и первого января 1878 года последовал приказ перейти в наступление по направлению Разград – Рущук – Осман-Базар. Второго января султан Абдул-Хамид II обратился к русскому императору с просьбой остановить наступление войск. Война была закончена. Передовые отряды не дошли до Константинополя всего 12 километров.

Александр II от души желал осуществить заветную мечту поколений русских монархов – занять Константинополь, но Горчаков остановил его – такой шаг приведет к войне с Англией. Согласившись с доводами канцлера, император приказал оккупировать турецкую столицу лишь в том случае, если высадится британский десант (три английских броненосца уже наготове стояли в Мраморном море).

В доме, где жил цесаревич, было трудно укрыться от холода. Пожаловался жене: «Сегодня опять сильный мороз, и в комнате моей было всего 1 градус тепла; печка топится трудно, потому что дрова сырые и нескоро нагреваются, но зато потом тепло и хорошо, но дует от пола и стен страшно. Приходится постоянно сидеть в теплых сапогах, а когда и это не помогает, то я влезаю ногами в меховой мешок, купленный в Бухаресте, но такой маленький, что обе ноги за раз не влезают, и приходится согревать сначала одну ногу, а потом другую».

Зима была лютая – минус пятнадцать, что для балканских народов стало погибелью: от переохлаждения умирали не только солдаты, одетые плохо, но и простые жители, в большинстве – дети. По всем дорогам лежали окоченелые трупы. Русской армии разрешили не бриться, и Александр с тех пор стал носить бороду. Кроме того, застудил почки, простуда перешла в хронический нефрит, который и свел его в могилу в 49 лет.

19 января Россия и Турция подписали в Адрианополе предварительные условия мира. Основные его положения показались обидными румынам и сербам, а главное, сильно задели Англию и Австрию. Британское правительство потребовало у парламента кредитов для мобилизации армии, и 1 февраля в Дарданеллы вошла английская эскадра. Русский главнокомандующий на следующий же день двинул войска к разграничительной линии. Заявление русского правительства о том, что ввиду действий Англии предполагается занять Константинополь, побудило англичан к сговорчивости, и 4 февраля английская эскадра отошла на 100 миль.

1 февраля Александр покинул армию. Сдавая командование Рущукским отрядом, нашел для людей самые теплые слова:

– Расставаясь с войсками, выражаю сердечную благодарность всем, свято и честно исполнившим свой долг в самое тяжкое время боевой службы. На огромном пространстве вы сдерживали значительно превосходящую числом и благоустройством неприятельскую армию, опирающуюся на грозные крепости. Вы были вынуждены неустанно бороться со зноем, холодом, ненастьем, бездорожьем, – борьба, не имеющая блеска боевых подвигов, но выйти из нее с честью могут только войска сильные духом; и вы сильны, вы это доказали. Никогда не забуду, что высокочтимой воинской наградой я обязан славной боевой службе войск Рущукского отряда, с которыми я делил труды и успехи и о которых на всю жизнь сохраню самое отрадное воспоминание.

Его провожали с любовью. «Редкий начальник пользовался таким авторитетом, как цесаревич в своем отряде, и редкому начальнику верили так слепо его войска, как наследнику. Всегда спокойный, уравновешенный, упорный, он эти качества передал и своим подчиненным, и тяжелая работа делалась в Рущукском отряде без горячки, уверенно» (Генерал-майор В. П. Никольский). «О государе наследнике говорят здесь с восторгом: его обожают от солдата до генерала» (Художник Василий Верещагин). Сам Верещагин во время войны едва не потерял ногу, участвуя в атаке на турецкий фрегат.

Через пять дней петербуржцы с триумфом встречали Владимира и Александра. А вскоре в брюссельском журнале «Nouvelle Revue» появились статьи, исходившие от главнокомандующего Николая Николаевича-старшего и серьезно обидевшие Александра. В письме к Лорис-Меликову цесаревич признался: «Мне государь писал, что по поводу статей в «Nouvelle Revue» он имел весьма неприятное и тяжелое объяснение с Николаем Николаевичем и что при этом он ему сказал всю правду, так что государь прибавляет в письме: “Не знаю, что он сделает теперь, но если будет проситься уйти, я его не удержу”. Значит, государь очень недоволен поведением своего брата, и я могу откровенно Вам признаться, что я очень рад, что наконец государь энергично начал действовать с семейством, а то они позволяют себе всё и безнаказанно. Теперь бы и старшему брату государя, великому князю Константину Николаевичу, при удобном случае тоже дать хорошего нагоняя».

19 февраля в Сан-Стефано, на берегу Мраморного моря, был подписан мирный договор России с Турцией, согласно которому предусматривалась полная независимость Сербии, Черногории и Румынии. Болгария становилась российской автономией, но со своим правительством и армией, а Турция обязалась уничтожить на болгарской территории все свои крепости. Кроме того, Россия получала от Порты денежную контрибуцию и ряд территорий: Ардаган, Карс, Баязет, Батум и три южных уезда Бессарабии.

Договор объективно отвечал военно-политическим реалиям, сложившимся после войны, однако сразу возникли проблемы с румынами, которым показалось мало полученной части османской империи с выходом в Черное море (прежде они его не имели.)

Румыны сочли себя обделенными, началась антирусская истерия и очень скоро Румыния стала союзницей Австро-Венгрии и Германии.

Черногорцы и сербы тоже были недовольны полученными территориями, так как это «не соответствовало их вкладу в победу над Турцией», хотя по балканским меркам Сербия стала огромной и с выходом к Черному и Эгейскому морям. Болгары же были недовольны тем, что территории, отошедшие сербам, не отданы Болгарии.

Западные страны единодушно были против реализации договора в Сан-Стефано. Австрия и Англия заняли открыто враждебную позицию. Обескровленная войной, Россия не имела возможности вступить в новую войну, и была вынуждена пойти на уступки. 1 июня в Берлине состоялся международный дипломатический конгресс под председательством Бисмарка. Напряженные споры, продолжавшиеся целый месяц, привели к подписанию Россией Берлинского трактата, в значительной мере лишавшего ее плодов военной победы. «Берлинский трактат, – писал Горчаков императору, – самая черная страница в моей служебной карьере». Александр II приписал возле этих строк: «И в моей тоже…» И внес в свой дневник: «Если бы я имел для советов русского Бисмарка, а не Горчакова, я бы приказал Николаю: войдем в Константинополь, а там разберемся».

Трактат свел на нет Сан-Стефанский договор. Приобретения России сводились к Карсу, Ардагану и Батуму. Баязетский округ и часть Армении возвращались туркам. Территория Болгарского княжества урезывалась вдвое. Сербия, получившая незначительное приращение, разочаровалась в России и вошла в орбиту австрийской политики. Зато Австро-Венгрия получила в управление Боснию и Герцеговину, и почва для ее союза с Германией против России была подготовлена. Великобритания за демонстрацию трех своих броненосцев в Мраморном море стала иметь остров Кипр – ценный опорный пункт.

По Берлинскому трактату Россия вернула себе часть Бессарабии, потерянную после Крымской войны, заняла стратегически важную Батумскую область, Турция обязалась выплатить России контрибуцию в 800 млн франков и компенсацию российским подданным и учреждениям, которые находились в Османской империи и понесли убытки в связи с войной.

Иван Сергеевич Аксаков, вложивший столько энергии и здоровья для победы славян, не понимал, как победители стали побежденными, как можно было отдать плоды победы? Он обращался к царю, просил не подписывать Берлинский трактат, но… был обвинен в националистической идеологии, и на два года получил запрет жить в столице. Враждебная позиция сербов – славянских братушек, для которых Аксаков так много старался, довела его до сердечного изнеможения, Иван Сергеевич умер. Похоронен был в Троице-Сергиевской лавре при огромном стечении народа.

Грязная дипломатическая кухня Берлинского конгресса вызывала в Александре глубокое отвращение. Перед глазами были картины страданий, смертей, – а без малейших усилий и жертв Англия и Австрия получили Кипр и Боснию с Герцеговиной. Понял, что политики без силы не бывает. Слабая Россия – легкая добыча.

Русская гвардия, гренадеры, несколько пехотных дивизий и Восьмой корпус перевозились в Россию морем. Девятый корпус – по железной дороге. Прочие войска остались на Балканах в распоряжении императорского комиссара, проведя лето в борьбе с бандитскими шайками, в организации болгарской армии, получившей русских инструкторов и командиров, русское оружие и русское обмундирование. Военным губернатором болгарской столицы стал Александр Арнольди, близкий друг Михаила Лермонтова, убитого в 1841 году на дуэли.

Следующим летом все русские войска возвратились домой.