Текст книги "Спускаясь к звездам"

– Ладно, это я поняла, – перебила его Зали. – Но почему ты хочешь учить меня? Почему бы тебе самому не стать тем, кто первый выйдет на контакт с дикарями, когда возникнет такая необходимость?

– На то есть несколько причин, крошка-Зали, – сказал Тейт. – Я хоть и не обещал твоим родителям, что позабочусь о тебе, но думаю, если бы они знали, в какой ситуации мы окажемся, то потребовали бы от меня это обещание. Кроме того, ты ведь знаешь, я не люблю привлекать внимание. Моя работа всегда была в тени, и мне это нравится.

– Иными словами, ты, как обычно, не хочешь брать на себя ответственность? – в эти слова Зали не вкладывала упрека, она не раз слышала от родителей подобные фразы в адрес дядюшки Тейта, и это было в порядке вещей.

– Ты говоришь прямо как твоя мать, – усмехнулся Тейт. – Ты вообще очень похожа на неё в молодости.

Сказав это, он на миг будто выпал из реальности. В его глазах, смотрящих даже не на Зали, а куда-то сквозь нее, появилась тихая, но пронзительная нежность. Затем он моргнул и снова превратился в дядюшку Тейта – мудрого, ироничного и холодного. Он сказал:

– Я ни к чему не принуждаю тебя. Ты пришла ко мне за советом, но я не даю советов. Я могу дать только выбор. Теперь он у тебя есть. И как ты им распорядишься, дело твоё.

– Мне нужно немного подумать, – сказала Зали.

– Конечно, обдумай всё как следует. Но слишком не затягивай, время – единственный ресурс, который не восстанавливается.

Зали поблагодарила дядюшку Тейта и побрела в сторону своего шатра. С каждым шагом она чувствовала, как на нее наваливается груз будущего – дни, проведенные за бессмысленными и тяжелыми занятиями, переход на низшую ступень общества, одно и то же день за днем. Она повернула назад и догнала Тейта:

– Я согласна.

– Хорошо, – улыбнулся Тейт. – Увидимся за ужином.

И ушел, оставив Зали среди шатров с новыми размышлениями, с новыми страхами и надеждами.

Но ужин на этот раз пришлось отложить. Ближе к ночи в лагерь вернулся разведотряд, груженный оружием и консервами. Аж-сулы собрали на командном пункте экстренное совещание.

Ферулан разложил на столе карту, испещренную пометками и указал, где находятся оружейные магазины, где склады продовольствия, и где можно достать средства передвижения. В завершение доклада он указал на точку в центре карты:

– А здесь засели дикари. Тоин утверждает, что их всего несколько десятков. Часовые стоят по углам крыши и внутри здания у входа. Вряд ли они сунуться оттуда, пока они слишком напуганы. Но кто знает, что будет дальше. Думаю, медлить нельзя.

– Завтра же утром, – сказал Келгани, – Я распоряжусь отправить туда штурмовиков. Думаю, человек пятьдесят хватит, чтобы уж наверняка.

– Пятьдесят? – спросил Кинбатаб таким тоном, будто принимал участие в детском споре и снисходительно делал вид, что воспринимает спорщиков всерьез. – Пятьдесят наших солдат, чтобы разбить какую-то жалкую кучку дикарей с рогатками?

– Не с рогатками, а с боевым оружием, – уточнил Ферулан, будто и не заметил, каким тоном с ним разговаривали.

– Пусть даже так, – не унимался Кинбатаб. – Пусть они хоть пулеметами увешаются, а в задницу засунут по гранате. Но это все равно дикари. Пятьдесят бойцов – это слишком много. Лучше бы они остались в лагере.

– Боишься остаться без охраны? А скажи-ка мне, чего ты боишься больше – нападения дикарей на лагерь, или что свои же взбунтуются, а у тебя не будет хватать солдат, чтобы подавить сопротивление?

– Ты такой шутник, Келгани. Тебе бы толпу развлекать, – без тени улыбки сказал Кинбатаб. – Если хочешь, чтобы было пятьдесят, пусть будет пятьдесят. Только знай, что я с этим не согласен.

– Я попробую это пережить, – сказал Келгани. – Значит решено. Завтра штурмовики отправляются в путь. Нужно, чтобы с ними отправился кто-нибудь из вас и помог сориентироваться на месте.

Ферулан поднял взгляд от карты и сказал:

– Дайте мне сытный ужин и мягкую койку, чтобы я мог выспаться как следует, и завтра я буду готов отправиться в путь.

– Я тоже поеду, – сказал Ольт.

Он все еще не был готов встретиться с Ное с глазу на глаз и хотел использовать любую возможность оттянуть эту встречу, несмотря даже на то, что смертельно устал после поездки.

Когда совещание закончилось, и странники вышли из палатки, каждый почувствовал на коже дуновение непривычно прохладного ветра. Но эта прохлада не принесла облегчения, было в ней что-то неприятное. Еще один резкий порыв ветра заставил Ольта зажмуриться и прикрыть лицо тыльной стороной ладони. Он понял, что было не так – в воздухе кружилась пыль, и мелкие песчинки хлестали по рукам и ногам, будто сотни иголочек впивались в кожу.

– Намечается буря, что ли? – спросил Ферулан.

– Похоже на то, – ответил Келгани. – Лучше бы нам переждать её в шатрах, сделать какие-то укрепления…

– Давайте попробуем узнать у Ралтауна, – предложил Ольт. – Если нам грозит серьезная опасность, он должен знать об этом.

Он приблизился к молодому киничу, который так и не проронил ни слова за всю поездку и всё так же походил на пустоту, напялившую костюм странника.

– Эй, Ралтаун, – потряс его за плечи Ольт. – Хватит витать в облаках, нам нужна твоя помощь.

– Что?

Ралтаун моргнул и тряхнул головой, будто только что очнулся от яркого сна.

– Ты чувствуешь ветер? Это буря? – спросил Ольт, стараясь не терять контакта глаз.

– Это город, – едва слышно сказал Ралтаун, и его лицо озарилось нездешней блаженной улыбкой.

После этого он снова впал в прострацию, и как Ольт не тряс его за плечи, больше не вернулся.

– Ну что там? Что он сказал? – спросил Келгани.

– Он говорит, это город, – пожал плечами Ольт.

– Видно, парнишка еще не отошел от нашего рейда. Всё ему город мерещится, – предположил Ферулан.

– В любом случае, – подытожил Кинбатаб, – нужно предупредить всех, чтобы оставались в шатрах, пока всё это не закончится, или ситуация не прояснится.

Келгани едва ли не впервые был полностью согласен с Кинбатабом, и они, не мешкая, отправились на поляну, где лагерь собрался к ужину.

Многие странники уже самостоятельно оценили ситуацию и ушли укреплять палатки. Другие получили указания от аж-сулов и последовали примеру первых.

В этот вечер в лагере было тихо – все занимались делом, поглубже вбивали колышки, на которых крепились шатры, и обкладывали подпорки камнями. Было слышно только как ветер шумит в кронах деревьев и швыряет горсти песка на холщевые бока серо-зеленых палаток.

Странники готовились к буре, но никто не ожидал, что всё будет происходить именно так. Небо в эту ночь было черным от свинцовых туч, и только иногда из этого бушующего над головами моря выныривал краешек красной, как закатное солнце, луны. Ветер всё усиливался.

Зали сидела в палатке, обхватив руками колени и раскачиваясь взад-вперед, как делала это в детстве, когда становилось страшно, и неоткуда было ждать спасения. Теперь ветер поднимал в воздух не только песок, но и мелкие камки. Они то и дело с глухим звуком ударялись о шатер и отскакивали в траву, где их снова подхватывал ветер и подымал в воздух.

Палатка трепетала на ветру, будто лист, готовый вот-вот сорваться с ветки. Крепления ходили ходуном, и Зали всё ждала, что подпорки вырвутся с корнем. Нес сидела рядом и завывала как раненый зверь, что еще больше портило картину. Внезапно она вскочила на ноги и в панике бросилась к выходу. Зали в последний момент успела схватить её за руку:

– Ты куда лезешь, дура?!

– Я не могу тут больше оставаться! – взвизгнула Нес.

– Сядь и сиди тихо, – Зали дернула Нес, и та от резкого рывка повалилась на задницу. – Здесь безопаснее.

– Безопаснее?! Зали, ты что, ослепла?

Нес указала повела рукой вокруг, охватив этим жестом и хлещущую, будто парус, ткань, и дрожащие подпорки.

– Ладно, если жизнь тебе не дорога, можешь идти, – внезапно успокоилась Зали. – Ты мне всё равно не нравишься. Лично я останусь здесь.

Эти доводы подействовали на Нес отрезвляюще. Она притихла и снова заняла место в углу палатки, накрывшись с головой спальником, будто он мог спасти её в случае опасности.

А потом они услышали крики. Совсем рядом кто-то завопил от ужаса. Потом был топот ног, кто-то отдавал команды рубленными резкими выкриками, кто-то сыпал ругательствами. Суета вокруг нарастала, вой ветра усиливался. Зали подползла к Нес и крепко сжала её холодную дрожащую руку.

– Не бойся, всё будет хорошо, – сказала она и сама попыталась поверить в эти слова.

– Да, всё будет хорошо, – робко отозвалась Нес.

Так они и сидели, прижавшись друг к другу и стараясь не вслушиваться в безумие, царившее вокруг. Никто из странников тогда не догадывался, что эта буря была эхом от падения обломков их флагмана на Землю.

К утру ветер почти утих. Зали, которая так и не сомкнула глаз этой ночью, выбралась из палатки. Она ожидала увидеть разрушения, но масштабы ущерба, нанесенного бурей, поразили её.

На месте многих палаток теперь была голая земля с рытвинами от колышков для крепления. Ветер разметал пожитки странников, и многие бродили вокруг, выискивая свои спальники и личные вещи. Кое-кто лежал на земле, постанывая, и над ними суетились врачи. Некоторые лежали молча, и по их неестественным позам и безжизненным глазам было видно, что они больше никогда не поднимутся, сколько бы докторов сейчас ни собралось вокруг.

Ошалев от увиденного, Зали поплелась на поляну для собраний в надежде узнать новости. Она старалась не смотреть по сторонам, но и так было понятно, что дела плохи. За одну ночь природа сделала с лагерем странников то, что не смогла бы сделать армия дикарей.

Ветер стих, но пыль все еще висела в воздухе, и небо из-за этого казалось мутным. Зали казалось, что она двигается в киселе и видит окружающее как сквозь полупрозрачную пленку. Единственное, что радовало, это прохлада, которую принесла буря.

Приблизившись к поляне, Зали увидела Кинбатаба, который стоял в центре и что-то вещал. По его горящим глазам и активной жестикуляции становилось понятно, что он уже хорошенько разогнался, и выступление перевалило за половину.

– Но мы не сдадимся под натиском природы, – услышала Зали, подойдя поближе. – Эта буря была нам лишь знаком, что хватит отсиживаться в ненадежном укрытии, пришла пора радикальных мер. Мы больше не падем жертвами капризов природы. На этом месте мы построим город!

– Это город, – отозвался эхом тихий голос справа от Зали.

Она повернула голову и увидела странника с киничийской маркировкой на бронекостюме. Этот парень выглядел странно даже для представителей своей касты. Его взгляд, казалось, был обращен вовнутрь, а на губах застыла рассеянная улыбка. Он вроде и был здесь, но одновременно находился где-то настолько далеко, что постичь это казалось невозможным.

– Город Солнца, – повторил он, продолжая улыбаться – Кинчен.

Часть 2

Глава 10

Сизые клочья табачного дыма поднимались под потолок и вылетали в окно. Ферулан затянулся в последний раз и затушил окурок о подошву сапога. Затем потянулся за стоявшей на столе бутылкой вина и разлил по бокалам.

– Не бережешь ты себя, – сказал Ольт.

– Я просто беру от жизни всё, что она мне предлагает, – пожал плечами Ферулан. – Иначе зачем вообще жить? Признаться, дикари знали толк в удовольствиях.

Сказав это, он поднял бокал и с наслаждением отпил из него. Ольт вздохнул:

– Ну да, знали. И смотри, к чему это их привело.

– Да ладно тебе, развел морализаторство. Лучше выпей со мной.

Ольт отхлебнул вина и почувствовал, как по телу начало разливаться тепло. Ферулан довольно улыбнулся и откинулся на спинку стула.

– А помнишь, как мы напились в первый раз? – спросил Ферулан, и в глазах его заплясали золотые искорки. – Я думал, Кинбакаб с нас три шкуры снимет.

– Честно говоря, – усмехнулся Ольт, – Я помню только самое начало, когда мы стали пробовать содержимое бутылок из ящика, и самый конец, когда Кинбакаб выстроил нас на поляне, как провинившихся школьников. Мне тогда было так плохо, что я почти не обращал внимания на все его грозные выкрики. Думал только о том, как бы добраться до постели.

– А вот и зря. Кинбакаб тогда был в ударе – я прямо заслушался. А ведь мы тогда были героями-первопроходцами – кто знает этих дикарей, вдруг в бутылках оказалась бы отрава? А мы не побоялись, всё попробовали. К тому же, после того штурма мы заслужили хотя бы небольшой праздник.

– Да уж, штурм был знатный, – согласился Ольт и прикрыл глаза, припоминая события той ночи, когда штурмовой отряд вышел на охоту в поисках оставшихся в городе землян. – И дикари оказались не так просты, как мы думали. Помнишь, как один из них, который стоял на входе в супермаркет, подкрался ко мне сзади?

– Еще бы мне не помнить! – воскликнул Ферулан. – Если бы я тогда не подоспел вовремя, ты бы сейчас тут со мной не сидел.

– Это точно, – согласился Ольт. – И я снова говорю тебе «спасибо». Ты спас мне жизнь.

– Да не стоит благодарности, – отмахнулся Ферулан. – Я ведь о себе заботился. В конце концов, если б ты тогда помер, мне было бы не с кем пить вино и трепаться по вечерам.

– Да, я тогда получил хороший урок. Мне приходилось сталкиваться с дикарями еще в пустыне, когда я шел к лагерю. Но только в ночь штурма я действительно понял, насколько серьезным врагом могут стать дикари. В экстремальных ситуациях они держатся не хуже нашего.

– Ну не скажи. Ты помнишь, как они кинулись врассыпную, когда мы убили десяток охранников? Помню, я кинулся за одним и догнал только в подвале. Он там сидел, прижавшись к стене, и плакал. Никто из наших не позволил бы себе такого. Дикари не воины, они стадные животные. Трусливые стадные животные.

– Может ты и прав, – согласился Ольт. – Но всё равно, так было раньше. Теперь-то они научились воевать. Странное дело, Магистрат принял решение об обнулении не в последнюю очередь из-за того, что дикари постоянно устраивали бессмысленные войны. А потом мы же их и вынудили затеять еще одну войну.

– Ты слишком много философствуешь, Ольт, – сказал Ферулан и подлил в бокалы вина. – Завел бы лучше себе женщину. Когда под боком есть женщина, это отбивает желание слишком много думать про абстрактные вещи.

– У каждого свой путь, – пожал плечами Ольт. – может быть, моя судьба как раз в том, чтобы превратиться в брюзжащего одинокого старика.

– За этими посиделками я сам чувствую, как начинаю стареть. Давай, что ли, пройдемся, пока мы тут окончательно не покрылись паутиной.

Ферулан встал, потянулся до хруста в костях, подошел к окну:

– Погода сегодня просто прекрасная. За все эти годы я даже соскучился по палящему солнцу.

– И не говори, – подтвердил Ольт, вспомнив, как сам несколько лет кутался по ночам в спальник и размышлял о том, насколько разрушительными для этой планеты оказались последствия падения обломков корабля.

За пять лет, пока длилось похолодание, растительности вокруг стало значительно меньше. Многие виды животных, которые первое время забредали в лагерь, перестали попадаться на глаза, и Ольт решил, что они не пережили ядерную зиму. Теперь, наконец, всё возвращалось на круги своя, природа начала новый цикл, и на Землю пришло потепление.

Стоило Ольту с Феруланом выйти из дома, как город навалился на них, прилип к коже, обволок запахами и звуками. Они оба еще помнили тот день, когда был заложен первый камень, положивший начало строительству. И вот теперь, спустя шестнадцать лет, Кинчен, блистал в своем великолепии.

На улице у дома дрались подростки. Судя по тому, с каким азартом они колотили друг друга, с какими агрессивными вскриками снова и снова шли в атаку, потасовка была в самом разгаре. Ферулан скрестил руки на груди и какое-то время с интересом наблюдал за происходящим, после чего крикнул:

– Это что же такое тут происходит?!

За драку на улице всем провинившимся полагалось отработать несколько лишних тренировок в учебном корпусе, а зачинщику предстояло бы отдраить классы. Поэтому, услышав грозный выкрик «взрослого», стайка дерущихся кинулась врассыпную, тут же позабыв о своей ссоре. На опустевшей площадке остался только один парень. Понурив голову и тяжело дыша, он поплелся в сторону Ферулана. Из разбитой губы молодого камаштли капала кровь, и он вытирал её на ходу тыльной стороной ладони. Подойдя поближе, сказал:

– Здравствуй, отец.

– Ну и что случилось? – спросил Ферулан, сложив руки на груди.

– Лакли сказала Мувлагу, что тот никогда не станет воином. И что он умрет как его отец, на которого дикарь выскочил из-за угла с камнем в руке. Он её ударил, потом она его…

– А девчонка молодец, – присвистнул Ольт.

– Да, она славная, – улыбнулся Флорин, потупив глаза.

– Эй, мне что, следует снова просить тебя рассказывать законы наизусть? – нахмурился Ферулан. – А то я смотрю, ты кое-что подзабыл.

– Я помню, отец, – вздохнул Флорин, – Никаких девчонок, пока отправлюсь в свой первый бой.

– Вот-вот. Никаких девчонок, – подтвердил Ферулан. – Повторяй себе это почаще.

– Ничего, я скоро убью своего первого дикаря.

– Успеешь, – хмыкнул Ферулан. – Кстати, я тут немного понаблюдал за тобой и хочу дать совет. Тебе следует активнее работать корпусом и не ждать, пока тебя ударят. Ты отлично работал правой, когда месил одного коренастого. Но нужно еще и уметь уворачиваться. В битве с дикарями силы недостаточно, нужно быть еще и достаточно юрким, если придется вступать в ближний бой.

Флорин кивнул и шмыгнул носом. Губа его постепенно начала распухать, но он все же попытался улыбнуться – ему было приятно участливое отношение отца.

– И нечего тут радоваться, – с напускной строгостью сказал Ферулан. – Тебя никто не освобождал от наказания. Напомни-ка мне, что гласит третий закон кодекса?

– Никогда не драться против своих.

– Никогда не вступать в бой с представителями своей расы, – поправил его Ферулан. – Пока что можешь идти, но не сомневайся, что завтра же утром я доложу о случившемся твоему наставнику.

– Да, отец, – понурив голову, ответил Флорин и поплелся домой.

Ферулан смотрел вслед сыну, плотно сжав губы. На лбу его проступили две вертикальные морщины. В этот момент он совсем не был похож на того Ферулана, которого знал почти весь город, и присутствие которого всегда означало праздник. Ольт тронул друга за плечо:

– Беспокоишься о Флорине?

– Что? – Ферулан рассеянно уставился на Ольта. – А, нет. Флорин молодец, он со всем справится как надо, я уверен. Я должен быть в этом уверен, понимаешь? Иначе никак.

– Понимаю.

– Но я действительно беспокоюсь, – выдохнул Ферулан. – Обо всех. Обо всём этом поколении. Какими они вырастут? Законы, по которым мы жили сотни и сотни лет, для них – всего лишь непонятный свод правил. Они даже превратили их в считалки, чтобы лучше запомнить. Без централизованной системы всё рушится на глазах. Мы с тобой можем стать свидетелями больших перемен, и я не уверен, что эти перемены к лучшему. С тех пор, как меня отдали на обучение, я почти не видел своих родителей и первое время очень по ним скучал. Зато интернат научил меня самостоятельности, я стал частью чего-то большого и значительного, получил знания и научился уважению. А кого будут уважать они?

– Старый мир умирает, рождается новый, – сказал Ольт. – Наш мир держался очень долго, но, видимо, пришел и его черед. Главное, что новое поколение более приспособлено к жизни в новых условиях. Когда умрет последний дикарь, они унаследуют Землю. А законы… что ж, иногда нужно писать новые законы.

– Надеюсь, ты прав, Ольт… Надеюсь, ты прав. – Ферулан резко выдохнул и, скрестив пальцы в замок, как следует похрустел костяшками. – Ладно, что это мы всё о грустном? Мы ведь собирались прогуляться, так?

– Так, – сказал Ольт, обрадованный тем, что друг, наконец, стряхнул с себя хандру и превратился в привычного Ферулана, адепта всех возможных удовольствий.

– Может, тогда зайдем в гости к Зали? Её что-то давно не было видно.

– Вряд ли мы её застанем, – сказал Ольт.

– А что такое?

– Ты разве не знаешь? – удивился Ольт. – Её сейчас сложно поймать, последние дни она очень занята. Недавно часовые доставили в лагерь пленника, и теперь Зали почти все время проводит с ним. Пытки, допросы… Видимо, там есть за что уцепиться.

– Да уж, теперь все новости проходят мимо меня, – вздохнул Ферулан. – Семейная жизнь пьет из меня все соки. Вот не зря ты мне тогда говорил, чтоб я не связывался с женщинами.

– Никогда я такого не говорил, – запротестовал Ольт.

– Ну, может и не говорил, – согласился Ферулан. – Но надо же мне кого-то винить в том, что я превратился в классического стареющего семьянина. Ты же знаешь, себя-то я винить ни в чем не стану.

– Это точно, – усмехнулся Ольт.

– Так что там за история с пленником? – спросил Ферулан. – Давненько уже наши часовые не отлавливали дикарей.

– Я сам знаю не намного больше твоего. Но в узких кругах ходят слухи, что это не совсем обычный дикарь. Или вообще не совсем дикарь. Там мутная история. Якобы он повздорил со своими и хотел перейти на нашу сторону. Вроде бы сам пришел и сдался в руки охраны. Естественно, его сразу приняли и переправили в тюрьму. А еще поговаривают, что он научился пользоваться телепортами. Во всяком случае, так сказал один из охранников, который присутствовал при допросе.

– Да уж, такого точно живым не отпустят, – присвистнул Ферулан.

– Ну, это уж не нашего ума дело, – пожал плечами Ольт. – Это я просто к тому, что Зали нам вряд ли удастся застать.

Работа уже давно не давалась Зали так легко, как сейчас. В самом начале, когда аж-сулы только начали переходить от сиюминутной расправы к допросам и осознали необходимость информации, которой могут обладать дикари, Зали часто подводило плохое знание языков. Однажды по её вине отряд странников почти две недели бесцельно бродил по пустыне – а всё потому, что Зали неправильно перевела и записала координаты нахождения дикарей.

Позже она начала анализировать языки, находить в них общее и систематизировать свои знания. Допросы стали проходить более гладко. Но появилась другая проблема: со временем дикари из перепуганного зверья, готового выдать любую информацию, лишь бы получить быструю и безболезненную смерть, превратились в примитивных, но всё же упертых и выносливых воинов. Зали все чаще приходилось прибегать к пыткам. И пускай она не сама заносила нож, пускай не она, а помощники-камаштли накаляли прутья над горелкой и упражнялись в мастерстве вырывания ногтей, но Зали приходилось при всем этом присутствовать. Её мутило – даже не столько от крови, сколько от криков, которые порой не прекращались часами, которые длились и длились, пока смерть не становилась для пенника успокоением и последним прибежищем.

Несколько лет назад Зали была назначена главой дознательного аппарата и с тех пор сама почти не участвовала в допросах, ограничиваясь лишь расшифровкой полученных данных. Но это дело представляло особенную важность, иначе Келгани послал бы к пленнику кого-то из подчиненных Зали. С этим дикарем всё обстояло иначе.

Он пришел сам и добровольно сдался в руки городских часовых. Когда его отправили в тюрьму, он продолжал сохранять спокойствие и на допросы приходил таким умиротворенным, будто всё это время находился в комфортабельных апартаментах, изредка спускаясь в бар пропустить рюмочку-другую. Он говорил, Зали записывала, стараясь не пропустить ни слова. Вечерами она перечитывала свои записи, вычеркивая лишнее и пытаясь разобраться в общем положении дел подобно художнику, который отходит подальше от картины, чтобы охватить взглядом всё полотно.

Этим вечером Зали с особым трепетом села за свои записи, чувствуя, что мозаика, наконец, сложилась, и утренний допрос был последним. Она открыла первую страницу файла и принялась читать.

Меня зовут Сергей. Я принадлежу к древнему роду, который веками хранил свои традиции и передавал знания из поколения в поколение. Мы ждали вашего прибытия и готовились к нему со всей надлежащей почтительностью. Знания нашего рода позволили бы прекратить развязавшуюся войну, но каждый из нас по достижению совершеннолетия дает обет хранения тайны и невмешательства.

Видимо, я оказался недостойным сыном своего отца. Я нарушил обет и поддался искушению повлиять на ход войны. Это случилось не сразу и не вдруг. Я всегда считал людей опасными и неконтролируемыми животными. Вы правильно называете их дикарями, – я и сам так думал. Кажется, я ждал вашего прибытия с самого детства, надеясь, что вы сотрете с лица земли цивилизацию алчных и жестоких людей. Чтобы питать такие надежды, не нужно даже думать о разрушении планеты, о войнах и смертоносных технологиях. Достаточно просто наблюдать за людьми в повседневной жизни. В них столько самолюбования, столько стремления унизить другого, чтобы самому возвыситься на этом фоне… Этим миром правит не любовь, а ненависть. Этот мир спасет не красота, а справедливая и беспощадная плеть, занесенная над всем человечеством. Поэтому я здесь.

Я долго ждал своего счастливого случая и как только он мне подвернулся, я пришел к вам. Моя миссия – помочь вам победить в этой войне. Я знаю, что это единственно правильный выход, но теперь братья считают меня предателем. Если я вернусь, меня убьют. По моему следу идут отцовские ищейки. Надо же, родной отец меня проклял… родной отец. Но теперь моя семья – вы. Я всегда считал вас своей настоящей семьей. Всё это важно, я хочу, чтобы вы поняли мои мотивы, прежде чем узнаете то, что я хочу вам сказать.

Да, вы правы, я слишком отвлекся. Я пришел рассказать, что знаю, как вам вернуть свое оружие и тем самым получить преимущество в войне. Наши ученые десять лет вели разработки по созданию портативного генератора метаэнергии. Такой генератор можно даже носить с собой. В карман брюк он, конечно, не поместится, но возить с собой на автомобиле вполне можно. А это значит – бесконечный заряд для ваших макуавитлей и возможность создания новых технологий.

Знаю ли я, как создать такой генератор? Нет. Я же не ученый. Но я знаю, где лежат чертежи. Скорее всего, там не все верно. Наши умники нахватались дурных привычек у Микеланджело и в последний момент в готовой работе всегда что-то меняют. Обычно это какая-то одна деталь. Возможно даже, что всего одна цифра. И уже никому не удается воссоздать объект, изображенный на чертеже. И то, это в лучшем случае. Скорее всего, информация полностью зашифрована. Но я верю, что вам под силу разгадать любой код.

Это, знаете ли, очень по-нашему – спроектировать генератор, но не собирать его. Это наша уловка, наша потенциальная возможность влияния – на крайний случай. Только вот мои братья считают, что крайний случай еще не наступил, а считаю, что самое время выбрать свою сторону и сражаться.

Ах, да, я снова отвлекся. Так вот, я знаю, где лежат чертежи. Не точно, но приблизительно – наши умники любят всё прятать в самых неожиданных местах. Вот и сейчас они выбрали место, где никто не станет искать. Это очень далеко отсюда, в холодной России. Где-то в Челябинской области. Приблизительные координаты такие…

Зали несколько раз перечитала материалы допроса, шепотом повторила координаты. Она знала, если удастся найти бумаги, о которых говорил дикарь, если удастся расшифровать их и создать генератор, то это станет решающим шагом в затянувшейся войне. Сложно было даже представить, какие возможности откроются перед странниками теперь, когда они освоились на этой планете и постигли многие земные технологии.

Она сделала резервную копию файла, которую сохранила на свой личный навигационный компьютер и поднялась из-за стола. Вечер был уже поздний, но она надеялась еще застать хотя бы одного из аж-сулов и поделиться с ними полученной информацией.

Зайдя в штабное здание, она привычно миновала охранников, поздоровавшись с ними кивками и направилась на второй этаж, стены которого были увешаны фотографиями, на которых были запечатлены сцены строительства города. И почти на каждой из них можно было разглядеть Кинбатаба, руководящего процессом.

Из-за стекол в помещение выплескивалась чернильная темнота ночи, и лишь редкие энергосберегающие лампы сдерживали натиск тьмы. В здании почти никого не осталось, и в густой тишине только эхо собственных шагов служило Зали торжественным аккомпанементом.

Она дошла до конца коридора, который упирался в массивную дверь. За этой дверью находился кабинет Келгани, тут решались все военные вопросы. Обычно это происходило так: аж-сул садился в кресло, закинув ногу на ногу, и задумчиво глядел в окно, пока один или несколько странников излагали ему суть вопроса. Он никого не перебивал, не задавал уточняющих вопросов и вообще, казалось, не слушал своих посетителей. Когда они заканчивали говорить, Келгани мог провести еще какое-то время в задумчивом молчании. Затем он поднимался, прохаживался по кабинету, заложив руки за спину и давал свой ответ. Говорил он тихо и спокойно, будто находился в кабинете один и просто размышлял вслух, но каждый знал, что за этим спокойствием и вежливыми интонациями скрывается железная уверенность в единственно правильном варианте решения проблемы.

В этом кабинете начинались рейды и военные походы, тут решались судьбы пленников и составлялись расстрельные списки. Редко кто осмеливался спорить с Келгани, поскольку тот легко, не повышая голоса, разбивал в пух и прах любую аргументацию несогласных. Единственным, кто постоянно вступал с ним в споры, был Кинбатаб. Хотя сферы деятельности и области ответственности аж-сулов и было максимально разделены, все время находились моменты в которых пересекались их интересы, а мнения оказывались противоположными. Из-за двери нередко можно было услышать жаркие дискуссии, которые нередко заканчивались тем, что Кинбатаб вылетал из кабинета будто вышвырнутый взрывной волной собственных криков.

Сейчас внутри было тихо, и Зали надеялась, что Келгани один. Она в очередной раз нащупала в кармане портативный носитель, на котором были записаны материалы допроса, и подняла руку, чтобы нажать на кнопку открытия двери. Но в последний момент палец её замер над кнопкой, и Зали решительно зашагала обратно – к кабинету Тейта, который находился в другом конце коридора.

За эти годы Тейт стал ей почти отцом, именно к нему Зали обращалась, когда чувствовала, что силы оставляют её, и волна отчаянья вот-вот захлестнет с головой. Если ей нужен был друг – он был другом, если требовался учитель – он наставлял её, если нужно было выговориться – он всегда готов был выслушать и дать совет. Вот и сейчас она решила обратиться к дядюшке Тейту, прежде чем сообщать важную информацию аж-сулам.

Дверь створки двери его кабинета с шипением отворились, как только Зали приблизилась к кабинету – Тейт всегда чувствовал, если она была рядом и нуждалась в помощи.