Текст книги "Спускаясь к звездам"

Глава 14

Август выдался во всех смыслах жаркий. Солнце палило нещадно, уничтожая и без того жалкую растительность Австралийской пустыни, и даже терморегуляторные системы бронекостюмов не спасали странников от душного зноя. Что же касается дикарей, то в них эта жара, казалось, распалила жажду борьбы – стычки с землянами в последнее время особенно участились, и отряды камаштли нередко несли потери.

Вот и на этот раз отправленные на задание странники вернулись в Кинчен изрядно потрепанными и такими уставшими, будто принимали участие в масштабном военном походе, а не в рядовой операции по добыче продовольствия. Однако с заданием бойцы справились, и на городские склады было доставлено несколько грузовиков с сухими полуфабрикатами. Кроме того, с поля боя странники прихватили с собой нескольких пленников, которые теперь ждали своей участи в надежных камерах, устроенных таким образом, что в них невозможно было совершить самоубийство. Никаких крюков, на которых можно было бы повеситься, никаких острых предметов, ничего лишнего. Если дикарю хотелось расстаться с жизнью, не дожидаясь допроса, ему оставалось только попытаться задохнуться, задержав дыхание, или биться головой о стену в надежде размозжить себе череп. Впрочем, пока в этом никто не преуспел – стены камер были обиты мягким покрытием.

Пока вернувшиеся с задания странники залечивали раны, а пленные земляне вспоминали молитвы, на втором этаже ажсулата проходило напряженное совещание. Узнав от командира отряда детали последнего боя, Кинбакаб пришел в ярость. Нависая над столом и глядя в упор на молодого камаштли, он сказал:

– С вами работали наши лучшие инструкторы, вас обучали, кормили до отвала, вас избавили от любых лишних обязанностей… И чем вы за это платите? Не смогли дать отпор кучке дикарей, чуть не провалили операцию. Это немыслимо! Как ты там сказал, дикари выскочили будто из ниоткуда?

– Да, – робко ответил командир, будто бы сразу уменьшившись в размерах, – Мы как раз подходили к складу, когда они…

– Молчать! – рявкнул Кинбакаб. – Не хочу даже слушать твое блеянье. Отряд должен был быть готовым отразить атаку. В любое время, в любом месте. Разве не этому вас учили годами? Или вы думали, что выбрались на прогулку?

– Но они всё же победили, – тактично заметил Келгани.

Он чувствовал, что на нем лежит часть вины за происшедшее, ведь именно он отвечал за подготовку молодых бойцов. Позже Келгани созовет совет командиров учебных зон и найдет виноватых, но сейчас ему хотелось защитить побледневшего и ссутулившегося под напором Кинбакаба холькана.

– Победили? – язвительно переспросил Кинбакаб. – Четверо раненых и двое убитых, хотя расстановка сил была явно в нашу пользу. Ты это называешь победой? Я это называю позором. Во что превращается наша армия, если даже учебные операции оказываются на грани провала? И еще эта новомодная манера брать пленных… Вместо того, чтобы давить дикарей как тараканов, вы с ними разговариваете. Подумать только, вы даже язык их выучили! Хорошо, что этого не видят верховные магистры, они бы умерли от стыда за то, во что превратилась армия странников.

Присутствовавший на совещании глава допросной комиссии от этих слов съежился и опустил глаза. За несколько месяцев он еще не успел привыкнуть к экспрессивным высказываниям Кинбакаба. Раньше эту должность занимала Зали, но после мартовских событий ей красноречиво намекнули на то, что пора дать дорогу молодым. Теперь на месте Зали сидел молодой киничиец Адарон, старавшийся слиться с интерьером.

Келгани понял, что нечего ждать поддержки от Адарона и ответил сам:

– Ты не прав, пленные нам нужны. Если бы не допросы дикарей, мы бы годами искали новые продовольственные и оружейные склады и не знали бы и половины того, что мы сейчас знаем о земной технике. Не говоря уж о том, что под пытками большинство из них легко отказываются от своих секретов по поводу расположения земных отрядов.

Кинбакаб хмыкнул:

– Я вижу, что ты, Келгани, уже воспринимаешь дикарей как равных. Мне грустно видеть, до чего ты опустился. Сегодня наши доблестные бойцы приволокли с собой нескольких землян, несмотря на то, что это в их задачи не входило, – он бросил уничтожающий взгляд на командира отряда, который, судя по виду, сейчас мечтал оказаться где угодно, но только не здесь, – Может быть ты попробуешь с ними подружиться?

Вместо ответа, Келгани поднялся из-за стола и налил себе стакан воды из пластикового бака, стоявшего в углу. Сделав несколько шумных глотков, он почувствовал, что раздражение, вызванное словами Кинбакаба, отступило, и только со вздохом сказал:

– Не нужно снова превращать всё в фарс.

– Значит, для тебя всё это фарс? А я думал, мы здесь говорим о серьезных вещах. Если главе нашей армии нет дела до происходящего в городе, то чего же ждать от остальных? Неудивительно, что бойцы так расслабились. Странники забыли о своем величии, привыкли жить, втянув голову в плечи, стали ничем не лучше дикарей. Ну ничего, я напомню жителям Кинчена о том, кто они и откуда пришли!

Слушая эту тираду, Келгани в который раз за вечер пожалел о том, что сейчас с ними нету Тейта. Уж он бы нашел нужные слова, чтобы утихомирить Кинбакаба – не то что эта пара новичков, для которых возможность войти в кабинет ажсула еще недавно была столь же невероятной, как возможность внезапного прибытия Верховных Магистров на Землю. Сам Келгани за годы споров привык относиться к Кинбакабу так, словно тот был природным катаклизмом или погодным условием – иногда случаются бури или периоды засухи, и лучшее, что ты можешь сделать – это запастись провиантом и переждать в безопасном месте.

Только Тейт мог вступить в диалог с Кинбакабом на равных, искусно обходя смысловые и этические ловушки собеседника. Но он, сославшись на необходимость поправить здоровье, уже три дня не появлялся в ажсулате и только в коротком утреннем звонке сообщил, что завтра обещает присутствовать.

Дождавшись, когда поток красноречия Кинбакаба иссяк, Келгани поднялся из-за стола и молча направился к выходу. Остановившись на секунду у двери, обернулся к Адарону:

– Завтра к вечеру жду отчет по допросам. Хорошего вам вечера. Уц-акаб, – добавил он, уже обращаясь ко всем, и скрылся в коридоре.

На следующее утро Келгани проснулся позже обычного. Небо за окном было затянуто тяжелыми темными тучами, из которых вот-вот мог сорваться дождь. От резкой смены погоды у ажсула раскалывалась голова – так происходило с тех самых пор, как в одном из боев много лет назад осколок бомбы пробил шлем Келгани и навсегда остался у него в черепе. Врачи удалили инородное тело, но старая рана нередко давала о себе знать продолжительными мигренями.

Келгани выпил таблетку и, не дожидаясь, пока она подействует, отправился в ажсулат. Проходя мимо главной площади, он не сразу понял, откуда у него внутри внезапно поднялась волна тревоги. Но, спустя миг, остановился как вкопанный.

На площади толпились жители Кинчена. Их взгляды были направлены в сторону помоста, стоя на котором, ажсулы в праздничные дни произносили торжественные речи или награждали героев. Сейчас рядом с помостом стоял желтый автокран. На его поднятой стреле болталось трое повещенных дикарей в форменном исподнем. Их лица посерели, руки висели плетьми, покачиваясь от ветра, на штанах темнели пятна от испражнений. Судя по виду повешенных, они провисели тут не меньше пары часов, но толпа не собиралась расходиться. Многие привели с собой детей.

Келгани обожгло стыдом за себя и своих собратьев – он будто застал их за недостойным занятием. И действительно, двадцать лет назад никто бы не обратил внимания на эдакую инсталляцию; странники, не глядя, переступали через трупы поверженных врагов, продвигаясь к цели. Теперь же потомки великой цивилизации, превратились в площадных зевак, забывших о гордости. Видимо, Кинбакаб кое в чем был прав – пришло время ужесточить законы, напомнить воинам о том, кто они, и в чем их миссия.

Потом чувство стыда сменилось глухой злобой, она дыбилась грохотом внутри, готовая вырваться криком или ударом. Казнь провели без ведома и без согласия Келгани. Пока он спал, на площади устроили весь этот спектакль – пригнали автокран, собрали толпу. Не обошлось, конечно, и без торжественной речи в исполнении Кинбакаба – это ажсул знал наверняка.

Именно к нему Келгани и направился первым делом. Воспользовавшись универсальной магнитной картой, открывающей любую дверь в ажсулате, он без предупреждения явился в кабинет Кинбакаба и застал того в разгар трапезы. Кинбакаб поднял взгляд от тарелки с растворимым грибным супом и вопросительно уставился на посетителя.

– Не рано ли для обеда? – вместо приветствия спросил Келгани. – Хотя, ты сегодня уже столько всего успел, что мог и проголодаться.

– Мне кажется, или я слышу в твоем голосе недовольство? – Кинбакаб отодвинул тарелку и утер губы лежавшим рядом шелковым платком, явно добытым у дикарей.

– Что за представление ты устроил на площади?

– А, ты об этом… Жаль, что ты вчера так стремительно нас покинул, и мы не успели всё как следует обсудить. А то поприсутствовал бы на казни – там было на что посмотреть.

– Ты должен был согласовать свои действия с остальными, поставить вопрос на голосование, – говорил Келгани. В его голосе все еще чувствовались стальные нотки, хотя он уже понимал, что этот бой проигран – еще одно поражение в статистике боев, которые они с Кинбакабом вели ежедневно уже почти двадцать лет.

– А с кем согласовывать? – невозмутимо спросил Кинбакаб. – Ты вчера сбежал, Тейт вообще неизвестно где пропал. Я вынужден был сам принять решение. К тому же, я всё устроил наилучшим образом, так что не понимаю твоего раздражения. Нам давно пора было поднять боевой дух кинченцев и напомнить, как именно мы поступаем с дикарями.

Келгани сжал кулаки в бессильной злобе. Он хотел поставить на место этогого зарвавшегося камаштли, но понимал, что ответить ему нечем. Поэтому он просто пожелал Кинбакабу приятного аппетита и вышел.

В коридоре он наткнулся на Адарона. Увидев Келгани, тот стал лихорадочно озираться по сторонам, будто искал, где бы укрыться.

– Отчеты готовы? – с нажимом спросил Келгани, поравнявшись с главой допросной комиссии.

– С допросами вышла небольшая проблема…

– Поподробней.

– Кинбакаб явился среди ночи в тюрьму в сопровождении нескольких камаштли. Мои подчиненные пытались объяснить, что еще не допросили дикарей как следует, но они всё равно забрали пленных. Мы ничего не могли сделать.

– Я скажу тебе, что ты мог сделать, – Келгани старался, чтобы его голос звучал спокойно, без истерических ноток. – Ты мой настоять на том, чтобы они хотя бы дождались утра. Еще ты мог немедленно доложить мне или Тейту. Или ты забыл, кому подчиняешься?

– Я пытался, но Тейта не было на связи. К тому же, у них было оружие, и выглядели они так, будто готовы пустить его в ход. А я совсем не герой. Келгани, пойми меня правильно, я не в курсе ваших разногласий и не хочу в это лезть. Всё, чего я хочу – это делать свою работу.

– Посмотрим, как ты будешь делать свою работу, когда Тейт обо всем узнает.

– Уверен, что он вынесет справедливый вердикт, – с достоинством сказал Адарон. – Я могу идти?

– Иди.

Когда за Адароном закрылись двери лифта, Келгани почувствовал, как на него разом навалилась усталость всех пятидесяти шести лет его жизни. Он прошел не одну войну, отправлял войска в тяжелейшие битвы и сам не раз едва уходил живым от неприятельского огня. Но на поле, где, вместо бомб и лазерных лучей, в ход шли интриги и казуистика, он оказался бессилен. Годы борьбы с Кинбакабом настолько вымотали Келгани, что он начал сдавать позиции не только как управленец, но и как воин. Сейчас он ярко вспомнил все те дни, когда бывал слишком занят или слишком уставал для того, чтобы внимательно выслушивать озабоченных военной ситуацией командиров отрядов или со всей надлежащей строгостью проводить проверки в учебных зонах.

Конечно, можно было сорвать злость на Адароне, одержать хотя бы одну незначительную победу, которая позволила бы еще какое-то время тешить себя иллюзиями по поводу того, что ситуация находится под контролем. Но допросная комиссия находилась в подчинении у Тейта, и только Тейт имел право вводить санкции в отношении подчиненных.

Все эти мысли метались у него в голове, как пойманные в банку насекомые, и никак не хотели складываться в стройную систему. Поэтому Келгани лишь вздохнул и отправился в свой кабинет. Нажав на кнопку закрытия двери изнутри, он уже собирался упасть на диван и проспать несколько часов в надежде на то, что это поможет ему прийти в себя и утихомирит вновь усилившуюся головную боль. Но, прежде чем дверь с шипением закрылась, в проем успел вскочить Тейт.

– Ин-лак-ех! – поприветствовал он Келгани. – Что это с тобой такое? Я тебя позвал еще в коридоре, но ты как будто не услышал. Да и выглядишь неважно. Здоровье шалит?

– Да, не молодеем, – с досадой ответил Келгани. Насколько Тейт нужен был ему вчера или хотя бы сегодня утром, настолько же он был не к месту здесь и сейчас.

– Я бы тебе советовал последовать моему примеру, подлечиться. В госпитале жизнь начинает играть новыми красками. Лежишь себе в просторной светлой палате, отдыхаешь, а молодые ицамнийки приносят тебе еду и делают витаминные укольчики. Красота! Я как будто лет на десять помолодел. И нечего цепляться за долг и ответственность – от больного ажсула толку все равно мало.

– Да от меня и от здорового толку не много, – вздохнул Келгани, усаживаясь на диван, оснащенный тремя режимами терморегуляции.

– Что тут произошло, пока меня не было?

– Видел представление на площади?

– Да, проходил мимо. Надо сказать, был удивлен. Давно такого не было в Кинчене.

– Эталон стиля Кинбкаба, – проворчал Келгани. – Но суть в том, что он сделал это в обход меня. Сам всё провернул и весьма доволен собой. И в обход тебя, кстати, тоже. Пленников даже не успели допросить.

– Да, это неприятно…

– Неприятно, и только? – Келгани был возмущен тем, что ни один мускул не дрогнул на лице Тейта. – Да он творит всё, что хочет! Воспользовался твоим отсутствием, наплевал на правила. Адарон сказал, что Кинбакаб среди ночи явился в тюрьму с вооруженным отрядом. Как тебе это, а? Попахивает революцией.

– Главное, не кипятись. С Адароном я разберусь. А вот с Кинбакабом, конечно, сложнее. Он пользуется тем, что мы не можем решить проблему законным путем, предать огласке. И ведь мы действительно не можем, – Тейт посмотрел в окно, за которым текла обычная жизнь, горожане шли по своим делам, и никто из них понятия не имел о том, что происходит за стенами ажсулата. – Если мы начнем открытое противостояние, неизвестно, чью сторону примут кинченцы. Это, если они вообще захотят принимать чью-то сторону. Странники давно чувствуют, что в ажсулате что-то не так. Каждый раз, когда происходят перебои с продовольствием, или дикари разбивают наши отряды, кинченцы думают «а так уж ли хорошо аж-сулы справляются со своими обязанностями?». Конечно, двадцать лет назад такое никому бы и в голову не пришло, но Магистрат с его законами остался далеко, всё очень изменилось. Может подняться бунт.

– Если мы спустим все на тормозах, ситуация усугубится. Он начинает чувствовать вседозволенность.

– Я и не предлагаю это проглотить. Более того, считаю, что Кинбакаб давно перестал приносить пользу Кинчену. Ему пора на покой, – В голосе Тейта слышалась ласковая настойчивость, будто он уговаривал ребенка выпить горькое лекарство.

– На что ты намекаешь?

– Я не намекаю, я прямо говорю, что Кинбакаба пора убрать.

– Ты же сам только что говорил, что нельзя выносить наши разногласия на суд общественности.

– Это не единственный способ, – улыбнулся Тейт.

– Ты предлагаешь его… совсем убрать? Ну, то есть, совсем? – Келгани так и не решился вслух произнести слово «убить».

– Прости меня за это замечание, но твой вопрос еще больше убедил меня в том, что тебе не под силу тягаться с Кинбакабом. Ты для этого слишком прямолинеен и прост. Конечно же, я не предлагаю таких грубых методов. Тем более, что вокруг него вечно крутятся охранники. Все можно сделать куда тоньше.

И Тейт рассказал о своем плане – красочно и подробно, как умел только он. Келгани был поражен, он бы никогда не додумался до такой простой и в то же время действенной комбинации. Когда Тейт закончил свой рассказ, Келгани какое-то время сидел молча, сосредоточенно глядя прямо перед собой и пытаясь прикинуть возможные вероятности. Наконец, он спросил:

– Ты уверен, что все пойдет по плану?

– Конечно, мы не можем всё предвидеть и просчитать до мелочей, но ясно одно – Кинбатб таков, каков есть, и он не сможет поступить вопреки своей сущности. Если ты не против, я сам с ним поговорю, как только представится удобный момент. Чтобы у него не возникло подозрений.

Спустя несколько дней, Тейт пригласил Келгани отдохнуть от официоза и вместе распить бутылку виски, добытую в одном из походов несколько лет назад. Они разместились на широком балконе с видом на парк. Здесь даже стола не было, только два кресла, всем своим видом зовущие вальяжно откинуться на их спинки и закинуть ноги на бортик балкона.

Тейт откупорил бутылку, разлил виски по стаканам и передал один Кинбакабу. Для начала они обсудили небывалую жару этого лета, обсудили гуляющих в парке женщин, затем перекинулись на проблемы современной фармацевтики и воспоминании о былом величии Галактического Содружества. Когда Кинбакаб уничтожил вторую порцию виски и протянул стакан за следующей, Тейт бросил небрежно:

– Знаешь, думаю, с казнью пленников – это ты замечательно придумал. Не понимаю, почему Келгани был так недоволен.

– Келгани слабак, – сказал Кинбакаб с явным удовольствием.

– Признаться, я тоже поначалу несколько расстроился, когда узнал, что ты пренебрег правами допросной комиссии. Впрочем, Адарон сам виноват – это было хорошим испытанием, с которым он не справился. Мне пришлось его сместить с должности. Впрочем, сейчас речь не об этом. Главное, потом я понял, что ты был прав.

– Я знал. Знал, что ты меня поймешь и поддержишь, – с жаром ответил Кинбакаб. – Ни на секунду в этом не сомневался.

– Да, только так и нужно поступать. Решительно, жестко. Кинченцам нужно видеть, что ими правят достойные наместники верховных магистров, каковым ты, вне всяких сомнений, и являешься – Тейт подлил собеседнику виски.

– Хорошо, что ты это понимаешь, – важно кивнул Кинбакаб.

– Да, но этого недостаточно.

– Не понял.

– До меня дошли слухи, что камаштли посмеиваются над тобой. Они говорят, легко быть воином, скрываясь за стенами ажсулата.

– Да что они понимают?! – Вскипел Кинбакаб. – От наших решений зависит судьба целого государства! Да что там государства – целой расы странников на этой планете. И не моя вина в том, что мне приходится проводить дни в душном кабинете, а не на поле боя.

– Мне ты не должен ничего доказывать – я-то знаю, как тяжко тебе порой приходится. Но камаштли – народ простой, они привыкли, что аж-сулы показывают себя в пылу сражений, а не на трибуне. Мне проще – я не настоящий воин, с меня и спрос меньше. Келгани заслужил свою долю уважения еще в те времена, когда дрался за честь Галактического Содружества. А вот ты…

– Что я? – Кинбакаб нервно заерзал на кресле.

– Ни для кого не секрет, что ты получил свое звание незадолго до крушения «Чанана». Боюсь, камаштлианцы считают, что ты его недостоин. Прости, что мне приходится говорить тебе всё это, но ведь кто-то должен был. Думаю, хорошо, что ты узнал это от меня, а не от какого-нибудь мальчишки авинакена, который рассмеялся бы тебе в спину.

– Да я им… – Кинбакаб сжал стакан в широкой ладони так крепко, что казалось, он вот-вот лопнет.

– Это не стоит твоих нервов, – мягко улыбнулся Тейт. – К тому же, я знаю эффективный способ, который поможет тебе добиться уважения кинченцев. Поверь мне на слово, о тебе еще будут слагать легенды, и в этих легендах ты будешь героем.

– Что за способ?

Тейт закрыл глаза и мечтательно улыбнулся. Пока все складывалось самым лучшим образом – Кинбакаб попался на крючок, теперь он пойдет на что угодно, лишь бы купаться в лучах славы и всеобщего восхищения. Пожалуй, скажи ему Тейт, что нужно в третий день после полнолуния поставить на главной площади чан и прилюдно выкупаться в кипящем молоке, Кинбакаб пошел бы и на это.

– Всё очень просто, – сказал Тейт. – Просто и честно. Тебе нужно самому повести отряд в бой и вернуться с триумфом. Например, двухдневная вылазка в город дикарей или в пустыню. Ты с отрядом тренированных и опытных камаштли (уж об этом я позабочусь) против пары-тройки мародеров. Гарантированная победа. Кинченцы не станут разбираться в подробностях – им будет достаточно того, что ты взял руки оружие, защитил свою честь.

– Думаешь?

– Уверен.

Тейт взял стоявшую у кресла бутылку и поболтал остатками содержимого. Вот почти и закончился виски, хранимый для особого случая. С другой стороны, еще один шаг на пути к цели – чем не особый случай?

Кинбакаб выезжал из города со всеми почестями. Его автомобиль двигался во главе эскорта из нескольких грузовиков с боеприпасами, сухим пайком и, конечно же, отрядом вооруженных камаштли. Кинченцы провожали колонну боевыми возгласами – Кинбкаб позаботился о том, чтобы каждый житель города узнал о предстоящей оперции.

Наблюдая за этим представлением их окна своего каибнета, Келгани спросил:

– Целый отряд воинов – не слишком ли большая жертва?

– Отряд воинов против судьбы целого города, – ответил Тейт. – Иногда нужно принимать тяжелые решения. Кроме того, они все таки воины и сейчас выполняют свою миссию. Те, кому удастся уйти живыми, получат бесценный опыт.

– Если кто-то уйдет живым.

– Несколько воинов предупреждены о реальном положении вещей – я об этом позаботился. Нам ведь нужно, чтобы кто-то рассказал кинченцам подробности боя.

– А если Кинбакаб поведет себя не так, как ты думаешь?

– Будем надеяться на лучшее, – пожал плечами Тейт. – В конце концов, где-то он обязательно даст маху. Нам остается только ждать.

Кинбакаб развалился на пассажирском сидении грузовика и лениво разглядывал монотонные пейзажи австралийской пустыни. Он нисколько не жалел о том, что за почти семнадцать лет жизни на Земле ни разу не покидал Кинчен. Бескрайние охристые просторы и редкая бурая растительность не располагали к восторгам и жажде путешествий.

Впереди его ждали руины покинутого земного города. За последнее десятилетие там прошло множество сражений, из складов было вывезено всё, что только могло пригодиться живым, и теперь на месте величественных зданий возвышались унылые серые громадины, претерпевшие все надругательства времени, а статуи, оставшиеся на месте дикарей после обнуления, давно обратились в прах.

– Да, жутковато здесь, – сказал Кинбакаб водителю, когда грузовики въехали на окраину города.

Тот пожал плечами и ничего не ответил. Ему приходилось видеть вещи похуже закопченных стен и растрескавшегося асфальта, но сказать об этом аж-сулу, значило проявить неуважение. Водитель старался придерживаться всех правил этикета, даже несмотря на то, что он был одним из тех, кого Тейт посвятил в подробности предстоящей операции.

Он вел машину на старый оружейный склад – давно разграбленный и забытый. Если бы Кинбакаб раньше бывал здесь, он бы знал, что поживиться там абсолютно нечем. А если бы он изучил отчеты по недавним допросам, то знал бы и то, что на заброшенном складе засела банда дикарей. И это были не обычные мародеры, отбившиеся от своего племени. Если верить показаниям одного из пленников – а у Тейта не было оснований им не верить – то в этом городе укрылись от преследования неудавшиеся революционеры – опытные и безжалостные воины, убийцы, которым было нечего терять. Когда попытка переворота провалилась, банда пустилась в бега, прихватив с собой достаточно оружия, и теперь лелеяла планы по нападению на Кинчен.

Наконец, странники были на месте. Кинбакаб вышел из машины, взвешивая в руках непривычного размера пулаху – одну из последних разработок ишчелианцев. Последний раз он шел в бой еще во времена макуавитлей, и к новому оружию еще не привык. Пары тренировок перед выездом из Кинчена было явно недостаточно, но Кинбакаб надеялся, что его руки вспомнят старый хват, и спусковой крючок привычно ляжет под палец. К тому же, Тейт пообещал, что максимум, кого они тут встретят – это парочку перепуганных заблудших дикарей.

Размышляя таким образом, он смело направился к насквозь проржавевшим воротам склада. Остальные двинулись за ним.

Снаружи здание казалось приземистым и неказистым – стены из крошащегося кирпича, обитая жестью крыша, черные дыры зарешеченных окон. Внутри же оно выглядело куда более величественным и устрашающим – большинство ящиков отсюда давно вынесли, и помещение казалось огромным. Каждый шаг отдавался гулким эхом, шорохи множились, расползаясь по углам. Здесь царствовала затхлая тьма, лишь редкие лучики света пробивались сквозь прорехи в крыше.

Внезапно что-то с писком скользнуло под ногами у Кинбакаба. Он отпрянул, едва сумев проглотить рвавшийся наружу вскрик, и наставил пулаху в предполагаемого неприятеля, который уже успел скрыться за высоким ящиком. Сзади один за другим защелкали затворы – отряд готовился отразить атаку. Но здание вновь погрузилось в тишину.

Кинбакаб осторожно шагнул вперед. От былой уверенности и спокойствия не осталось и следа. В каждой пылинке, пляшущей в неверном сумеречном свете, ему мерещилась призрачная угроза, каждый вздох стоящих за спиной бойцов заставлял его вздрагивать. Мысли в голове перепутались, и Кинбакаб уже не помнил, зачем он тут. В памяти вразнобой мелькали фразы, будто прорываясь сквозь помехи «выволочь ящики», «проверить боеприпасы», «держать оборону», но он не мог сконцентрироваться ни на одной из них.

Бойцы же, наоборот, казалось, с каждой минутой чувствовали себя всё увереннее. Их глаза привыкли к полумраку, и смазанные очертания баков и ящиков приобрели четкость – теперь отряду было легче передвигаться по незнакомой территории. Камаштлианцы ждали команды Кинбакаба, чтобы приступить к операции, которая состояла в проверке склада на наличие боеприпасов и устранение неприятеля в случае, если таковой обнаружится.

Для большинства бойцов это задание было одним из первых, и многие из них с нетерпением ждали возможности опробовать оружие в деле – все же азарт настоящего боя не шел ни в какое сравнение с отстрелом загнанных на полигон дикарей, изможденных и смирившихся с судьбой пленников. Лишь двое камаштлианцев знали о том, что их ждет впереди, и потому держались более насторожено. Они бы с радостью предупредили остальных, но срыв задания, которое они накануне получили от Тейта, не сулил им ничего хорошего.

Для странников – для каждого по своим причинам – время тянулось медленно, но на самом деле прошло всего пару минут с тех пор, как они вошли на склад, когда темноту взрезала яркая вспышка, и раздался грохот.

Дальше все происходило как во сне. Дикари стреляли из укрытий, не жалея пуль, и смертоносные заряды летели отовсюду. Странники, не дожидаясь команды, открыли ответный огонь, и вскоре в этом аду уже было невозможно понять, где враги, где союзники, и кто побеждает.

Кто-то грубо схватил Кинбакаба за руку и потащил в укрытие. Но и здесь, у стены за ящиками он не чувствовал себя в безопасности. Руки онемели и не слушались его, пулаха бесполезной железкой повисла на ремне, так и не издав ни единого выстрела. Потом у него будет время вспомнить все бои, в которых он участвовал до эвакуации на Землю, и устыдиться, но сейчас только один образ мелькал перед зажмуренными от страха глазами – вражеская пуля пробивает бронекостюм Кинбакаба, отбрасывая его к стене, плечи опускаются, и голова в бесполезном уже шлеме безжизненно падает на грудь. И следующим кадром – дикари берут его тело за голову и за ноги, шея изгибается под неестественным углом и мотается из стороны в сторону, спина стукает об пол – его выволакивают на улицу, чтобы раздеть.

Кадры сменялись всё быстрее, сливаясь в сумасшедшую карусель под свист пуль и крики раненых; пот градом катился со лба Кинбакаба, заливая глаза. В эту минуту маркировка на бронекостюме, свидетельствующая о его высоком воинском чине, показалась бы стороннему наблюдателю насмешкой, нелепой и неуместной шуткой.

На какой-то миг выстрелы стихли, и только воздух все еще звенел от напряжения. Кинбакаб не стал разбираться, то ли у всех внезапно закончились патроны, то ли какая-то из сторон одержала победу, то ли некий Вселенский разум услышал его мольбы и выбросил Кинбакаба в параллельное измерение. Воспользовавшись паузой, он сорвался на ноги и побежал туда, где последней надеждой на спасение брезжил сумеречный свет.

Он не чуял под собой земли, не слышал криков, раздавшихся ему вслед. Лишь одно желание владело им в этот миг – выбраться, выкарабкаться из западни, выхаркать из легких едкий от дыма воздух.

Вот они, спасительные ворота. Кинбакаб сделал последний рывок и проскользнул в проем. Но радость от обретенной свободы длилась всего миг, а после он заметался, не зная, куда ему деваться дальше. Дикари могли в любой момент выскочить за ним или отправить в погоню меткую пулю – тут нельзя было оставаться больше ни секунды. Кинбакаб кинулся к грузовику, рывком открыл дверцу с водительской стороны и прыгнул в кабину.

Он что есть мочи жал сцепление и ритмично проворачивал ключ зажигания, но машина не заводилась. Каждая секунда под увеличительной линзой страха казалась бесконечной. Вот сейчас дикари выскочат из ворот склада, выволокут Кинбакаба из машины и до смерти забьют прикладами. Он уже видел их перекошенные лица, маски безумия и звериной жестокости, когда мотор, наконец, взревел.

Кинбакаб вдавил в пол педаль газа и, совершив несколько рывков, от которых аж-сула то бросало на руль, то отталкивало на спинку кресла, грузовик поехал.

Шесть часов Кинбакаб мчался, едва разбирая дорогу и выжимая из машины остатки сил, пока впереди не забрезжили пленительным миражом башни Кинчена. За всё это время он ни разу не подумал ни о проваленном задании, ни об оставленном отряде – лишь одна мысль опьяняла его и наполняла черным ликованием: «я жив».