Текст книги "Поворот рек истории"

Александр Музафаров
Путь горы

«Восходя дорогой горной прямо к бездне голубой, не печалься, брат мой добрый, будет нам еще с тобой…»

М. Щ.

000

Строго, совершенно секретно.

Высочайший Приказ по Морскому Ведомству.

Ея Императорское Величество Императрица-Регент Елена Александровна в присутствии своем в Санкт-Петербурге 30 июля 1936 года соизволила отдать следующий приказ:

«Флота старшего лейтенанта Лебедева-второго, пребывающего ныне в запасе, возвернуть на действительную службу по Морскому Ведомству с переименованием его в капитаны по адмиралтейству».

На подлинном рукой Ея Императорского Величества написано

Елена.

001

Хмурое августовское утро. Серое небо и карниз крыши дома напротив. Это все, что я вижу в широкую щель между шторами. Окно выходит на небольшой балкон, что нависает над Большим проспектом. Гудки автомобилей, визг покрышек лихачей, гудок энергопоезда с расположенной неподалеку станции метро – типичная музыка столичного утра…

Серое небо. Серое – как состояние души – может, тучи еще разойдутся и засияет солнце, но, так будет вернее думать, тучи потемнеют, и пойдет серый мелкий дождик…

Нет! Нельзя так начинать утро! Надо закрыть глаза и не видеть небо, пока не прозвонит будильник, что гулко тикает на столике в изголовье, надо закрыть глаза…

Резкий стук в дверь нарушил мои утренние размышления.

– Константин Сергеевич! Константин Сергеевич! – и снова стук.

Это Володенька. Студент первого года, с которым мы делим эту квартиру. Рекомендовал его мне Петя, Петр Семенович, что в прошлом году закончил курс и отбыл к новому месту службы. Он был спокойный, солидный человек, этот Петя, шутил редко, но если уж шутил, то его шутки не забывались надолго. Свою шутку со мной он сыграл год назад – съезжая с квартиры, рекомендовал на свое место «мальчика тихого, скромного, даже застенчивого, очень скучающего по дому». Володеньке же был обещан сосед веселый, «один из первейших гуляк университета»…

Мне, чтобы понять сущность Володеньки, потребовалось около часа, он же, похоже, и по сию пору питает какие-то иллюзии. Сегодня-то что стряслось? И ведь не угомонится. Весь сон согнал. Все мысли, какие были, – разлетелись.

Пришлось встать, сунуть ноги в войлочные комнатные туфли, надеть халат и приоткрыть дверь.

– Доброе утро, что случилось?

– Утро?! – Володенька был полон изумления или полон до изумления…

– Утро, Володя, если точнее – семь часов четырнадцать минут санкт-петербургского времени.

– Утро… – он выдохнул, потряс головой, как спаниель после купания. – Утро и…

– И что?

– Вот, – он протянул мне зажатый в кулаке прямоугольник картона, – радость у вас, Константин Сергеевич!

Я аккуратно взял открытку из его влажных пальцев, а студент пустился в бормотание.

– Всю ночь, всю ночь читал стихи я в «Бродячей собаке»! И вот иду я…

– Володя, «Бродячая собака» не открыта ночь напролет, да и сейчас лето, она и вовсе закрыта.

– Вспомнил, в «Большой собаке» читал, нет, не читал, но слушал… слушал, рейнское, нет, вроде бы водочки с гвардейским поручиком…

– Гвардейцы в притоны вроде «Черного пса» не ходят.

– Да это неважно! – Володенька всплеснул руками. – Неважно, Константин Сергеевич, ведь радость у вас! Я утром увидел в почтовом ящике и почел своим долгом немедленно донести сие радостное известие вам!

– Прочитали?

– Конечно! Это же открытое письмо, понимаете, открытое! Всяк может читать. И вам радость!

Тут меня осенило.

– Володя, а если я дам вам рубль?

– Благодетель! Рубль, рубль! А то во рту все пересохло!

– Да, сейчас вам горячительного никто не продаст!

– Благодетель вы мой, почтенный Константин Сергеевич! Конечно, продадут, надо только знать подход!

И сказано сие было столь убедительно, что никаких сомнений у меня не осталось. Я протянул студенту белую бумажку, и он исчез, тихо напевая древний мотив матчиша – скорей виляйте торсом, с канальским форсом…

Открытка с изображением крымского майка Ай-Тодор и в самом деле несла радостное известие – мой дядя Иван Николаевич Лебедев сообщал о рождении правнучки, младенца Валентины.

Я на мгновение представил себе почтенного моряка, контр-адмирала в отставке, узревшего первого представителя третьего поколения своих потомков.

Как он наливает бокал «Меганома» и пишет открытки всем многочисленным родственникам, что живут в самых разных концах необъятной Империи…

Только этот образ неунывающего на девятом десятке лет старика был лишь фантазией, ибо 14 мая 1905 года крейсер «Дмитрий Донской», которым командовал мой бесстрашный дядя, вступил в неравный бой против шести японских кораблей у острова Дажелет, что находится у северного края рокового для нашего флота Цусимского пролива.

А через пять дней капитан первого ранга Лебедев был погребен врагами-японцами на военном кладбище в Сасебо, с отданием всех воинских почестей.

002

«Валентина» была одной из недавно вошедших в моду в столице плавучих рестораций. Бывшая лесовозная баржа, украшенная ложным рангоутом и замысловатой надстройкой, стояла на швартовах у новой набережной Малой Невы. В пятом часу вечера посетителей было еще немного.

– Что угодно-с? – ловкий молодец в квази-морской форме встретил меня у трапа. – Обед, закуску или просто чай с видом на Елагин остров?

– Обед…

– На верхнюю палубу пожалуете? У нас очень хороший вид, и тент прочный от ненастья имеется. Или угодно в залу? В седьмом часу музыканты придут…

– Скорее, в залу а лучше в отдельный кабинет, ежели таковые имеются.

– Есть таковые, как же-с не быть-с им.

– Вот и славно, проводите меня туда, подайте закуску, а обед чуть позже, когда гость мой подойдет. Он назовется Борисом Карловичем, солидный такой господин.

Половой молодцевато щелкнул каблуками и провел вниз по трапу с полутемную уютную залу, усадил на бархатный диван и удалился. Я достал из медного портсигара папиросу и закурил. Борис Карлович… Когда я в последний раз его видел? Два, нет, уже почти три года назад. А точнее – два года и одиннадцать месяцев. Табачный дым навевал воспоминания.

В июле в разведочной школе Департамента статистики Морского Ведомства, что размещалась в бывшем царском дворце Лангинкоски, шли выпускные экзамены. Помимо обычной тайны, которая вообще окружала все наши занятия здесь, в них была особая, своя, сугубая и весьма мучительная неизвестность. Во-первых, мы никогда не знали, какое испытание предстоит нам сегодня. Никакой предварительной подготовки, никакой зубрежки. Приходя в класс, мы могли ожидать чего угодно. От приказа раздеться до исподнего и проплыть 2 мили в холодном Финском заливе до задания в десять минут при помощи отвертки взломать английской дверной замок. От бега на пять верст по пересеченной местности прямо в городском костюме до написания делового письма на испанском языке от имени торгового представителя Аргентинской республики. От стрельбы в цель из пистолета Браунинга до устного подробного изложения системы офицерских чинов и знаков различия флота Микадо, где ни в коем случае нельзя забыть о разделении офицеров на обычных и специальной службы.

Во-вторых, о результатах испытаний ничего не было известно. Экзаменаторы сидели с каменными лицами и ни словом, ни жестом не выражали своего отношения к ответу.

Спустя десять дней нас собрали в классе и стали по одному вызывать в низкий одноэтажный флигель, где некие высокие чины объявляли каждому его судьбу. Персонально, знать о результатах товарищей тоже не полагалось. Мы сидели, болтали и перебрасывались шутками, демонстрируя друг другу хваленное шпионское хладнокровие, подобно героям популярных кинолент. Не знаю, как другим, а мне эта беззаботность давалась непросто.

Напускной стоицизм пусть на мгновение слетал с лиц тех, кого вызывали в серый дощатый флигель. И кое-что можно было понять по выражению лиц его покидавших. Они не возвращались к нам, но мы видели, как они, кто радуясь, а кто не очень, шли по направлению к воротам лагеря и своей будущей судьбе.

Вот бравые весельчаки Павел Дмитриев и Алексей Бусуркин, которым, казалось, все нипочем, бодро идут к мостику, на ходу что-то обсуждая. Оба сияют так, будто их повысили в чине. Впрочем, отчего же «будто»? Может, и в самом деле повысили? За отличные успехи…

Меня вызвали одним из последних. Пожилой секретарь сочувственно посмотрел и протянул белый лист бумаги.

– Пишите, господин старший лейтенант, прошение…

Я прекрасно понимал, какое именно, но очень не хотел верить.

– …прошение об отставке, по семейным обстоятельствам.

Среди учащихся ходили легенды, что провалившихся на испытаниях не просто не берут на службу в Департамент, но увольняют со службы вчистую. Оказалось, так оно и есть.

Вот где пригодилось умение власть собой – написать такое прошение, как будто не судьбу свою перечеркиваешь, а товар по журнальному каталогу заказываешь.

Поставить подпись. Число. Спокойно, очень спокойно отложить в сторону перо и с легкой улыбкой протянуть лист бумаги (весящий как будто четырехдюймовый снаряд) пожилому секретарю. Взять с вешалки шляпу, сделать шаг к двери. Очень спокойный и уверенный шаг.

– Константин Сергеевич! – дверь за спиной секретаря открылась, и на пороге возник человек, которого мы уважали и боялись больше всего – директор Департамента капитан 1-го ранга (хотя мундир он носил не часто) Борис Карлович Изгорный.

– Константин Сергеевич, – голос звучал доброжелательно и даже сочувственно, – зайдите на минутку.

Я вошел и сел, не снимая шляпы, в кресло напротив. Больше ничего в этой комнате не было – два кресла и небольшое окно.

– Написали заявление? – сказал директор и кивнул. – Вот ведь оно как выходит.

И что прикажете на это отвечать?

– Да, – он сделал небольшую паузу, – таковы наши правила. Но не волнуйтесь, мы отвечаем за судьбы всех прошедших через Лангинкоски. Как вы смотрите на то, чтобы получить университетское образование?

– Университетское?

– Вы ведь поступили в Морской корпус из пятого класса гимназии?

– Совершенно верно.

– У вас есть месяц, чтобы подготовиться к экзамену по латыни. Остальные предметы и так имеются в вашем аттестате, нужно сдать только латынь.

Он говорит так, как будто все уже решено, не сомневаясь, что я поступлю именно так, как мне советуют. Или приказывают? Приказывают? Но ведь минуту назад я перестал быть офицером Российского Императорского Флота… А с другой стороны, что мне еще делать?

– Ваше обучение будет оплачено, равно как и ваша жизнь на протяжении трех последующих лет, – мне протянули плотный серый конверт с банковским значком. – Ваш троюродный дядя оставил небольшое наследство. На счету в Российско-Датском банке.

– Значит, университет? – спросил я и снял шляпу.

– Да, – ответил Борис Карлович все тем же доброжелательным голосом, – и помните, мы никогда о вас не забудем.

003

– Добрый день, Константин Сергеевич, вас почти не узнать, был худощавый, строгий моряк, а теперь – почтенный и солидный ученый.

– Здравствуйте, Борис Карлович, – ответил я и подумал: «А вот вы ничуть не изменились».

Половые подали обед, и мы отдали дань уважения закускам, супу, жаркому, во время которых говорили лишь о чем-то неважном и постороннем. Например, о намерении нового городского головы искоренить плавучие рестораны вроде «Валентины».

Наверху пришедшие музыканты врезали лихой фокстрот.

Принесли кофе, и мой собеседник резко, без всякого перехода перешел к серьезному разговору:

– Константин Сергеевич, мы хотим поручить вам одно небольшое историческое исследование.

– Исследование?

– Да. Скажите, вы помните, что произошло в Северном море в ночь с 8 на 9 октября 1904 года?

1904-й… Русско-японская война… Северное море… Злосчастная 2-я эскадра Тихого океана, а, конечно!

– Гулльский инцидент, столкновение броненосцев Рожественского и британских рыбаков.

– Именно.

– И что же вас интересует?

– Видите ли… – Борис Карлович затянулся папиросой и выпустил струю дыма к потолку. – Это дело так и не было толком расследовано.

– Но ведь было, кажется, международное расследование, суд в Париже…

Борис Карлович пренебрежительно махнул рукой.

– Это игры дипломатов, для успокоения общественного мнения Владычицы морей… Реальные обстоятельства там почти не изучались.

– Но потом…

– Потом большинство участников и свидетелей с нашей стороны погибли в бою, а тем, кто вернулся, было не до выяснения мелкого эпизода. Нашего Департамента тогда еще не существовало. Вот и вышло, что мы так и не знаем, что и почему там произошло.

– Почему это стало важно сейчас?

– Во-первых, потому, что Государыня Императрица-Регент подписала приказ о воссоздании Флота в Тихом океане, и будущей весной туда уйдет большая эскадра. Сами знаете, что происходит между Японией и Китаем и как это затрагивает наш Дальний Восток. Во-вторых, в последнее время стали всплывать новые версии этих событий. Вот, к примеру, почтенный кораблестроитель Полиевкт Владимирович Васильев, товарищ начальника Главного управления кораблестроения (ГУК) Морского Ведомства. В апреле этого года в большом интервью в газете «Новое время» он помимо прочего упомянул Гулльский инцидент. Вспомнил, так сказать, молодость. И, по его мнению, миноносцы у Доггер-банки были, но не японские, а немецкие. Так кайзер Вильгельм II пытался спровоцировать войну между Россией и Англией.

А вот еще один почтенный господин – отставной коллежский асессор Павлов из Министерства иностранных дел – написал даже не статью, а целую книгу «На пути к Цусиме», в которой довольно толково рассказал про деятельность наших разведочных служб по защите эскадры Рожественского от японских шпионов. Вот он тоже уверен, что миноносцы были, и были именно японские.

Вот вы бы, как историк и морской офицер, разобрались в сей тайне прошлого.

«Бывший морской офицер», – поправил я мысленно собеседника.

– Сколько у меня времени?

– Мы не хотели бы мешать вашей учебе, ведь в этом году вы должны представить научную работу, по итогам которой будет решаться вопрос об оставлении вас в университете для подготовки к профессорскому званию. Мы не хотели бы чинить препятствия вашей научной карьере. Было бы славно, если бы вы управились до начала следующего семестра.

– Три недели.

– Да, отличный срок. Напишите подробную большую статью и пошлите ее заказной почтой в «Морской сборник». Совершенно не обещаю, что ее когда-нибудь напечатают, хотя и такое может быть. Но будьте уверены, у нее будут весьма внимательные читатели.

Я не спеша шел по набережной. Далеко позади осталась шумная «Валентина», на темно-синем небе зажигались первые звезды. Рассекая воды Невы, шел паровой катер, полный веселой публики.

Вот обо мне и вспомнили. Как раз тогда, когда я сам стал уже привыкать к новой жизни, без ночных авралов, собачих вахт и строгого Бориса Карловича.

А ведь мне это, пожалуй, нравится. Что там говорил Володенька? Радость у вас? Он не ошибся. Почувствовать себя нужным – редкая радость.

004

Следующие два дня я провел в большом читальном зале Императорской публичной библиотеки. Постепенно из источников вырисовывалась следующая картина:

1 октября 1904 года 2-я эскадра Тихого океана под командованием Свиты Его Величества вице-адмирала Рожественского покинула Либавский порт и начала свой поход к театру военных действий.

До берегов Дании и в датских проливах безопасность кораблей от возможных японских диверсий обеспечивала миссия коллежского советника Аркадия Михайловича Гартинга, опытного агента зарубежного отделения Департамента полиции. Он отнесся к своей работе весьма добросовестно – набрал некоторое число агентов и взял под наблюдение наиболее удобные бухты у датских берегов. Нанятые им суда патрулировали зону проливов и должны были сообщить в случае появления там японцев. Гартинг установил хорошие отношения с датскими властями, весьма доброжелательно относившимися к России.

Работа была проделана большая, хотя практический результат был невелик – удалось раскрыть и выслать из Дании двух переодетых офицеров японского флота. Датские проливы эскадра прошла без малейших проблем. Далее зона ответственности Гартинга заканчивалась, поэтому многочисленные обвинения наших публицистов в том, что именно его донесения посеяли панику в штабе Рожественского, не имели под собой оснований.

Утром 8 октября эскадра выступила от мыса Скаген, разделенная на несколько эшелонов. Замыкающим шел отряд самого флагмана – четыре броненосца типа «Бородино» и транспорт «Анадырь».

Под вечер от эшелона адмирала Энквиста отстала плавучая мастерская «Камчатка». Неожиданно она разразилась целым потоком радиограмм, в которых сообщалось об атаке миноносцев.

В сгустившейся темноте эшелоны эскадры подошли к Доггер-банке, где встретились с флотилией английских рыбаков. Головной эшелон – корабли контр-адмирала Фелькерзама – осветили рыбаков прожекторами и прошли мимо.

Но через час к тому же месту подошел отряд Рожественского. Сигнальщики флагманского броненосца «Князь Суворов» доложили о пересекающем курс миноносце. Флагман включил прожектора и открыл огонь. Его тут же поддержали «Бородино», «Император Александр III», «Орел» и даже транспорт «Анадырь». Море закипело от снарядных разрывов. Один рыбачий траулер был потоплен, пять – повреждено. Три рыбаки погибли, многие были ранены.

Неприятельские миноносцы ни повреждены, ни обнаружены не были.

Правда, поначалу рыбаки говорили о некоем миноносце, который простоял среди них до утра, а потом исчез. Но на суде от этих показаний отказались.

Скандал вышел нешуточный – классический Casus Belli – боевые корабли российского флота открыли огонь по мирным рыбацким судам под британским флагом, за тысячи миль от ближайшего неприятеля. Британское общественное мнение требовало решительных действий. До войны не дошло. Россия согласилась передать дело на рассмотрение международного суда и компенсировать убытки невинно пострадавшим. На том дело и кончилось. Французский адмирал Фурнье так ловко провел международное следствие, что по его итогам получил Андреевскую ленту от Российского Императора и Орден св. Михаила и Георга от британского короля. Вопрос о наличии на месте происшествия каких-либо миноносцев судом даже не рассматривался.

Но что же все-таки было? Взяв лист бумаги, я выписал пять вопросов, на которые предстояло найти ответ:

5. Как велась радиосвязь на эскадре – кодом или открытым текстом? И, соответственно, что же именно передавала «Камчатка» и правильно ли ее понимали на «Суворове»?

4. Почему Фелькерзам просто осветил рыбаков, а Рожественский приказал открыть огонь? Что изменилось на Доггер-банке за час?

3. «Утренний миноносец» – откуда взялся и куда делся?

2. Почему Васильев и Павлов вспомнили о Гулльском инциденте именно сейчас?

1. И главный вопрос – почему Департамент статистики Морского ведомства или, называя вещи своими именами, разведка Флота заинтересовалась событиями тридцатилетней давности?!

Три вопроса я написал на бумаге карандашом, два последних – силой мысли.

Неожиданно в читальном зале потемнело. Что случилось? Ведь всего-то второй час дня. Я поднял голову от бумаг и увидел, что почти все читатели столпились у окон, а с Невского проспекта донеслись звуки военной музыки. Отложив карандаш, я присоединился к смотревшим. По улице парадным маршем с развернутым знаменем и оркестром маршировал славный лейб-гвардии Сибирский стрелковый полк.

Ах да, об этом писали в газетах – после торжественного молебна на Дворцовой площади гвардейцы проследуют на вокзал, откуда их эшелон отправится на Дальний Восток. Сибиряки маршировали браво. Ряды солдат в знаменитых серых папахах, с автоматическими винтовками с примкнутыми штык-ножами, смотрелись грозно. Оркестр грянул «славное море, священный Байкал» – музыку совсем уж дикую и неуместную, особенно если вспомнить слова, но по традиции заменявшую гвардейским сибирякам медленный марш.

Как и все в читальном зале, я был заворожен видом марширующего войска. Самый молодой полк гвардии отправлялся туда, где на границах Империи сгущались грозовые тучи.

005

Для коллежского асессора Павлова Русско-японская война была частью не только государственной, но и семейной истории. Его батюшка – Алексей Иванович Павлов – был в те времена чрезвычайным и полномочным посланником при дворе корейского императора (в те времена была страна Корея и там был даже свой император). Сын также служил в МИДе, но по архивно-исторической части, и был хорошо известен как историк и публикатор редких документов. Его новая книга оставила двойственное впечатление. С одной стороны, автор проделал большую работу, подробно описав дипломатический скандал вокруг Гулльского инцидента, как боролись между собой наши и британские дипломаты и что писали в европейских и русских газетах.

Но, с другой стороны, почтенный дипломат-историк очень мало что понимал в морском деле и действиях флота. Он на полном серьезе допускал возможность появления японских миноносцев в европейских водах, а также тайной покупки таких кораблей в Англии. Здесь его рассуждения были весьма наивны. Да, конечно, большие японские истребители типов «Кагеро» или «Сирануи» могли совершить плавание до Европы. Но совершенно невозможно представить, чтобы адмирал Того ослабил свой блокадный флот на столь ценные корабли, а главное – чтобы они совершили сей переход совершенно незаметно для русских и нейтральных дипломатов и разведчиков.

Постройка миноносцев в Англии была, конечно, возможна (хотя корабли такого класса японцы с 1902 года строили исключительно у себя), но тайная – невозможна совершенно. И уж совсем абсурдным выглядело утверждение, что уцелевшие после неудачной атаки кораблей русской эскадры миноносцы тайно доплыли до Японии и… тайно в ней исчезли. Ибо списки японского флота, участвовавшего в Русско-японской войне, в наши дни известны до последнего корабля. И таинственные миноносцы там не значатся.

Зато в моих заметках появился транспорт «Баклан». Этот небольшой корабль был построен в последние годы минувшего века и служил на Белом море, выполняя казенные поручения, главным образом – обеспечивая пограничные посты и противодействуя многочисленным браконьерам.

Утром 8 октября 1904 года транспорт подошел к якорной стоянке второй эскадры, и его командир явился с рапортом к адмиралу Рожественскому. Он будто бы доложил, что лично видел четыре миноносца подозрительного вида.

И тут снова посыпались вопросы:

1. О докладе командира «Баклана» упоминает в своей книге «Расплата» капитан 2-го ранга Семенов, который на «Суворове» был, но при докладе не присутствовал (или не счел нужным о том написать). Почему столь ценного свидетеля не привлекли к расследованию в 1904-м?

2. Что вообще делал «Баклан» в Северном море, если его порт базирования – Архангельск?

3. Если он действительно видел некие подозрительные миноносцы, то по почему не выяснил, чьи они?

4. Кто командовал этим кораблем?

Эти вопросы на бумагу я записывать не стал.