Текст книги "Александр III. Заложник судьбы"

VI

Николай взялся за лекции по военной администрации и финансовому праву. Кроме того, генерал Тотлебен преподавал ему курс фортификации, генерал-майор Платов – артиллерийское дело. Но главным являлось управление государством, и Николай настойчиво вникал в его особенности. В коротких поездках по городам он общался со всеми сословиями, вплоть до крестьян.

Год прошел быстро, профессор Б. Н. Чичерин, преподававший наследнику государственное право, был уверен, что Николай способен стать самым образованным и либеральным монархом не только в русской истории, но и во всем мире. Мария Александровна гордилась сыном, с особенной нежностью относилась к нему. Они были схожи по духу и внешне. «Николай Александрович был худощав, строен, грациозно гибок. Продолговатое лицо его с античными и тонкими чертами было замечательно красиво. Окруженный лицами, ему знакомыми и располагающими к себе, он был оживленно разговорчив, часто очень весел, охотно шутил, разговор его временами делался весьма интересным, проступала начитанность, вдумчивость, иногда, впрочем, впадавшая в односторонность, которая, надо полагать, обусловливалась неизбежной односторонностью дворцового воспитания. Впрочем, это не мешало ему внимательно относиться к мнениям, противоречащим его взглядам. Случалось, что увлеченный разговором, он словно вовсе позабудет о своем высоком положении. Однако достаточно было, чтобы ему доложили о каком-нибудь официальном посетителе, и он преображался. Его на редкость красивые, выразительные глаза становились бесстрастны, серьезны. Он обыкновенно вставал, разговаривая с посетителем, слегка склонившись вперед, выслушивал данное лицо. Как только такой посетитель удалялся, великий князь обращался опять в симпатичного собеседника» (Н. П. Литвинов).

Весной, в сопровождении большой свиты, Николай отправился в годичное путешествие по Европе, а Саша – в Красное село на лагерные сборы, командуя стрелковой ротой учебного пехотного батальона. Военному делу он обучался с большой серьезностью. Курс артиллерии, курс тактики, курс фортификации, курс огнестрельного оружия… Но экзамен за гимназический курс сдал на трояк. Единственное, что в нем ценили учителя, это его доброту и отзывчивость. Прощаясь со своим учеником, подарили ему коллективную фотографию, подписав: «Великому Князю Александру Александровичу. Благодарим, что за любовь заплатили любовью».

Европейское турне Николая должно было, с одной стороны, познакомить монархов с наследником русского трона, с другой – дать ему представление о загранице. Накануне поездки отец вручил Николаю письменное напутствие: «Многое тебя прельстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания и что многое достойное уважения там – к нам приложимо быть не может; мы должны всегда сохранять нашу национальность, наш отпечаток, и горе нам, если от него отстанем; в нем наша сила, наше спасение, наша неподражаемость. Но чувство это отнюдь не должно тебя сделать равнодушным или пренебрегающим к тому, что в каждом государстве или крае есть любопытного или отличительного. Напротив, вникая, знакомясь и потом сравнивая, ты много узнаешь и увидишь полезного. Везде ты должен помнить, что на тебя не только с любопытством, но даже с завистью будут глядеть. Скромность, приветливость без притворства и откровенность в твоем обращении расположит к тебе всех, даже нехотя. Будь везде почтителен к государям и их семействам, не оказывая малейшего различия в учтивости к тем, которые, к несчастью, не пользуются добрым мнением; ты им не судья, но посетитель, обязанный учтивостью к хозяевам».

«Мы путешествовали, – пишет Чичерин, – как кружок друзей разных возрастов, различных положений, но все соединенные общим чувством и общими стремлениями. Центром этого маленького мира был прелестный юноша с образованным умом, с горячим и любящим сердцем, веселый, приветливый, обходительный, принимающий во всем живое участие, распространяющий вокруг себя какое-то светлое и отрадное чувство».

Первая остановка была в Киссингене, где императрица Мария Александровна лечилась на водах. Здоровье ее никогда не было крепким, а рождение семерых детей еще усугубило его. Муж находился в расцвете сил, окружая себя фаворитками, она рядом с ними казалась старухой, и больно переживала свое положение нелюбимой жены.

Вместе с матерью Николай навестил герцога Веймарского, женатого на великой княгине Марии Павловне, побывал у прусского короля, который был впечатлен его спокойным характером и рассудительностью, а затем, по совету врачей в Петербурге, для укрепления здоровья отправился в курортный городок Схевенинген на Северном море, где в летние месяцы температура воды не превышала 17 градусов. Там Никса пробыл целый месяц, но стала болеть застуженная спина. В 17 лет он упал с лошади, ушиб позвоночник, появились боли, однако не сильные, теперь же они обострились.

А тут еще горе – умер сын Строганова; граф вынужден был выехать в Псков. Нехорошие мысли преследовали Николая. Рассеяло их лишь перемирие между Данией и Пруссией, открывавшее возможность посетить Данию и познакомиться с датской принцессой Дагмар. В минувшем году она очень понравилась Александру II. Император тогда привез ее фотографию, и Николаю она тоже понравилась.

Брак Николая с Дагмар был одинаково выгоден Дании и России. Дания, потерявшая в этом году целых три герцогства в ходе войны, надеялась с помощью России умерить аппетиты Пруссии, а Россия была заинтересована в беспрепятственном выходе в Балтийское море и чтобы проливы Эресунд, Большой и Малый Бельт находились под контролем Дании.

По прибытии в Копенгаген цесаревич остановился в доме российского посланника, от которого узнал некоторые подробности о датском королевском доме. У короля Кристиана IX, вступившего на престол год назад, и королевы Луизы было три сына и три дочери. В августейших домах эту королевскую чету называли «европейскими тестем и тещей». Старшая дочь вышла замуж за будущего короля Великобритании, средний сын женился на великой княгине Ольге Константиновне (племяннице Александра II), став греческим королем. Впоследствии через своих детей Кристиан IX породнился еще с целым рядом европейских дворов.

Пока что наследник о браке не думал, он сильно скучал по России: «Давно ли я выехал, а уже тянет домой: тоска по родине, без Саши как-то скучно…» Из Копенгагена вместе со свитой прибыл в замок Фреденсборг – летнюю резиденцию датских королей; встречать его вышла вся королевская семья. Бытом, вкусами, интересами это монаршее семейство не слишком отличалось от собственных подданных, вело скромную, вполне буржуазную жизнь, считая пороком показную роскошь, праздность и высокомерие. Обязательная публичность рассматривалась ими как неизбежное бремя.

«Принцесса Дагмар была одета чрезвычайно просто, в светлом летнем платье с черным передником. Прическа была простая, гладкая коса поддерживалась сеткою. Маленькая головка чрезвычайно грациозно покоилась на стане невысоком, но необыкновенно пропорционального сложения. Глаза поразили нас всех выражением ласки и кротости, а между тем взор пронизывал человека, на которого они были обращены» (Секретарь цесаревича Федор Оом).

Друг королевского дома, сказочник Ганс Христиан Андерсен был нежно привязан к Дагмар – он словно с нее лет тридцать назад списал пленительную Русалочку. Девочка хорошо рисовала, немного играла на фортепиано, любила романы Жорж Санд и лошадей. Веселый характер, доброта, отсутствие вычурности и церемонности сделали ее популярной среди датского общества, где королевская семья постоянно была на виду.

В такую принцессу было нельзя не влюбиться – и Николай влюбился. К тому же она походила на Сашу: хотела смеяться – смеялась; случалось грустить – не лукавила. Отправил письмо императрице, признавшись, что любит принцессу и счастлив: «Она так симпатична, проста, умна, весела и вместе застенчива. Она гораздо лучше портретов, которые мы видели до сих пор. Глаза ее говорят за нее: такие добрые, умные, бойкие глаза».

Минни, как ласково звали Дагмар в королевской семье, тоже его полюбила. Династический брак с кем бы то ни было, должен был все равно состояться, никто не спросил бы ее: любит она жениха или нет; а тут ей судьба улыбнулась. И Николай месяцем позже признался отцу, что, наверное, Бог свел его и Дагмар.

Он поехал в Дармштадт, где находились сейчас мать и отец, просить разрешения на брак. В Дармштадте пробыл несколько дней. Император взял с собой сына в Потсдам на маневры, где Николаю пришлось по десять часов ездить верхом. Боли в спине обострились, но отлежался, поехал к Дагмар, поскольку родительское благословение было получено.

Как совершалась помолвка, можно узнать из записок Оома. «Цесаревич сперва обратился к королю и королеве с вопросом: согласны ли они вручить ему судьбу дочери? Королева отвечала, что, насколько ей известно, сердце принцессы свободно, но что она все-таки не может поручиться за ее согласие. Цесаревич попросил позволения лично сделать принцессе предложение». Принцесса Дагмар согласилась. Пока шли приготовления, жених и невеста проводили время в живописных окрестностях Фреденсборга. Дагмар, обожавшая верховую езду, увлекла Николая, впрочем, и он был отличным наездником. Молодость мчалась навстречу счастью!

«Ах, если бы ты только видел и знал его, то мог бы понять, какое блаженство переполняет меня при мысли, что я могу назвать себя его невестой!» – делилась Дагмар в письме к брату. А Николай сообщал своей матери, что даже не знает, кого больше любит: Сашу или Дагмар.

В это время просочились сведения, что два датских княжества будут аннексированы Пруссией. Дагмар была настолько уязвлена, что, не соблюдая субординацию, в нарушении всех правил обратилась с письмом к русскому государю: «Извините, что я обращаюсь к Вам с прошением. Но, видя моего бедного отца, нашу страну и народ, согнувшихся под игом несправедливости, я, естественно, обратила мои взоры к Вам. Я умоляю Вас употребить Вашу власть, чтобы облегчить те ужасные условия, которые вынудила моего отца принять грубая сила Германии. От имени моего отца я прошу у Вас помощи, если это возможно, и защиты от наших ужасных врагов».

Александр II был обескуражен. Сыну отправил письмо, полное недовольства тем, что король Кристиан IX использует дочь, которая еще не стала его родственницей, чтобы в своих целях влиять на политику российского государства! Никса его уверял, что король ни при чем, он даже не знает об этом письме, что Дагмар слишком открытая и честная, чтобы заниматься интригами, что она безоглядна в душевных порывах… Он еле выгородил ее.

Обручение состоялось 28 сентября. В честь такого события прогремел в Петербурге 101 пушечный выстрел, а в Копенгагене был фейерверк. Молодой князь Мещерский приехал из Англии, чтобы поздравить наследника. Николай поделился с ним радостью:

– Я предчувствую счастье. Теперь я у берега. Бог даст, отдохну, укреплюсь в Италии, затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг, служба и работа. Пора… Жизнь бродяги надоела… В Схевенингене всё черные мысли лезли в голову. В Дании они ушли, живу мечтами будущего: мне рисуется наша доля и наша общая жизнь труда и совершенствования.

Мещерский признался, что везде за границей лучше, чем дома, в смысле порядка и отношений между людьми. Николай возразил:

– У России вся будущность впереди. Здесь – «лето», а в России – «весна» с ее неурядицами, но и с ее надеждами в пробуждающейся жизни.

– Надежды надеждами, а государственных людей в России нет.

– Да, это правда.

(«Странное, дикое время! – писал профессор А. В. Никитенко. – Разладица всеобщая: административная, нравственная и умственная. Деморализация в народе и в обществе растет и зреет с изумительною быстротою. Умы серьезные тщетно стараются противодействовать злу. Да и много ли их, этих умов? Власть никем не уважается. О законе и законности и говорить нечего: они и прежде имели у нас только условное своеобразное значение, т. е. настолько, насколько их можно было обойти в свою пользу»).

Николай и Владимир Мещерский знали, что в высшем кругу правления лица ничтожные, доставшиеся Александру II от отца, что среди них с десяток бездарных великих князей, но он не решается их убрать.

– Да, это правда, – повторил Николай. – Но до известной степени. Люди такие есть, их просто не ищут. Сколько дельных мне довелось встретить в прошлом году, когда путешествовал по России! Я думаю, что если земские учреждения пойдут у нас с толком, то получится отличная школа. Вот дайте мне только жениться! Как бы то ни было, а до сих пор я жил за китайской стеной. Мы выезжали в свет в эту зиму с Сашей, а много ли толку было? Все сплетни да сплетни. Когда я женюсь и у меня будет свой дом, китайская стена провалится, мы будем искать людей с государственным мышлением. Некоторые говорят, что таких создает конституционный образ правления. Я об этом не раз думал; по-моему, вряд ли это верно. Посмотрите век Екатерины… Ведь это был век богатейший государственными деятелями не только у нас, но во всей Европе. Во всяком случае, это доказывает, что образ правления тут ни при чем. Это мое твердое убеждение. И я надеюсь, что никто меня в этом отношении не разубедит. Мне представляется, что неограниченный монарх может гораздо более сделать для блага своего народа, чем ограниченный, потому что в каждой палате гораздо более интересов личных и партийных, чем может их быть в самодержавном государстве.

Весть о помолвке цесаревича стала в Петербурге важной новостью. В аристократических салонах обсуждались политические последствия данного брака. Многие искренне радовались, что наконец-то женой цесаревича и в будущем русской царицей станет не очередная немецкая принцесса из захудалого княжества, а дочь короля Дании, страны, никогда не вредившей России, в отличие от родственно кровной Германии. На имя императора шел поток поздравлений от его подданных. Фотографии датской принцессы поступили в продажу в нескольких фешенебельных магазинах Петербурга и пользовались у публики большим спросом.

Свадьба была назначена на будущий сентябрь, когда Николаю исполнится 22 года, а Дагмар – 18 лет. А пока на одном из оконных стекол дворца жених и невеста процарапали свои имена.

VII

Маршрут дальнейшего путешествия цесаревича проходил через Германию, Швейцарию и Италию. В Милане, обедая у принца Гумберта, Николай поинтересовался конституцией Италии, в частности судебными учреждениями. Гумберт ответил: «Вы меня спрашиваете о вещах, о которых я не имею никакого понятия. У вас в монархической стране князья обязаны знать законы и государственное устройство страны, у нас – это дело палат».

После Милана была Венеция, затем Турин, где Виктор-Эммануил II в честь русского цесаревича дал большой обед. Николай так умно, тактично вел разговор с итальянскими министрами, что один из них признался: «Молодой великий князь – совершенство». Из Турина поехали в Геную, оттуда отплыли в Ниццу, где императрица с младшими детьми собиралась провести зиму.

Саше в то время брат не писал, и он был обижен, жалуясь матери: «Ничего не пишет с тех пор, как жених, так что я не знаю ничего про время, которое он провел в Дании… Теперь он меня окончательно забудет, потому что у него только и на уме, что Дагмар, конечно, это очень натурально».

Императрица ждала Николая на вилле Вермонт. Сказала ему, что Саша обижен, и Николай тотчас отправил брату письмо: «Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят также! Грустно быть так далеко в разлуке с моей милой Минни, моей душкой, маленькою невестою. Если бы ты ее увидел и узнал, то верно бы полюбил как сестру. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне. Как мы горячо целовались, прощаясь, до сих пор иногда чудятся эти поцелуи любви! Хорошо было тогда – скучно теперь вдали от милой подруги. Желаю тебе от души так же любить и быть любимым».

Из Ниццы на русском корвете наследник поплыл в Ливорно, оттуда поехал на поезде во Флоренцию. В дороге почувствовал боль в позвоночнике, так что, доехав до места, едва мог дойти до гостиницы. Срочно призвали врачей, которые сделали вывод: lumbago – прострел. Отправил письмо Николаю Литвинову:

«Приехал во Флоренцию, как нарочно, чтобы снова схватить сильный lumbago, который меня держит взаперти более недели. Несносно, до сих пор почти ничего не видел здесь. Но что всего досаднее, это то, что мы не можем ехать в Рим, куда меня, да и всех нас, давно тянуло. Стоит ехать в Италию и не видеть Рима! Вы не удивитесь, если я скажу Вам, что скучаю и с охотою вернулся бы в Россию на зиму. Хочется домой. Мысль так долго оставаться за границей мне неприятна. Но, даст Бог, вернусь к Вам, и не один, а с будущей женою, которую прошу любить и жаловать. До свидания, Николай Павлович. Крепко жму Вам руку. Не забывайте любящего Вас. – Николай».

Николая лечили массажем, но сделали только хуже – на позвоночнике образовалась опухоль.

Дальше события развивались быстро. Пришлось возвратиться в Ниццу, снять виллу неподалеку от матери. Боли усилились, однако врачи уверяли, что это простой ревматизм, и Александр II отправил гофмаршала в Копенгаген для обсуждения деталей при подготовке к свадьбе. Началась переписка между дворами.

Однако в марте состояние Николая ухудшилось. Его возили уже в коляске. Стараясь не выдавать своей слабости, он побывал на празднике егерей императорской гвардии, на конкурсе стрельб, где раздавал призы, ездил смотреть карнавальное шествие. В письмах к отцу уверял, что все хорошо.

Вдруг в Петербург примчался Оом, объявив императору, что Николай «тает, как свечка». Саша сразу же выехал в Ниццу, где прямо с вокзала кинулся брату.

Врачи не пускали, но он настоял.

– Саша, Саша! Что ты тут делаешь? Быстро подойди и поцелуй меня! – был несказанно рад Николай.

Сашу поразила его худоба! Но виду не подал, наоборот, с беззаботной смешинкой стал говорить о военных учениях в Красном селе, о Николае Литвинове, который давно уже был их другом. «Дитя поручик» сейчас занимался с Владимиром, которого недолюбливал, – и было за что.

От одного лишь присутствия Саши Николай почувствовал облегчение.

– Кристальная у тебя душа, – с улыбкой признался брату.

«Из достоверных источников известно, – вспоминал С. Ю. Витте, – что, когда цесаревич был безнадежно болен (о чем он сам знал), на восклицание одного из приближенных: “Что будет, если что-нибудь с вами случится?! Кто будет править Россией? Ведь ваш брат Александр к этому совсем не подготовлен”. Он сказал: “Вы моего брата Александра не знаете: у него сердце и характер вполне заменяют и даже выше всех других способностей, которые человеку могут быть привиты”».

Сутки он не испытывал резких болей, затем они возвратились. Профессор Рехберг вынужден был сообщить императрице настоящий диагноз: остеит позвонков с образованием нарыва. Костный некроз мог вот-вот достичь мозговой оболочки и привести к смерти. По телеграмме жены Александр II тотчас же выехал в Ниццу, взяв своих сыновей Владимира и Алексея, Николая Литвинова и художника Боголюбова.

На вокзале в Берлине встречал его император Вильгельм, в Париже – Наполеон III, выражая глубокое сочувствие. В Дижоне пересели в его поезд датская королева Луиза и ее дочь Дагмар, извещенные императрицей о плохом состоянии наследника. В день получения от нее телеграммы, еще ничего не зная, Дагмар написала ему: «…Нет даже телеграммы. Почему это жестокое молчание? Почему я не получила ни одного письма с 20-го марта, и пишу сегодня, 8 апреля? Это не безнадежно, но я, бедная, так тоскую по письмам от тебя! Дорогой, дорогой Никса, хотя наступает прекрасная весна и приближается время нашей встречи, ты не можешь себе представить, сколько ты занимаешь в моих мыслях, но я боюсь, что ты влюбился в красивую итальянскую девушку с большими черными глазами и забыл свою бедную маленькую невесту здесь, на севере! Но я не могу продолжать жить без вестей от тебя. Вот почему я послала телеграмму сегодня утром по пути, чтобы получить ответ, почему я ничего не получаю от тебя, и что препятствует тебе? Я не могу найти никакой другой причины, только если ты просто забыл меня».

10 апреля в 2 часа дня в полном молчании встретили императорский поезд Саша, Сергей, Павлик и Машенька. Императрицы не было – не могла оторваться от умиравшего сына. Император стоял у окна, потерянный, бледный. При выходе на площадку ему подали записку от государыни. Вслед за ним вышла Дагмар, молодое грустное лицо которой, по свидетельству Николая Литвинова, разрывало душу.

Николай находился в полудреме, но при малейшем звуке просыпался. Ум его был ясен, память тоже. Александр II встал на колени перед постелью сына и целовал его исхудавшие руки.

– Папа, береги Сашу… – попросил Николай. – Во всех нас есть что-то лисье, и только Саша…

Позже Оом говорил, что встав на колени, государь хоть этим хотел искупить свою вину перед сыном. «Он очень строг был к наследнику. Скажу даже, в некоторых случаях немилосерден. Были резкими замечания, запрещения выражать мнения молокососу, как он его называл. Никогда не забуду горьких слез цесаревича после прочтения ему официальной бумаги, где ему было объявлено высочайшее повеление никогда не утруждать государя личным ходатайством по прошениям на имя цесаревича поступающим!»

Когда слабость немного прошла, Николай увидел Дагмар.

– Не правда ли, она милая? – слегка обернулся к матери.

Дагмар поправила ему подушку, гладила и целовала. Подошел Саша, встав рядом, и Николай задержал их руки.

Несколько часов Дагмар провела рядом с любимым, который все время держал ее руку. А с другой стороны сидел Саша.

«В каком смятении духа я тогда находилась, я чувствовала, что свет моей жизни угас, и счастье мое разбилось навек», – вспоминала Дагмар.

К вечеру у Николая начались сильные головные боли и рвота – некроз мозговой оболочки, о котором предупреждал Рехберг. Николай впадал в забытье, но память ему не изменяла. Консилиум врачей, в числе которых был хирург Пирогов и вызванный из Вены доктор Опольцер, вынужден был объявить, что спасения нет.

Наутро Николаю стало совсем плохо. Мать попросила его принять Святых Тайн, и священник Прилежаев был поражен мужеством юноши, который принимал судьбу как данность:

– Этот мальчик – святой…

После причастия Николай стал прощаться.

– Бедная мама, что с тобой будет без твоего Никсы… – проговорил, вставшей перед ним на колени императрице.

Поцеловал Дагмар. Глянул с кроткой улыбкой вокруг и начал прощаться со всеми.

К вечеру начался бред. Николай выступал перед какими-то депутатами, брал неприступный Кексгольм, стонал и метался, – Дагмар и Саша ни на минуту не отходили от него. Три раза приглашали духовенство для чтения отходной. В первом часу ночи, во время третьего чтения, Николай скончался, сказав вразумительно последние в своей жизни слова: «Стоп машина».

Мария Александровна резко поднялась и подошла к Саше:

– Бедный мой Саша!

За императрицей поднялся с колен Александр II, благословив Александра – наследника. Все вышли в соседние комнаты, где никто уже не сдерживал слез. Императрица была близка к обмороку.

Саша стоял, убитый случившимся. «Все жалели отца и мать, но они лишились только сына, обо мне никто не думал, чего я лишился: брата, друга, и что всего ужаснее – это его наследство, которое он мне передал. Я думал в те минуты, что не переживу его, что я буду постоянно плакать только при одной мысли, что нет у меня брата и друга».

У тела Николая осталась только Дагмар, целуя его лицо, руки, плача навзрыд. Несколько раз пытались ее увести, но она вцеплялась в покойного и не давала себя оторвать.