Текст книги "Поворот рек истории"

Шаг пятый
Киев

Войско победителей встречал весь город и окрестные веси. Люди высыпали вдоль тракта – и старый, и малый – безо всякого понуждения, радовались, кричали здравицы и бросали под ноги княжеских коней охапки полевых цветов.

Оба Мстислава, Василько Константинович и Данил Романович ехали бок о бок во главе объединенных дружин, изрядно поредевших, но гордых и решительных, как никогда. За ними шли пешие – усталые, но тоже неимоверно счастливые – они победили! Победили сильного и коварного врага, но самое главное – все, от князя до конюха, поняли: сила – в единении!

За улыбающимися победителями на приличном расстоянии двигалась другая процессия – длинная вереница возов с телами павших воинов, а еще дальше в клубах пыли шли, спотыкаясь и затравленно озираясь, с арканами на шеях пленники под бдительной охраной конных половцев.

Сыны степей с полным правом участвовали в победном шествии – ведь именно с их помощью удалось осуществить хитрую задумку князя Мстислава Галицкого. Хан же Кетэн, сославшись на срочные дела в родовом становище, не поехал в Киев, но обещал прибыть на Великую снему, которую предложил созвать Мстислав Мстиславич, а остальные его поддержали.

Черниговский князь, правда, предлагал созвать совет в его вотчине, дабы не причинять неудобство вдове погибшего Мстислава Романовича, но галицкий князь возразил, сказав, что важно закончить великое дело там, откуда начинали, и остальные князья его поддержали.

Павших решено было похоронить на огромном поле под Вышгородом и отслужить по ним молебен по всем городам, откуда они ушли на свою последнюю битву.

Накануне празднества Мстислав Удалый позвал всех оставшихся в живых князей на совет в гостевую палату. Долгую минуту он рассматривал их посуровевшие, усталые лица, отмечая опустевшие места за столом, потом заговорил:

– Други и братья мои во Христе! Мы вместе совершили великое дело – отстояли нашу землю от ворога лютого, уберегли жен и детей наших от полона и позора. И теперь пировать бы нам да радоваться, да жить дальше, как жили. Но нет! То, что мы сделали, – только половина дела!..

По залу прокатился недоуменный шепот, князья невольно переглянулись, лишь один Данил Волынский понимающе кивнул, посмотрев в глаза тестю.

– Да, други, только половина! – прибавил в голос решимости Мстислав Мстиславич. – Потому что этот враг, мунгалы, просто так не отступится, не смирится со своим поражением и позором. Они обязательно придут снова – через год, через два, через десять, но – непременно! И тогда понадобится опять собирать рати по всей земле русской…

– Ну и соберем! – звонко выкрикнул Василько Константинович, стукнув кулаком по столу.

– А если собирать будет некого?..

– То есть как – «некого»?!

– А вот так! Сколько лет усобица между князьями идет?.. – Мстислав Мстиславич пристально обвел взглядом собравшихся, и многие тут же понурили головы. – А где вы видите промеж вас хоть одного из северных князей?.. Василько Константинович не в счет, его дядя прислал, и то с младшей дружиной. Если и дальше драться станем, некому мунгалов встречать будет!

– Что же ты предлагаешь, князь? – с прищуром спросил Мстислав Черниговский. – Уж не великий ли стол занять хочешь?

– Если на то воля Божья будет, займу. Сам же проситься не стану. А стол великокняжеский надобно возродить! И не для виду, но настоящий, законный, которому бы присягнули все русские уделы.

– И кто же, по-твоему, достоин стать великим князем?

– Любой, кого выберет Великая снема!..

В гостевой палате повисла тягостная тишина. Кто вздыхал, кто головой качал, кто просто отвернулся. Но на лицах почти всех князей отразилась одна мысль: «Ничего из этого не выйдет!»

– Ничего не получится, – озвучил наконец общее мнение Мстислав Черниговский, разводя руками. – Пробовали уже. Каждый мнит себя достойным и не соглашается с остальными…

– Вы не поняли, друга! – Мстислав Мстиславич даже встал. – Великокняжеский стол сделаем выборным на срок, например, на год, или два… А выборы поручим Думе!

– Что еще за дума такая?! – Все вновь смотрели на галицкого князя.

Он же молча прошелся туда-сюда вдоль палаты, заложив сильные руки за спину и словно собираясь с мыслями. Вернулся на место и, опершись ладонями о стол, заговорил:

– С самой битвы на реке Калке, когда одолели мунгалов, каждую ночь мне снился один и тот же сон. Русь-матушка наша – снова едина и неделима, все споры миром решаем, по справедливости. Для того Думу великую выбрали – от каждого удела и города по два самых достойных княжича или боярина. А уж Дума открыто выбирает великого князя Всея Руси строго сроком на год или два. Однако, если князь тот мил всем будет и судить по чести, то может быть и на следующий срок избран! А еще – войско на Руси стало единым и сильным, под началом главного воеводы, коего тоже выбирала Дума из самых достойных и опытных. Да, и стражу порубежную набрали, чтобы больше никакой ворог тайно к нам не подобрался!..

Мстислав Мстиславич замолчал, переводя дух, взял в обе руки со стола одну из братин со смородиновым квасом и сделал несколько глотков.

В гостевой палате снова воцарилась тишина – князья обдумывали сказанное, и на их лицах попеременно появлялись то восхищение, то сомнение, а у кого и плохо скрываемый гнев. Галицкий князь, теперь уже неспешно потягивая душистый напиток, зорко следил за сидящими, готовился отстаивать свое предложение, потому что был глубоко убежден в его правоте: без объединения русским княжествам не выстоять против мунгалов, когда они снова явятся из-за Хвалисского моря – отомстить. Непременно явятся!..

* * *

Великая снема – первый за много лет по-настоящему большой совет русских князей – все же состоялась в Киеве осенью 1223 года от Рождества Христова. Приехали все великие князья, «старшие» и «младшие» и даже некоторые из воевод. Всего собралось более сотни человек. Ко времени сбора в Вышгороде построили Думную палату и два больших гостевых терема. Распоряжался устройством снемы молодой киевский князь Святослав Мстиславич, занявший стол погибшего отца.

Не явились на снему лишь посадник и бояре Новгородской республики, ограничившись письменным посланием, в коем высказали большое сомнение в необходимости переустройства Русского государства.

Съезд продолжался целых две седмицы и достиг главного: Дума Великая Княжеств Больших и Малых была избрана сроком на два года. В декабре 1223 года новым Великим князем Всея Руси был утвержден Мстислав Мстиславич Удатный. Он оставался Великим князем вплоть до своей смерти в 1228 году и успел немало сделать для укрепления русского государства, в том числе создал постоянную порубежную стражу, привел к присяге на верность большую часть половецких ханов из междуречья Славутича и Дона. Он добился сбора особой подати со всех городов и уделов на содержание постоянной общерусской дружины – первого объединенного войска Русского государства. Наконец незадолго до кончины Мстислав Мстиславич предложил Думе перенести столицу из неспокойного Киева вглубь русских земель – для большей безопасности и удобства управления. На выбор поставил Смоленск и Владимир-Залесский. После долгих споров и рассуждений Дума отдала предпочтение Владимиру, и Кирилл Блаженный[20]20
  Митрополит Киевский и Всея Руси (1224–1233).


[Закрыть] торжественно перенес митрополичье седалище в новый стольный град на Клязьме.

* * *

Зимой 1238 года объединенное войско Русского государства под командованием нового Великого князя Всея Руси Юрия Всеволодовича в жестоком двухдневном сражении на берегах Оки наголову разбило тумены монгольского хана Батыя, что заставило его отказаться планов от Западного похода и уйти обратно в заволжские степи…

Сергей Сизарев
Черная гвардия

«Громадная монархия, которую я видел в 1914 году, с ее административной, социальной, финансовой и экономической системами, рухнула и разбилась вдребезги под тяжким бременем шести лет непрерывных войн…

Сейчас весь мир с содроганием смотрит на то, что поднялось из праха прежней империи, пожрав большевиков и их неокрепшее советское государство – новую форму правления, которой пока нет ни вменяемого объяснения, ни подходящего названия.

Некро-кооптационная нейро-монархия – термин-монстр, как и то, что он пытается описать. Из газеты в газету ходят фотографии того, как Черная гвардия несет на руках свою предводительницу – «Белого ангела контрреволюции», как окрестили ее омские газеты, – через всю Москву в Кремль, чтобы преподнести ей свой кровавый подарок – голову ее злейшего врага – Владимира Ленина – и затем вернуться к бронепоезду для таинственного обряда некро-коаптации.

То, что еще недавно распространило Омск на всю Россию… Не распространится ли теперь на весь мир?»

Герберт Уэллс, «Россия во мгле», 1920 г.

Часть 1
Белый ангел контрреволюции

Май 1919 – разговоры за обедом

Они обедали вчетвером в гостиной личной резиденции верховного правителя. Сидели крестом – Колчак напротив Зиверса, Романова напротив Тимиревой.

Александр Васильевич был в своем ежедневном мундире. Анна Васильевна, гражданская жена его, – в модном платье, которое сшила сама. Отто Карлович, по обыкновению своему, надел костюм-тройку, который весьма шел старому ученому. Татьяна была в простом черном платье, напоминавшем одеяние сестры милосердия. Свою массивную корону из сварного железа она сняла и поставила рядом на табурете, оставив на голове только мокрое полотенце, свернутое наподобие тюрбана, а черкесскую шашку, с которой не расставалась, повесила за спинку стула.

Прислуга расставила блюда и удалилась, чтобы не мешать им говорить, ведь собирались они нечасто.

– Анна Васильевна, – спросила великая княжна, – как продвигается ваша выдача белья раненым?

– Швеи мои едва справляются, сама же я вынуждена отвлекаться на переводы для отдела печати. С союзниками очень много переписки, – Тимирева бросила взгляд на Колчка. Тот молча занимался трубкой, собираясь закурить.

– А что это у вас за книга? – Татьяна приметила на столе рядом с Тимиревой белый томик. – Это с литературных вечеров Сорокина?

Анна Васильевна протянула книгу, и Романова нахмурила брови, силясь разобрать название:

– Что-то немецкое.

Усмехнувшись, Тимирева продекламировала:

– И выражалася с трудом на языке своем родном.

Татьяна закатила глаза:

– Ой, да бросьте, Анна Васильевна. Меня учили только английскому и французскому. Даже татб по-немецки знала плохо.

Александр Васильевич обратился к жене:

– Душа моя, не стоит сердить начальника моего штаба.

– Я не сержусь, – возразила Татьяна. – Хотя и устала от подобных шпилек еще в Царском Селе. Всяк заезжий генерал считал своим долгом поинтересоваться здоровьем «дядюшки Вилли».

– Отто Карлович, – обратился Колчак к Зиверсу. – Кстати, как ваше здоровье?

– Вашим молитвами, – ответил тот, поморщившись. – Практически восстановился после пыток, которым вы приказали меня подвергнуть.

– Я был вынужден. Тому, что вы рассказывали, не так просто было поверить, – пожал плечами верховный правитель, давая понять, что приносить извинения не намерен.

– А я вот быстро восстановилась, – беззаботно заметила Романова. – Правда, и пытали меня меньше.

– Суперструктуры значительно улучшают скорость заживления ран, – ответил ученый. – Хотя объяснить это я пока не могу.

– Верно, раны как-то сами затягиваются, – закончив один десерт, Романова принялась за новый – точно такой же. Он состоял из творога, залитого сверху ягодным вареньем. Татьяна называла его «красное и белое». Перед ней стояло несколько креманок с этим десертом. Никакой другой пищи она не ела.

В дверь постучали, затем в гостиную вошел черногвардеец – вместо фуражки на его голове была конструкция из черного железа, напоминавшая рыцарский шлем, к которому со всех сторон были приварены металлические ребра.

В остальном он выглядел как обычный фронтовик. Отсалютовав верховному правителю, гвардеец направился прямиком к Романовой и, сняв свою корону, склонил к Татьяне наголо обритую голову. Та повернулась к нему, и, сблизив лбы, оба замерли. Два ума пришли в зацепление.

Колчак со смесью зависти и недоверия смотрел на это таинство – нейронный раппорт.

– И почему мы так не можем? – спросила Тимирева у Зиверса.

– Потому что у нас с вами в голове нет ничего такого, что могло бы войти в резонанс, – ответил ученый и развел руками над головой. – А у них там целые структуры. Причем совершенно идентичные.

– Все в Черной гвардии наследуют из одного источника, – подняв голову, сказал гвардеец, и сидевшие за столом поняли, кто именно является тем источником.

Кивнув присутствующим, гость еще раз отсалютовал Колчаку и решительно двинулся к выходу.

На лице великой княжны витала довольная улыбка.

– Очередные успехи на фронте? – нетерпеливо спросил верховный правитель.

– Не совсем, – ответила Татьяна. – Создание авиационного отряда для диверсий в тылу большевиков принесло первые плоды. Они убили Буденного и везут мне его голову в ящике со льдом.

Татьяна подвинула к себе очередной десерт и стала энергично перемешивать творог и варенье ложкой.

– Может, хватит уже этой красной гадости? – поморщилась Тимирева.

– Увы, ничего другого я есть не могу, – пожала плечами Романова.

– Я не про десерт. Я про головы красных командиров, – уточнила Анна Васильевна.

– Так я тоже не про десерт, – невозмутимо ответила Татьяна.

– Но ведь это вредно, – не унималась жена Колчака. – Мы уже видели, как вас корежит, если перебрать красного. В тот раз вы грозились перебить нас, как буржуйскую контру и сволоту белогвардейскую.

– Будьте покойны. Я отслеживаю свое красное смещение, – заверила ее великая княжна. – К тому же, если я стану слишком красной, всегда можно добавить белого.

Она повернулась к Колчку:

– У нас в Белом движении никто выдающийся не погибал на днях?

Александр Васильевич отрицательно помотал головой:

– Бог миловал… Однако, я слышал, большевики начали что-то подозревать. Мне докладывали, у красных вышла новая директива – при гибели командира, если есть угроза захвата тела нашими войсками, следует прострелить мертвецу голову или хотя бы разбить прикладами, потому что все заметнее, что Черная гвардия заинтересована в головах выдающихся командиров, – они буквально охотятся за ними! Не повредит ли это нашему делу, если большевики будут так портить головы?

Татьяна повернулась к Зиверсу, и тот со вздохом пояснил:

– Это малоэффективные методы. Они не учитывают природу сознания, особенно в посмертии… Мозг в голове не главное. Вы же не думаете, что душа человека есть не более чем электрохимическая активность нейронов? Квантовые суперструктуры не прострелить из винтовки и не разбить прикладом. Они простираются далеко за пределы черепа. Смерть не уничтожает их, ну или, по крайней мере, далеко не сразу. Так что пусть глумятся над трупами. Установка скопирует сознание даже из простреленного черепа. Лишь бы не забирали головы целиком. Это будет неприятно, так как структуры привязаны к голове.

– Не могу больше, – Татьяна резко отодвинула креманку и, морщась от боли, прижала руки к груди и животу.

– Татьяна Николаевна, вам надо есть больше, – заботливо напомнил Зиверс. – Многочисленные структуры тратят много энергии. Вы и так вся исхудали.

– Раны болят. Те места, куда били штыком. Особенно желудок, – призналась великая княжна.

– Мы уже выяснили, что никто не колол вас штыком, – сказал Колчак. – На вашем теле ни следа.

– На этом теле – да, – возразила Татьяна. – Но ее – ту, что умерла вместо меня, – закололи. И сестер моих, и родителей – тоже. И они все теперь – внутри меня. Вот здесь. И их раны болят. Раны всех тех, кого я приняла в себя, болят… Даже красных командиров, хоть их мне не жаль.

Татьяна встала из-за стола. Повесила на себя шашку и водрузила на голову железную корону.

– Куда вы? – спросил Колчак.

– К своему бронепоезду, – ответила она на прощанье. – Навещу семью.

Ноябрь 1918 – проверка подлинности

Ноябрь был богат на события. В Германии случилась революция, а в Омске – переворот. Военные скинули бесполезное правительство Директории, и Совет министров предложил Колчаку стать диктатором. Александр Васильевич согласился, потому что это полностью соответствовало его взглядам.

Возвращение Колчака, на тот момент еще бывшего военным министром Директории, с фронта вызвало в Омске ажиотаж. Ведь он приехал на непонятно откуда взявшемся огромном бронепоезде и привез с собой чудом спасшуюся от большевистской расправы великую княжну Татьяну Николаевну. К тому времени интерес общественности к судьбе августейшей семьи по естественным причинам угас – новостей о судьбе бывшего царя было мало, да и других забот хватало – страну лихорадило гражданской войной.

Расстрел царственного семейства не вызвал бы такой переполох, если бы никто не выжил, но на руках Александра Васильевича появился козырь – Татьяна Николаевна претендовала на роль живого символа борьбы против большевизма, за Россию единую и неделимую. Но разыграть этот козырь было непросто, потому что большевики и, по совместительству, немецкие агенты влияния (эти понятия были для Колчака неразделимы) тут же заявили, что товарищи на местах свое дело знали туго и расстреляли всех, а спасенная княжна суть самозванка – не кто иная, как румынская прачка Илинка Петраке, сожительница Колчака, которую он привез из своих многочисленных имений на юге России. Эту дезу про то, что Александр Васильевич – богатый землевладелец и зерноторговец, кайзер-большевики запустили еще в его бытность командующим Черноморским флотом. Тогда он смог втолковать революционным матросам и портовым рабочим, что в собственности у него только чемоданы, а живет он на корабле, но сейчас большевистская пропаганда пошла еще дальше – красные газеты живописали разнузданные оргии, которые Колчак устраивал в Омске, разбрасывая во все стороны золотой запас царской России, который так удачно подвез ему из Казани подлец Каппель…

С дезой про прачку нужно было разбираться, не теряя времени, – пока она не успела въесться в головы. Печальным было то, что сам Колчак знал правду. Пытки, которым он подверг Зиверса и Татьяну, прояснили некоторые моменты, хотя общая картина была слишком фантастична, если не сказать чудовищна.

Содержимое вагона-рефрижератора, входившего в состав «Везучего», поставило все на свои места, впрочем, как и установка в соседнем вагоне.

Тем не менее, Колчак решился. Раз он поставил на чудесное спасение великой княжны, отступать было бессмысленно. Он собрал конференцию, пригласил всех, кто встречался с Татьяной Николаевной до отречения государя и ссылки – чиновников, политиков и военных, – всех, кого смог собрать, включая учителей царских детей – Пьера Жильяра и Сиднея Гиббса. Последний теперь работал в британском Верховном секретариате в Омске. Официальную комиссию возглавил следователь по особо важным делам Соколов.

Комиссия пригласила Татьяну Николаевну и заслушала историю ее спасения. Эту историю днем ранее придумали они втроем – Колчак, Зиверс и сама девушка.

– А давайте скажем, что меня в последний момент подменили служанкой, и ее убили вместо меня, – предлагала Татьяна.

– Это первая ложь, которая приходит в голову, – отмахнулся Александр Васильевич. – Нужно что-то более изобретательное.

– Придумала, – вскоре отозвалась Татьяна. – Скажем, что Григорий Ефимович, незадолго до его убийства, передал мне, как своему духовному чаду, чудотворный складень, который не раз сохранял ему жизнь. И когда меня убивали, складень был на мне, зашитый в подкладку платья, так что потом я очнулась среди трупов невредимой.

– Крайне непопулярного Распутина приплетать не стоит. Да и приписывать спасение иконе – антинаучный абсурд, – всплеснул руками Отто Карлович.

Колчак потер переносицу, потом махнул рукой:

– Сойдет.

Комиссия беседовала с девушкой три часа. Колчак ждал их вердикта. Наконец, к нему вышел Соколов.

– Николай Алексеевич, ну что? – верховный правитель вскочил с дивана.

– Мы сравнили Татьяну Николаевну со всеми фото, что оказались в нашем распоряжении, – начал следователь издалека. – Измерили череп и черты лица, пропорции ушных раковин. Как вы могли слышать, форма уха даже более верное доказательство, чем лицо…

– А результат?

– Сходство с великой княжной поразительное, – уклончиво ответил Николай Алексеевич. – По всем численным параметрам. Оба учителя признали свою воспитанницу, а она их. Назвала по именам всех членов комиссии, хоть они и не представлялись ей ранее.

– К чему эти оговорки?

– Буду с вами честен, Александр Васильевич, – виноватым тоном произнес Соколов. – Это гениальнейшая в своей скрупулезной точности, но все же подделка.

Мучительный вздох вырвался из груди Колчака, и он сел на диван.

– Так вы и сами знали, – догадался следователь.

– На чем она прокололась? – глухо спросил верховный правитель.

– Вопросы. Мы задали ей двести вопросов.

– А она?

– Ответила правильно на все двести.

– Но разве… – не понял Колчак.

– Настоящая великая княжна смогла бы правильно ответить, дай Бог, на семьдесят, – пояснил Соколов. – Людям свойственно забывать мелкие детали, не запоминать мимолетные встречи… Но тут мы имеем нечто немыслимое, – следователь указал рукой на зал, откуда он вышел: – Эта девушка помнит каждое лицо, каждую встречу, в мельчайших деталях… И это не все.

– Что-то еще?

– Краниометрия и форма уха – не единственные верные признаки для опознания. Психологический портрет не менее полезен. Мы знаем, какой была настоящая Татьяна Николаевна. Темперамент, привычки и жесты. Такие вещи не меняются быстро. Даже если человек проходит через тяжелые жизненные испытания, закаляется в них, что-то остается неизменным.

– Вы специалист в таких вопросах?

– Интересовался темой по роду деятельности. Фрейд и Юнг написали весьма занимательные опусы… – со стеснением признался следователь. – Так вот, эта девушка несет в себе черты той Татьяны Николаевны, какой ее помнят очевидцы, но в ней есть что-то еще… Словно несколько личностей разом. Будто она постоянно перескакивает с одной на другую – так, что они сливаются во что-то… не совсем человеческое.

– Николай Алексеевич, увольте. Что вы такое говорите?

– Я не могу объяснить. Словно эта девушка прожила не одну жизнь. В ее глазах и словах мудрость не одного человека, но многих. Таково мое ощущение.

– И что прикажете с этим делать? Так в газетах и напишем?!

– Это не более, чем мои размышления, – произвел демарш Соколов. – Мы официально объявим, что она настоящая княжна. Я понимаю, что она, в некоем смысле, наш символ надежды. Белый ангел контрреволюции, как ее уже успели окрестить. И на роль такого символа она подходит как никто лучше.

Верховный правитель испустил вздох облегчения:

– Вот и славно.

– Только… – следователь перешел на таинственный шепот. – Не могли бы вы сказать мне, откуда вы ее взяли?

– Я и сам бы хотел это знать! – тем же шепотом ответил Колчак.

Май 1919 – колесо, которое будет катиться вечно

Когда Татьяна подошла к «Везучему», ее аж затрясло при виде белочехов, стороживших бронепоезд. Именно стороживших, а не охранявших, потому что на «Везучем» была своя боевая команда, дежурившая посменно у пулеметов и орудий.

Белочехов Татьяна ненавидела по целому ряду объективных причин, но и субъективных тоже хватало – среди красных командиров, которых ей довелось поглотить, был один красночех и целых два красновенгра, то есть сплошные биологические враги белочехов. Единственный чех, которого Татьяна терпела и отчасти даже обожала, был Радола Гайда. Он был красив и такой же закоренелый милитарист и сторонник военной диктатуры, как Колчак. Когда Радола возвращался с фронта и навещал ее в генеральном штабе, они пили чай, и он рассказывал, как успешно повоевал с австро-венгерскими кайзер-большевиками. В его исполнении это выглядело мило и комично.

Благодаря тому, что французы задурили Чехословацкому корпусу голову, чехи считали, что по России перемещаются миллионы пленных немцев, австрияков, венгров и мадьяр, которых большевики, сами являвшиеся германскими шпионами и провокаторами, завербовали для борьбы с чехами, чтобы не дать тем вернуться в родную Чехию самой короткой дорогой – через Владивосток…

Это была крайне спорная умозрительная конструкция, но вся интервенция – английская, французская и американская – крутилась вокруг благородной помощи чехам вернуться на западный фронт, чтобы отвоевать свою родину у Германии. Японцы, пожалуй, были единственными интервентами, не заявлявшими о помощи чехам. Они просто грабили Дальний Восток, пользуясь слабостью погрязшей в гражданской войне России.

Благодаря такой обработке чехи слепо выполняли волю французского правительства, грабили и убивали направо и налево, задним числом объявляя убитых немцами. Вот такая национально-освободительная борьба.

Белочехов к «Везучему» приставил французский генерал Жанен, тоже не очень хороший человек, пусть на словах и союзник. Подходя к пикету, Татьяна крикнула «Добра одполеднэ», чтобы чехи ее опознали. Официально она была комендантом бронепоезда, взамен так не вовремя покончившего с собой Залесского, и жила в его вагоне, но сейчас она прошла к вагону-рефрижератору. Тот был запитан от работающего круглые сутки электрогенератора. Рефрижератор охраняли два черногвадейца с «льюисами». Это была беспрецедентная роскошь – так тратить членов Черной гвардии, каждый из которых мог с успехом командовать крупным войсковым соединением на фронте, но содержимое рефрижератора было очень ценным, а верность Черной гвардии носила глубоко личный характер – как Татьяна уже убедилась, они не могли ее предать.

Ненадолго зацепившись разумом с двумя охранниками для обмена новостями, она прошла в тамбур, где оделась в меховой комбинезон, затем открыла многочисленные замки и вошла в «холодильник». Там было минус тридцать, а воздух – очень сухой.

Справа от двери на полках в целлофановых мешках с бирками лежали головы красных командиров. Слева – полноценные ячейки для трупов, с дверцами и выдвижными поддонами. Тут была ее семья.

Первым она выкатила из ячейки тело отца. Лицо Николая Александровича было трудно рассмотреть, хотя в вагоне горели электрические лампочки, – его покрывали снежинки сконденсировавшейся влаги. Татьяна почувствовала слабость от нахлынувшей душевной боли и склонилась к его голове – в то же мгновение суперструктура в ее голове вошла в резонанс с той, что была вокруг головы покойного императора. Они были идентичны, потому что ее структура была копией его. Из-за этого она переключилась на его личность. Стала им. Позволила отцу смотреть на свое мертвое тело и осознать собственную смерть. Это был шок, но он быстро прошел, ведь отец имел доступ не только к своим воспоминаниям, заканчивавшимся смертью, но и к ее собственным. Она почувствовала, как он пожалел ее, но тут была и гордость, и радость за все, что ей удалось. «Не мучь себя, Танюша, просто живи», – прошептали ее губы, и собственные руки с силой оттолкнули ее от тела отца. Зацепление прервалось. Она снова стала собой, вернув контроль над каруселью личностей в голове. Если она захочет, то снова переключится на личность отца, но уже по своей воле.

Посмотрев на отца еще немного, она задвинула тело в ячейку. Затем выдвинула тело матери. Среди всех дочерей у Татьяны были самые близкие с ней отношения. Татьяна всегда старалась окружить мать заботой и покоем, выслушать и понять ее, и Александра Федоровна отвечала дочери взаимностью. Не желая вступать в зацепление с разумом матери, Татьяна склонилась у ее закрытых саваном ног и прочла заупокойную молитву, затем аккуратно закатила поддон в ячейку. Пришла череда сестер и брата. Первой она выкатила Ольгу. Со старшей сестрой у нее были особенные отношения. Они всегда были вместе, когда могли. Тут она сознательно поднесла голову к голове сестры, позволив принудительному зацеплению случиться. Голова загудела от резонанса. Ей удалось остаться собой – она и сестра словно оказались вдвоем в одной комнате, полной их общих воспоминаний, – как катались на велосипеде-тандеме и на пони, как собирали ягоды, вышивали и читали детские книжки. Как потом, уже взрослые, помогали раненым в госпитале…

Выгнув голову в рвущемся из груди рыдании, Татьяна, сбиваясь на всхлипы, заговорила:

– Помнишь, как мы играли в серсо? Катали обруч палками, и однажды он покатился с холма к реке – он катился и прыгал, все никак не падая, и нам казалось, что он будет катиться так вечно. Он докатится до края земли и даже дальше – за край… Они убили всех вас, забрали у меня, а я, как то колесо, что ты тогда запустила, – все качусь и качусь. И я обещаю тебе, сестра, что докачусь до края земли и за самый край, и по дороге я стану очень большим колесом, просто огромным, и я раздавлю всех тех, кто повинен в вашей смерти. Я размажу их, и клянусь тебе – я не притронусь к их головам, не позволю им оправдаться передо мной, не почувствую себя никем из них ни на секунду. А когда передавлю их всех, то дам покой вам и самой себе…

За Ольгой она повидалась с Марией, Анастасией и Алексеем, оплакав и их. Наступил момент самого трудного решения. Собравшись с духом, она открыла ячейку с Татьяной. Настоящей великой княжной Татьяной Николаевной, убитой наравне со всеми в подвале Ипатьевского дома. Посмертная копия ее сознания стала основой личности для той Татьяны, что стояла сейчас рядом. Как так вышло, новая Татьяна понимала плохо, а зацепляться с оригиналом было себе дороже – в прошлый раз Зиверс смог привести ее в себя только с помощью смеси кокаина и опия. «Множественный реверсивный резонанс», – путано объяснил он тогда. «Какая-то ошибка. Так быть не должно. Нонсенс. Феномен», – вот все, что смог он сказать. Новой кататонии допускать было нельзя.

Смотря на оригинал, Татьяна гадала, почему судьба так насмешлива. Она, будучи подделкой, была стройнее и красивее оригинала и даже больше походила на официальные фотографии великой княжны, чем сама великая княжна, лежавшая перед ней… Идеальная подделка – так назвал ее следователь Соколов. И все же подделке никогда не заменить оригинал – она это понимала. «Я лишь колесо, которое вы тогда запустили», – Татьяна погладила мертвую девушку по заиндевевшим волосам, вновь поразившись, как смерть уменьшает людей, делает их такими… умиротворенными и беззащитными, будто они спят. «Спи спокойно, маленькая моя, – прошептала Татьяна, – я знаю, что мне делать. Я не помню, кем я была до того, как стать тобой, а значит, я стала тобой по-настоящему. Однажды я вернусь и расскажу тебе историю твоей новой жизни, а пока спи…» Татьяна задвинула тело в ячейку и прошла в тамбур.

Ноябрь 1918 – таинственный бронепоезд

После расстрела царской семьи советская власть продержалась в Екатеринбурге недолго. Уже через неделю город заняли чехословацкие войска. В нескольких километрах от города, посреди чистого поля, на одной из железнодорожных веток, чехи нашли бронепоезд-гигант. Если обычный бронепоезд состоял из нескольких вагонов, тут вагонов было не меньше тридцати, включая две «овечки» и два «черных» паровоза, цистерну с водой, тендеры с углем, шесть пушечно-пулеметных бронеплощадок, три десантных вагона, несколько грузовых вагонов и контрольных платформ с размещенными на них рельсами и шпалами для ремонта железнодорожного полотна. Это было как три обычных броепоезда, состыкованные вместе, – в составе «базы» имелся штабной вагон с командирской башенкой, вагон для боеприпасов и мастерская с краном на крыше. Классные и товарные вагоны имели противопульную защиту.