Текст книги "На пределе фантазии"

Грехи и идолы

– Привет, шеф! Ну что, до Монетной, за полтинник, – поехали?.. Что тут ехать-то! – предложил щупленький пьяноватый парень деловитым тоном, одновременно жестикулируя руками, в одной из которых была бутылка пива. В зубах он сжимал дымящуюся сигаретку, оскалившись и строя из себя эдакого фраерка, даже и уважаемого в своём кругу, хотя наигранная напыщенность выдавала, что это не так.

– Садись, – сухо ответил Прокл. Бросив окурок на улице, клиент сел в машину, и они тронулись в путь.

Потеряв последнее место работы, Прокл долго пытался найти другое, но ничего толкового подыскать не получалось. Вспомнив о водительских правах, что получил ещё перед армией, Прокл решил устроиться в такси. Там как раз требовались работники, – его взяли, и пришлось осваивать новую для себя профессию. Занятие, которое он уже успел возненавидеть всем своим нутром, всей душой. Но несмотря на это продолжал работать, так как это было единственное место, где можно было ежедневно заработать. Деньги человеку нужны всегда, да и иного выхода он пока для себя не видел.

– Ну что, братан, всё рулишь? Как хоть, нормально получается? У меня тоже кореш таксует, – рассказывает, рубит неплохо! – по истечении минут десяти, как тронулись, спросил пассажир. Он придал голосу всё тот же деловитый оттенок, предварительно хлебнув из бутылки, и прикурив сигарету.

Мельком взглянув на этого сопляка, которому едва наберётся больше восемнадцати, Прокл мигом представил следующую картину: резко затормозив, он вытаскивает парня из машины за шкварник, нагибает, – уж на этого хиляка сил у него хватит! Потом достаёт ремень, и лупит его что есть силы по его невоспитанной заднице; за то что он, молокосос, не знает никакого уважения к старшим, не уважает чужого имущества, труда, равно как и не знает вообще – что такое трудиться, не ведает, что такое мораль и нормальное человеческое поведение.

– Я, парень, в машине не курю, так что выкинь.

– Хорошо-хорошо, – ответил пассажир, всё же сделав ещё несколько затяжек напоследок, затем открыл боковое стекло, и выкинул окурок. – А можно радио другое поставить? Ну это, наше, братан… Знаешь наверное, где реальные песни поют?..

– Деньги готовь. Радио дома послушаешь, а мы уже приехали. Где остановить?

– А точно, чувак, уже приехали! Вот у этого магазина и притормози, здесь и выйду! – Прокл остановил машину, пассажир рассчитался, и вышел, добавив напоследок: – Давай, удачи, братан! Вот, только радио ты дерьмовое слушаешь!

– Вожу я всякое, потому что приходиться! А не плохое радио слушаю… – произнёс Прокл уже вслух, – дверь в машине уже была закрыта. Выехав на дорогу, он в тысячный раз ругал себя за то, что приходится молча терпеть всякое; но и тут же оправдывал себя тем, что иначе – никак, издержки профессии. Да и, собственно, ничего страшного на этот раз не произошло, а предательские нервы всё равно сыграли. «Самоконтроль – вот чего не хватает», – убедил себя Прокл. А потом добавил громкости – по радио как раз играла какая-то спокойная, умиротворяющая мелодия.

– Арба-восемь! Арба-восемь, где вы? – донёсся из радиопередатчика женский голос – диспетчер. Это был позывной машины Прокла.

– В районе Монетного! Как слышите? – взяв в руку рацию, ответил Прокл.

– Район Старой Захалынки. Пассажира минут через двадцать возьмёте?

– Да! Говорите адрес.

– Просвещённая шестнадцать, везти в село Пригожее. Знаете – где?

– Да знаю. Хорошо, записал. Буду!

Записав адрес в блокноте, что крепился на присоске к лобовому стеклу, Прокл тронулся в путь по указанному адресу. Автомобиль ему достался старенький, местами прогнивший, громыхающий, пыхтящий, имевший невероятный расход топлива, – одним словом колымага; но при этом – на удивление исправно работающий, и ломающийся крайне редко. Доехав до адреса и припарковавшись, Прокл заглушил машину и стал ждать. Был очень тёплый для зимы день, пасмурно, и падал снег. Вскоре в окно с пассажирской стороны постучали. Прокл открыл дверцу.

– Вы, наверное, и есть то такси, которое я вызывал? – спросил монах, одетый как и положено в чёрный балахон, а поверх накинувший овчинный полушубок. На плече его висела большая серая сумка.

– Да. Это вам в Пригожее надо? Тогда – прошу!

– Нам, – ответил монах. Сам он уселся на переднее сиденье, а сумку аккуратно возложил на заднее.

Такси тронулось в путь; дорога до села была не близкой. Через некоторое время, покинув город, автомобиль выехал на трассу.

– Неужели в монастыре живут так неплохо, что могут позволить себе раскошелиться на такси? – дерзнул спросить Прокл после продолжительного молчания.

Вполоборота монах внимательно посмотрел на таксиста, а после вкрадчиво ответил:

– Нет, уважаемый. Жить мы должны в скромности и благочестии. Это редкий случай, вызванный необходимостью моего скорейшего возвращения в монастырь.

– Вот посмотрел я на вас, а в памяти – будто уже видел вас где-то… Хотя, может, и просто кажется, – доверительно сообщил Прокл.

– Видели. Мечтающий, если память мне не изменяет?..

– Да! Вот, я же говорил!

– Видели вы меня совсем другим человеком. Отчаянным, потерянным, разочаровавшимся в жизни человеком. Прошли те невзгоды, я прозрел, и нашёл свой путь. На всё божья воля!

– Неужели это вы тогда, с идолом, в Горнограде?..

– Был грешен, за то и наказан. Сейчас смиряюсь, веду жизнь праведную, и другим на то наказ, коль получается, даю!

– Как всё просто у вас, верующих… Смирись, покайся, не греши… Но с этим ладно, я согласен. За что, кому, да перед кем, – вы же тогда правильно мне сказали, я до сих пор их помню: от кого ты охраняешь, для кого?.. А если – в смысл вдуматься? А смысл таков, что правят нами; марионетки мы, а правят – злодеи, сущее зло. Сильные мира сего, – как они себя называют; те, у кого власть, деньги… А самое смешное, что, в принципе, каждая марионетка мечтает подняться на их место. А где же правда, справедливость, куда ваш Господь смотрел, когда завещал как надо жить?.. И что делать мне, простому человечку, не желающему жить в этой бедности, нищете, и вечной несправедливости? Начать лизать ботинки сильным мира сего и уповать на лучшее? А может, как и вы, – в монахи податься, запереться подальше, жизнь праведную начать, рассуждать о добре и зле… Но зато – подальше от правленцев, которым всё дозволено, которым ваш Господь всё разрешает, в отличие…

– Вы неправильно понимаете выражение «сильные мира сего». Оно, может, и про вас так сказано, и для этого не надо иметь власть и деньги. Отчаяние, злоба, потеря веры – вот что лишает силы!

– Какая там вера! Может, в душе я и действительно не законченный атеист, но преклоняться, придерживаться терпимости, быть богобоязненным… В угоду кому только не понятно… Всевышнему этому что, так сильно хочется, чтоб мы все в страхе жили? Тут и вправду задумаешься – а нужна ли такая вера: не понятно в кого и во что; может ли она вообще возникнуть у человека после того, как Он, якобы существующий, делает с одними, и все дозволяет другим?..

– Слышу и в ваших устах веру!

– Что вы слышите? О чём вы, господин монах, говорите тут?..

– Да хотя бы в том, что вы вините во всём Господа нашего, а в глубине души всё-таки живёт в вас это: упование, мольба если хотите… В которой просьба к Господу об осуществлении ваших желаний. А это и есть ни что иное, как проявление веры! Пускай и без особой любви к Нему…

– Эх, как лихо закрутили! Уже и о любви заговорили… К тому идолу тоже особую любовь испытывали, что нестерпимо захотелось из рук неправедных забрать? – злобно спросил Прокл. Он был взбешён, накопившаяся злость бурлила в нём от этого разговора, который ещё больше взмучивал всю спесь и зависть, залёгшую гнилым осадком в душе. Хотя с последней вылетевшей фразой он осознал свою неправоту. – Извините, что-то меня совсем понесло… Я уже и сам-то не знаю – что такое любовь, как она выглядит, есть ли она?..

– Ничего. Я за свою грешную жизнь научился видеть людей… Не всегда то, как прекрасно говорит человек, является его сутью. Услышать, увидеть легко, а вот понять – это дано не каждому. И любовь что такое ты знаешь, и что человеку она нужна знаешь… И несправедливость, что тебя тревожит, тоже вижу. Только, не это ведь главное, – а в большей степени тревога. Мучительная, нестерпимая до боли, за путь свой, предназначение, дело, которому хотелось бы всего себя отдать, но нет уверенности, что твоё оно, что примут, поймут… Да и ещё тьма-тьмущая страхов, от которых не так-то просто избавиться!

– Да. И психолога изображать у вас неплохо получается! – ухмыльнулся Прокл, а нутро исходило слезой, и больше всего желалось – разрыдаться. Подавил, лишь влагой подёрнулись глаза, и сильнее сжал в руках баранку, продолжая рулить.

– Мы уже подъезжаем, – сейчас поворот будет на село. Там какие-то охальники табличку вырвали, поэтому предупреждаю…

– Хорошо! – ответил Прокл. И действительно – вскоре показался поворот. Притормозив, Прокл свернул машину с трассы на лесную дорогу, и через пару километров показалось село.

– Нам всё по прямой, а там и монастырь покажется.

Проехав через небольшое сельцо, всё в одну улицу, Прокл остановил машину и заглушил двигатель – впереди виднелся монастырь, а у самой дороги стоял батюшка-настоятель, с большим серебряным крестом, висящим на груди. А за батюшкой – большой свал неколотого кругляка, который рубил один из монахов; небольшая дровяница уже была сложена в стороне. Монах вышел.

– Приехал, миленький. Привёз. Святые образа…

– Да, батюшка! – ответил монах, доставая сумку, и протягивая батюшке. – За тем и ехал!

– Слава господу, уберёг от нечистого! Как переживал я, вся душа истомилась! – произнёс батюшка, и трясущимися руками открыл сумку. Посмотрев в неё, он бросил благодарный взгляд на монаха, а потом отчего-то и на Прокла, поклонившись ему. То же сделал и Прокл, а на душе так приятно стало, будто что-то доброе сделал. – Благослови тебя Господь! Пошли же, замёрзли старые кости… Эх, радость-то какая, божьи угодники!

– Вы идите, батюшка, а я с добрым человеком рассчитаюсь, и тоже приду, – ответил монах.

– Вот и ладно.

Только монах дверь открыл, да спросить хотел, что с него за дорогу требовалась, как Прокл опередил его: не дожидаясь вопроса, назвал цену куда меньшую, чем набежало. Монах молча рассчитался, а после спросил:

– Может, отдохнёте с дороги в монастыре? Откушаете с нами, что Бог послал?..

– Спасибо, нет. Мне ехать надо!

– У каждого свой путь, я свой выбрал, у вас – ваш. Да поможет вам…

– Спасибо, спасибо, я прекрасно вас понял. Извините ещё раз, если что обидное сказал…

– Я знаю-знаю, не со злого умыслу…

– Да.

– Хорошего пути!

– Спасибо, и вам всего хорошего! – ответил Прокл. Заведя машину, он стал разворачиваться, покидая село. Напоследок бросил взгляд в стекло заднего вида: его монах подошёл к круглякам, взяв у того, другого, топор. Чурки разлетались от удара его сильных рук, словно щепки.

* * *

Прошла зима, и наступила весна. Прокл продолжал работать в такси, и всё так же писал продолжение своей книги, втайне надеясь на то, что, когда он её допишет, раскроет всех своих героев, и сможет довести всю свою мысль до конца, то тогда, может, к ней и появится интерес, и он наконец-то сможет заниматься только тем, к чему так лежит душа… По-крайней мере, он так наивно полагал и мечтал.

Заканчивалась ночная смена, было раннее утро. Руки, ноги, спина, глаза устали неимоверно, больше всего хотелось наконец-то распрощаться с баранкой, и добраться до постели… А впереди, прямо по дороге, быстрыми широкими шагами шёл парень – торопился куда-то вытянув левую руку, и тем самым призывая остановиться проезжавшие мимо машины. Прокл остановился:

– Куда?

– В центр, сотня! Поехали! – сказал парень, сразу же усевшись в автомобиль, и протянув деньги.

– Поехали, – взяв сотню, ответил Прокл, бегло глянув на парня в лёгкой, не заправленной в штаны рубашке. Хотя и весна на дворе, но ранним утром довольно прохладно. Впрочем, уловив исходящий от парня мощный перегар, Прокл понял, что именно греет этот организм. – Видать, употреблено не мало… Ишь, как быстро окна запотели!

– Нормально. Веришь, нет, а всю ночь пил, – не берёт! Трезвый, как стёклышко! – ответил парень. Говорил он эмоционально, глаза горели, и даже тело не сидело на месте – весь он был в движении, в предчувствии подвига и соответствующем настрое. И пусть говорил эмоционально, но и в действительности – трезво, ясно, с толком и расстановкой. – Тебя как зовут?

– Прокл.

– Интересное имя – Прокл… Ну и ладно. Я к чему всё это: вот у тебя, Прокл, было когда-нибудь такое, чтобы ты пересмотрел всю свою жизнь, от самого рождения и до дня сегодняшнего, проанализировал что ты есть такое, и как этот мир устроен, и где в нём справедливость, и для чего ты живёшь, и что сделал ты, а что нет?..

Прокл посмотрел на незнакомца, и сразу подумал о том, что только это он и делает изо дня в день. Иногда даже – в отчаянии ударяя себя по голове, чтобы эти дурные мысли перестали преследовать, загружать мозг, сознание, не давая покоя, изнуряя мечущийся рассудок. А теперь невесть кто об этом спрашивает!

– Нет.

– А я вот всю ночь этим только и занимался! Но не в этом вся суть… Сейчас подумаешь – какой-то псих со своими мыслями пристал. Нет… Нет! Вот, видишь? – продолжил парень, распахнув рубашку, и показав чем-то забитый пояс вокруг талии.

– Что это?

– Что это? – передразнил. – Не бойся, против тебя ничего не имею. Это просто бомба-вонючка. Стоит передавить баллоны, и они лопнут. Из них выйдет чудо-газ. И обволочет лёгкие всех этих тварей своим ядом, чтоб не дышали больше нашим воздухом никогда!

– А с твоими лёгкими что будет? – слегка иронично спросил Прокл.

– Хм… Умру достойно. Моя жизнь раба ничего не стоит, так пусть хотя бы будет так, что я не зря прожил!

– Кого же ты так невзлюбил?..

– А их! Весь их род, племя чёртово, что нами правит! Что ты знаешь, что ты думаешь, – как весь этот поганый мир устроен? Все мы – пешки: ты, я… Они правят всем миром! А мы у них – рабы… Они собираются, выбирают своих лидеров, обсуждают, как поступить с тем народом, с другим, кому позволить жить, кому нет, даже – кому воевать и с кем! Они решают всё, а наша жизнь, будто бы свободная, – это всё фикция, видимость, за нас уже давно всё решено!

– Допустим, имеет место некое племя, правящее всем миром… – Ухмыльнулся. – А дальше – что? Ты решился добраться до их главаря?

– Что ты ржёшь?! Ты что, думаешь я чокнутый? Думаешь, я один такой? За мной серьёзные люди, организация. И сегодня моя очередь выполнить свой долг. У них сбор в клубе, где будут семьи всех знатных мастей. Вот к ним-то на огонёк я и загляну… И – да свершится суд!

– И что? Там, я так понимаю, будут далеко не вершки этого злодейства, якобы существующего… Там, вполне возможно, будут и старики, а ещё женщины и дети, далёкие от этой ерунды, что ты мне наговорил. И что – ты их решил судить?

– Курочка по зёрнышку… И даже не пытайся говорить о какой-то там жалости. Этот мир, пускай и не самым чистым образом, от рабства мы освободим! Придёт время, и весь мир захлестнёт кровавый террор – поверь мне! Я – лишь малюсенькая весточка в предзнаменовании той великой свободы от гнёта, которая ждёт нас впереди!

– Не знаю, что и сказать!

– Просто запомни меня, и в скором будущем ты будешь рассказывать своим внукам, что видел и знал великого человека!

– Да уж! – кривая улыбка растянулась по лицу. – Я этого, конечно, не знаю… Не знаю, насколько легко убить человека, но вот насколько тяжело потом с этим жить почему-то представляю. Тьфу ты! О чём это я?! Ведь жить-то ты не собираешься!

Тем временем они уже подъезжали к злосчастному месту – вдали виднелось здание клуба.

– Хорошо подумай ещё раз, парень – тебе просто запудрили мозги. Оно тебе надо? Жизнь – она ведь сложная штука… Во мне самом столько злости живёт! Но я хоть и злюсь, ругаюсь там, проклинаю кого-то, но в душе-то знаю, что нет в этом виноватых – лишь я сам!

– А ты психолог, что ли? Всё, ничего не говори! – ответил пассажир, шаркая по карманам в поисках зажигалки. Вся бравада, что была изначальна, уже пропала, и тело его тряслось от озноба. – У тебя сигаретки не найдётся? Свои потерял где-то…

«Эх, монах, тебя бы на моё место – как бы ты поступил?» – думал Прокл. И отчего-то вспомнил – недавно кто-то оставил в машине целую пачку сигарет, он её в бардачок и забросил. Клуб был уже совсем близко, и к нему вела ухоженная аллея, а вдоль дороги стояли скамейки. Прокл ударил по тормозам, остановив машину.

– Что? Ещё ж не доехали!

– Выходи здесь. Вот тебе целая пачка, кури. Вон, на скамейку сядь, да подумай. А я и в самом деле не психолог, чтоб тебя лечить!

– И не надо. Только не нужно звонить куда-нибудь, сообщать… Пожалуйста, я же тебя не тронул, зла тебе не сделал, – и ты будь добр выполнить мою просьбу… Смотри сегодня лучше телевизор – меня там обязательно покажут. А за пачку – спасибо! – стараясь говорить жёстко произнёс пассажир, хотя губы дрожали так, что это совсем не получалось, и вышел из машины. Закрыв дверь, как и посоветовал Прокл, пассажир уселся на скамейке покурить.

– Хорошо, вот и покури… – пробормотал Прокл, тронувшись с места. Медленно проехав мимо здания клуба и пристально вглядываясь в него, он не увидел людей ни в его окнах, ни рядом с ним. И – как гора с плеч. Но проехав по дороге ещё с километр, Прокл всё же так и не смог окончательно избавиться от сомнений, и развернул машину. Впереди показался силуэт того пассажира, вставшего со скамейки. Очевидно, он уже накурился, и теперь скорыми шагами направлялся к клубу, вскоре исчезнув за огораживающим его забором. Первая же мысль, что промелькнула, была про телефон – Проклу казалось, что пассажир и сам словно бы молил о нём. Проехав ещё пару перекрёстков, Прокл наконец-таки заметил уличный телефон, и остановился у него.

– Человек желает отравить опасным газом сборище людей в клубе, на перекрёстке улиц Правосудия и Слепых наставников! – зажав нос, чтоб голос был не узнаваем, произнёс в трубку Прокл.

– Подождите, пожалуйста. В каком клубе, когда… – начал спрашивать голос дежурного представителя органов власти и правопорядка.

– Прямо сейчас! Клуб на перекрёстке Правосудия и Слепых наставников! – повторил Прокл, и положил трубку.

«Отчего люди так ненавистны друг другу? – размышлял Прокл, пытаясь уснуть после наконец-то закончившийся смены. – И во мне всё это тоже есть… Будто бы с самого рождения мы сориентированы на саморазрушение. В мире так много несправедливости, и с этим никто и не спорит… Но как же просто найти в этом кого-то виновного! Когда у тебя есть источник всех твоих бед, ты уже не стараешься копнуть глубже – а зачем? Тебе ведь легче так думать, а может, и жить легче… И все пороки настигают в мыслях, а кого и в действии. А что же тогда – внутри? Гниль? Так чем я лучше того выдуманного, или даже реально существующего источника бед? Скорее всего – ничем. Но опять же – не бороться с реально существующим злом нельзя, тогда ты пыль, да и того меньше. И что тогда? Как быть? Кто подскажет единственное и правильное решение, поможет отличить одно от другого, реальное от надуманного?..»

– Да что же это такое? Да за что же мне всё это?! Лучше не знать, не видеть, не думать, – одна сплошная тревога! – провыл Прокл, вцепившись руками в голову.

Включил телевизор, беспокойно метался. Дождался местных новостей – там всё спокойно, ни слова о каких-либо клубах. И всё равно – тревога, мысли, никакого сна. Вспомнил о книге, о своих героях, и незаметно на неслышных лапах подкралась идея. И в предчувствии заключительных событий сюжета, метнулся к компьютеру.

«Грянет тьма, отнимающая жизнь; в суетном страхе пред неизбежным мир будет обречён на ужасную погибель. Свет, спасительный свет, так нужный для спасения живого явится нам, разметав тьму, – сила, от которой всё извергнется, уходя в небытие. И будет их двое. Тех, чье предназначение – в сохранении всего сущего, что дано нам Создателем. А спасеньем будет то простое, что окажется рядом с ними».

«Напишу – пророк третьего тысячелетия. А имя… Ладно, имя потом придумаю».

Зевнул. Наконец-то желание спать и усталость взяли своё…

* * *

– Родился в городе Уркмантуре, после проживал в городе Горнограде, родители умерли, после приехал в Дороговещенск, правильно говорю? – спросил следователь, записывая данные на бумаге. Напротив него сидел изнурённый допросами Прокл, руки его стискивали наручники. Был жаркий, солнечный летний день, и из большого зарешеченного окна в кабинете следователя лучи попадали прямиком на Прокла, и безжалостно жгли беззащитного узника. По телу сбегали струйки пота, в горле пересохло, организм изнемогал, но желания попросить пить не возникало – рассудок рассеялся где-то в воспоминаниях всей жизни. Хотелось умереть, но больше не вспоминать и не отвечать на вопросы.

– Да, правильно говорите.

– В Горнограде работал охранником на ювелирном заводе, правильно?

– Да.

– Причина увольнения?

– Не устраивала зарплата. Вот и подался в Дороговещенск.

– Ладно, допустим. Надо же, вы с покойной даже родились в одном крае! Сколько совпадений: ты в Уркмантуре, она в – Ашкенте. Да…

При слове «покойной» в голове Прокла совсем помутилось – так сильно не хотелось жить и слышать это. А следователь продолжил:

– В Дороговещенске устроился на почту, проработав почти пять лет… Потом был сокращён, и устроился в такси… Так?

– Так.

«Когда же это кончится? За что, Господи, ты меня так проклял?..»

– Ну, а теперь снова тот день: как оказался в Горнограде? По порядку: кого довозил, что забирал, куда доставил?

«Дай умереть, Господи! Не хочу всё это вспоминать…»

– Давай! Давай уже, говори! Чего молчишь? – напирал следователь.

– Был заказ из Дороговещенска в Горноград. Забрал клиента, довёз до Горнограда. Уже была ночь, но точного времени не вспомню. Решил заехать в родной двор, где вырос. Заехал, посмотрел, но никого из знакомых не увидел. Поехал к трассе, а по дороге остановил мужик. Описание его давал.

– Ну да, тот, что в морге лежит… С этим понятно. Дальше рассказывай!

– Да, тот самый, которого в морге опознавал… Он меня спросил что-то, вроде: не местное ли такси, и не с Дороговещенска ли, – ему как раз туда и надо было; вот, только за вещами заехать надо… О сумме договорились… Потом просто подъехал к дому, который он указал…

– Этот дом ранее был вам знаком, или какой-то из тех, что рядом?

– Нет. Ни знакомых домов, ни людей я там не видел.

– Не знали, что поблизости находился дом отца покойной?..

Опять наплыв нестерпимой боли в душе при слове «покойной».

– Нет! Абсолютно не знал!

– Хорошо. А дальше что было?

– Подъехал, а пассажир вышел, и попросил немного подождать. Минут через пятнадцать явился с двумя большими сумками. Мы загрузили их в багажник, и направились в Дороговещенск.

– Вы не видели что в сумке? Пассажир не рассказывал о том, что находилось внутри?

– Нет.

– Дальше.

– В Дороговещенске я довёз его до Монетного, высадил, – место я уже указывал… Он расплатился, забрал сумки. Я уехал дальше дорабатывать смену.

– Значит, с пассажиром этим больше не встречались, и никуда его больше не подвозили?..

– Нет.

– Ладно. Теперь снова давай по покойной! – продолжил следователь, выложив фотографии на стол. Там была запечатлена зверски убитая девушка: колотые, резаные раны, и вся в крови, – Светлана… Вновь увидев эти фотографии, Прокл взвыл:

– Хватит уже показывать их! Видеть не могу, лучше сдохнуть… Я этого не делал, я обо всём этом не знал! Это чудовищная, проклятая случайность, что так произошло со знакомыми мне людьми!

– Успокойся, фотографии уберу. А вот всё заново рассказать придётся…

И Прокл вновь, как бы ему тяжело это не давалось, стал рассказывать об их знакомстве. Вновь и вновь.

Пройдёт ещё пара недель, которые Прокл проведёт в тюрьме Горнограда, регулярно вызываемый на очередные допросы. Когда же наконец-то разберутся в его невиновности, отпустят.

Выйдя из милиции, он первым делом отправится на могилу родителей. Каким же ненавистным станет ему этот некогда родной город! И всё это – после тех самых ужасных событий, в которые оказался замешан и он. Вернувшись в Дороговещенск, он вернётся на работу в такси. Вскоре придёт повестка в суд, в качестве свидетеля. На суд он поедет прямо со смены, на своём такси.

– Вызывается свидетель! Мечтающий, Прокл! – объявил судья.

Сердце Прокла билось, как бешеное; глаза в тумане, слух – как после контузии, ноги не хотят слушаться и стоять. Судья задаёт вопросы, Прокл отвечает что-то невнятное; и если других он ещё слышал, то, что говорил сам, не слышал вообще. Из тех, кого он знал, в зале находился Антон, бывший в инвалидной коляске. Он сильно изменился: волосы поседели, похудел, пустые глаза, смотрящие куда-то мимо всех, глубоко запали, как у трупа. Ещё был отец покойной, – король, со своими телохранителями, и он с ненавистью смотрел на Прокла, – это парень чувствовал всей спиной. Король время от времени пускал реплики:

– Вот ублюдок! И этого в свидетели записали! Гадёныш! В клетку его!

Судья просила угомониться, король ненадолго замолкал.

С некоторых пор Светлана и Антон жили в доме короля – как оказалось, их собственный дом не столь давно сгорел. В гости к ним напросился тот самый пассажир – якобы, для важной беседы. Антон его впустил, потому что был знаком с ним, за что и получил множественные удары ножом в спину, – несмотря на это, он чудом остался в живых. А выродок тем временем приступил к казни Светланы, медленно пытая её – так показала экспертиза, чтобы вызнать о неком тайнике, что должен был быть у её отца. Как заявил король – о нём она знать не могла. Покончив со Светланой, он сам принялся за поиски тайника, нашёл, вскрыл. В том было целое сокровище: множество изделий из золота, которые король, видать, припрятал до лучших времён. После чего убийца поймал такси, и привёз сокровище перекупщику в Дороговещенск, где и был убит этим самым перекупщиком. Перекупщик же был пойман милицией с поличным – во время перепродажи сокровища, а там и сознался во всём; в том числе – где схоронил труп. В суде на скамье подсудимых и сидел этот перекупщик, пряча глаза от разъяренного взгляда короля. Такси же Прокла видели люди, тоже вызванные в суд свидетелями, и слышали разговор выродка с таксистом: что такси с Дороговещенска, а пассажиру как раз туда и надо. В деле со слов перекупщика упоминался некий наводчик, который и рассказал о тайнике, о котором ему вкратце поведал убийца, но приблизиться к его личности суд так и не смог. Не узнали ни имени, ни места проживания – ничего. И это было всё, что понял Прокл из прозвучавших в суде объяснений. Так и не дожидаясь вынесения приговора, Прокл покинул здание суда.

Он задыхался от нехватки воздуха, лёгкие сперло, будто что-то тяжёлое придавило его. В глазах всё плыло, и рассудок покидал сознание. Прокл сел в машину – одежда душила его, и он скинул рубашку, оставшись голым по пояс. Завёл, ударил по газам, и помчался в Дороговещенск.

– Да, да, я знаю, что не надо было! Нет, надо… Ну зачем я только начинал! Кто я? Зачём всё это?! – Начался бред, в котором он разговаривал сам с собой.

– Зачем так переживать? Всё ещё повторится… Всё исправишь, всё у тебя получится! – успокаивал зелёный гуманоид с кошачьими глазами, усевшийся на пассажирском переднем сиденье.

– Что получится? – не хотел признавать его правоту Прокл.

– Всё получится! Звёзды – они мудрые, они всё знать и нам говорить! Вселенная большой… – продолжил зелёный.

– Звёзды, звёзды! Что мне, теперь на пояс Ориона лететь? Вот, смотри! – показал Прокл на свой живот пальцем: там в один ряд находилось три родинки, а выше – ещё одна.

– Да, твой карта. Может и правда… Вижу я пояс Ориона, выше звезда Бетельгейзе, вроде… Однако! – с интересом протараторил гуманоид, проведя своим пупырчатым пальцем от одной родинки к другой.

– Если бы только это колымага могла лететь! Ух, держись тогда просторы необъятного космоса! Ах, чем чёрт не шутит! – произнёс Прокл, втоптав в пол педаль газа. Потянул штурвал на себя, и машина взлетела в небо, – к яркому солнцу, ослепившему глаза. Удар, и всё потемнело.

* * *

Ухоженная аллея парка на территории психбольницы; облачный, немного прохладный летний день. Вдоль аллеи – скамейки, на которых сидят больные, санитары, врачи; кто-то бродит по зелёным лужайкам. Среди больных тут и Прокл. После того, как его автомобиль вылетел с трассы кувыркнувшись несколько раз, Прокл оказался в больнице с сильными переломами и сотрясением. Кости срослись, а вот разум – нет.

– А вы видите, что за вами всё время кто-то подсматривает? За мной вот нет, а за вами – да! Что вы по этому недоразумению можете сказать? – подсев на скамейку Прокла, спросил другой больной, также одетый в толстую, серую пижаму.

– Иди отсюда, придурок! – ответил Прокл. Он встал со скамейки, и удалился прочь от надоедливого больного, страдающего манией преследования. Впрочем, бедолагу это не остановило – он соскочил со скамейки, и перебежками, прячась за кустами и оглядываясь по сторонам, последовал за Проклом, гротескно шпионя за ним. Пытаясь избавиться от преследования, Прокл вышел на лужайку, и последовал в другой конец парка. По лужайке брела больная, поодаль от неё шла санитарка, а с другой стороны – бугай-санитар, больше похожий на телохранителя; как и давешний больной он тоже оглядывался по сторонам. Вдруг – вспышка фотокамеры, и возникшая суета.

– Кто пустил?! Ловите! Отобрать у него фотоаппарат! Поймать! – кричали вслед убегающему репортёру. Кто-то из них кинулся вдогонку, но репортёр лихо перемахнул через высокий забор, в который упиралась заранее приставленная лестница, очевидно, им же самим и приготовленная – и успел. Тем временем бугай санитар и санитарка подхватили бывшую на лужайке больную, и буквально потащили её к больнице. Прокл вдруг вгляделся в её лицо – и это была Светлана! Сердце ёкнуло, оставшийся рассудок боролся с навязчивым: а не галлюцинация ли опять, не мерещится ли? Она, или просто похожий человек?..

– Светлана! Светлана, это ты!

– Да! А это ты – тот человек, что хочет предупредить нас всех? Мы ведь уже встречались?.. – ответила она своим нежным голосочком. Но глаза не видели того, кто говорит с ней – девушка была слепа. И в этот момент бугай-санитар двинулся навстречу подходящему к ним Проклу, быстро скрутил его, и повалил на землю.

– Конечно, виделись! Светлана, это же я! Прокл! – последнее, что успел прокричать Прокл, после чего санитар вдавил его лицом в землю. На помощь подбежали и другие.

– Прокл! Вот, значит, как тебя зовут, – тихо произнесла больная, а санитарка всё продолжала тянуть её в больницу до тех пор, пока они не исчезли в здании. Передав подбежавшим на помощь санитарам тело Прокла, бугай поспешил следом за девушкой.