Текст книги "Александр III. Заложник судьбы"

XXXI

Александра попросили встать во главе комитета по формированию Добровольческого флота. На частные средства комитет уже закупил в Германии три быстроходных парохода: «Россия», «Москва», Петербург», оснастил артиллерией и укомплектованной командой на случай войны с Англией, но поскольку войны не случилось, пароходы начали возить грузы на Дальний Восток и Сахалин, возвращаясь с товарами из Китая и Японии. Это было выгодно, так как прежде всё делали иностранные фирмы.

Александр приобретал политический вес. Противостояние Зимнего и Аничкова дворцов становилось очевидным, вокруг цесаревича собирались единомышленники. «Аничков дворец стал их генеральным штабом», – писал французский дипломат Морис Палеолог.

Император был уже не тем, кем являлся в начале своего царствования, он ослабел, сказывались возраст, астма, нервные перегрузки во время войны, неприязнь сыновей к Долгорукой, которая родила государю уже четвертого ребенка. Третьего рожала в экстренных условиях, император сам принимал роды, но мальчик прожил недолго.

Государственными проблемами занимались теперь всё больше министры и братья царя – Николай Николаевич и Константин Николаевич. Воспряли революционеры, объявив террор самой справедливой формой революции и лучшим агитационным приемом. В 1878 году были убиты: в Киеве жандармский штабс-капитан, в Петербурге шеф жандармов, в Харькове генерал-губернатор. Но только малая часть населения была рада, – людям хотелось порядка, покоя, да чтобы бедность уменьшилась хоть ненамного. На императорский дом тратились огромные суммы: каждому великому князю полагалась ежегодная рента в 200 000 золотых рублей. Каждая из великих княжон, выходя замуж, получала миллион золотом, каждый из князей или княжон императорской крови получал при рождении золотой миллион. «Эти значительные суммы, как пишет в своей «Книге воспоминаний» Александр Михайлович Романов, часто расстраивали все сметные предположения».

Количество прислуги императорских резиденций, разбросанных по всей России, доходило до 10 000. Один только Зимний дворец обслуживали 1200 человек. «Всем нужно было платить ежемесячное жалованье, давать стол, обмундирование, а вышедшим в отставку – пенсии. Гофмаршалы, церемониймейстеры, егеря, скороходы, камер-фурьеры, кучера, конюхи, метрдотели, повара, камер-лакеи, камеристки и прочие, – все они ожидали два раза в год подарков от царской семьи: на Рождество и в день тезоименитства государя. Таким образом ежегодно тратилось целое состояние на золотые часы с императорским вензелем из бриллиантов, золотые портсигары, брошки, кольца и другие драгоценные подарки» (Великий князь А. М. Романов).

И в то же время 40 000 здоровых мужчин полегло на русско-турецкой войне, оставив сиротами втрое, вчетверо больше. Много солдат вернулось калеками. Вся эта рать бралась за любую работу, чтобы хоть как-то прожить. Из деревень шли в города, где и своих хватало. Ютились в сараях, в сенях. За миску похлебки дети таскали воду, бегали в лавки, кололи дрова, топили печи… Кто читал рассказ Чехова «Спать хочется», помнит, как малолетняя нянька, измотанная за день, задушила хозяйского младенца, который всю ночь пищал, а хозяйка с постели кричала, чтобы она его убаюкивала.

2 апреля 1879 года едва не погиб Александр II. В девять утра возвращался с прогулки, и Александр Соловьев сделал пять выстрелов. Покушение не удалось, император остался жив.

Сын коллежского регистратора из города Луги, Соловьев учился в Петербургской мужской гимназии на средства ее попечительницы великой княгини Елены Павловны. Окончив, поступил на юридический факультет университета, но со второго курса, в связи с повышением платы за обучение, вынужден был оставить учебу. Выдержал экзамен на учителя, и в Торопецком уездном училище преподавал историю и географию. Был на хорошем счету, имел много частных уроков. В 1875 году решил поменять специальность, стал изучать кузнечное мастерство, уехал в деревню, и там сошелся с Юрием Богдановичем, членом «Народной воли».

На следствии Соловьев сразу признался в своей виновности, сказал, что действовал самостоятельно, но согласно программе «Народной воли». Отвечая на первый вопрос о себе, сообщил: «Александр Константинов Соловьев, дворянин, отставной коллежский секретарь, 33-х лет, крещен в православной вере, но религии не признаю». Сказал, что ночь со Страстной пятницы на субботу провел у проститутки. День Пасхи – тоже у нее, и ушёл 2-го апреля в 8 утра.

8 июня Соловьев был повешен на Смоленском поле при громадном стечении народа. Перед повешением крест целовать отказался, но вежливо поклонился священнику.

С тех пор император ходил с охраной и был на грани нервного истощения, так что председатель Комитета министров называл его коронованной полуразвалиной.

В июне семья Александра жила в Царском селе. Занятый множеством дел, Александр приезжал туда только на несколько дней, – это и были дни его отдыха. Рано вставал, шел в лес подышать тишиной, днем занимался с детьми. Их было четверо – младшенький, Миша, родился в минувшем году. Как часто во время войны, он думал о детях, как рад бывал письмам Ники и Жоржи! Дети отца не боялись, но слушались. Мальчики удили рыбу, пекли на костре картошку, катались на лодках и лошадях, играли с собаками. Ни о каких парниковых условиях не было речи. «Подерутся, – говорил Александр, – и пускай, доносчику первый кнут». Изредка вместе ходили в лес.

В июле съездили в Данию. Сначала уехала Мини с детьми. Александр прибыл туда через месяц, предварительно предупредив ее, чтобы не было никаких парадных встреч: «Скажи папа́ Кристиану, что когда я приезжаю к нему, я считаю себя у него, как дома».

В датских архивах сохранились стихи поэтов, посвященные Александру и Минни, юмористические журналы, из которых можно узнать, с какой теплотой относились к супругам датчане. Одна из картинок представляла собой магазин, входит в него Александр, на улице, перед витриной, толпа – зеваки пытаются выяснить, что Александр покупает.

Император и Долгорукая тоже уехали – не за границу, где чаще всего проводили свой отдых, а в Крым. Единственный путь к Черному морю шел от Москвы на Киев, Одессу и Севастополь. На всем протяжении от Петербурга до Москвы, к изумлению и волнению пассажиров поездов, стояли войска, а по ночам железную дорогу освещали костры. Террористы сюда не сумели проникнуть. Однако, узнав день и час, когда император поедет обратно, Софья Перовская – дочь губернатора Санкт-Петербурга, член Распорядительной комиссии «Народной воли», вместе с путевым обходчиком, тоже членом «Народной воли», сделали длинный подкоп из будки обходчика к железнодорожному полотну и заложили мину. Спасло императора то, что в Харькове сломался паровоз грузового поезда, и царский поезд выехал вместо него. Не зная об этом, террористы пропустили первый состав, взорвав мину под четвертым вагоном второго. Обошлось без человеческих жертв.

«Год подходит к концу, страшный год, который неизгладимыми чертами врезался в сердце каждого русского», – отметил в 12-м номере «Отечественных записок» М. Е. Салтыков-Щедрин.

«Да благословит Господь наступивший год, и да утешит Он нас счастьем и спокойствием нашей дорогой родины!» – уповал Александр 1 января 1880 года.

XXXII

Новый год действительно начался хорошо. 23 января, в замечательно теплый день Александр в сопровождении К. П. Победоносцева, градоначальника Петербурга Н. М. Баранова, Минни и брата Алексея прибыл на гатчинское озеро ознакомиться с новой подводной лодкой инженера Джевецкого.

Стефан Казимирович Джевецкий получил образование в Парижском Центральном Инженерном училище. Во время Балканской войны плавал добровольцем-рядовым на вооруженном пароходе «Веста», отличился в бою с турецким броненосцем, был награжден Георгиевским крестом. В ту пору и сделал вывод, что самым эффективным средством против боевых надводных кораблей является подлодка.

Накануне прибытия цесаревича, Джевецкий несколько дней бороздил по озеру, изучая царскую пристань и как ловчее приблизиться к ней. Зная, что Александр будет с женой, заказал букет великолепных орхидей.

Наследник с супругой и свитой разместились в просторной шлюпке, вышли на середину озера, и Джевецкий, пользуясь прозрачностью воды, маневрировал вокруг них, иногда проходя под шлюпкой. Отплыв на далекое расстояние, произвел взрыв макета корабля противника. Это была уже вторая подводная лодка изобретателя, построенная на Невском заводе в Петербурге. Вмещала экипаж из четырех человек, имела 2 гребных винта – спереди и сзади; подводники сидели попарно, одни – лицом к носу, другие – лицом к корме, и, нажимая на педали, вращали шестеренчатые передачи, соединенные при помощи привода с универсальным шарниром, передающим вращение на гребной вал.

Александр высоко оценил изобретение Джевецкого: «Эта лодка, я уверен, будет иметь большое значение в будущем, и сделает порядочный переполох в морских сражениях».

Наконец шлюпка подошла к пристани, все вышли, Джевецкий ловко приблизил подводную лодку, открыл горловину и подал цесаревне букет орхидей:

– Это дань Нептуна вашему высочеству.

Минни пришла в восторг, долго и горячо благодарила за удивительный подарок, а цесаревич приказал дежурному генерал-адъютанту доложить об опытах Джевецкого военному министру, чтобы в спешном порядке строилось 50 лодок, с уплатой Джевецкому 100 000 рублей вознаграждения.

Перед запуском в серию, проект был в очередной раз доработан, лодка могла погружаться на глубину 12 метров и находиться под водой до 50 часов. Эта модель стала первым в мире серийным выпуском подводных лодок. Постройку завершили через два года. 34 лодки по железной дороге отправили в Севастополь, где они были включены в систему обороны приморских крепостей, остальные 16 оставили в Кронштадте.

Александр Павлович Горлов, закончив в Америке всё, что касалось винтовок, патронов и револьверов, занимался разведкой, являясь российским послом в Великобритании. Два года тому назад он предупредил Петербург о готовящейся войне с Россией, теперь сообщал, что «в Англии русофобские настроения сошли на нет, осталось только равнодушие; покорение войсками генерала М. Д. Скобелева Туркмении воспринимается британской прессой как нечто неизбежное, но настроение части общества настороженное».

Англичане боялись, что русские войска двинутся дальше, в Афганистан, а оттуда на Индию – богатейшую колонию Англии. На заседании британского парламента Министерству по делам Индии был сделан запрос – движется ли армия Скобелева на Герат? Ответ был таков, что надежных сведений нет, но и движения Скобелева на Герат не наблюдается. Горлов пришел к выводу, что Англия не видит угрозы в этом походе, и это позволяет России достичь поставленных целей в Туркмении.

Благодаря сведениям, полученным от Горлова, в феврале 1881 года туркменская крепость Геок-Тепе была взята русскими, и с набегами туркмен было покончено. Этот поход стал завершающим в многолетней череде походов за присоединение Средней Азии к России.

Казалось, что всё наконец идет хорошо. Императрица чувствовала себя лучше, и по утрам Александр встречал ее рядом с отцом за кофе. Вдруг 5 февраля в Зимнем дворце взорвалась бомба! Народоволец Степан Халтурин устроился во дворец столяром, обещая друзьям зарубить топором императора, однако ему предложили копить динамит, сделать бомбу, чтобы взорвать не только царя, но и членов царской семьи. Комната Халтурина находилась под караульным помещением дворца, а над караулкой располагалась царская столовая. Террорист приносил динамит по частям, и когда накопился полный сундук, устроил в нем капсюль с гремучей смесью, провел запальный шнур и покинул дворец.

Александр записал в этот день в дневнике: «В шесть отправился на Варшавскую дорогу встречать вместе с братьями дядю Александра и Людвига. Со станции все поехали в Зимний к обеду, и только что мы успели дойти до начала большого коридора и вышел папа навстречу, как раздался страшный гул, под ногами все заходило, и в один миг коридор потух. Мы все побежали в желтую столовую, откуда был слышен шум, и нашли все окна пере-лопнувшими, стены дали трещины в нескольких местах, люстры почти все затушены, и все покрыто густым слоем пыли и извести. На большом дворе – совершенная темнота, и оттуда раздавались страшные крики и суматоха.

Немедленно мы с Владимиром побежали на главный караул, что было нелегко, так как все потухало, и везде воздух был так густ, что трудно дышать. Прибежав, мы нашли страшную сцену: вся большая караульная, где помещались люди, была взорвана, и все провалилось более чем на сажень глубины, и в этой груде кирпичей, извести, плит и громадных глыб сводов и стен лежало вповалку более 50 солдат, большей частью израненных, покрытых слоем пыли и кровью. Картина раздирающая, и в жизнь мою не забуду я этого ужаса! Оказалось, 10 человек убитых и 47 раненых… Взрыв был устроен в комнатах под караульной в подвальном этаже, где жили столяры».

«Вид пострадавших представлял жуткую картину. Среди массы обломков валялись окровавленные части тел. Нужны были усилия многих людей, чтобы извлечь несчастных. Глухие стоны изувеченных и крики их о помощи производили раздирающее душу впечатление» (Е. П. Толмачев). Погибшие были героями русско-турецкой войны, направленные на почетную службу в царский дворец. Из сорока семи раненых девять человек скончались в госпитале.

6 февраля в церкви Зимнего дворца отслужили панихиду по невинно убиенным. Царским указом все находившиеся в том карауле солдаты были представлены к наградам и денежным выплатам. Этим же указом Александр II повелел «зачислить на вечный пансион» семьи убитых гвардейцев. 7 февраля, несмотря на сильный мороз и опасность нового покушения, он поехал на Смоленское кладбище. Глядя на выстроенные в ряд 19 гробов, горько произнес: «Кажется, что мы еще на войне, там, в окопах под Плевной…»

Халтурин, сбежав, два года скрывался, затем вместе с народовольцем Желваковым убил прокурора Одессы. Оба были схвачены и повешены в ограде одесской тюрьмы.

Европейские газеты потешались над Александром II: якобы император не расстается с револьвером, и убил офицера стражи барона Романа Рейтерна за то, что войдя в караульное помещение Зимнего дворца, увидел, как Рейтерн спрятал что-то за спину. Через короткое время те же газеты писали, что не император, а цесаревич застрелил Рейтерна, увидев дымок у него за спиной, – это была сигарета. Потом англичане оповестили мир об убийстве цесаревичем полковника Вилльома за то, что войдя в караулку дворца, Александр заметил, как Вилльом кинул что-то под стол, – как оказалось, окурок, курить во дворце запрещалось. «Разумеется, историю замяли, семье пострадавшего выплатили компенсацию», – следовал комментарий.

(В мае 1883 года Валуев отметил участие барона Р. Р. Рейтерна в коронации Александра III. 22 января 1886 года дипломат Владимир Ламсдорф встретил полковника Вильома в Гатчинском театре. Произошло как с жертвами Ивана Грозного: дважды казненный Воротынский составил потом первый в истории устав пограничной службы, а отравленная, удушенная, утопленная Мария Старицкая через год после всех своих казней стала женой датского принца Магнуса.)

«В трудные времена мы живем, – записал современник. – Враждебно смотрит на нас вся Европа; страшный упадок финансов; возбуждение разных вопросов без решений почти во всех общественных и административных сферах; ни одного истинно государственного способного человека, который бы здравым смыслом своим и патриотическим чувством помогал государю».

Неудачи не останавливали народовольцев. Имея шпионскую сеть, они знали практически всё, что происходит в семье Александра II. Следующее покушение на царя готовилось на весну при переезде его с железнодорожного вокзала Одессы в морской порт. Но императора задержала смерть жены.

21 мая, приехав из Царского Села, он был поражен ее изможденным видом. Лейб-медик С. П. Боткин не ручался, что императрица проживет еще сутки. Действительно, ночь на 22 мая стала последней для Марии Александровны, она умерла от чахотки. После смерти в ее бумагах было найдено письмо к мужу, в котором она благодарила супруга за счастливо прожитую рядом с ним жизнь, тем самым на смертном одре прощая его. Также были найдены разрозненные листки, в которых императрица выражала свою последнюю волю: «Я желаю быть похоронена в простом белом платье, прошу не возлагать мне на голову царскую корону. Желаю, если это возможно, не производить вскрытия. Прошу моих милых детей поминать меня сорок дней после смерти и по возможности присутствовать на обедне, молиться за меня, особенно в момент освящения Святых Даров. Это самое большое мое желание».

О том, чтобы муж поминал ее, не попросила.

О смерти матери цесаревич узнал на Елагином острове, где временно командовал войсками гвардии и Петербургского военного округа. Был страшно обижен, что отец не послал адъютанта сказать о плохом состоянии матери, и он не простился с ней. Она вообще ни с кем не простилась.

На другой день государь издал манифест о смерти жены: «…Все принятые, по указаниям опытных врачей к восстановлению Её здоровья меры, всё усердие, нежные попечения, внушенные горячею к Ней любовью и живейшею преданностью, оказались, к глубокой горести Нашей, бессильными против недуга, пресекшего драгоценную жизнь Её».

Обмануть своей «преданностью и нежными попечениями» он мог только тех, кто не знал о княжне Долгорукой и прежних его фаворитках.

На похороны съехались короли, королевы, принцы и принцессы чуть не со всего света. Траурное шествие в Петропавловский собор запрудило улицы. Зловеще кидался в глаза очень высокий мужчина в доспехах средневекового рыцаря: забрало поднято, в руке обнаженный меч.

– Святыня дома рухнула, – тихо сказала наследнику фрейлина Толстая.

Александр так же тихо ответил:

– Если бы зашла речь о канонизации моей матери, я был бы счастлив, потому что знаю, она была святая.

В последнюю минуту прощания с супругой, государь несколько раз приложил к глазам платок.

После похорон цесаревич с семьей отправился в Гапсель – небольшой городок в Эстляндской губернии. Оценивая поведение Долгорукой во время похорон, Владимир написал ему: «Невыносимо при таких событиях быть связанными с подобными личностями, которые своими низкими сторонами унижают само горе и заставляют поневоле осуждать тех, кого хотелось бы только любить и уважать». Имелся в виду отец.

Жена Владимира негодовала в письме к Александру: «Эта женщина, которая уже четырнадцать лет занимает столь завидное положение, была представлена нам как член семьи. Она является на все семейные ужины, официальные или частные, а также присутствует на церковных службах в придворной церкви со всем двором. Мы должны принимать ее, а также делать ей визиты… И так как ее влияние растет с каждым днем, просто невозможно предсказать, куда это все приведет. И так как княгиня весьма невоспитанна, и у нее нет ни такта, ни ума, Вы можете легко себе представить, как всякое наше чувство, всякая священная для нас память просто топчется ногами, не щадится ничего».

Александр тяжело переживал смерть матери: «Боже, до чего все переменилось с потерей дорогого ангельского существа!»

6 июля, едва лишь прошло 40 дней после смерти жены, император женился на Долгорукой. Венчание состоялось в походной церкви Царскосельского дворца. Вечером того же дня он подписал указ: «Вторично вступив в законный брак с княжной Екатериной Михайловной Долгорукой, Мы приказываем присвоить ей имя княгини Юрьевской с титулом Светлейшей. Мы приказываем присвоить то же имя с тем же титулом Нашим детям: сыну Нашему Георгию, дочерям Ольге и Екатерине, а также тем, которые могут родиться впоследствии. Мы жалуем их всеми правами, принадлежащими законным детям сообразно ст. 14 Основных законов империи и ст. 147 Учреждения императорской фамилии».

В начале августа цесаревич записал: «Обедали мы у папа́ с братьями. После обеда папа́ сказал Минни и мне зайти к нему в его кабинет и тут, когда мы сели, он объявил нам о его свадьбе, и что он не мог дольше откладывать и по его летам и по теперешним грустным обстоятельствам, и поэтому 6 июля женился на княжне Долгорукой. При этом папа́ нам сказал, что он никому об этом не говорил, нам первым объясняет это, так как не желает ничего скрывать от нас, и потом прибавил, что эта свадьба известна одному графу Лорис-Меликову и тем, которые присутствовали на ней.

Папа́ при этом спросил нас, желаем ли мы видеть его жену и чтобы мы сказали откровенно. Тогда папа́ позвал княгиню Долгорукую в кабинет и, представивши ее нам, был так взволнован, что почти говорить не мог. После этого он позвал своих детей: мальчика 8 лет и девочку Ольгу 7 лет и мы с ними поцеловались и познакомились. Мальчик милый и славный и разговорчивый, а девочка очень мила, но гораздо серьезнее брата. Оставшись у папа́ более часа, мы простились и вернулись домой. Только дома немного пришли в себя после всего нами услышанного и виденного, и хотя я был почти уверен, что так и должно было кончиться, но все-таки весть была неожиданная и какая-то странная!.»

Александр не вписал подробностей. Всем своим видом светлейшая княгиня Юрьевская выражала смущение, поцеловала руку цесаревне, и, скромно потупившись, сказала, что счастлива, но что никогда не позволит выйти из своей прежней роли. Не почувствовать ее фальши было нельзя, Александр произнес через силу: «С того момента, папа, как княжна стала Вашей женой, мы знаем, что нам остается делать…» И, наверное, вспомнил Марию Мещерскую.

Через генерал-адъютанта Д. С. Арсентьева император поставил в известность о новой супруге младших своих сыновей. «Для них это был страшный удар; они питали культ к памяти своей матери, так недавно скончавшейся. Сергей Александрович знал о связи отца, но поставил себе задачей помешать тому, чтобы младший брат его, Павел, что-нибудь узнал об этом», – вспоминала фрейлина Тютчева.

Дочь государя, Мария Александровна, будучи замужем за герцогом Эдинбургским, в письмах к отцу осуждала его: «Я молю Бога, чтобы я и мои младшие братья, бывшие ближе всех к мама́, сумели бы однажды простить Вас». Другие члены царской семьи были обескуражены тем, что Александр Николаевич вступил в брак с Долгорукой, не соблюдя годичного траура по первой жене, в то время как по всей России продолжали служить панихиды об упокоении ее души.

На императора снова готовилось покушение: террористы решили взорвать Каменный мост по Гороховой улице в момент проезда по нему царской кареты. Несмотря на то, что приготовление прошло успешно и мина, сделанная из четырех мешков динамита, была заложена под мост, в назначенную дату 17 августа взрыва не случилось. Существуют разные версии: по одной – опоздал один из террористов, по другой – царь проехал раньше планируемого времени.

5 сентября Александр II подписал удостоверение в том, что министр двора граф Адлерберг вложил в государственный банк 3 302 910 золотых рублей на имя княгини Екатерины Михайловны Юрьевской и её детей. Тогда же в Париж был отправлен заказ на изготовление царской мантии для Долгорукой, – государь не желал тянуть с коронацией. Он решил провести эту осень в Ливадии, и цесаревич по просьбе отца вынужден был отдыхать вместе с ним.

Минни предчувствовала, что это добром не кончится, так и случилось. Юрьевская успела забыть свое обещание не выходить из прежней роли. «Она полагала, что обладает неоспоримыми правами на нас. Но она не находила в нас ничего, кроме простого проявления вежливости. Тогда она стала закатывать сцены. Она была так груба, что даже я позволила себе сказать ей несколько нелицеприятных слов, чтобы напомнить, сколько мы перестрадали из-за нее» (Из дневника Минни). «Я плакала непрерывно, даже ночью, – делилась она в письмах к Толстой. – Саша меня бранил, но я не могла ничего с собой поделать… Мне удалось добиться свободы хотя бы по вечерам. Как только заканчивалось вечернее чаепитие, и государь усаживался за игорный столик, я тотчас же уходила к себе, где могла вольно вздохнуть. Так или иначе, я переносила ежедневные унижения, пока они касались лично меня, но как только речь зашла о моих детях, я поняла, что это выше моих сил. У меня их крали, как бы между прочим пытаясь сблизить их с незаконнорожденными отпрысками. И тогда я поднялась, как настоящая львица, защищающая своих детенышей. Между мной и государем разыгрывались тяжелые сцены, вызванные моим отказом отдавать ему детей помимо тех часов, когда они, по обыкновению, приходили к дедушке поздороваться. Однажды в воскресенье перед обедней в присутствии всего общества он жестко упрекнул меня, но все же победа оказалась на моей стороне. Совместные прогулки с новой семьей прекратились, и княгиня крайне раздраженно заметила, что не понимает, почему я отношусь к ее детям как к зачумленным».

«Сколько раз заставал я цесаревну в сильном волнении, с глазами полными слёз… Она не стеснялась в выражении своего негодования и только удивлялась терпению и спокойствию цесаревича. Маковский в то время делал портрет княгини Юрьевской; нужно было ходить им любоваться. Помню, однажды цесаревна вышла из кабинета государя вся в слезах. Я провожал ее до дому. Она не могла скрыть своего волнения и негодования. На столе у нее вижу книгу «Mадам Дюбарри». Я обратил на нее внимание. Она говорит, что читать нечего, и что у нас такая Дюбарри налицо! После одного объяснения государь до того разгневался, что крикнул цесаревне, что если она не хочет его слушать как тестя, тогда он приказывает ей, как государь! Княгиня Юрьевская не переставала натравливать государя. Случайно я наткнулся на ее детей; видел я, как сын ее, Гога, бросился обнимать цесаревича довольно неестественно. Можно сказать, что семейный быт царской семьи представлял собой ад. Цесаревич придумал охоту на Чатырдаге, куда отправился с цесаревной на несколько дней в Космодемьянский монастырь, чтобы быть подальше от Ливадии» (С. Д. Шереметев).

По возвращении в Петербург Александр написал брату Сергею в Италию, где тот отдыхал вместе с Павлом: «Про наше житье в Крыму лучше и не вспоминать, так оно было грустно и тяжело! Столько дорогих незабвенных воспоминаний для нас всех в этой милой и дорогой по воспоминаниям о мама́ Ливадии! Сколько было нового, шокирующего! Слава Богу для вас, что вы не проводите зиму в Петербурге; тяжело было бы вам здесь и нехорошо. Ты можешь себе представить, как мне тяжело все это писать, и больших подробностей решительно не могу дать ранее нашего свидания, а теперь кончаю с этой грустной обстановкой и больше никогда не буду возвращаться в моих письмах к этому предмету. Прибавлю только одно: против свершившегося факта идти нельзя и ничего не поможет. Нам остается одно: покориться и исполнять желания и волю папа́».

Император еще оставался в Крыму, и в ноябре, накануне отъезда, узнал, что у станции Лозовой была обнаружена бомба, готовая взорваться, когда царский поезд проследует по этой линии. Сразу же написал Александру: «В случае моей смерти, поручаю тебе мою жену и детей. Твое дружественное расположение к ним, проявившееся с первого же дня знакомства и бывшее для нас подлинной радостью, заставляет меня верить, что ты не покинешь их и будешь им покровителем и добрым советчиком. При жизни моей жены наши дети должны оставаться лишь под ее опекой. Но если Всемогущий Бог призовет ее к себе до совершеннолетия детей, я желаю, чтобы из опекунов был назначен генерал Рылеев или другое лицо по его выбору и с твоего согласия. Моя жена ничего не унаследовала от своей семьи. Таким образом все имущество, принадлежащее ей теперь – движимое и недвижимое, – приобретено ею лично, и ее родные не имеют на это имущество никаких прав. Из осторожности она завещала мне все свое состояние, и между нами было условлено, что если на мою долю выпадет несчастье ее пережить, все ее состояние будет поровну разделено между нашими детьми и передано им после их совершеннолетия или при выходе замуж наших дочерей. Пока наш брак не будет объявлен, капитал, внесенный мною в государственный банк, принадлежит моей жене в силу документа, выданного ей мною. Это моя последняя воля, и я уверен, что ты тщательно ее выполнишь. Да благословит тебя Бог! Не забывай меня и молись за нежно любящего тебя па».

Александр не был наивен, чтобы не понимать, какими трудами Долгорукая заработала за 14 лет целое состояние. Понимали это и члены царской фамилии. По мнению историка И. Зимина, тогда и произошло отчуждение Александра от отца, и угроза императора лишить его права на престол. Сам Александр только спустя год смог выразить то, что происходило в Зимнем дворце: «…Все иллюзии пропали, всё пошло кругом, разобраться нельзя было в этом омуте, и друг друга не понимали! Вся грязь, всё дрянное вылезло наружу и поглотило всё хорошее, всё святое! Ах, зачем привелось увидеть всё это, слышать и самому принимать участие во всём этом хаосе!!!»

Королева Греции – родная племянница Александра II – умоляла цесаревича не винить ее брата Николу за резкие выпады против царского дома: «Что бы это ни стоило, но, по-моему, всегда лучше знать всю правду». Однако мало кого утраивало, когда Никола заявил, что весь царский род погряз в разврате, и придворные тоже не отстают.

– Купить можно любую женщину, разница лишь в том, заплатить ей пять рублей или пять тысяч.

Отец на это вспылил, но сын охладил его:

– Кстати, папа, забыл вас поздравить с новорожденным! У вас, как я слышал, родился от балерины Кузнецовой прекрасный мальчик!

Мать въелась на сына:

– Ты во всем виноват! Будь ты другим, твой отец не изменял бы мне. Глядя на твое распутство, он и сам стал распутничать!

Сын ответил, что она дура.

Прощенный за предыдущие выходки, Никола теперь был лишен титула, фамилии Романов, став Николаем Искандером, и навечно сослан в Ташкент.

Единственный в царском роду блестяще окончивший Академию генерального штаба, он мог бы стать бесценным помощником государю, – но и в Ташкенте не растерялся. Устроил систему оросительных каналов на Аму-Дарье, начал выращивать хлопок, и огромные прибыли тратил на благоустройство города.

Сегодня в узбекских учебниках пишут, что русские грабили Среднюю Азию. Однако же самой большой ее ценностью был и остался хлопок, а первые хлопковые плантации завел Николай Константинович, закупая семена на американском Юге. До этого хлопок все страны возили из Штатов.