Текст книги "Дурочка (Ожидание гусеницы)"

Дружеская ссора

В десять утра Лукреция услышала шум подъезжающей машины и вышла из дома. В машине было четверо. Кроме Нашей Таши и Крылова, двое незнакомых молодых мужчин в новенькой спецодежде с надписью на спине «сентехслужба». Крэзи-бой вышел первым, помахал ей рукой и открыл багажник. Мужчины достали из него две коробки и отнесли к дому.

– Я привезла Лайке подарок! – издалека объявила полковник Ладова.

– Надеюсь, это не свадебное платье, – заметила Лукреция.

Они обнялись.

– Нет, платье пусть сама выбирает, да и не к спеху оно. Я привезла американское чудо – портативный компьютер. Пора ей узнавать мир.

Крэзи-бой от машины потряс небольшой плоской сумкой. Лукреция покачала головой:

– Сколько раз просила – не лезьте в мою систему воспитания дочери!

– А я и не лезла – терпела до ее совершеннолетия. А теперь помочь хочу, она уже взрослая, имеет право на информацию.

– Какую еще информацию?.. – простонала Лукреция.

– Любую! Зря, что ли, пробивала тебе разрешение на интернет? Ты же книги от нее не прячешь. На диване в гостиной валяется «Венера в мехах» – это не слишком рискованно? – Ладова с удовольствием потянулась и глубоко вдохнула. Ну?.. Где Лайка? Хочу вручить лично.

– Они уехали покататься, – отвела Лукреция глаза. – Туся взяла мою «волгу».

– И как Туся?

– Когда снимает комбинезон строителя-монтажника – неотразима. Удивительно, как у некоторых женщин получается не стареть.

– Все женщины до сорока это умеют! Особенно рыжие. Через пару лет посчитаешь ее морщины и расслабишься, – успокоила Ладова.

Подошел Крэзи-бой, занес на террасу сумку с ноутбуком.

– Ты привез все, что я просила? – Лукреция уклонилась от его рук.

– И даже больше. Я привез специалистов по этой технике. Все-таки японская система.

– Ладно, дайте пожрать и будем играть в поиски сокровищ, – потребовала Ладова.

– Номер один и номер два! – крикнул Крэзи-бой, – Приказываю перекусить!

– Они что, сантехники? – спросила Лукреция, когда мужчины в спецодежде поднялись в дом.

– Чего цепляешься? Ребята попросили рабочую одежду, я дал, что нашел в воскресенье. Они спецы по поисковым сканерам и прослушкам.

Наша Таша удивленно уставилась на Лукрецию:

– Ты хочешь проверить свой дом на жучков?

– И не только свой, – сказала Смирновская, глядя ей в глаза. – Будущее наследство тоже неплохо бы почистить.

– Наследство?..

– Крылов ничего не сказал? Мой сосед профессор умер пятнадцатого, – Лукреция взялась за поручни, не пропуская Ладову на террасу.

– Ционовский? – удивилась Наша Таша, помялась и тихо спросила: – Сам?..

– Если ты о причине смерти – самоубийство.

– А что с наследством?

– Завещал дом Лайке. Теперь вы можете там рыться открыто, не пугая старика призраками из прошлого.

– Знаешь, что! Лучше тебе меня накормить, – погрозила пальцем полковник. – Сытая я добрая.

– Стол накрыт, – отступила в сторону Лукреция.

В столовой она поставила еще две тарелки, положила приборы и отошла к открытой двери покурить. Гости ели молча. Ладова и два специалиста – с жадной торопливостью. Крылов привередничал, что-то выбирая из салата на край тарелки.

– Ты должна знать, – сказал он Лукреции, налив себе чаю, – я в девяностом прошелся по твоему участку ПС-ом двести тридцать.

– Ах ты гад! – вскрикнула Наша Таша, но после сердитого взгляда Крылова замолчала, стараясь сдерживать себя при посторонних.

– Сейчас техника другая, – заметил номер один. – Наш поисковик до трех-четырех метров все размеры и очертания предмета подает на экран. Мы какой размер ищем?

Крылов кивнул Ладовой. Она отложила вилку, медленно дожевала и вытерла рот салфеткой. Задумалась, покачала головой.

– Слушайте, может не стоит все это…

– Стоит! – громко перебила Лукреция.

– Ладно, – Ладова пожала плечами. – Повторяю в двадцатый раз. В кейсе была металлическая коробка от набора сверл, размером со школьную тетрадку. В ней и лежали документы.

Номер два поднял руку как на уроке и обратился в Лукреции:

– Разрешите? Нам бы план участка с постройками. Чтобы мы правильно подготовили рекогносцировку.

– Планы участка и дома лежат в папке на столе, – кивнула Лукреция.

– С чего начнем? – встал номер один.

– Начинайте с земли, – кивнул Крылов. – А мы пока будем ссориться в этой, так сказать, постройке.

– Не буду я ссориться, я только что поела, – заявила Ладова. – Значит, ты пошарил тут металлоискателем в девяностом?

– Не заводись. Я не выкапывал твой кейс.

– Лакрица, сядь ко мне, – Ладова постучала по дивану, на который перебралась с чашкой кофе. Дождалась, когда Смирновская с неохотой сядет рядом и обняла ее: – Сладенькая ты наша… Откуда Крези-бой узнал, что мы с Бакенщиком что-то закапывали?

– Он ремонтировал письменный стол и нашел Лайкины тетрадки. Теперь моя очередь задавать вопросы. Где ты установила свои прослушки?

– Ну… – задумалась Ладова, – тут в столовой, в гостиной и в холле на втором этаже.

– А я в твоей спальне, – кивнул от стола Крылов. – И в свободной комнате наверху.

– Откуда вы меня писали в девяносто первом? – спросила Лукреция, увидела как гости удивленно переглянулись и повысила голос: – Вы не могли посадить каждый по группе на столько лет на прямую прослушку! Это даже… смешно, честное слово!

– Не писали мы тебя в девяносто первом, так ведь? – Крылов посмотрел вопросительно на Ладову.

Она покачала головой: – Не писали. Я лично слушаю тебя с прошлого года.

– И я, – хмыкнул Крылов. – Надо было раньше встретиться и перетереть эту тему. А то до смешного доходит – мои ребята сталкиваются с адъютантом Наташки при осмотре дома Ционовского почти нос к носу. Что? – Крылов погрозил пальцем. – Наташка, я знаю этот взгляд! Скажешь, не посылала своего лейтенанта? Будешь врать, рассержусь. Мы уже достаточно старые, чтобы ради спортивного интереса говорить правду.

– Лейтенанта посылала, – кивнула Ладова. – Отчета от него о проделанной работе еще не получила, поэтому и соврать нечего.

– Ты даже не представляешь, что он… – начал с воодушевлением Крылов, но Лукреция сделала большие глаза, и полковник умолк.

– Понятно, – улыбнулась Ладова, – видно, облажался мой флигель-адъютант. А давайте выпьем и дадим мальчикам отбой. Лакрица споет под гитару…

Смирновская встала.

– А давайте я вам расскажу, как все было, а вы меня поправите, если что не так. Восемьдесят восьмой, правильно? Предприятиям и юридическим лицам разрешили продавать за рубеж все – от сырья до золота. Контора к этому времени официально перешла к созданию коммерческих структур и смешанных предприятий, и Крези-бой захотел вложить все, что было в кейсе, в коммерцию, обещая бешеные прибыли. А Наташка потребовала выполнения принятого нашей пятеркой договора – не трогать из кейса ни одного счета до возможности бесконтрольного выезда за рубеж. Ты настаивал, тогда она разыграла «пропажу счетов», а сама закопала документы на моем участке. В девяностом ты узнал об этом из тетрадки моей дочери.

– Ладно! – Крылов поднял руки, «сдаваясь». – Я нашел это место, но ничего не выкапывал! Впервые увидел этот кейс в натуре в девяносто первом.

– Лакрица, что скажешь? – прищурилась Ладова.

– Я ему верю, – заявила Лукреция. – Если бы бумаги были у него, он бы осенью 91-го не пришел вместе с тобой их выкапывать. Помнишь эту осень самоубийц? В августе выбрасывается из окна Кручина – управделами ЦК. В октябре – его приемник Павлов. Думаю, Наташкины нервы сдали после смерти Лисоволика, завсекцией США из международного отдела ЦК. Ты запаниковала и решила вытащить из швейцарского банка если не все, то хотя бы часть денег, и – срочно. Вот тут вам двоим пришлось пойти на сотрудничество, соединить связи одного с возможностями другого, и вы назначили день раскопок. Могу поспорить – у вас к этому дню уже были готовы визы и билеты, и пути отступления.

– Не было никаких билетов и виз, – скривился Крылов. – Мы договорились прощупать ситуацию и через подставную фирму обналичить один из счетов. К тому же в девяносто первом Крючкова убирали из председателей, соответственно, рвались межведомственные связи. Наташка-то под Крючковым спокойно сидела, а Бакатин первым делом начал трепать контрразведку по финансовым проколам.

– Ладно, у вас была еще причина. Но мне на нее плевать! Извините… Продолжу. В октябре девяносто первого вы завалились ко мне, как всегда, на выходные. Началось с развлечения и поиска сокровищ. Все нервничали, но вроде как в охотку, придуривались. Одна я была не в курсе, что вы за эти бумажки поубивать друг друга готовы. Утром на следующий день ты, – Лукреция показала пальцем на Крылова, – залез в записи моей дочери и узнал, что пустой кейс не сговор Наташки с Бакенщиком, не спектакль, который перед нами разыграли. Оказывается, моя дочь видела и записала, как они ночью ругались друг с другом, а это значит – оба не знали о пропаже.

– Ничего себе, ругались! – возмутилась Ладова. – Семен мне стволом кусок зуба отломил!

– Моим, кстати, стволом! – заметил Крылов.

– Санитар!.. – опять повысила голос Лукреция, призывая к тишине, – на следующий день в ходе ваших разборок узнает, что он отсидел за бумажки, которые теперь пропали, и обещанных денег «нашего с вами пенсионного фонда», как Наташка их называла, «теперь точно нет». Началась драка, после которой вы приезжаете сюда только порознь. Чтобы проверить записи моей дочери, не появилось ли там ее новых наблюдений, да?

– Это ты зря, – обижено заметил Крылов. – Ты наша радость, мы с тобой душой отдыхаем.

– А мне кажется, – тихо сказала Лукреция, – что когда я оздоравливалась с дочерью в санатории, вы составили список посещений моего участка с металлоискателями. Чтобы не пересекаться.

– Ну, было дело, приехала я один раз с такой штуковиной, – пожала плечами Ладова. – Хотя понимала, что глупо – странно было бы вытащить эту коробку из кейса и опять зарыть неподалеку.

– И я сунулся повторно, – усмехнулся Крылов. – Дернуло меня проверить над бывшей выгребной ямой старого туалета. Ты ее в девяностом засыпала, когда канализацию в доме сделала, вот я и подумал…

– Ну да… Потом мы с Лайкой в очередной раз отбыли в санаторий, а вы в очередной раз перелопатили у меня здесь все книги и бумажки, – грустно усмехнулась Лукреция. – Ничего не обнаружили и решили, что проще прослушивать дом. Наверняка, кто-то из вас же и проболтается во время так называемых «уроков» для дурочки. Благо – техника казенная. Так?..

– Ты из меня совсем идиота делаешь, – заметил Крэзи-бой. – Я макулатуру в твоем доме перерыл в первую очередь – где же прятать документы, как не среди бумаг!

– Вы устроили в моем доме наблюдательный пункт. Засаду для болтуна. Все эти годы вы… – Смирновская схватилась за горло и отвернулась к плите. – Ты изгадил все, что у нас было. Микрофон в гостевой комнате! Зато ты теперь знаешь, что я смотрю порно и… Вы – сволочи!

– Хватит из нас злодеев изображать! – возмутился Крылов.

– Изображать? – резко повернулась Смирновская. – В твое последнее посещение я сказала, что профессор забрал несколько тетрадок Аглаи. Ты решил, что стоит поискать бумаги и там, да? В доме Ционовского? А ты, – Лукреция укоризненно кивнула Ладовой, – прослушала запись этого нашего разговора и послала туда же своего подручного Флигеля! Как часто вы проверяли все записанные звуки моей жизни? Раз в неделю? Раз в месяц? Почему, черт побери, вы уверены, что бумаги до сих пор где-то здесь?! – она пошатнулась.

Наташа вскочила и помогла Лукреции дойти до дивана.

– Интуиция, – сказала она, подавая стакан с водой.

– А у меня – полная уверенность, – заявил Крылов, протянув Смирновской таблетку из коробки от леденцов. – Бумаги перепрятаны, и недалеко. Бакенщик, похоже, вообще не в курсе. А Санитар не стал бы такие документы у себя держать. Он профессионал, но – исполнитель, не по рангу ему возиться с обналичкой подобных средств. Мог на всякий случай перепрятать неподалеку, с задумкой на будущее. Кто остается? Ты, непогрешимая наша, Таисия – преданная твоя слуга и мы с Наташкой. Поскольку, как сейчас выяснилось, мы с Наташкой на протяжении последних четырех лет прилагали одинаковые усилия в поисках, сама понимаешь, кто остается.

Лукреция села и затряслась в беззвучном смехе.

– Остаюсь я с дочерью и домработницей!.. – она, уже не сдерживаясь, засмеялась открыто, вытирая слезы. – Вы… Вы такие мерзкие!.. Стоило перепрятать бумаги, чтобы просто прищемить вас и получать потом удовольствие, наблюдая все эти поиски!.. Если бы, – добавила она уже уныло, – это не было так тяжело для меня.

По доскам пола террасы простучали тяжелые ботинки, звонкий голос позвал:

– Товарищ полковник, разрешите?

Крылов вышел.

– Надеюсь, вы это нашли, – встала Лукреция. – Оружие при себе?

– Нет… А что, надо? – вскочила Ладова.

– Конечно, надо. Перестреляли бы друг друга по-быстрому, и все дела.

По изображениям с экрана сканера в земле Лукреции Ционовской было обнаружено тринадцать небольших металлических предметов, из них плоского контура – шесть, объемного – четыре, плоско-объемного три.

– Вот это, к примеру, нижняя часть ведра. Это – консервная крышка… еще одна, неглубоко. Чугунок… А вот это, похоже, капкан, – сказал номер один.

– Что? – удивилась Ладова, рассматривая странные очертания темных полос на синем фоне экрана.

– Мы долго думали – если повернуть пространственно, похоже на капкан. Вот здесь захват. Опущен, кстати, – мужчина показал на экран. – По глубине залегания и плотности почвы – эти показания высвечиваются вот здесь – он в земле не меньше ста двадцати лет. Из плоско-объемных есть ствол. Под беседкой. Похоже на карабин.

– На какой глубине залегания?.. – заинтересовалась Наша Таша.

– Сантиметров восемьдесят. Если хотите, можем выкопать, только придется…

– Нет! – прекратил его объяснения Крылов.

– А в общем находки можно охарактеризовать как бытовой мусор, – подвел итог номер два. – Разрешите приступить к очистке дома?

– Тут дело такое, – Крылов отвел номер два в сторону, – микрофоны могут быть разной фактуры, понимаешь…

– Чего шепчетесь? – решительно подошла Ладова. – Дом обыскан многократно и до последней щепки. Задача определена: снять все прослушивающие устройства и предъявить их для обозрения полковникам. Мне и Крылову.

Обозрев сваленные на столе террасы микрофоны, полковники разобрали их, приговаривая:

– Это – мое, это – не мое…

Получилось три кучки: три микрофона отложила себе Ладова, четыре – Крылов и два – ничейных. Лукреция после успокоительного наблюдала за их действиями с легкой улыбкой. Заметив, с каким выражением полковники посмотрели друг на друга после обнаружения «лишних» прослушек, злорадно заметила:

– Сюрпри-и-из! – и захихикала.

– Бакенщик?.. – вопросительно посмотрела на Крылова Наша Таша.

– Бакенщик – ерунда, а вот если блатные… – задумчиво пробормотал Крэзи-бой. – Санитар во время отсидки мог запросто наладить связи в бандитской среде.

– А мы сейчас пойдем и у них самих спро-о-осим! – заговорщицки подмигнула Лукреция, спускаясь с террасы.

Ладова и Крылов сначала в некотором ступоре наблюдали, как она уходит вглубь участка, зовя их за собой медленным движением руки, потом очнулись и догнали Смирновскую уже у прохода в заборе.

Бакенщик с Санитаром сидели на ступеньках профессорского дома и курили.

– У профессора все чисто! – доложил Бакенщик, осмотрев подошедшую троицу.

– Учитывая сколько народу тут топталось последние дни, могли и поснимать, если чего было, – добавил Санитар. – Судя по рожам полковников, поиски ни к чему не привели? – спросил он у Лукреции, спускаясь вниз.

Бакенщик тоже, кряхтя, встал и спустился затоптать окурок.

– Привели – не привели… – пробормотала Смирновская и по очереди задумчиво посмотрела в глаза каждому. – А давайте мы сделаем так, – она схлопнула перед собой ладошки. – Вы все вернете ключи от дома и немедленно уберетесь из моих владений навсегда. Я не желаю больше видеть никого из вас, потому что… – она задумалась, нахмурившись и приложив сложенные ладони к подбородку. – Потому что я начинаю писать мемуары! – в озарении воскликнула Лукреция. – В память о нашей молодости, достоверно, в полной от вас изоляции, чтобы исключить любое постороннее влияние! Убирайтесь! Все – вон!..

– Владения!.. Мемуары… Что это с Лакрицей? – удивился Бакенщик.

– Заветный портсигар полковника с самокрутками для успокоения, помнишь? – усмехнулся Санитар.

– Мимо! – заметил сквозь зубы Крылов.

– Полковник перешел на таблетки для укладывания малолеток, – уточнил Бакенщик. – Мне Наташка говорила. Он их держит в жестянке от сосательных конфет.

После такого разъяснения Крылов полез за пистолетом. То же самое сделал Бакенщик. Санитар, потирая одной рукой грудь слева, другой достал нож. Женщины оказались без оружия.

– Эй!.. – крикнула Ладова, став между ними с поднятыми руками. – Отставить разборки на чужой территории! Медленно, по одному переходим на участок Лакрицы!

– Это теперь тоже участок Лакрицы, – Санитар убрал нож. – Профессор ей отписал.

– И вот что она ему, интересно… в чай подсыпала? – Бакенщик пошел к проходу в заборе первым. – Какую такую нашла ерундень, что даже санитар… в морге! – он остановился, тяжело дыша, и поднял вверх указательный палец. – Определил отравление по наружным признакам! Всегда… дурой была… прости меня, партия.

Смирновская его не слышала, потому что, трясясь в беззвучном смехе, замыкала шествие.

– Про всех напишу!.. – давилась она.

Таисия не стала подъезжать к участку Смирновской, остановилась на повороте. Пока она смотрела в зеркало на уснувшую сзади Лайку и раздумывала, как выяснить, уехали гости или нет, мимо нее на большой скорости с визгом тормозов и выкатом на обочину пронеслись друг за другом: джип Крэзи-боя – четыре человека внутри, «тойота» с Бакенщиком за рулем и старенькие «жигули» Санитара.

– Ух ты!.. Как она их! – восхитилась Туся.

Перемена участи

С этого дня жизнь Аглаи резко изменилась. Можно даже сказать, что Аглая впервые осознала жизнь как способ безумного и авантюрного существования именно в эти осенние дни. При их с Тусей появлении Лукреция сразу же потащила дочь за руку в дом, открыла гостевую комнату на втором этаже и показала, как включать телевизор. Аглая после сна плохо понимала, что происходит, но радостно-нервическое возбуждение матери передалось и ей, она начала улыбаться и дрожать от возбуждения, приняв действие таблетки у матери за приступ счастья. Смирновская, таская дочь по дому, говорила без остановки:

– Я должна видеть, как человек внезапно осознает свое существование в клоаке реальности! Внезапно – как электрошок, понимаешь? Из бессмысленности детского счастья – в мир предательства и лжи! Мы станем с тобой единым организмом, ты узнаешь все, чего была лишена эти годы, а я напишу великую книгу!.. Это компьютер, потом покажу, как войти в интернет, там можно набрать любое слово и узнать, что оно означает… Мы будем работать вместе, твой первобытный мозг поможет мне определиться со стилем – ты должна собрать все свои дневники и тетрадки, и те, что в доме Ционовского!.. Книга должна начинаться с первых безграмотных записей всего, что ты видела или узнала в девять лет. Потом – постранично – слова выстраиваются из неосознанного абсурда умственно отсталого ребенка в оригинальное видение эпохи развала СССР! Известные имена, скандальные шпионские истории – все это бытовым языком, глазами ребенка, ничего не понимающего в интриге!..

И в таком духе минут пятнадцать, пока не свалилась в обмороке. Туся за это время успела переодеться в свою зеленую «униформу», реально оценить обстановку и зарядить для Аглаи шприц. Обнаружив хозяйку на полу в коридоре, она растерялась, не зная, что делать. Собралась было ей засадить два кубика покоя, но потом засомневалась, уж очень странно вела себя Лукреция, как подзаряженная, и ведь не спросишь – чем! Пока домработница бродила в смятении возле упавшей хозяйки, Аглая, взяла мать за руки и потащила ее по полу в сторону спальни, приговаривая:

– Мама очень счастливая сегодня, а мне можно смотреть телевизор.

Туся помогла закинуть Лукрецию на кровать. Та открыла глаза и попросила чаю. Шприц не понадобился никому.

Проспав после чая остаток дня, ночь и утро, Лукреция встала только к полудню. Аглая за вечер просмотрела с Тусей «спокойной ночи, малыши», программу новостей, прогноз погоды, парочку бразильских сериалов и много-много рекламы. По ее лицу, как всегда, определить что-либо было трудно. Ночью девушка вышла на террасу, съела всухомятку кусок пирога с капустой и в задумчивости раздавила пальцами ночную бабочку, рвущуюся на свет абажура. Из чего Туся заключила, что пока все идет нормально.

В полдень Лукреция, заторможенная после долгого сна, вышла побродить «в сад». Садом назывались три яблони, заросли черноплодки, несколько запущенных клумб и полоса ягодных кустов у забора. Со стороны подъезда к дому было место под названием «сосны». Там жили только корабельные сосны с длинными голыми стволами в розовых чешуйках и шумными могучими кронами где-то в небе – восемь штук. На границе сада и сосен в осенней накипи багровых листьев скрылась беседка, вся захваченная диким виноградом даже изнутри. Аглая сидела в беседке и смотрела, как мимо проходит Лукреция. Ей нравилось быть невидимой, и что мать совсем ее не ищет, а смотрит в себя, как часто делает сама Лайка Лукреция из сада пошла в сосны к открытому гаражу. Увидела «волгу», с нежностью провела ладонью по крыше, смахнув сухие иголки. Она заглянула в салон, подумала, открыла багажник. Рассмотрев содержимое коробки, Лукреция забеспокоилась, растерянно оглянулась, не обнаружила рядом никого, кто бы смог объяснить назначение странной конструкции с металлическим обручем, и запаниковала. Память подсовывала сомнительные образы, полубредовые намеки на принадлежность подобного изделия к давним временам рискованного счастья – наручники!.. Присмотревшись, она поняла, что они не настоящие, и испугалась еще больше. Как сумасшедший в магазине распродаж – не может расстаться с понравившейся вещью и купить невозможно, пока не вспомнит, для чего это.

Аглая подошла неслышно и стояла позади матери, пока та, не застонала от отчаяния.

– Это можно не надевать, – сказала тогда Аглая тихонько. – Это для любителей нюансов.

Лукреция вздрогнула и резко повернулась.

– Что такое нюансы? – спросила она с подозрительным пристрастием.

Аглая, стараясь не смотреть в странно напряженное лицо матери, ответила еще тише:

– В словаре nuance переводится как оттенок. Если применять в жизни к предметам или ситуациям, то это, наверное, странности… всякие разные.

– Иди ко мне!.. – Лукреция обхватила дочь и прижала к себе. – Умница моя…

Это было нечто странное, как будто ее приняли за чужую – для Аглаи с детства «дурочка» и «дочка» означало одно и то же.

Лукреции явно полегчало. Она отпустила Аглаю, глубоко вздохнула, осмотрелась и даже попробовала объяснить свое состояние, прохаживаясь у машины:

– Это у меня нервное истощение после вчерашнего. Как накатило, понимаешь? Смотрю в эту коробку и ничего не понимаю, как будто я в другом измерении.

– Так бывает, – кивнула Аглая.

Лукреция с досадой усмехнулась, как обычно делают, обнаружив тупость собеседника:

– Да что ты понимаешь!

И тут же пожалела о сказанном – Лайка застыла. Основное правило при воспитании ребенка с умственным отставанием – беспрекословность поведения и непогрешимость опекуна. Никаких объяснений, потому что ты – бог. В голосе всегда должна быть дружелюбная твердость, исключающая любые сомнения в выполнении указанного. Намеки, ирония и насмешки исключены. «Это как с животными, – объясняла психиатр, – проявления ваших ошибок или слабостей ломают устойчивость доверия».

– К черту психиатров… – пробормотала Лукреция, присев на капот машины. – Лайка, извини, я неправильно задала вопрос.

– Я тебя никогда не буду извинять, – сказала Аглая. – Ты же моя мама.

Лукреция внимательно всмотрелась в лицо дочери:

– Расскажи о слове «извинять».

– Извинять – это мучить, изводить виной. Когда я делаю что-то неправильно, ты меня ругаешь, изводишь обвинениями и упреками, а потом не сердишься больше.

– Интересная трактовка, – задумалась Смирновская. – А может это слово означает не изводить виной, а избавить от нее?

– Нет, – уверенно сказала Аглая. – Как можно избавить человека от того, что он уже сделал?

– Понятно… – грустно кивнула Лукреция. – Вы вчера купили эти штуки в коробке, это тоже понятно… Дай-ка попробую угадать. Навес над столом?.. Не подсказывай! Что-то вроде праздничного абажура? Постой… – Лукреция выпрямилась и еще раз заглянула в салон. – А где платье? Платье купили?

Лайка прикусив губу, смотрела на мать с восхищенным ожиданием.

– Только не говори мне… – прошептала Лукреция.

– Я сама выбрала, – радостно сообщила Аглая. – Очень красивое.

Лукреция с минуту смотрела в лицо дочери, по-детски изуродованное радостным напряжением, потом кивнула:

– Ладно. Бери эту красоту, пойдем в дом готовиться к свадьбе.

Подготовка заключала в себе множество процедур. Обработку ногтей на ногах и руках Аглаи взяла на себя Туся. Мытье волос – Лукреция, это заняло почти час. Примерка платья проходила в гостиной. Аглая была голая, с непросохшими распущенными волосами. Застегнуть цепочки на плечах помогла Туся, Лайка в этот момент присела на корточки, а когда медленно распрямилась, курящая на диване Лукреция застыла с папиросой у приоткрытого рта.

Аглая, медленно двигаясь по полу скользящими движениями босых ног, взяла со стола квадратную накидку из плотного капрона, переливающуюся металлическими отблесками, и закрепила ее обручем на голове. Хозяйка и домработница, затаив дыхание, следили за передвижением тела внутри конуса, а после закрепления «фаты» одновременно выдохнули и посмотрели друг на друга с мученическим восторгом. Туся вытерла слезы. Лукреция сделала несколько судорожных затяжек.

– У меня к этому платью есть кое-что, – вскочила она и ушла наверх.

– Такое нельзя показывать простым смертным! – объявила ей вслед Туся.

Смирновская вернулась со стальной розой – небольшой, полураскрытой, с коротким стеблем в бугорках «шипов» и двумя листиками. Аглая ахнула, так это было чудесно.

– Кто сделал такое? – спросила она шепотом, трогая тончайшие лепестки.

– Мужчина, который меня любил, – просто ответила Лукреция, заметила мгновенный взгляд-бросок домработницы в свою сторону и добавила, поколебавшись: – Один из… трех.

– А что тебе подарили два других? – с азартом спросила Аглая.

– Бриллианты и – вот, – она раскрыла ладонь. – Кольцо с изумрудом. Теперь оно твое. Велико, правда, но как обручальное для свадьбы сгодится.

– Конечно, велико! – укоризненно заметила Туся. – Потеряет обязательно. Устроила тут раздачу драгоценностей как перед похоронами!

– Не потеряю! – обиделась Аглая.

Кольцо из платины с крупным изумрудом даже на среднем пальце двигалось свободно.

– Ладно, девочки, давайте о делах, – строго заметила Туся. – Всем понятно – это платье делалось на обнаженку. Что предлагаете?

Смирновская села на диван и издалека посмотрела на дочь в куполе уже по-другому.

– Да… В общественном месте, на голое тело – невозможно, – кивнула она.

– Почему?.. – пожала плечами Аглая, отчего конструкция на ее теле начала плавно колебаться круговыми движениями.

– Предлагаю под купол надеть сорочку, – заявила Туся. – Короткую, белую. Самого простого покроя, на тонких бретельках. И трусы, естественно! – она повысила голос и строго посмотрела на Аглаю.

– Не представляю, из чего может быть сорочка под вот это, – Лукреция провела рукой в направлении Аглаи.

– Зато я представляю. Из твоей японской простыни. Она ведь из натурального шелка, так? – прищурилась Туся.

– Я не дам кромсать мою японскую простыню! – возмутилась Лукреция. – И вообще… это память, я на ней даже не сплю, ты знаешь. И потом – она не белая, она бледно-серая!

– То, что надо под капрон и металл! – не сдавалась Туся.

– Вы хотите закутать меня в простыню? – подала голос Аглая.

Сорочку кроила и шила Туся. Ручной «зингер» стрекотал ночью до двух. В третьем часу Туся растолкала безмятежно спящую Аглаю и настояла на примерке. Они позвали Лукрецию, которая сидела у себя в спальне перед компьютером, и еще раз надели на Лайку купол, но уже – с короткой сорочкой снизу. Аглая, зевая, позволяла себя одевать и раздевать с покорностью сонного ребенка.

– Ладно, – согласилась Лукреция, – ты здорово угадала с этим шелком, лучше никто бы не придумал.

– А то! – самодовольно заметила Туся. – Там еще тебе на пижаму осталось. Однако, сейчас не лето, что девочка наденет на себя сверху, подумала? Выйти из машины, дойти до здания, а?

– Подумала. Мою накидку из белого песца помнишь?

– Еще жива? – подозрительно прищурилась Туся.

Они отвели Лайку спать и пошли смотреть накидку. Смотрины затянулись – Туся решила примерить кое-что, а кое-что уговорила примерить и Лукрецию. Потом обе ностальгически всплакнули после двух рюмочек ликера, и Туся ушла «поспать хоть пару часов».

Задремавшая под утро Лукреция проснулась от содроганий – Туся пинала ее кровать ногой. Сев, хозяйка осмотрела домработницу в платье невесты поверх пижамы, при этом обруч та держала вертикально к полу, задрав его спереди вверх до подбородка, так что руки были заняты.

– Спятила?.. – прошептала Смирновская. – Зачем ты это нацепила?

– Эксперимент. Я лежала, лежала, никак не могла заснуть и все думала – как Лайка в таком платье сядет в машину?

– И как?.. – спросила еще плохо соображающая Лукреция.

– Никак она не сядет! – заявила Туся. – Я пробовала. С этим обручем прилично в машину не залезть! Сто пятнадцать сантиметров в диаметре, сама подумай.

– Показывай! – решительно встала Смирновская.

В стылом рассветном тумане они пошли к открытому гаражу, и Туся с азартом клоуна изобразила несколько способов пролезть в платье с обручем на заднее сидение машины. Луреция от этого представления сильно смеялась и назвала домработницу в таком прикиде «индустриальным привидением». Туся в пижаме и резиновых сапогах под куполом заявила:

– А кто мы с тобой, как не привидения? Что скажешь, дезертир с холодной войны Смирновская? – она стала притопывать у сосен, напевая – «Родина-а-а нас не забудет, Родина-а-а нас не пропьет!..»

Лукреция подхватила припев сильным низким голосом:

– «Некуда больше прятаться, некого больше ждать в темноте, то ли мы были солдатами, то ли убили не нас… И не те!». (Арефьева)

Они попробовали обняться – новый приступ хохота, потому что платье не дает. Туся для удобства передвижения задрала обруч одним концом вверх левой рукой, и холод остывшего металла вдруг испугал ее сердце до задержки с толчком.

Разбудили Аглаю. Она выслушала женщин, медленно перемещая взгляд с одного лица на другое, и взгляд этот через несколько минут стал… подозрительным.