Текст книги "Александр III. Заложник судьбы"

XI

Но вернемся к апрелю. Не довольствуясь вестью, что император остался жив, все хотели увидеть его своими глазами, и на Марсовом поле состоялся грандиозный парад под восторженные крики народа. Цесаревич командовал лейб-гвардии Преображенским полком. Прежде всего, император поблагодарил своего спасителя, заявив, что жалует мастерового Комиссарова потомственным дворянством, назначает ему единовременную субсидию в 50 тысяч рублей и 3 тысячи ежегодного содержания. (На Невском разносчики с криком: «Комиссаров, Комиссаров!» продавали его портреты).

В этот день на балу в Зимнем дворце Александра сразило известие: Марию Мещерскую сватают! «Стояли в коридоре и смотрели, как собираются на бал. Он начался полонезом. Было великолепно. Приглашенных более 2000 человек. После польского начались танцы, я, как хозяин, так усердно танцевал, что с непривычки закружилась голова, и я насилу стоял на месте. После ужина решился пойти вальсировать с Марией, и это было единственное утешение на балу. После 2-х туров она мне сказала: “Знаете, что было со мною сегодня? Витгенштейн решился просить моей руки”. Я чуть не упал, услыхав это. Но она просила никому не говорить, хотела, чтобы я первый это узнал. После этого я был как сумасшедший, но к счастью бал скоро кончился, и мы, простившись с мама́ и папа́, пошли домой. Было уже 2 часа, курили еще у меня с компанией, но мне было не до разговоров, я был так убит после этого проклятого бала! Как будто нарочно, Мария была так убийственно хороша сегодня вечером, что многие мне это говорили как будто для того, чтобы еще больше меня тревожить. Что со мною было, когда я увидел милую Марию под руку с Витгенштейном, я не могу пересказать, я был готов на всё, только чтобы помешать этому браку».

Император объявил сыну, что в мае он должен быть в Копенгагене и провести три недели у короля. Об этом же сообщил Кристиану IX.

Цель визита наследника русского трона была ясна, как божий день: Александр должен сделать предложение датской принцессе. Но Александр был готов хоть сейчас жениться на Марии! «Ведь я только одного и желал, чтобы брат мой был женат скорей и имел сына, тогда только, говорил я себе, я буду спокоен. Но этому не суждено было исполниться». И поместил в дневнике строки Лермонтова, которые так соответствовали теперь его настроению, поставив в конце три восклицательных знака:

 
И жизнь, как посмотришь
С холодным вниманьем вокруг, —
Такая пустая и глупая шутка!!!
 

В третьей декаде апреля императорский двор переехал в Царское Село. Александр по-прежнему занимался учебой, присутствовал на докладах сановников, встречался с высокопоставленными лицами. Чтобы не видеться с Марией, решил не ходить на вечерние собрания матери: «Во-первых, чтобы заниматься дома, а во-вторых, они мне надоели. Мне теперь мало только видеться с Марией, что прежде уже для меня было счастьем, я чувствую, что теперь это меня не насыщает и мне надо больше, но что это больше…»

Он решился. Борис Перовский показал подруге Марии, как незаметно пройти в покои Александра. Брат Перовского стал связующим звеном между влюбленными.

«Я только и думаю теперь о том, чтобы отказаться от моего тяжелого положения и, если будет возможность, жениться на милой Марии. Я хочу отказаться от свадьбы с Дагмар, которую не могу любить и не хочу. Ах, если бы всё, о чем я теперь так много думаю, могло бы осуществиться! Я не смею надеяться на Бога в этом деле, но, может быть, и удастся. Может быть, будет лучше, если я откажусь от престола. Я чувствую себя неспособным быть на этом месте, я слишком мало ценю людей, мне страшно надоедает всё, что относится до моего положения. Я не хочу другой жены, кроме Марии. Это будет страшный переворот в моей жизни, но если Бог поможет, то, может быть, я буду счастлив и буду иметь детей. Вот мысли, которые теперь меня всё больше занимают, и всё, что я желаю. Несносно, что поездка в Данию на носу и преследует меня, как кошмар».

За Александром следили; камергер императора выкрал его записку к Мещерской. В семье разыгрался скандал. Проникло в Европу, и там не замедлили напечатать в газетах о связи Мещерской и цесаревича.

Кристиан IX отправил письмо императору, требуя подтвердить планы наследника в отношении его дочери. Цесаревич был взбешен: «За себя мне все равно, но бедная, бедная Мария! Вот до чего я ее довел, что об ней печатают в газетах! Вот он, мир-то! Вот люди!» Он знал, что и так Марии несладко: дочь князя, она потеряла отца в грудном возрасте, мать вела эксцентричную жизнь, Мария скиталась в Европе по родственникам, пока, наконец, не стала фрейлиной императрицы.

19 мая Александр II пригласил к себе сына и сообщил, что датский король, прочитав статью о нем и Мещерской, интересуется: правда ли это?

– Я не могу ехать в Данию, – ответил ему Александр.

– Что же ты хочешь, чтобы я так и написал, что всё, что в газетах – правда и поэтому ты не приедешь?

– Я отказываюсь от престола, не чувствую в себе государственных способностей.

– А ты думаешь, я по своей охоте на этом месте? Разве ты так должен смотреть на свое призвание? Ты, я вижу, не знаешь сам, что говоришь, ты с ума сошел! И если это так, то знай, что я сначала говорил с тобой как с другом, а теперь приказываю ехать в Данию! И ты поедешь! А княжну Мещерскую я отошлю. Убирайся вон, больше я с тобой говорить не хочу.

Александр вышел от отца сам не свой: «О Боже, что за жизнь! Зачем я родился, зачем я не умер раньше!»

Единственное, что он теперь мог – это упросить, чтобы Марию не наказали. Императрица его успокоила: Мария поедет со своей теткой в Париж. И в этот же вечер он написал Марии Мещерской о том, что случилось.

Была последняя встреча. Прощальная.

XII

2 июня 1866 года на борту императорской яхты «Штандарт» Александр, Владимир и свита прибыли в Данию. К яхте пришвартовался катер с русским послом и датским адмиралом, назначенным сопровождать великих князей на берег, где их встречали король, королева, Дагмар и младшие дети королевской четы. После обмена любезностями, все поехали в Фреденсборг. Великим князьям отвели там те самые комнаты, где жил Николай два года назад; Александр спросил у Дагмар: могла бы она полюбить еще раз, и кого? Девушка честно ответила, что только его: побыв рядом с ним в Ницце, Германии, она привязалась к нему.

Утренний завтрак накрыт был в саду. Александр себя чувствовал скованно, – газету о связи его с Марией Мещерской здесь, безусловно, читали. Владимир, пытаясь рассеять натянутость, начал рассказывать что-то забавное, его через силу, но поддержали, стали шутить, – расслабились. Александр, подбиваемый братом, спел вместе с ним два куплета из «Прекрасной Елены». Поехали в Эльсинор, к замку датского принца Гамлета, посетили его могилу. В Копенгагене встретились с Андерсеном. Глядя, с какой отцовской любовью Ганс Христиан называет Дагмар малышкой (ее и в семье звали Минни, малышка), Александр тоже стал называть ее Минни.

5 июня встретили Алексея, прибывшего на корабле «Ослябя», где он проходил морскую практику. Впервые три брата встретились за пределами России. Старшему 21 год, среднему 19 лет, младшему – 16. Королевский двор повеселел. Алеша болтал обо всем подряд, Владимир рассказывал анекдоты, Александр трунил над тем и другим. Время летело быстро: совместные выезды, встречи… В эти же дни Австрия с Пруссией не поделили какую-то жирную кость, и Дания снова почуяла близость матерого хищника. Датский король, когда Александр начал с ним разговор о помолвке с Дагмар, сразу ответил согласием.

11 июня наследник русского трона предложил руку и сердце датской принцессе. Как это случилось, можно узнать из его дневника. «…Пока я смотрел альбомы, мои мысли были совсем не об них; я только и думал, как бы начать с Минни разговор. Но вот уже все альбомы пересмотрены, мои руки начинают дрожать, я чувствую страшное волнение. Минни мне предлагает прочесть письмо Никсы. Тогда я решаюсь начать: говорил ли с Вами король о моем предложении и о моем разговоре? Она меня спрашивает: о каком разговоре? И тогда я сказал, что прошу ее руки. Она бросилась ко мне обнимать меня. Я сидел на углу дивана, а она на ручке».

Первыми поздравили их король с королевой, едва скрывая счастливые слезы. В Петербург полетела шифрованная телеграмма: «Поздравьте и помолитесь за меня; сегодня утром мы с нею объяснились, и я счастлив». На берегу моря в шесть часов вечера состоялся праздничный обед, на котором присутствовали многочисленные гости, провозглашая тосты за жениха и невесту, за их родителей и близких. Алеша настолько был рад за старшего брата, что, перебрав на пиру, «не помнил, что говорил и что происходило».

На другой день все прибыли на фрегат «Ослябя», где уже были подняты флаги и накрыты столы. После каждого тоста – пушечный залп! 14 июня на королевской яхте жених и невеста вместе со свитой отплыли на север страны на сельскохозяйственную выставку. В портах – остановки, приветствия местных властей, толпы народа, чего Александр не любил, избегая, как мог, делегаций и всяких приемов.

После его отъезда королева Луиза отправила письмо Марии Александровне: «Я полагаюсь на Бога, который сделал так, что Минни ожидает счастливое будущее. Я не могу найти слов, чтобы описать, как невыразимо нежно и чутко великий князь Александр Александрович себя вел, какая мягкая деликатность проявлялась все время в его поступках, как нам понравился его прямодушный, открытый характер. Вообще всех нас друг с другом объединило несчастье, и память о Никсе скрепила эту связь. Это является самым лучшим благословением для юной супружеской пары».

В Кронштадте яхту «Штандарт» встречал император. Присутствующий при этом министр внутренних дел отметил: «Все в хорошем духе и довольны. Свита великих князей весьма довольна пребыванием в Дании. Много расспросов и рассказов. Кажется, ни в Европе, ни в России нет туч пред зарею будущей свадьбы».

Но высший свет Петербурга подметил иное: на лице Александра – апатия, он не любезен, угрюм, не говорит ничего о помолвке и с неприязнью относится к тем, кто расспрашивает. Наследник помолвлен насильно!

Александр заскучал: «Сегодня ровно неделя, что мы покинули милый Фреденсборг. Какая перемена в жизни! Из такого рая попасть в Петербург, в смертную скуку; решительно не знаю, что делать от тоски и грусти. Единственное утешение и большое – это быть с мама́, да и то не удается мне поговорить с нею один на один обо всем, что меня всего более интересует, а именно, когда будет свадьба и когда опять вернусь в милую Данию. Меня так и тянет туда!»

Он наконец в разговоре с родителями высказал мысль, что свадьбу, пожалуй, надо сыграть в конце октября. С ним согласились. Императрица взяла на себя переписку с королевским двором, а Александр снова впрягся в дела. Он в это время много читал Достоевского, с которым его познакомил Победоносцев, преподававший наследнику правоведение. Это был человек огромных знаний и ума, Александр впитывал каждое его слово, так же, как брат Николай, смерть которого была для Победоносцева страшным ударом: «О какое горе! Какое горькое и страшное горе! Какая тоска! Такая тьма напала на душу! Прожил в агонии, от одной телеграммы до другой».

Победоносцева интересовало всё: наука, литература, искусство, политика… Современник его, Поселянин, зайдя к нему в дом, поразился: «В огромном кабинете с письменным столом колоссального размера и другими столами, сплошь покрытыми бесчисленными книгами и брошюрами, становилось страшно от ощущения здесь мозговой работы».

В начале августа Константин Петрович был назначен в свиту наследника для путешествия по России.

Посетили Москву, Нижний Новгород, дальше поплыли к Саратову. «Самой интересною личностью нашего путешествия был флотский капитан 1-го ранга, впоследствии контр-адмирал Ивашинцов. Он делал съемку Каспийского моря в течение десятка лет, и Волга со всеми ее тонкостями, равно как и Каспий, были представлены им в самом живом и интересном рассказе. Серьезные дела он мешал с рассказами про чиновничество, купечество, путейских инженеров, необразованности и невежеству которых он, как ученый офицер, дивился, а также клеймил их за взяточничество и всякое насильственное торжище с судовладельцами. Толкнешь рассказчика в бок, когда он уж слишком разгуляется, но он с обычною своею честностью тут же ответит: “Да ведь надо же, чтоб когда-нибудь их высочество знали правду, лгать я не могу – назначьте полное следствие, и вы увидите, что я обличаю только половину того, что может быть открыто”» (А. П. Боголюбов).

Кое-что из рассказанного Ивашинцовым Александр уже знал от брата – Никса всё примечал, когда путешествовал по России: и хорошее и плохое. Знал, например, что переселяемые на казенные земли крестьяне терпят в пути невероятные трудности: скученность на пароходах и в поездах, грязь, плохое питание, завшивленность – по месяцам невозможно помыться. Отсюда болезни и смерти, особенно детские. Многие говорили в то время, что гуманнее, выгодней для государства было бы выкупить у помещиков землю, оставляя крестьян на местах, но земля была разной: где-то хорошая, где-то плохая, и император хотел заселить Зауралье с богатейшим его черноземом. Действительно, те из крестьян, которые превозмогли ужас пути, добравшись до места и постепенно устроившись, были царю благодарны.

«В Оке была заброшена сеть, и вытащен осетр с серьгою, прицепленной покойным цесаревичем Николаем. Конечно, его с почтением бросили обратно в воду. Рыба как бы одурела на первых порах, слонялась на поверхности воды, но вдруг всплеснула хвостом и – была такова (А. П. Боголюбов).

Путешествие было недолгим, уже к сентябрю все вернулись домой, где ожидался приезд датской принцессы. Летом барон Моренгойм отвез ей подарки от цесаревича. Ответно он вез щенка и датский медовый пирог. Щенок по дороге пирог обглодал, и когда поезд въехал под дебаркадер петербургского вокзала, Моренгойм мысленно распрощался с дипломатической карьерой. Однако, к неописуемой его радости, цесаревич отнесся «к беде» с добрым юмором.

XIII

Королева Луиза обратилась к Марии Александровне с письменной просьбой: «Не бойтесь, что Минни не сразу и не совсем приспособится к Вашей жизни, позвольте ей сохранить свою натуру и простодушие. Она последует Вашему примеру с любовью и добротой и не останется чужой в Вашей семье, которую она уже любит всем сердцем. Она учится с яростью, если так позволительно сказать, произносить русские слова, довольно трудные для иностранки, но ее учителя полны надежды, что она вполне преуспеет».

Вскоре король с королевой провожали Дагмар на корабль «Шлезвиг». Множество народа собралось на Копенгагенской пристани, прощаясь с принцессой.

Ей было страшно уезжать, да и датчане, любившие Дагмар, испытывали тревогу за нее. Ганс Христиан Андерсен был сильно взволнован: «За несколько дней до этого я был приглашен в королевскую семью и получил возможность сказать принцессе “до свидания”. На пристани, проходя мимо меня, она остановилась и протянула мне руку. У меня навернулись слезы. Бедное дитя! Всевышний, будь милостив и милосерден к ней! Говорят, в Петербурге блестящий двор и прекрасная царская семья, но ведь она едет в чужую страну, где другой народ, и с ней не будет никого, кто окружал ее раньше.

 
Счастливый путь, прекрасная Дагмар.
Ты отправляешься к величию и блеску —
Венец невесты превратится в царский.
Пусть Бог дарует свет тебе и в новом доме,
А слезы, пролитые при прощанье,
Жемчужинами обернутся…»
 

Датское судно «Шлезвиг» сопровождала российская императорская яхта «Штандарт», специально для этого посланная Александром II. «14 сентября, в восьмом часу утра, на улицах Петербурга было уже заметно оживление и даже суета. Публика массами собиралась в разных концах города. Все спешили: кто в Царское Село, кто в Петергоф, кто в Кронштадт. Набережная Невы кипела народом; пароходы дымили и один за другим, полные донельзя пассажирами, с громкими хорами полковой музыки отваливали от пристани и направлялись в залив, где военные и купеческие суда виднелись со всех сторон. Солнце сияло чудным блеском, море, как зеркало, отражало небо без единого облачка. Как приветливо, как тепло встречал этот необыкновенный день нашу юную путешественницу! Под Кронштадтом, расставленные в некотором расстоянии друг от друга, наши канонерские лодки, броненосные и другие суда нашего вооруженного флота как будто указывали дорогу. На них издали блестели золотые погоны офицеров и мелькали белые фуражки матросов, готовых по первой команде кинуться к заряженным пушкам или рассыпаться сотнями по вантам и реям. Кому в этот день случилось видеть наш собранный флот в первый раз, у того сердце должно было возрадоваться. Он представлялся таким величественным и могучим!

Стенки Кронштадтских пристаней, усеянные толпами народа, казались издали устланными разноцветными коврами; за ними виднелся город со своими церквами и колокольнями, и гавани с их лесом мачт и снастей, с сотнями их разнородных купеческих судов. Все они были расцвечены и украшены флагами. Мелкие суда на веслах разъезжали в разных направлениях, оживляя общую картину, на которой, надо заметить, почетно красовались наши гранитные крепости. Они неприступными высокими стенами возвышаются прямо из глубины моря, стоят так гордо с сотнями своих пушек, которые в пять рядов выглядывают молча из амбразур. Даже все верхушки крепостей увенчаны были любопытными зрителями, и дамские зонтики висели над самым морем» (Княгиня Мария Ростовская).

Вряд ли Дагмар всё это впечатлило – ей предстояло ступить на чужую землю и остаться здесь навсегда. «Разные мысли проносились в моей голове и разные чувства овладели мною при виде приближающегося российского берега. Но когда я увидела императорское судно, приближающееся к “Шлезвигу”, я заставила грустные мысли и думы покинуть меня. Через мгновенье я была заключена в объятья дорогого императора, который, как и я, не мог сдержать слез. Я была страшно счастлива увидеть вновь моего любимого Сашу и снова ощутить ту неописуемую радость, которую я испытывала, находясь рядом с ним. Владимир и Алексей также были. Поприветствовав всех, я представила императору главного гофмаршала, после чего попрощалась с моими дорогими датчанами – офицерами и матросами, которые стояли, выстроившись в ряд. Когда я прощалась с ними, все они так участливо и печально смотрели на меня, что мне вдвойне было тяжело покидать мой дорогой “Шлезвиг”. Я не могу описать, как тяжело было, как я пыталась скрыть те чувства, которые я испытывала, находясь на императорском судне и все дальше удаляясь от дорогого “Шлезвига”. Через несколько минут мы поднимались уже на борт “Александрии”, где меня очень трогательно встретила дражайшая императрица. Я увидела и моего любимого дядю Георга, первый раз со времени встречи с ним в Ницце. Он так хорошо понимал мои мысли и всё, что происходило в моем сердце! В такие минуты сразу ощущаешь сильное доверие к тем, кто разделяет твои чувства. После приветствия всех дам и господ, я села рядом с императрицей и мы начали разговаривать, пока к нам не подошел император и не предложил мне прогуляться на смотровую площадку, откуда открывался прекрасный вид. Пароход, наполненный людьми, подошел достаточно близко к нашей “Александрии”, люди кричали “ура!” в нашу честь, и я махала им в ответ, приветствуя и благодаря за такую сердечность. Отсюда, сверху, все казалось таким спокойным».

На берегу пересели в кареты. «Принцесса Дагмар прекрасной наружности. Она не велика ростом, стройна и тонка; в ней видно еще что-то детское, чрезвычайно пленительное, симпатичное. Абрис головки маленький, глаза большие, черные, полные ума и размышления, улыбка и приемы живы и выразительны. Она с первой минуты появления своего перед публикой возбудила самое чистосердечное участие и восторг. Покуда коляска, в которой она ехала с государыней, тихо подвигалась между множеством народа, крики ура не умолкали ни на минуту, и юная принцесса весело и приветливо раскланивалась на обе стороны» (Мария Ростовская). «Ее давно ждал, чаял и знал народ, потому что ей предшествовала поэтическая легенда, соединенная с памятью усопшего цесаревича, и день и въезд был точно поэма, пережитая и воспетая всем народом» (К. П. Победоносцев).

Александр и Дагмар пришли к памятнику Николаю, установленному в Царскосельском парке. Скульптурное изображение очень точно передавало его черты, и оба они не стыдились слёз. Александр признался невесте, что старший брат сыграл огромную роль в становлении его личности, а в его образование внес куда больше, чем преподаваемые науки о войнах древних персидских царей и жизни Иисуса Христа.

«На другой день государь представил свою невестку публике в театре. Что же сделало начальство? Оно разложило по ложам и по всем другим местам в театре объявления, чтобы публика воздержалась от всякого изъявления сочувствия, от всяких манифестаций. Вследствие этого, когда государь подвел принцессу к барьеру ложи и представил ее, их встретило глубочайшее безмолвие. Все встали – и только. Государь, говорят, был сильно огорчен. И в самом деле, вышла огромнейшая несообразность. Народ на площадях, на улицах, везде восторженно изъявлял царской фамилии свое участие в ее семейном торжестве, а здесь самая образованная и высшая часть общества оказала ничем не объяснимые и не оправдываемые холодность и равнодушие» (А. В. Никитенко).

Последовали балы, Дагмар танцевала без устали, в ней был какой-то особенный шарм, и высшее общество это отметило. Затем ее повезли на охоту, где она тоже произвела эффект, свободно гарцуя, или пуская лошадь в галоп. Императрица не могла нарадоваться: «Я ее так люблю, она такая милая! И что еще очень нравится в ней, это то, что она такая натуральная».

«Никогда я не смогу забыть ту сердечность, с которой все приняли меня. Я не чувствовала себя ни чужой, ни иностранкой, а чувствовала себя равной им, и мне казалось, что то же чувствовали и они ко мне. Как будто я была такой же, как они» (Из дневника Дагмар).

Готовя принцессу к принятию православия, императрица объясняла ей, как надо держаться во время священного обряда, как правильно произносить молитвы. Александр видел растерянность Дагмар, понимал, что она – лютеранка с рождения относится к вере своей как к датской земле, роднее которой не будет. Утешая ее, рассказал о матери-немке: не сразу душой приняла православие, но стала впоследствии истинной христианкой. «Мама постоянно нами занималась, приготовляла к исповеди и говенью, и своим примером приучила нас любить и понимать христианскую веру, как сама ее понимала».

А сплетни уже расползлись в высших кругах. В Москве вдруг узнали, что «цесаревич пренебрегает своей невестой, как кем-то, от кого ему не избавиться; когда он с ней, он никогда не разговаривает и не уделяет ей ни малейшего внимания; женится он против воли и участь принцессы – самая безотрадная». Для большей достоверности сплетни подтверждались «фактами». Якобы Александр, войдя в гостиную, поздоровался там со всеми, кроме невесты, и якобы сел далеко от нее, и она покраснела. Якобы он говорит, что три четверти дня живет напоказ, и т. д.

12 октября в Соборной церкви Зимнего дворца состоялось крещение Дагмар. Она не лукавила, не изображала умиление, – нет, она принимала крещение как данность. «Ее осанка и все приемы во время обряда были безукоризненными, но не чувства, а мысль царила в ее чертах», – подметил министр П. А. Валуев. При крещении Дагмар получила имя Марии Федоровны.

Браковенчание было намечено на 28 число. Очень тактично мать ей писала про первую брачную ночь: «Тебе предстоят трудные мгновения, и ты сочтешь их скверными, но следует воспринимать это как долг, возложенный на нас Господом, которому мы все покорны, предписывающим каждой из нас отдаться на волю своего мужа во всем. Ты испытаешь и телесные муки, но, моя Минни, мы все прошли через это, а я просила Сашу поберечь тебя в это первое утомительное время, когда тебе придется собрать все свои силы, чтобы пройти через официальные торжества, когда все присутствующие будут с удвоенным вниманием смотреть на тебя.

Господь да не оставит тебя! Самые горячие молитвы за тебя возносит твоя мама».

Второе письмо было от брата Фредерика – наследника датского трона: «Что касается любимого Саши, то, я надеюсь, ты уже начала говорить с ним о более серьезных вещах, ведь он так добр душою и так счастлив рядом с тобой, и ты, таким образом, сможешь с пользой занять и его и свое время, ибо слишком важно для того положения, которое он с Божьей помощью когда-нибудь займет, вовремя начать готовиться к этому. Да и ваше будущее будет вдвойне счастливым, если ты уже теперь, пользуясь своим влиянием, научишь его с пользой распределять свое время и посвящать его размышлениям о серьезных вещах. Он так великодушен, и я так люблю его, ибо и вправду имею множество доказательств того, какое доброе у него сердце и сколь сильно он любит тебя».

Александр в эти дни был мрачен: «Я нахожусь в самом дурном расположении духа в предвидении всех несносных празднеств и балов, которые будут на днях. Право, не знаю, как выдержит моя бедная Минни все эти мучения. Даже в такие минуты жизни не оставляют в покое и мучат целых две недели. Это просто безбожно! И потом будут удивляться, что я не в духе, что я нарочно не хочу казаться веселым. Господи, как я буду рад, когда все кончится и наконец можно будет вздохнуть спокойно и сказать себе: теперь можно пожить тихо и как хочешь. Но будет это когда-нибудь или нет? Вот это называется веселье брачное! Где же оно, и существует ли оно для нашей братии».

Граф Шереметев так описывал Александра накануне свадьбы: «В роли жениха цесаревич был невозможен. Он показывался на публике по обязанности, у него было отвращение ко всем иллюминациям и фейерверкам, ко всему показному и деланному. Он, не стесняясь, делал все по-своему и вызывал неудовольствие родителей. В публике стали жалеть невесту, лишившуюся изящного и даровитого жениха и вынужденную “без любви” перейти к другому – человеку грубому, неотесанному, плохо говорившему по-французски и в корне враждебному всем преданиям Готского календаря. Таков был господствовавший в придворных кругах отзыв».

Наконец 28 октября в 8 утра с Петропавловской крепости прогремели пять пушечных выстрелов, возвещавших о бракосочетании наследника с датской принцессой. К полудню в Зимний дворец съехались члены Святейшего Синода и придворное духовенство, члены Государственного Совета, сенаторы, статс-дамы, камер-фрейлины, гофмейстерины, придворные чины и весь дипломатический корпус – послы и посланники, генералы и адмиралы. Среди них был и имам Шамиль, который четверть века вел на Кавказе ожесточенную войну с Россией, но теперь мирно жил в Калуге, отпрашиваясь в Мекку; его сын состоял в императорском конвое, что не помешало ему через несколько лет переметнуться к туркам и убивать русских солдат.

Очередные пушечные залпы с бастиона Петропавловской крепости стали сигналом к началу высочайшего выхода в Зимнем дворце. Шествие возглавляли император с императрицей, за ними шли Александр и его невеста. Император и цесаревич – в мундирах лейб-гвардии Казачьего полка, невеста – в русском сарафане из серебряной парчи, с бархатной мантильей, с малой бриллиантовой короной на голове.

За обрядом одевания невесты наблюдала сама государыня при участии статс-дам и фрейлин. Сарафан был тяжелый, но изменить что-либо не допускала традиция дома Романовых. Минни держалась стоически, неся на себе едва ли не пуд. При входе ее с государем в собор, певческая капелла исполнила псалом «Господи, силою Твоею возвеселится Царь». Александр II взял за руки обрученных и подвел к алтарю. Началось венчание. Братья цесаревича Владимир и Алексей держали венец над его головой, а принц Фредерик и принц Лейхтербергский – над головой Марии Федоровны. На обряде присутствовали наследные принцы пяти королевских семей – датский, уэльский, прусский, гессенский и веймарский.

В 5 часов вечера в Николаевском зале Зимнего дворца состоялся парадный обед, и молодые принимали поздравления. С Петропавловской крепости за здравие их императорских величеств был дан 51 выстрел; за здравие новобрачных – 31 выстрел, за здравие всего императорского дома – 31 выстрел, за здравие их величеств датского короля и королевы – 31 выстрел, за здравие духовных и верноподданных – 31 выстрел. Вечером в Георгиевском зале был дан великолепный бал.

Копенгаген тоже салютовал пушками и танцевал под огни фейерверков!

Император устал, выглядел плохо, однако прервать празднество раньше положенного часа не мог. Только в 11 вечера гости разъехались. Жених и невеста отправились в Аничков дворец, подаренный им государем, и там, сняв, наконец, тяжелую одежду, Минни призналась мужу, что не могла дождаться, когда всё кончится.

На первую брачную ночь Александр был обязан надеть пудовый парчовый халат, парчовые туфли, приготовленные ему по традиции дома Романовых. И когда обрядился, то, глянув на себя в зеркало, расхохотался.