Текст книги "Александр III. Заложник судьбы"

XXXIV

Несмотря на расправу с верхушкой «Народной воли», Александр вынужден был переехать в Гатчину: «Я не боялся турецких пуль и вот должен прятаться от революционного подполья в своей стране».

Гатчина представляла собой дворцовый городок, в котором было чуть больше пятнадцати тысяч жителей. Здесь квартировала знаменитая императорская охота с многочисленным штатом егерей, живших в Егерской слободе; имелся зверинец, занимавший огромную площадь, где в полной свободе паслись и бродили олени, дикие козы и разводились золотые фазаны; в образцовом порядке содержались конюшни дворцового ведомства. Построенный императором Павлом дворец на берегу озера, невольно импонировал своими размерами, величием и мрачной элегантностью.

Александр выбрал самое безопасное место для своей семьи – самая отдаленная от Петербурга резиденция. По его повелению приготовили комнаты в антресольном этаже Арсенального каре, где раньше жила прислуга. Комнаты низкие, небольшие, уютные. Перед приездом царской семьи всё было отреставрировано, отремонтировано, дворцовые печи заменены калориферами, в залы Арсенального каре провели паровое отопление. Начиналась электрификация дворца (полностью работы закончатся через четыре года).

31 марта, посетивший Гатчину военный министр Милютин, которого еще не сменил Ванновский, записал: «Поражает вид дворца и парка, оцепленных несколькими рядами часовых с добавлением привезенных из Петербурга полицейских чинов, конных разъездов, секретных агентов и проч., проч. Дворец представляет вид тюрьмы; никого не пропускают без билета с фотографическим на обороте изображением предъявителя. Гатчина и без того носит мрачный, подавляющий отпечаток; теперь же она производит удручающее впечатление. Их величества живут в совершенном уединении. Объявлено, что государь будет принимать представляющихся лиц только по средам и пятницам».

Как отмечал в своих мемуарах генерал Н. А. Епанчин, «меры для обеспечения безопасности главы государства, безусловно, были необходимы, поскольку Гатчина, так сказать, поросла “травой забвения”. Будочники, охранявшие дворцовый комплекс, стояли у своих будок с алебардами. На ближайшей даче будочник, добродушный чухонец, в то же время был дворником. Такая средневековая стража не могла быть надежной».

По указанию Воронцова-Дашкова охрана Гатчинского дворца была возложена на лейб-гвардии Кирасирский полк, занявший 11 внутренних и 19 наружных постов. Кроме того, специально выделенный полуэскадрон кавалерии выставлял 2 постоянных поста и высылал 2 разъезда с офицерами. Охрану парка и «Зверинца» несли назначенные от полка 4 офицера и 70 конных солдат.

Минни писала матери: «Мне стоило много сил и переживаний, чтобы покинуть любимый и уютный Аничков и отправиться в середине зимы в этот огромный, пустой и необжитой дворец. Но я старалась скрыть слезы, так как бедный Саша с таким нетерпением хотел уехать прочь из города, который был ему просто ненавистен после всего ужаса и горя, которые он там испытал. Но теперь, когда мы здесь достаточно мило и уютно устроились, я начинаю находить Гатчину намного привлекательней, чем раньше. Мальчиков мы не пускаем гулять одних. Они всегда ходят в нашем сопровождении, и мы пытаемся оградить их от всего горестного и неприятного, чтобы они не чувствовали то давящее время, в которое мы теперь живем, так как это может пагубно отразиться на них, так как первые детские жизненные впечатления всегда очень сильны».

Усиленная охрана ставила Александра III в неудобное положение, обременяла и тяготила, и нередко охранники вынуждены были скрываться от него. В первые полтора месяца ежедневно в дворцовом карауле находилось до 170 человек. Для поддержки кирасиров в Гатчину был переброшен Терский эскадрон собственного его величества конвоя, а из Варшавы вызван Кубанский дивизион. Эти подразделения сменяли кирасиров через день на постах внешней охраны и выставляли усиленные посты внутреннего наряда. Помимо того, была сформирована особая охранная команда от гвардейских полков – Сводногвардейская рота.

«Охрану дворца нес наш полк, выставляя посты вокруг него. Этот ответственный и тяжелый наряд ложился на молодых офицеров и кирасиров – они 24 часа находились при полной амуниции и начеку. Императрица, видя как тяжело кирасирам, особенно зимой, когда морозы бывали свыше 20–25 градусов по Реомюру, давала деньги на теплые сапоги для караула, при этом наш заботливый шеф наблюдал за градусником и, как только температура опускалась ниже 5 градусов, посылал сказать, чтобы каски были заменены плоскими шапками с башлыками. По субботам к дворцовому караулу присоединялся оркестр наших трубачей, который играл отрывки из каких-нибудь приятных пьес. Этот порядок установил Александр III. Картина, которую видели из окон дворца, была фееричной: караул в касках, освещаемый фонарями, и чудная мелодия трубачей.

Описывая службу дворцового караула, мне вспоминается одно караульное событие, о котором можно было подумать, что это выдуманный анекдот, между тем это действительно факт, показывающий всю патриархальность нашего Александра III. Караульное помещение располагалось в здании дворца и выходило на площадь. Довольствие караулу отпускалось царским двором: офицеру полагались к завтраку и обеду 1 бутылка водки, 1 бутылка мадеры, 1 бутылка красного или белого вина, a в табельные дни бутылка шампанского; кроме того, на стол ставилась большая ваза с фруктами. Понятно, всего этого ни съесть, ни выпить офицер не мог. Остальное забирали дворцовые лакеи, подававшие завтрак и обед. И вот однажды Александр III подходит к площадке гауптвахты. По звонку часового-кирасира, стоящего y фронта, караул выбегает и строится. Молодой корнет Вишняков, вероятно в волнении от подобной неожиданности, командует «на караул» и с трепетом, салютуя шашкой, подходит к императору с рапортом. Государь милостиво поздоровался с караулом, приказал его отпустить, a к Вишнякову обратился с вопросом:

– Сколько вы можете съесть яблок?

– Яблока три, ваше императорское величество, – отвечает в полном замешательстве Вишняков.

– Ну, a четыре-пять можете? – задает вопрос государь.

Представляете состояние молодого офицера, который не мог понять, к чему всё клонится?

– Может быть, смогу, ваше императорское величество, но не пробовал.

– Так знайте, что вы за завтраком и за обедом съедаете по полдесятка яблок, груш, апельсинов, не считая винограда, – заявляет император. И, поблагодарив за ответы, государь пошел продолжать свою прогулку.

Удалось ли его величеству навести экономию в расходах по дворцу, я не знаю, но это очень характеризует его бережливость» (М. А. Свечин, «Записки старого генерала о былом»).

От переезда в Гатчину Александр только выиграл. Из-за дальности расстояния уменьшилось число родственников с бестолковыми разговорами; не стало пышных приемов с бесцельной тратой времени и средств; сократилось число совещаний, а также докладов по незначительным поводам. Зато ребятишки всегда встречались им с радостью, и если бывала возможность, он находился с ними. Как вспоминал граф С. Д. Шереметев, «дети вообще были его друзьями; чего только не выкидывал он с ними, и сам играл, как ребенок».

Рабочий день Александра начинался в 9 утра с докладов министров. Завтракали в час дня, после чего он работал с бумагами – их привозили ему через день, и уже на другой день он возвращал с резолюциями. Время до обеда проводил в кругу семьи или в парке. Обедали в восемь вечера, затем Александр продолжал работать до двух-трех часов ночи, а порой до рассвета. В своих резолюциях на полях документов часто был резок: «Экое стадо свиней!», «Экая скотина!»

Он был очень занятым человеком, но секретаря не имел, и все документы просматривал лично. Если дети просили, он разрешал им ставить печать. Никакие трудности его не страшили. «Живи так, как если бы от тебя зависела судьба мира». Этой формуле Достоевского Александр старался следовать всю свою жизнь.

По настоянию императрицы и врачей он дал слово, что будет заниматься только до трех часов ночи. Если не прекращал занятий, то камердинер был должен напомнить, после чего тушил свет, несмотря на протесты.

Мрачноватый гатчинский дворец Александр решил сделать уютным, комнаты украшались выбранными им и женой картинами, коврами, красивой мебелью. Некоторые картины они приобрели два года назад в Париже у русских и французских художников. Илья Ефимович Репин тогда рассказывал: «Наследник очень любит живопись, он человек далеко не суровый, простой в обращении, с удивительно мягким, располагающим тембром голоса.

В сопровождении Боголюбова он запросто, на извозчике, приехал ко мне в мастерскую. Расспрашивал о работах». Тогда же Мария Федоровна была избрана почетным членом «Общества взаимного вспоможения и благотворительности русских художников», а цесаревич принял над ним попечительство. Спрашивал Боголюбова, который был членом Товарищества Передвижных художественных выставок: «Ваши передвижники всё перекочевывают из одного городского зала в другой, с тех пор как их выжили из Академии? Я серьезно думаю о необходимости создания в Петербурге Музея русского искусства».

Понимая, что психология художников-передвижников – это психология оппозиционеров, он всё-таки их никогда ничем не стеснял. Более того, Александр считал, что «не должно ограничивать свои заботы одним Петербургом, гораздо больше следует заботиться о всей России: распространение искусства есть дело государственной важности». Эту цель ставили перед собой и передвижники.

Не размениваясь на мелкие подачки, Александр предоставлял им крупные заказы общенационального значения и покупал наиболее выдающиеся картины. Со временем передвижники стали для него олицетворением современной национальной культуры. «Я всегда смотрел на “Товарищество” как на представителей передового русского искусства».

«Для русской культуры он был, может быть, самым лучшим из русских монархов» (Сергей Дягилев).

Тогда же у супругов состоялась встреча с Иваном Сергеевичем Тургеневым. Услышав от русского посла, что Тургенев в Париже, Александр и Минни захотели познакомиться с крупнейшим русским писателем, произведения которого знали. Встреча была короткой, но Тургенев не раз вспоминал о ней. В письме к Полонскому сообщал: «Я познакомился с цесаревичем, и, к великой моей радости, нашел в нем человека открытого, честного и доброго. Цесаревна тоже очень мила».

После восшествия Александра III на престол, Тургенев в статье, опубликованной в парижской газете «Обозрение новостей политики и литературы» дал довольно подробную характеристику новому императору России. Проницательный писатель-психолог уже тогда смог раскрыть характер нового русского императора и даже предугадать, что за Александром III закрепится прозвище «крестьянский император». В своей статье И. С. Тургенев говорил, что Александр III «обладает многими из тех существенных качеств, которые создают если не великих, то, по крайней мере, хороших и настоящих государей. Всякий человек родится с особыми способностями к той или другой профессии: этот государь кажется рожденным с несомненными способностями к власти. Он в расцвете сил, здоров телом и духом, у него величественные манеры, царственный вид… Ум его глубок и просвещен. Что о нем еще можно сказать, это то, что он русский и только русский. В его жилах течет едва несколько капель русской крови, и, однако, он до того слился с этим народом, что всё в нем – язык, привычки, манеры, даже самая физиономия отмечены отличительными чертами расы. Где бы его ни увидели, везде бы назвали его родину. Что касается нигилистов, которые предполагают, что император из страха может пойти на весьма большие уступки, даже на конституцию, то они жестоко ошибаются, совершенно не учитывая его характер и энергию».

И. С. Тургенев во многом оказался прав. Министр финансов Витте в своих воспоминаниях уже после смерти Александра III высказал мысль, что если бы ему было суждено царствовать еще несколько лет, то это было бы одно из самых великих царствований Российской империи: «Я уверен в том, что император по собственному убеждению двинул бы Россию на путь спокойного либерализма».

XXXV

Александр взялся за переустройство армии. Широко известно его изречение: «У России есть только два верных союзника – ее армия и флот. Остальные предадут при первой возможности».

Действительно, вся история государства российского говорит о том, что союзные войны кончались либо предательством союзников, либо последующим унижением России. Европа видела в русских солдатах бесстрашных воинов, а в государях – беспечных транжиров людскими ресурсами. Признавать равноправия не желал ни один европейский король – русские были для них вторым сортом.

Основные пункты Александра III по переустройству армии заключались в следующем: увеличение боеспособных воинских частей; установление срока военной службы до шести лет, чтобы увеличить численность солдат, обученных военному делу; модернизация военного и технического арсенала; усиление пограничных округов и крепостей вдоль западных границ России; улучшение профессиональной подготовки офицерского корпуса.

Кроме регулярных частей, в состав русской армии входили казаки Донского, Черноморского, Кавказского линейного, Уральского, Оренбургского, Астраханского, Дунайского (Новороссийского), Азовского, Сибирского и Забайкальского казачьих войск.

Императрица Мария Федоровна была назначена шефом Кавалергардского полка. Звание шефа обязывало ее вместе с командиром заботиться о состоянии полка и отвечать за недостатки в нем. Но она была с сильным характером, а по душевному свойству могла запросто разговориться с любым гвардейцем.

Александр не питал страсти к военному делу, он был военным по чувству долга. В отличие от отца, который присутствовал на всех полковых смотрах и парадах, Александр ограничил свое общение с армией крайней необходимостью. Царские смотры стали проводиться реже, разводы были отменены, флигель-адъютантские и свитские вензеля, щедро раздаваемые Александром II в армейские полки, были редки теперь даже в гвардии. Вместо шагистики для поднятия уровня боевой подготовки, были назначены большие маневры в местностях предполагаемых военных действий и в условиях приближенных боевым.

В июле 1881 г. Александр побывал в Нижнем Новгороде, Костроме, Ярославле, Рыбинске; в августе – в Данциге для свидания с германским императором. В сентябре утвердил «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия». Полицейские власти в любое время дня и ночи могли производить обыски, арестовывать подозрительных лиц сроком до двух недель без предъявления обвинения. Генерал-губернаторы получали особые полномочия, имея право закрыть при необходимости общественные и частные собрания, промышленные предприятия. Уголовные дела по желанию генерал-губернаторов или министра внутренних дел передавались военному суду, действовавшему по законам военного времени.

В целом население приветствовало введение «Положения об охране», видя в нем гарантию от общественных потрясений.

Одним из первых практических шагов нового правительства для предотвращения «брожения умов» и прекращения либеральной пропаганды стало усиление цензуры. «Опыт показывает, – писал К. П. Победоносцев, – что самые ничтожные люди – какой-нибудь бывший ростовщик, участник банды червонных валетов, разорившийся содержатель рулетки – могут основать газету, привлечь талантливых сотрудников и пустить свое издание на рынок в качестве органа общественного мнения. Нельзя положиться и на здоровый вкус публики. В массе читателей – большею частью праздных – господствуют, наряду с некоторыми добрыми, жалкие и низкие инстинкты праздного развлечения, и любой издатель может привлечь к себе массы расчетом на удовлетворение именно таких инстинктов, на охоту к скандалам и пряностям всякого рода».

Об этом же писал и А. В. Никитенко: «Наши читатели любят скандалы. Это не требует серьезного размышления, изучения и умственных усилий».

Александр согласился с Победоносцевым, и с десяток изданий было закрыто. Одновременно старался направить здравомыслящие консервативные силы на стабилизацию обстановки, не давая разыграться амбициям и мелкому честолюбию в попытке вывести Россию из политического и экономического кризиса. «Не думай, что я унываю, – написал путешествующему по загранице брату Сергею, – нет, я более чем когда-либо надеюсь, что Господь не оставит дорогую Россию. Назначив почти везде новых людей, мы дружно принялись за тяжелую работу, и, слава Богу, с трудом идем вперед, и дело идет гораздо успешнее, чем при прежних министрах. Они хотели забрать меня в свои лапы и закабалить, но это им не удалось, и как я счастлив, что отделался от них, а в особенности от графа Лорис-Меликова, который заварил такую кашу своим популярничанием с журналистами и игрой в либерализм, что еще немного, и мы были бы накануне полнейшей революции. Не могу скрыть, что еще далеко мы не в нормальном состоянии, много еще будет разочарований и тревог, но на все надо быть готовым, и идти прямо и смело к цели, не уклоняясь в сторону, а главное, не отчаиваться и надеяться на Бога».

Другой брат императора, Владимир, с которым они сплотились во время Балканской войны, просил Александра не жалеть его, давать необходимые поручения: «Я могу тебе послужить, могу тебе быть иногда полезным». Владимир командовал гвардией и Санкт-Петербургским военным округом, а царская гвардия не раз определяла судьбу государства. Человек умный и зоркий, великий князь Владимир Александрович презирал льстивые восторги дворян в связи с указами нового императора:

– Наше дворянство не служит должным образом России, а многое бы могло сделать и в культурном и в экономическом положении, – говорил он Александру, который тоже скептически относился к тем, кто усердно его расхваливал: эти при случае предадут первыми.

Интересна характеристика, данная Александру «Кенигсбергской газетой» в конце 1881 года: «Ни один из сынов дома Голштейн-Готторп-Романовых, вступивших на русский престол после Петра Великого, не принес с собой такого запаса опыта, как 36-летний Александр III. Молодой монарх соединяет энергию своего деда с гуманностью своего отца; то, чего он не вынес из учения в юности, дополнил из опыта. Безукоризненность его частной жизни, которой он славится, ставит его выше всех его предшественников. Он выработал в себе строгость нравственную, добросовестность полководца и деловитость администратора».

Но… подводя итог уходящего года, Александр признался: «Так отчаянно тяжело бывает по временам, что, если бы я не верил в Бога и в его неограниченную милость, конечно, не оставалось бы ничего другого, как пустить себе пулю в лоб».

XXXVI

Новую армейскую форму стали водить в 1882 году. Национального покроя, практичную и удобную. При ее обсуждении сказались серьезные наблюдения Александра во время Балканской войны. У всего состава были теперь для гигиены белые рубахи, которые прежде носили только в жару на Кавказе и в Туркестане; тяжеловесные и неудобные ранцы из телячьей кожи заменили непромокаемыми вещмешками, а ботинки – сапогами. На прежние блестящие мундиры Александр смотрел как на дорогостоящую мишуру: армия – есть армия. Привилегированными оставались только гвардейские и кирасирские полки, несшие службу в столице и загородных царских дворцах.

Хулители и пересмешники новой формы нашлись очень скоро. Вещмешки называли котомками нищих, офицеров сравнивали с обер-кондукторами, гвардейских стрелков – с околоточными надзирателями, фельдфебелей – с сельскими старостами, и уверяли, что внешний вид имеет большое значение для поддержания воинского духа.

Колоссальный военный заказ повлек увеличение мощностей ткацко-прядильных мануфактур, кожевенных и обувных производств. Только для флота заготовлялось 12 тысяч аршин гвардейского сукна, 14 тысяч аршин верблюжьего сукна, около 15 тысяч синих фланелевых рубах, кожи на 50 тысяч пар обуви.

Растущие заводы и фабрики требовали нового пополнения рабочими, – началась миграция сельского населения в города. Законом от 1 июня 1882 года, в защиту рабочих от произвола запрещался труд детей, не достигших 12-летнего возраста; рабочий день подростков от 12 до 15 лет ограничивался восемью часами; запрещалась ночная работа женщин и подростков на текстильных фабриках. Хозяева предприятий обязывались предоставлять малолетним рабочим возможность окончить курс народного училища. При департаменте торговли и мануфактур Министерства финансов была учреждена специальная инспекция для надзора за исполнением трудового законодательства, и хоть эффективность многих мер оставалась невысокой, Россия стала первой в мире страной, где начал осуществляться реальный контроль государства за условиями труда.

Новый военный министр Ванновский, деловые качества которого цесаревич высоко оценил на Балканах, скорее командовал, чем управлял своим Министерством. Не будучи жестоким, он предпочитал скрывать доброту, говоря, что «двигателем большинства служит только личный интерес и страх». Он не стремился решать военно-технические вопросы, в которых честно признавал себя недостаточно компетентным – ими занимались его ближайшие помощники, и, по выражению Витте, министр и его помощники восполняли друг друга. Система подготовки офицерского состава подверглась серьезным изменениям. В июне 1882 года военные гимназии были преобразованы в кадетские корпусы, поскольку не отвечали требованиям профессиональной военной подготовки; кроме того, платное обучение было недоступно детям несостоятельных офицеров. Высшее воинское образование призваны были теперь давать Академия генерального штаба и специальные офицерские школы. При обучении в них требования были очень высокими.

Во главе Академии стоял генерал Михаил Иванович Драгомиров, герой Балканской войны, любимец солдат и офицеров. В 1879 году Драгомиров издал свой главный труд: «Учебник тактики». Был ярым противником скорострельного оружия и военных игр, которые при нем практически полностью исчезли из учебного курса. На смотре, решив проверить солдат, спросил одного:

– Скажи, я умереть могу?

– Так точно, ваше высокопревосходительство, можете.

– Ну вот я умер. Гроб внесли в церковь и оставили на ночь открытым, а тебя поставили часовым у гроба. И вот среди ночи я поднимаюсь из гроба. Что ты будешь делать?

– Прикладом по голове, чтобы легли обратно.

– И тебе не жаль меня будет?

– Так точно, жалко, но в Уставе сказано: в каком виде я принял пост, в таком я его и должен сдать. Принял ваше высокопревосходительство в лежачем положении – лежачим обязан и сдать.

Драгомиров остался доволен ответом.

Чтобы дать офицерам достойное содержание, Александр своим указом вдвое увеличил выдачу столовых денег и пенсии тем, кто отслужил воинский срок. Генерала Черняева, отстраненного от воинской службы после самовольного участия в Сербской войне, назначил генерал-губернатором Туркестана, что было признательностью за его покорение Ташкента.

В сентябре Александр провел смотр войскам московского военного округа, и тогда же в первопрестольной посетил Всероссийскую художественно-промышленную выставку. Экспозиции выставки занимали восемь павильонов. Впервые запустили отечественный трамвай, который представлял собой четыре шестиместных вагончика и перевозил посетителей от одного павильона к другому; за проезд платили двугривенный, деньги шли в фонд Красного Креста. Парижский журнал «Дё Монд» писал: «Газеты утверждали, что Россия переживает предсмертную агонию. Мы предприняли поездку, чтобы лично убедиться в этом, и – нашли обширную выставку. Нет сомнения, что уже через четверть века русские фабриканты поднимут на должный уровень свое отечество и будут выдерживать иностранную конкуренцию, а пока они оспаривают рынки в Азии».

Но жизнь рабочих была крайне тяжелой, а заработки намного ниже, чем в Европе, тем более в США. Обычным явлением стал отпуск продовольствия в кредит в фабричных лавках, так как зарплату часто задерживали. Цены же в лавках были завышены. Рабочие жили в казармах, которые делились на отдельные каморки семейных. Иногда в одной каморке ютилось по две семьи.

Высококвалифицированным рабочим зарплата позволяла снять квартиру и даже купить домик, но таких было мало. Вспыхивали бунты. Особенно сильный случился в 1885 году на фабрике Морозова, получив название «Морозовская стачка». Толпа ткачей громила квартиры начальства и продовольственную лавку. Рабочие требовали повышения зарплаты и уменьшения штрафов. Александр III не разрешил применять армию против восставших, но разрешил арестовывать виновных до суда над ними. Поначалу Морозов требования рабочих отверг, но под давлением московского прокурора пошел на уступки: частично возвратил штрафы и ограничил их пятью процентами от заработка. Кроме того, заявил, что готов удалить и выплатить причитающуюся зарплату всем работникам мануфактуры и вновь нанять тех, которые будут согласны работать на фабрике. «Рабочие озлоблены на фабричную администрацию, но к представителям власти проявляют уважение. Я объяснил рабочим, что не существует закона, который бы заставлял владельца мануфактуры увеличивать зарплаты или снижать штрафы, что все это вопрос договоренности между рабочими и владельцем. На что они отвечают, что если не у меня, то у кого же им искать защиты и справедливости?» (Докладная записка царю прокурора Москвы).

По инициативе Марии Федоровны возникли Мариинские женские училища для малообразованных и малообеспеченных девушек-горожанок. Являясь попечительницей воспитательных домов, приютов для обездоленных и беззащитных детей, богаделен и Российского общества Красного Креста, она могла внезапно нагрянуть в любую больницу или пансион, приучив тем самым весь персонал к безупречной работе. Могла пройти на кухню, испробовать, что приготовлено детям-сиротам. Когда-то сердилась на мужа за то, что «охаивал» гостеприимных хозяев, теперь поняла – парадные встречи не многого стоят, ты загляни, что творится внутри этих встреч.

Однажды пришла в пансион вместе с мужем. Девочки кинулись к ней, чуть не сбивая супругов с ног, Александр уронил носовой платок, который мгновенно «достался» счастливице. Остальные, видя, что государь курит, стали выпрашивать папиросы на память. Он открыл портсигар, и всё, что там было раздал. Не было случая, чтобы император повысил голос на своих или чужих детей. В пажеском корпусе восьмилетний мальчишка так испугался царя-великана, что позабыл приготовленный рапорт. Александр осторожно его подбодрил, и тогда все ребятишки полезли к нему, как к родному: ловились за руки, лезли в карманы что-нибудь взять на память, старались завладеть пуговицами его пальто. Император всё вытерпел.

Исполняя волю отца, он купил Юрьевской Малый мраморный дворец в Петербурге, но полностью то, что отец завещал этой даме, не стал исполнять. Помечал на полях: «Нет, этого я не отдам!», «Нет! Этого она никогда не получит». Содержание назначил ей скромное – 100 000 рублей в год.

Из Михайловского дворца ей пришлось убираться, из Зимнего – тоже. Покои свои в Зимнем дворце она не желала оставить, тогда Александр отключил отопление. В Малом мраморном дворце она устроила музей Александра II: в спальне поставила столик, выгравировав на поверхности: «Государя Императора Александра II у зеркала, где причесывался до 1 марта 1881 года»; в изголовье кровати прикрепила дощечку из бронзы: «На этой кровати проведена последняя ночь жизни Императора Александра II до 1 марта 1881 года». Развесила множество фотографий, где император с ней и детьми, портреты его, иконы. Всеми силами старалась понравиться царской родне, однако ей говорили в глаза, что она – причина убийства Александра II.

Юрьевская убралась за границу. Как вспоминали о ней некоторые члены царской фамилии, «жила в одиночестве, и все её разговоры были о любимом муже; носила траур до конца жизни; показывала всем роскошно расшитую мантию для ее коронации, которая так никогда и не состоялась». Однако безутешную вдову дочь застукала в постели с домашним доктором.

Полиция долго следила за Юрьевской, полагая, что она связана с нигилистами, но ничего, кроме нескольких махинаций, не обнаружила и оставила даму в покое. Проживая то в Ницце, то в Париже, она наезжала и в Петербург, заявив Александру, что как только дочери вырастут, будет давать балы. Император резко ответил: «На Вашем месте я бы заперся в монастыре!»

Малый мраморный дворец вместе с «музеем» она продала, навсегда оставшись во Франции. Двое старших ее детей ничем выдающимся не прославились, младшая дочь и вовсе дискредитировала отца-царя, выступая с шансоном в гостиницах и мюзик-холлах; умерла в 1959 году, намного пережив свою сестру и брата. Переписка Александра II и Долгорукой была продана, став доступной широкой общественности.