Текст книги "Дурочка (Ожидание гусеницы)"

– Думает, мы спятили, – Туся толкнула локтем Лукрецию. – Пойми, Лайка, я лично пыталась залезть в твоем платье в машину!..

– Голая? – тихо спросила Лайка.

– Почему – голая?.. – опешила Туся и посмотрела в обалдении на Лукрецию. – В пижаме! А сверху – это!..

Смирновская кивнула в подтверждение:

– Зрелище непередаваемое – Олег Попов отдыхает.

Аглая спустила ноги с кровати и спросила, кто такой Олег Попов.

Лукреция предложила не отвлекаться на посторонние темы, и срочно решить, в чем ехать к ЗАГСу, чтобы там потом переодеться в свадебное платье. Аглая попросила пижаму. Втроем они пошли в комнату Туси, достали из шкафа чистую пижаму и надели на девушку.

– Теперь – платье, – сказала она. – Сверху пижамы. Как у тебя было.

– Да я уже!.. – начала было по второму разу рассказывать Туся, но Лукреция ее остановила.

– Пусть сама убедится.

Они пошли за Лайкой вниз, Туся задержала хозяйку на площадке и тихо заметила:

– Мне показалось, что Лайка… как бы это сказать… Издевается.

– Мне тоже стало не по себе, – тихо заметила Смирновская. – Она смотрела на нас как на сумасшедших.

Заговорившись, они заметили, что Лайка вышла на улицу босиком, только у машины. Аглая открыла дверцу заднего сидения и несколько секунд думала. Потом повернулась к «волге» спиной, изогнулась и села на краешек сидения, развернув обруч так, что он прошел по диагонали дверного проема внутрь автомобиля. Внутри обруча переместились и ее голые ступни – в воздухе.

Женщины посмотрели друг на друга с недоверием, как будто сомневались в реальности происходящего, настолько изящно и просто это получилось у Аглаи. Девушка сидела на сидении, держа обруч прямо перед собой, нижний его край оказался под коленками.

– Покажи, как будешь выходить, – попросила Туся.

Аглая показала. Ступни – в воздухе, обруч по диагонали выносится из машины.

– Беги в дом греть ноги в тазу с горячей водой, – махнула рукой совершенно вымотанная Лукреция.

Свадьба

Лейтенант Раков на свадебной церемонии сильно нервничал и почти все время смотрел только на ступни невесты в открытых сандалиях с перекрещенными цепочками. Его совершенно заворожили длинные пальцы на ее ногах – тонкие, с розовыми детскими ноготками. В голову лезла всякая чушь – как Аглая играет ногами на пианино.

Вся толпа народа, оказавшаяся в это время в помещении ЗАГСа, не сводила глаз с волос и платья невесты.

Аглая с распущенными волосами всю церемонию смотрела на Ракова, даже когда нужно было расписаться в бумажках – она делала это стоя, наклонившись над столом и настороженно отслеживая движения лейтенанта рядом.

«Объявляю вас мужем и женой. Жених, поцелуйте невесту».

Раков, поколебавшись, стал на колено, чтобы поцеловать Аглае руку. Короткое замешательство – рука, которую он взял, оказалась с болтающимися наручниками и держала странный искусственный цветок. Аглая воспользовалась его растерянностью, опустилась на пол рядом, коленками в металлический круг на полу, и потянулась лицом к жениху, подметая пол волосами. Поцелуй получился как внезапная молитва о счастье – торжественным и исступленным, такие молитвы случаются у людей, поверивших темной ночью в могущество падающей звезды.

Имущество

Четырехкомнатная квартира на Фрунзенской набережной. В прихожей – чугунная голая женщина в натуральную величину с расставленными как для объятий руками. Раков шарахнулся от нее, а Туся привычно набросила на правую руку «чугунки» песцовую накидку с Аглаи.

Собрались у стола в большой проходной комнате. Туся выгрузила купленные по дороге фрукты, вытерла пыль с полированного стола и накрыла его белой скатертью. Смирновская принесла из машины торт и шампанское. Аглая ушла переодеться. Раков занялся пробкой. Никто не говорил ни слова, в квартире из звуков – только позвякивание тарелок и фужеров из старинного комода, стук каблуков по паркету и тихое шипение умело открытой бутылки, завершившееся глухим аккуратным выхлопом.

– Специалист, – похвалила Туся. – Где так наловчился шампанское открывать?

Вышла Аглая уже с косой, в короткой узкой юбке и тонком свитере с высоким воротом. Положила на стол кольцо и укоризненно посмотрела на домработницу – не потеряла! Рядом с кольцом на стол легла роза, рядом с розой – наручники. Раков ничего не замечал – застыл взглядом на коленках Аглаи. Смирновская отправила дочь помыть фрукты.

– Разливай шампанское! – приказала она лейтенанту.

– Мне – символически, – попросила Туся. – Я за рулем.

Аглая принесла большую вазу с персиками и виноградом. Все сели. Невеста взяла бокал и залпом выпила до дна.

– А тост? – возмутилась Смирновская.

– Пить очень хочется, – Аглая подвинула пустой бокал к бутылке.

Туся сходила в кухню и вернулась с минералкой.

– Нет, хочу шампанского! – капризничала Аглая.

Смирновская выжидающе посмотрела на Ракова. Лейтенант быстро принял решение – налил в бокал минеральную воду.

– Выпьем за возможность выбора, которого сегодня ни у кого не было, – сказала Лукреция и пригубила свой бокал, не чокаясь.

Аглая залпом выпила минералку. Туся подмигнула застывшему Ракову:

– И за тебя, мальчик, – она тронула его бокал своим.

Раздался тонкий звон, от которого невеста вздрогнула. Смирновская положила на стол ключи.

– Здесь – все, – сказала она. – Большой ключ – от верхнего замка, самый маленький – от почтового ящика. Одна комната заперта. Пусть такой и остается. Пойдем, покажу что там.

Она отперла дверь и распахнула ее. Раков, поколебавшись, подошел из вежливости, быстро окинул взглядом длинную узкую комнату, полутемную из-за закрытых штор.

– Это кабинет моего отца, там его вещи, ничего интересного, но пользоваться ею я тебе запрещаю. Выбери любую из оставшихся двух.

Раков, не глядя на нее, спросил, понизив голос:

– Ваш отец здесь… умер?

– Здесь, и что? Боишься привидений?

– Боюсь, – серьезно ответил Раков и вдруг задал вопрос, от которого Лукреция вздрогнула: – Самоубийство подтвердилось?

– Наташка разболтала? Не бойся, он к тебе не придет, – сердито сказала Лукреция, запирая комнату.

Они вернулись к столу. Раков явно хотел что-то спросить, но не решался. Наконец, преодолел замешательство и открыто посмотрел в лицо Смирновской.

– Я могу… побыть с Глашей наедине?

Девушка вздрогнула и посмотрела на мать.

– Зачем? – спросила Смирновская.

– Хочу, чтобы она ко мне привыкала, – лейтенант стойко выдержал презрительный взгляд Лукреции.

– Зачем? – напирала Смирновская.

– Она… теперь она моя жена.

– И что это значит? Может, подождешь, пока я тебя пропишу? Чтобы – наверняка, а? – Лукреция протянула руку. – Давай паспорт. Я договорилась с паспортисткой на сегодня.

– А может, им стоит немножко побыть вместе?.. – осторожно попросила Туся. – Пока ты сходишь в паспортный стол. Я тут буду.

– Так вместе, или – наедине? – Лукреция взяла протянутый паспорт. – Вместе – это когда по любви и согласию. Кстати, законный муж знает, что его… Глаша! давно потеряла девственность?

Раков от неожиданности дернулся и сбил бокал. Посмотрел дикими глазами, поднял угол скатерти и собрался лезть под стол.

– Сиди-и-и, – махнула рукой Лукреция. – Для тебя ничего интересного – она сама себе это сделала. В десять лет Лайка начала томиться страстью, разглядывать себя в зеркале, а кончилось все засовыванием в промежность…

– Прекратите!.. – прошептал Раков, покосившись на Аглаю.

Та сосредоточенно выковыривала косточку из персика.

– Я ее била, – сказала Лукреция. – После этих морковок и огурцов… Я била свою дочь и просила для нее жестокого лечения, врачи отказали. Я подсадила Лайку на сильнодействующие препараты. А всего-то надо было показать ей мужской член.

– Вы сумасшедшая! – Раков закрыл голову руками. – Замолчите!

– Это Ционовский предложил, – бесстрастно продолжила Лукреция. – Он принес анатомический атлас и показал моей дочери, как устроены мужчина и женщина. Лайка думала, что все люди одинаковы. Профессор между приставками и суффиксами ненароком объяснил ей, что каждая женщина должна дождаться своего мужчину, и беречь свое потайное место для него в чистоте. Представляешь, помогло!.. Потом она, конечно, мастурбировала иногда, но больше ничего в себя не совала.

– Вы – злобная извращенка, – прошептал Раков. – Почему вы говорите все это при дочери?!

– А потому, что хочу понять, кто ты такой, чтобы оставаться с Лайкой наедине! – повысила голос Лукреция. – Ты заключил сделку со мной, понимаешь – со мной! Оговорил условия, даже сумму из будущей зарплаты, которой сам будешь распоряжаться. И – ни слова о той, кого берешь в жены!

– Я все равно не понимаю, зачем вы при мне позорите свою дочь, – с тихим отчаянием замотал головой Раков.

– Позорю?.. – Лукреция ухмыльнулась. – Мальчик, твоя жена не знает, что такое стыд. Понятия морали и порядочности у нее отсутствуют, ответственности – никакой! При Лайке можно говорить обо всем, она живет естественно и открыто, как животное, не знающее стыда и позора. Наташка при ней предлагала тебя в мужья, и теперь Лайка думает, что именно так и женятся – по обмену.

– Значит, я – негодяй, а вы – пострадавшая? – вскочил Раков. – Вы заплатили мне этой свадьбой за выход из тюрьмы! Вы – такая же, как я! Мы две стороны одной сделки!

– Точно! – Лукреция ткнула пальцем в Ракова. – Я – такая же! Поэтому в любой момент могу остаться с тобой наедине!.. – она встала и буднично заметила: – А рядом с Лайкой тебе делать нечего, пока не принесешь справку из венерического диспансера. Туся! Отвези Аглаю домой. Я вернусь на такси.

– Вы не должны извинять мою маму, – сказала лейтенанту Аглая, с отчаянием глядя на него у открытой двери. – Пообещайте, что никогда больше не станете ее извинять!..

– Обещаю, только не нервничайте, пожалуйста… – прошептал ничего не понимающий Раков.

Тотальная слежка

В ноябре 95-го, после месяца напряженной работы над текстами Лукреция решила разбавить свой литературный труд детскими воспоминаниями. Пятьдесят первый год. Семилетняя девочка получила в подарок… папу! Он вернулся с войны не после победы, как все воевавшие. А на шесть лет позже, и впервые увидел дочку в ее седьмой день рождения. Безумное от счастья лицо матери, шумная компания знакомых и незнакомых ей людей, приехавших повидаться со «Смирным» – псевдоним отца. Луша не могла отлепиться от высокого мужчины с густой вьющейся шевелюрой, и только через несколько часов застолья поняла, что отец и его друзья-однополчане говорят о совсем другой войне. Год победы для этих людей был 49-й, бомбу называли Матреной, отца – «матрёным американцем», а самый главный свой орден он получил за добытую документацию по разработке Матрены и вербовке нужных людей в далекой стране.

Отца дважды арестовывали при дочери. Первый раз – в пятьдесят третьем, когда Круглов сменил Берию и объединил в одну структуру МВД и Госбезопасность. Второй – в шестидесятом и опять при смене теперь уже руководителей КГБ. Дважды она напряженно, сквозь дрожащие линзы слез, высматривала его прощальную ладонь за стеклом черной машины в соснах.

– Матрёный… задумчиво произнесла Аглая. – Не матёрый и не матерный… Дедушка всегда говорил важное, – она насупила брови и изобразила басом: – «Морковь содержит витамин А и каротин. Ее нужно есть с рыбьим жиром, иначе полезное не усвоится».

– Лайка, не топчись сзади и прекрати читать с экрана, – отмахнулась Лукреция. – Можешь просмотреть страницы из принтера.

Аглая отошла от матери, сидящей в пижаме за компьютером. Побродила по комнате с незаправленой кроватью и полной пепельницей на полу, потянулась у окна, порозовев лицом от утреннего солнца, а потом так напряженно посмотрела на Лукрецию, что та с досадой откатилась в кресле от стола.

– Ну что еще?!

– Еще он говорил, что гениальность от безумия отличается только известностью.

– Ерунда!.. – покачала головой Лукреция. – Зачем ему это говорить маленькой девочке?

– Я нарисовала корову. Синюю, с крыльями, куриными ногами и двумя грудями, как у женщины. Ты сказала, что это «безумная галлюцинация, а не корова», а дедушка тогда сказал, что только известность отличает…

– Да-да-да!.. – остановила ее Лукреция. – Вспомнила. Он всегда говорил что-то мудрое, и рисунок этот повесил на стену у себя в кабинете, и подпись там твоя была – «карова», почему я, собственно и завелась. Что ты хочешь сказать, говори конкретно!

– Я обязательно стану известной, – объявила Аглая.

Лукреция с трех часов ночи сидела за компьютером, записывая свои детские воспоминания. От усталости и нервического возбуждения ее слегка подташнивало, текст шел трудно, без азарта, заявление дочери ввело Смирновскую в длительный ступор, закончившийся продолжительным зевком. Уставившись перед собой прослезившимися после зевка глазами, она уточнила:

– Хочешь сказать, что ты – гений?

– Просто я помню другого дедушку Данилу, не такого, как ты описываешь, – тактично заметила Аглая. – Он много пил, а пьяным говорил на разных языках. Меня это восхищало.

– В два года он забрал тебя к себе, не позволил отдать в ясли. Я дочку свою толком-то узнала только семилетней, после его смерти. Кстати, о пьянстве!.. – встрепенулась Лукреция. – Попроси Тусю принести мне кофе и рюмку коньяка. Я сносно владею шестью языками, не считая русского. Плюс жизненный опыт. А ты – дурочка, которая живую корову первый раз увидела в двенадцать лет. Твоя ценность именно в недоразвитости ума. Известность, конечно, может свалиться на человека внезапно, из-за прихоти судьбы. Например, рисунок синей коровы с куриными лапами попадется на глаза замороченному кокаином издателю глянца, и он поместит его на первой странице своего каталога как символ эпохи абсурда. Подожди, запишу… удачное определение, тебе не кажется? «Замороченный кокаином издатель глянца», а?

– Не кажется, – замотала головой Аглая. – И корова моя была не символом, а отображением, так дедушка говорил.

– Ладно, хватит о коровах. Представь, что ты, уж не знаю каким способом – это из области фантастики – уговоришь известного фотографа снять тебя голой для мужского журнала и станешь «мисс какой-то месяц», и от желающих подписать с тобой контракт на участие в рекламе зубной пасты или прокладок не будет отбоя. На секунду представим, что это возможно, только на секунду! И что? Ты станешь известной в определенных кругах, но останешься той же дурочкой! В чем тут гениальность, я тебя спрашиваю? Одно безумие! И где мой кофе?.. Где Туся?

Она решительно направилась вниз. Туси нигде не было, а в кухонном шкафу не оказалось кофе. Банка для хранения зерен тоже была пустой. Растворимый Лукреция за кофе не считала, поэтому начала рыться в столах, шурша пакетами и надеясь на забытый запас. В узком пенале рядом с мойкой под стопкой полиэтиленовых пакетов, заботливо сложенных для повторного употребления, она обнаружила скандальный мужской журнал с обнаженной девушкой на обложке.

Лукреция Даниловна села на пол, расставив ноги в стороны, и замерла в прострации. Она потерялась в это мгновение до обморока, настолько несоразмерны друг с другом оказались реальность – кухонный стол, чайник на плите, резиновые перчатки Туси, забытые на краю раковины, и жестокая фантастика – фото обнаженной Лайки именно там, где она сама только что придумала как пример неосуществимый и дикий. Смирновская почувствовала себя в западне и остро осознала постоянный страх дочери перед мыслями и словами – нельзя говорить, нельзя думать, кто-то обязательно подслушает и обыграет с издевкой всемогущества!

Обессилевшая от шока Лукреция попыталась подняться, для чего сначала стала на четвереньки, да и замерла так в озарении:

– Тотальная слежка!.. – прошептала она. – На уровне клеточного строения мозга…

Перед ее лицом появились изящные женские ботинки на каблуках. Лукреция задрала голову. Туся с бумажным пакетиком в руке испуганно застыла перед стоящей на четвереньках хозяйкой. От пакетика пахло счастьем и ветром с раскаленных песков. Лукреция завалилась набок и села.

– Кофе… кончился, – тихо объяснила Туся, стараясь не смотреть на валяющийся журнал. – Я тут… недалеко, на машине – до придорожного кафе.

– Ты это видела? – Лукреция кивнула на журнал.

– Видела…

– И как это понимать? Рассказывай.

– Что рассказывать? – шепотом спросила Туся, отступая к столу.

– Откуда это взялось в моей кухне?! – закричала Лукреция.

– Луша, ты только не заводись, это ерунда, честное слово…

– Откуда?!

– Из почтового ящика. Пришло на мой адрес. Я собиралась тебе сказать…

В столовую вошла Аглая, подняла журнал, равнодушно мазнула взглядом по своему изображению и спросила:

– Что вы решили? Чек или контракт?

Шок

Наша Таша увидела фотографии голой Аглаи в октябрьском номере эротического мужского журнала.

– Это был настоящий шок. Минут пять, не меньше, я не могла вздохнуть! – сообщила она при встрече полковнику Крылову. – Как будто меня держали головой в бочке с водой!

Крылов обратил внимание на странные ассоциации Ладовой и поинтересовался, умеет ли она плавать. Ладова возмущенно заметила, что ныряет с аквалангом с шестнадцати лет. Крэзи-бой уточнил – не нырять с аквалангом, а именно плавать, поскольку кошмары с утоплением в бочке или в раковине общественного туалета свойственны людям, не умеющим плавать, либо тем, которые топили подобным образом других. Ладова тихим проникновенным матом сказала, что она думает о Крылове и его намеках.

Так, беззлобно переругиваясь, они сидели в кафе уже полчаса – Ладова после увиденных в журнале фотографий настояла на встрече «однополчан». Она всерьез озаботилась душевным здоровьем Смирновской и ее угрозами написать мемуары. Пыталась пожаловать в гости, но обнаружила амбарный замок на воротах Лукреции. На все попытки поговорить по телефону та отвечала брошенной трубкой. Кое-как через Крылова, на звонки которого Смирновская реагировала, удалось договориться о встрече бывших друзей. Полковник Ладова надеялась отговорить Лукрецию от писательского творчества и посоветовать хорошее место для лечения нервов.

Бакенщик прийти отказался, сославшись на плохое самочувствие – был понедельник. Санитар приехал первым и наблюдал издалека у бара. Как и парочка полковников, устроившихся за заказанным столиком, он был удивлен, когда Смирновская появилась в сопровождении лейтенанта Ракова. Дождался, когда они усядутся, подошел с неохотой, придумывая на ходу отговорку. Но когда увидел осунувшееся лицо Лакрицы и лихорадочный блеск ее глаз, быстро сел рядом и пожал безвольную холодную ладонь.

Все пятеро молчали, пока официантка выгружала на стол заказ Крылова – кофе, коньяк, нарезанный лимон и чашку горячего шоколада.

– Спасибо, – кивнула Лукреция Крылову, подвинув к себе шоколад.

– А мне, пожалуйста, бутерброды с семгой и салат столичный, – задержал официантку Раков.

Наша Таша застыла почти на минуту, глядя на него расширенными глазами.

– Выныривай уже! – толкнул ее локтем Крылов и подмигнул Лукреции.

Лейтенант смотрел перед собой, никого не цепляя даже краешком взгляда, и потихоньку краснел скулами.

– Я тут случайно увидел фотографию в журнале, вы шикарная парочка, – сказал Санитар и положил перед Раковым на стол «Огонек» со свадебной фотографией с подписью «Свадьбы сентября».

– У меня на эту тему меня есть кое-что поинтересней, – Наша Таша раскрыла свой журнал и подвинула его Лукреции.

Смирновская безучастно осмотрела фотографии. Сначала в мужском журнале – голая дочь в круге уложенного на полу платья, с обмотанной вокруг головы косой. Потом из ЗАГСа, где Лайка уже одета, с фатой, наручниками и металлической розой в руке. Лукреция провела пальцем по фотографии – погладила розу.

– Думаю, снимки в «Огонек» скинул фотограф из ЗАГСа, – кивнула она.

– Не позвать меня на свадьбу! – не выдержала ее спокойствия Ладова. – Я крестная мать Лайки! Почему она голая в этом …ом журнале?! Как ты могла разрешить напечатать подобное? Лакрица, тебе нужна помощь психиатра, поверь мне.

– Я не разрешала, – скривилась Смирновская. – Не ори. Сама обалдела, когда Туся привезла из своего почтового ящика мужской журнал с издевательским предложением остальные девять экземпляров забрать лично. После допроса с пристрастием кое-что прояснилось, хотя толком я так и не поняла, какими неисповедимыми путями моя дочь забрела в модельное агентство и поимела это платье…

Смирновская перевернула страницу назад, пристально осмотрела присевшую в металлическом круге на полу голую Аглаю и кивнула:

– В общем, по этим фотографиям ясно, каким именно образом она его поимела. Вместе с журналом Тусе пришло заказное письмо с чеком, а она вынимает почту раз в два месяца, поэтому…

Смирновская надолго задумалась.

– Я ничего не понял, – сознался Крылов. – Ты разрешала снимать свою дочь голой, или нет?

– Лакрица, умоляю, сходи со мной к психиатру! – простонала Ладова.

– Не разрешала я ничего… – очнулась Лукреция. – У меня ощущение совершенной сделки – фотографии в мужском журнале напечатали как оплату за свадебный наряд, поскольку не получили денег, а к чеку прилагался вариант договора. Я, как всегда, обо всем узнала последней.

– Извините, – внедрился Раков, – но юридически агентство «Эксклюзив» не имело право…

– А ты заткнись, иначе я за себя не ручаюсь! – перебила его Ладова и стукнула по столу кулаком.

– Уж как-нибудь поручись, он теперь мой зять, – устало заметила Смирновская.

– Какого черта ты его сюда притащила? – Ладову трясло.

– Думаю, самое время выпить! – накрыл их голоса басом Крылов и разлил коньяк.

Ракову принесли заказ, он начал быстро есть. Пара минут тишины, пока все остальные пили коньяк, не в силах отвести глаз от жующего лейтенанта. Получалось у него это завораживающе элегантно, с ловкостью красивого голодного мужчины. Вытерев рот салфеткой, Раков осмотрел зрителей и извинительно улыбнулся:

– Лукреция Даниловна ни при чем, это я попросил взять меня с собой, когда узнал, что здесь соберется ваша команда. Она приказала пред свадьбой кое-что утрясти, и в ходе этой утряски проявились некоторые обстоятельства. Считаю своим долгом поставить всех заинтересованных лиц в известность.

Смирновская опять скривилась как от головной боли и с досадой перебила Ракова:

– Я приказала жениху сдать анализы на венерические болезни. Говори коротко и по делу, ты еще не юрист, чтобы так растекаться!

– Что ты приказала ему сделать? – шепотом спросила подавшаяся через стол Ладова.

– Что слышала. Я не разрешу ему находиться рядом с дочкой, пока он не вылечится.

Увидев выражение лица Ладовой, и как она после этих слов переглянулась с озаботившимся вдруг Крыловым, Санитар не смог сдержать улыбки.

– Лауреция Даниловна, разрешите, я сам? – попросил Раков.

Ладова устало отмахнулась – делай что хочешь. Лейтенант развернулся к Ладовой.

– Я решил предупредить всех присутствующих о возникших проблемах. У меня нашли гонорею.

В наступившей тишине Лукреция взяла кружок лимона и съела его, запивая коньяком. Пошевелился погрустневший Крылов.

– Ты пришел сюда, чтобы сообщить нам о своей болезни? – спросил он. – Мы все теперь в курсе, можешь считать свою миссию выполненной. Надеюсь, медицина тебе поможет.

– Не совсем так, – Раков опустил голову, вроде даже устыдившись. – Разрешите рассказать анекдот на эту тему. О поручике Ржевском. Ему как-то перепало услышать каламбур: «В море – клипер, на клипере – шкипер, у шкипера – триппер». Вечером Ржевский пришел на бал, созвал всех присутствующих и громко объявил, что знает новый каламбурчик. «Представьте только! – вдохновенно объявил он. – В океане плывет огромный лайнер, а у всей команды – сифилис!»

– Бородатый у тебя анекдот, – мрачно заметил Крылов после неловкого молчания.

– Зато в тему, – поднял голову Раков и с насмешкой посмотрел на полковника. – Ко мне «дурная болезнь», как это называет Лукреция Даниловна, пришла от Натальи Петровны. А вы, товарищ полковник, в этом году пару раз точно проводили с нею время на своей даче. Вы тоже заражены.

Ладова и Крылов ошарашено посмотрели ни Лукрецию, та сделала большие глаза и послала обоим по чмоку.

– Как интересно… – заметил Крылов, окаменев лицом.

– Да, очень интересно, – подал голос Санитар. – Это все больные, или еще будут?

– Не все, Павел Михалыч. – Раков посмотрел на Санитара. – Ваша внучка от первого брака в этом году поступила в МГИМО, а в благодарность за содействие ездила кататься на катере с полковником Крыловым.

– Да как ты смеешь!.. – медленно поднялся Крылов.

Санитар полез рукой под полу пиджака. Раков вскочил и выставил перед собой ладони:

– Согласен, товарищ полковник, это всего лишь версия, у внучки Павла Михалыча была и другая возможность заразиться!

Крылов опустился на стул. Раков тоже осторожно присел, отслеживая его руки. Побледневший Санитар положил кулаки на стол и спросил:

– Что значит – другая?

– Наталья Петровна в этом году имела двух подручных офицеров, то есть я у нее был не единственным Флигелем. Ваша внучка достаточно много времени проводит с моим преемником Володей, он сейчас у Натальи в фаворе. Получается, что у всей вашей команды… короче, как на лайнере… – лейтенант вытер салфеткой мокрое от напряжения лицо.

– Вот такая у нас групповая са ля ми! – кивнула слегка захмелевшая Лукреция, – Вы как хотите, а я уже лечусь, спасибо за урок, Крези-бой! Кстати, – она повернулась к Ракову, – скажи им, какая у тебя привязка к Бакенщику.

– Об отсутствующих… – начал было Раков.

Смирновская перебила:

– Говори! Пусть оценят всесторонний охват.

Раков пожал плечами:

– Так, предположение. Весной он подослал в санаторий, где Наталья Петровна лечила суставы, свою близкую знакомую. Поработать медсестрой. А Наталья Петровна там положила глаз на главного врача. Гипотетически могла получиться связка: Наталья Петровна – главврач – медсестра – Бакенщик… простите – Семен Иванович.

– Слышали? – изобразила серьезную мину Смирновская. – Гипотетическая связка. И пока вы в ярости от всего услышанного думаете, как будете уничтожать моего зятя, прошу обратить внимание, что информация о всех возможных половых связях была им получена от меня. Что уставились? Мальчика в венерическом диспансере попросили указать предполагаемые контакты заражения. Я провела анализ этих самых контактов, учитывая беспорядочность половых связей высших в нашей команде чинов. Господа полковники, государство в опасности!..

– Прошу прощения, мне пора, – вскочил Раков.

– А мне еще коньяку! – крикнула в зал Смирновская.