Текст книги "Дурочка (Ожидание гусеницы)"

Фотография стала пригодной для сравнения, Раков ввел ее в поисковую программу ФСБ и застыл на вздохе, обнаружив на экране личное дело участника бандитской группировки Исламбекова. Послужной список Исламбекова, он же – Бек, он же – Артист, впечатлял. В разборках иногда башню у того сносило до припадочной стрельбы с таким количеством патронов, что гильзы потом подметали метлой. Последние три года состоит в подручных у Слона, дважды привлекался за разбой, оба раза отделался условным сроком. В данный момент находится в розыске за вооруженное нападение, федералов он интересовал как возможный вариант информатора у солнцевских – в деле имелась разработка его кандидатуры и зафиксированы два контакта с «объектом вербовки». Это означало, что официальный арест Исламбекова в ближайшее время маловероятен.

Раков срочно пустил поиск по родственникам профессора Ционовского, обнаружил упоминание о двух его законных женах и дочери от первого брака. Тогда он набрал фамилию Блумер, из пяти Блумеров просмотрел информацию о доценте Института химических технологий и набрал номер Смирновской.

Слушая гудки в трубке, Раков сделал несколько глубоких вдохов-выдохов и как можно беспечней проговорил потом в телефон:

– Лукреция Даниловна, единственный внук профессора Ционовского действительно был по отцу – Блумер, но умер в пятнадцатилетнем возрасте – лейкоз. От второго брака у профессора детей не было. О правнуках не может быть и речи. Держите свои двери запертыми, не пускайте этого проходимца на порог и позвоните в милицию, – Раков изобразил в трубку звук, похожий на зевок.

Лукреция молчала и не отключалась.

– Вы же не собираетесь идти к нему что-то выяснять? – похолодел Раков и зачастил в волнении: – Я приеду послезавтра и разберусь с этим аферистом. Нет, я лучше завтра приеду, в пятницу, к вечеру. Если вы не возражаете… Лукреция Даниловна, почему вы молчите? У вас там все в порядке?

– Теперь они подослали ложного родственника, – уныло заметила в трубку Лукреция.

– Не заводитесь, может он просто мошенник…

– Это наверняка Наташка придумала. А какой типаж, ты бы видел! Для полноты образа не хватает только приклеенных песиков.

– Обещайте, что дождетесь меня и не будете разговаривать с этим человеком до моего приезда. Ну что вам стоит, потерпите, пожалуйста!

– Я не собираюсь с ним разговаривать, но Наташке выскажу все по полной, – заявила Лукреция и отключилась.

Алиби лейтенанта

Раков закрыл глаза и сидел минут десять, обдумывая ситуацию. Допустим, он доложит начальству, что обнаружил место пребывания Артиста. Что-то подсказывало Ракову, что ничем хорошим это для него не кончится – соваться в чужие агентурные разработки дело сомнительное. На этой мысли он полностью закрыл тему работы и перешел к личной жизни – обеспечить безопасность трем женщинам.

Бандит в розыске изображает родственника профессора, чтобы залезть в его дом? Или – подобраться к Смирновской? Что он ищет? Раков лихорадочно перебирал в уме варианты. Из компании переругавшихся конторщиков слабым звеном, по мнению Ракова, был Павел Воеводин и его криминальные связи после отсидки. Он мог обидеться и перепрятать банковские документы из заветного кейса Ладовой. К примеру… на участке профессора. Умер Санитар, опять же, в пристройке на этом участке. Никаким боком к ситуации со смертью Санитара не лепился парень, сунувшийся с ключами в квартиру Смирновской.

Мысленно собрав вместе бывшего конторщика, неприкасаемого бандита и искусствоведа с газовым баллончиком, Антон перетасовывал эту троицу так и этак, пока не понял, что приговорил Исламбекова, как только прочитал его досье.

Раков отжался двадцать раз от пола. Выпил три стакана воды из графина. Вспомнил все рискованные моменты своей жизни и понял, что ему везло на экспромты. Получалось, что тщательная подготовка и много раз прокрученный в голове сценарий обычно заканчивались провальными результатами. Поэтому Антон перестал представлять общую картину задуманного, поставил цель номер один – алиби, вышел из кабинета и спустился на проходную. Двое охранников играли в шашки. Он поинтересовался, где можно ночью перекусить поблизости, пожаловался, что сидеть придется до утра. Охранники посоветовали ему заказать пиццу из кафе неподалеку – доставят горячую, и ходить никуда не придется. И показали номер телефона, записанный на общей бумажке с номерами кабинетов.

– Тогда – две, – «обрадовался» Раков. – Угощаю! Вот деньги, позвоните, чтобы доставили на вахту часикам к двенадцати, а? Нет лучше к двум, к двум я точно спекусь, нужно будет перекусить.

– На меня тоже от двух до трех самый жор нападает, – признался один из охранников. – Значит, в два? Тебе, какую заказать?

– Любую, – отмахнулся Раков. – Когда доставят, наберите по местному номеру 38 кабинет, я спущусь.

Он поплелся к лестнице, а когда пропал из поля зрения охранников, бросился через две ступеньки наверх, уговаривая себя думать сейчас только о технической задаче. Он не первый раз имитировал свое присутствие на работе, но тогда это было проще – не для охранников на проходной. Осторожно достал прикрепленную скотчем к выдвижному ящику стола коробочку с двумя микросхемами и соединил городской телефонный аппарат сигналом – через переходник – со своим мобильным.

Цель номер два – пистолет, который… лежал в квартире Смирновской в тайнике. Раков открыл окно и осмотрел фасад трехэтажного здания снаружи – информационный отдел находился на третьем этаже, окна на решетках были только на первом и втором – там располагались архив и бухгалтерия. На спуск вниз у него ушло тридцать секунд – дольше пришлось возиться, чтобы хорошенько прикрыть снаружи раму окна. В квартире на Фрунзенской набережной он был через сорок минут. В двадцать два пятнадцать Раков сел в электричку до Усково, накинул на голову капюшон спортивной куртки и сгорбился у окна.

В это время в вагоне электрички многие пассажиры смотрелись странно. Парочка потных работяг в майках допивала бутылку водки из пластмассовых стаканчиков. Пожилая женщина в сарафане и шлепанцах монотонно распевала псалмы возле двух цыганок, невозмутимо засыпающих пол вокруг себя шелухой от семечек. Но мужчина у окна, закрывший голову капюшоном, был вне конкуренции, потому что держал на коленях небольшой кочан капусты руками… в черных шерстяных перчатках!

Без пяти одиннадцать вечера он подошел к дому Ционовского. В окнах второго этажа горел свет. Раков прошел вдоль забора и забрался на участок после ворот для въезда, перемахнув через штакетник. С этой стороны дома была темень – фонарь на фасаде не горел. С задней стороны от участка Лукреции падал яркий свет, выхватывая угол пристройки.

Цель номер два – быстрое убийство. Добравшись до парадной лестницы, Раков решительно поднялся и постучал в дверь. Никакой реакции.

– Милейший!.. – крикнул он, достал «вальтер» в полиэтиленовом пакете и засунул ствол в кочерыжку капусты. – Исмаил!.. как вас там? Я от Лукреции, принес вам еду! – Раков приложил ухо к двери.

В доме – ни звука.

– Что тут поделаешь! – громко возмутился Раков и топнул ногой, – Вот же как приспичит, что сделать, так не отстанет! День, ночь – ей все одно. Говорил же, что поздно уже – какая может быть еда!.. А если человек сильно голодный, так сам придет.

Его представление сработало: приоткрылась дверь уличной пристройки, в щели образовалась высокая фигура человека, слабо подсвеченная изнутри.

– Ну слава богу! – крикнул Раков и начал быстро спускаться вниз по ступенькам.

– Что надо? – строго поинтересовался мужчина, рассмотрел кочан капусты в руках Ракова и открыл дверь пошире. – Ты кто?

– Да я сторож Лукреции, еду тебе принес, – Раков двинулся к пристройке, приподняв кочан и невидимый за ним пистолет. – Пристала – неси и неси еду родственнику… профессора!..

Он выстрелил за несколько шагов до цели. Попал в грудь. Мужчина упал.

Раков бросился в пристройку, увидел, что лежащий Исламбеков смотрит на него, в ярости разевая рот, и выстрелил второй раз в голову. Почувствовал через ткань спортивных брюк тугие брызги. Опустил глаза – кроссовки тоже оказались заляпаны. Его «глушитель» при падении треснул и валялся у самой головы Исламбекова.

Цель номер три – уйти чисто. Раков осмотрелся. Решил, что дальше хранить оружие в квартире Смирновской нельзя, кто знает, насколько вынослив его ангел-хранитель. Лейтенант решил оставить «вальтер» здесь, в пристройке, тогда в случае его обнаружения при обыске, нужно будет сильно потрудиться, чтобы связать этот пистолет с ним. Долго не размышляя, Раков переступил через тело, направился к газовой плите, и через минуту уже вышел из пристройки, тщательно прикрыв за собой дверь, для чего ему пришлось отодвинуть в сторону ноги убитого.

На улице он снял куртку, перчатки и кроссовки и только тогда вздохнул всей грудью, запрокинув голову и жадно заглатывая душную черноту неба. Сердце вдруг ударило пару раз невпопад – по ребрам, и погнало кровь эйфорическим выбросом, Раков вздрогнул и покрылся потом, накатило странное подобие восторга – бешенство и радость: у него все получится!..

Отдышавшись, он поднялся в носках по ступенькам к дому, толкнул дверь локтем – открылась. Раков взял из кучи на полу черный пиджак, надел его. Несколько секунд смотрел на брюки с поясом – пояс можно затянуть потуже, штанины, правда будут коротковаты… – и сел на табуретку снять свои, спортивные. Черная шляпа на столе притягивала взгляд, Раков взял ее в руки, понюхал внутри – воняет. Решил, что если подойдет по размеру… Подошла. Осталась последняя деталь. Раков осмотрелся в прихожей, для чего пришлось зажечь свет, и выбрал из обуви профессора замшевые мокасины, заполнив лишних два размера скомканными газетами. Загрузив свою одежду и обувь в большой пакет с надписью «Стокманн», он выключил свет. Спустился по лестнице вниз. Окунул голову в бочку с водой. Нацепил на мокрые волосы шляпу и не спеша направился к воротам. Последняя электричка на Москву уходила в одиннадцать пятьдесят, спешить ни к чему – лейтенант управился за тридцать минут.

У станции возле торговой палатки он заметил горящую бочку и несколько бомжей рядом с нею, разбивающих деревянные ящики. Раков кивнул себе – дуракам везет, и забросил пакет с одеждой в огонь.

У вокзала взял частника. Сидел на заднем сидении, опустив голову. Более идиотского наряда, притягивающего взгляды в эту теплую душную ночь, придумать было трудно. Водитель, собравшись закурить, еще раз осмотрел в зеркале странную понурую фигуру в черном, подумал и убрал сигарету. Вышел Раков за углом от нужного дома, расплатился с тщательностью скряги, долго ковыряясь с деньгами в полутемной машине.

Антон принял душ, переоделся, на перекус времени не оставалось. К информационному отделу он тоже добирался на частнике. В машине его слегка подташнивало, кружилась голова, нервно тряслось правое колено под ладонью. Пока не зазвонил мобильный. Тогда Раков сразу успокоился, тронул водителя за плечо и показал жестом выключить орущее радио. Звонил один из охранников, в пиццерии осталось только два виды пиццы – с сыром и грибами и ветчина-колбаса.

– Конечно, колбаса! – выбрал Раков и посмотрел на часы – час двадцать.

Похоже, служивые решили сделать заказ пораньше.

– А что у них еще есть съедобного? – спросил Раков, придумывая, как можно оттянуть время доставки. – Салатик какой-нибудь.

– Я обычно «столичный» беру, ничего так, – поделился охранник.

– А попросите, пусть помидорчиков еще порежут. Спасибо, ребята, звякните, когда принесут, – Раков отключился, еще раз тронул водителя за плечо и сказал, что если доедут за двадцать минут, он удвоит цену.

Выйти снова пришлось заблаговременно, триста метров Раков бежал, еле передвигая ноги. Когда он забирался во двор, телефон зазвонил опять. Раков нажал кнопку и закрыл рукой микрофон, стараясь успокоить дыхание. Голос в трубке:

– Ветчина-колбаса и два салата. Вроде кофе не заказывали, а нам тут еще два капучино добавили.

– Денег хватит – бери! – сказал Раков, уже подбегая к зданию.

Через ограду справа ему был виден пикап с яркой надписью и человек, куривший у открытой двери.

– Чего так дышишь? Зарядку делаешь? – слышно было, как охранники смеются.

– Я, пардон, в туалете, руки вымою и спущусь! – Раков отключился, убрал телефон и полез на решетку первого этажа.

На вахту он спустился на последнем издыхании. Охранники ели пиццу. Раков посмотрел на содержимое их коробки и побледнел, сдерживая рвотные потуги. Налег локтями на стойку, опустил голову, борясь с сильным слюноотделением.

– Ребята, извините… мне что-то нехорошо. Спасибо за помощь, но я – только кофе.

– С тобой все ясно, – сказал охранник. – Болезнь новичка.

– Точно, – поддержал его напарник. – Все признаки налицо. Сидишь в отделе по ночам, часам к трем накатывает паника, что все равно не справишься…

– Днем поспать толком не удается, – подхватил первый, – ходишь вареный, соображаешь плохо, боишься облажаться перед начальством. Со мной такое же было, когда я первый раз стрелял в человека.

Раков замер и пробормотал, не поднимая головы.

– Первый раз?..

– Ну да. Палил как бешеный, всю обойму вогнал, а он все дергается и дергается. И смотрит так остервенело!..

– Я тоже своего первого помню, – кивнул второй охранник. – Потом почти все забылись, а первый – нет. Ты стрелял уже?

– Я… да, – кивнул Раков и выдохнул с облегчением: – По мишеням.

– Значит, все впереди. Будут причины поважней для поноса, чем отчеты и компьютерные разработки. Ты, главное, одно уясни – ум, честь и совесть – это на любителя. Здоровье – вот основа нормальной жизни. Па-а-этому… – охранник достал откуда-то водочную бутылку и стукнул ею по стойке. – Здесь ровно сто пятьдесят осталось. Сейчас вернешься в свой отдел, махнешь это одним махом, три газеты на пол и – баиньки ровно на час. Обещаю, как только ляжешь и закроешь глаза, сразу вырубишься.

– На… на пол? – пробормотал Раков, вытирая потный лоб – смотреть на еду все еще было тяжело.

– Нет, если у вас в отделе для таких салаг, как ты, диван поставили…

– Или кресла мягкие притащили на колесиках, чтобы их сдвигать по-быстрому!.. – радостно дополнил второй охранник, – Тогда, конечно, устраивайся с удобствами. А мы так к полу очень даже привыкшие. Главное – никуда не свалишься.

– Спасибо… – Раков захватил бутылку и двинулся было к лестнице.

– Стой! – окликнули его. – Когда через час глаза откроешь, на тебя такой жор нападет, что любая мать прослезится от радости. Так что, бери пиццу с собой. С собой! – охранник через стойку настойчиво совал коробку в лицо Ракову.

В кабинете лейтенант скинул пиццу на тумбочке у входа, подальше от своего стола – она пахла даже через коробку. Отсоединил две микросхемы от телефона, упаковал их в коробочку, и положил на видном месте. Установил будильник на мобильнике. Постоял в задумчивости перед диваном, потом нашел три газеты, расстелил их на полу так, чтобы головой оказаться под своим столом, сел на газеты и большими глотками залил в себя водку. Медленно опустился назад, раскинул руки в стороны и моментально вырубился.

Он открыл глаза за минуту до звонка будильника. Живот подвело от голода. Раков встал не сразу, лежал и слушал тягучее подсасывание в кишках, совсем как в детстве. И улыбался – еда рядом! Заглотал, почти не пережевывая, пиццу, поставил чайник, залил две ложки растворимого кофе и, усевшись перед компьютером, сказал в оживший экран:

– Прорвемся!

В половине шестого он спустился вниз бодрый и веселый, с папочкой под мышкой, и спросил у сонных охранников:

– А чего, салатов не было? Шучу, шучу. Я ваш должник, – он помахал от дверей.

– Еще бы… – пробормотал охранник вслед Ракову, с доброй завистью глядя, как легко, почти невесомо, его стройная фигура из сумрака коридора влипает в яркий день.

– И куда поскакал?.. Все равно к девяти – обратно, – зевнул его напарник. – До одиннадцати продержится бодрячком, как раз до окончания планерки. Молодость…

Жара

«Поскакал» Раков в квартиру, чтобы побыстрее избавиться от одежды Исламбекова. Коробочку с микросхемами он засунул в нишу за счетчик на лестничной клетке этажом выше. Подхватил у себя с пола пакет с черным прикидом, мокасинами и шляпой, вышел из подъезда, а там лязг стоит, которым обычно его будит от семи до полвосьмого мусоровоз, закидывая в себя содержимое бачков – ну как тут опять не вспомнить своего ангела-хранителя. Глядя на лопасти, уминающие пакет в вонючем зеве мусоровоза, Раков представил ангела как своего младшего брата в семь лет – нежным на лицо, с льняными волосами и крапинками веснушек на облупившемся от солнца носу.

Стоя в ажурных пятнах солнца сквозь тополиную листву, Раков вдруг вспомнил и Аглаю – реакция на «ангела», и неожиданно для себя захотел проговорить под этот жуткий лязг стихотворение, которое она частенько напевает при нем.

– Бог согнулся от заботы… как там?.. И затих. Тра-та-та… много ангелов святых… Сотворил. Есть с огро-о-омными крылами! А бывают и без крыл. А бывают и… без крыл… (Цветаева)

В три часа дня он плелся от станции к дому Лукреции. Встретили его шумно – Туся и Агля, и давай рассказывать про странного гостя, про его шляпу, саквояж, и как он денег попросил, а потом не взял. Раков под их рассказы разделся до плавок, в этот момент женщины как по команде замолчали и без единого звука просмотрели весь процесс обливания им холодной водой на траве у беседки. После второго ведра на террасе появилась Лукреция и откровенно залюбовалась мокрым мужским телом на фоне резных листьев винограда, забыв зажечь папиросу во рту. Раков взял с куста принесенное заранее полотенце, обернулся им ниже пояса, снял плавки, отжал их и посмотрел на женщин как уставший пес на охраняемое стадо – все на месте, можно подремать.

Он отказался от еды, пошел в комнату Аглаи и зарылся в ее постель.

– Однако!.. – заметила на это Лукреция.

Аглая только вытащила полотенце и нежно прикрыла его ягодицы простыней. На стене в изголовье кровати висели на одном крючке металлический обруч и наручники. Из обруча свешивался вниз гигантский колпак из цепочек с капроном. Аглая залезла коленками на подушку и тронула наручники, чтобы послушать их звяканье – для нее это стало что-то вроде обряда на удачу.

К вечеру зять встал, был проведен чуть не под руки к накрытому столу, где и продемонстрировал чудеса обжорства на радость Тусе. Семейную идиллию нарушала только нервозность Лукреции. Ей не терпелось сходить с визитом в дом профессора – проходимца совсем не видно, она с утра наблюдает за домом в бинокль – никакого движения. Раков отговаривал ее по-всякому – рабочий день, человек должен по своему делу кого-то посещать. Юриста, например.

– Зачем ему юрист? – возмущалась Лукреция, – Он же – мошенник!

– Значит, – вяло сопротивлялся Раков, – он где-то обговаривает план захвата наследства Ционовского со своими подельниками. Давайте дождемся выходного дня, и завтра, к вечеру…

– Да почему же к вечеру? – начала закипать Лукреция.

– Послушайте, вы сами дали ему ключи от дома. Дали?

– Дала! – злорадно внедрилась Туся. – И разрешила жить там, пока будет длиться тяжба.

– Вот видите. Сами разрешили пожить, а теперь хотите пойти и устроить разборки, чей именно он правнук.

– А может вызвать участкового? – предложила Туся. – Пусть проверит документы. Мы его попросим, чтобы пробил этого типа по базе мошенников, потому что у профессора нет никакого правнука. Логично?

– Отличный план, – одобрил Раков. – Участковый по субботам работает?

– По пятницам – точно работает! – уверенно заявила Лукреция.

В полвосьмого вечера подъехал участковый – ровесник Ракова, изнывающий от жары под форменной рубашкой. Он был новенький, Лукрецию видел впервые, и так устал за день упитанным телом, что даже не отреагировал на появление Аглаи в шортах и маечке.

– Зачем же вы дали ему ключи от дома? – потный мужчина с красным лицом долго отказывался понимать причину вызова. – Если знали, что он – не правнук профессора?

– Я это потом вспомнила! – оправдывалась Лукреция.

– Вы только запишите его данные и проверьте по своим каналам, – попросила Туся. Вдруг он вообще – в розыске и под предлогом иска по наследству притащился сюда залечь на дно. После какого-нибудь преступления.

Раков от такой активности женщин только тяжело вздыхал и даже потихоньку поинтересовался у Лукреции, зачем она настаивает на досмотре дома, если думает, что «правнук» заслан сюда ее бывшими соратниками.

– Пусть участковый зафиксирует пребывание этого человека здесь! – прошипела она в ответ.

Фиксировать пребывание пошли трое – участковый, Лукреция и Раков. Туся осталась дома с Аглаей. Троица прошла через участок Смирновской, подошла к дому профессора. Участковый поднялся на крыльцо. Постучал. Ни звука. Постучал сильнее, дверь поддалась под его кулаком. Участковый посмотрел на Лукрецию и проговорил:

– Установленная на данный период времени завещанием хозяйка помещения, пройдите со мной в принадлежащую вам постройку для ее осмотра.

После чего решительно направился в дом, пока Смирновская пыталась осознать услышанное. Во всех окнах зажегся свет. Раков остался на улице. Он хорошо отдохнул, был спокоен и собран – ни разу даже не покосился в сторону пристройки. Единственное, что его удручало – это сильно наполненный желудок, он надеялся, что заварушка с обнаружением тела Исламбекова произойдет завтра.

Свет в окнах начал гаснуть сверху, от второго этажа к первому. Минут через пять участковый с Лукрецией вышли, сержант милиции держал в руках паспорт, Лукреция выглядела раздосадованной.

– Мы осмотрели все помещения. Одежды, которую мне в подробностях описали, нет, – сказал участковый. – Получается, что человек куда-то… отошел.

– Куда он мог отойти без паспорта? – раздраженно заметила Лукреция.

– Однако же сумка его на месте, следы пребывания – налицо, может, он отошел искупаться на пруд? – сержант с тоской посмотрел вдаль и вздохнул.

– Искупаться? – не успокаивалась Лукреция. – В костюме и шляпе?

– Я заберу его паспорт, если объявится – звоните, телефон у вас есть, – посуровел участковый. – Можете осмотреться, все ли ваши вещи на месте. В любом случае, я не нахожу пока никакого состава преступления. Всего доброго, – он зашагал к воротам, потом резко развернулся – заметил на них замок – и пошел на участок Смирновской.

Раков сделал жест рукой, пропуская даму вперед, и Лукреция с неохотой направилась за участковым. Ей в голову не пришло заглянуть в пристройку. Раков про себя сказал «спасибо»… кому? Кому-то там, с крылами… за то, что дал отсрочку для спокойного переваривания пищи.

Отметив, впрочем, что становится циником.

Ночью Раков переступил через свое поклонение – что-то в нем изменилось после убийства человека. Это было осознание бессмысленной уязвимости жизни при всей ее гениальной конструкции существования. Последствием такого осознания стала неуправляемая ярость тела. Когда Аглая села к нему в кресло на колени, и ласкаясь, закрыла своими волосами, он стащил с нее шорты и посадил на кол своей похоти, отрекаясь в этот момент от любви.

– Вы больше меня не любите? – спросила Аглая после двухчасовых скачек, инициатором которых, кстати, стала она – после упражнения в кресле.

– Люблю… конечно… – прошептал Раков, лежа на мокрых простынях, и добавил в оправдание: – Просто – жара…