Текст книги "Закон крови"

Глава 13
ДНЕВНАЯ НОЧЬ
(Окончание)

В ту ночь, которую молодые охотники провели в низине, прислушиваясь к непонятному волчьему вою, Колдун безуспешно пытался посетить Скрытые Миры, В этот раз путей не было совсем; искрящаяся завеса заполняла все. И что самое странное – она проникла и в Средний Мир! Даже путь на юг был закрыт ею! Колдун сумел лишь увидеть молодых охотников, спящих после долгого перехода. И, прислушиваясь вместе с ними к волчьему вою, он внезапно понял, не только своим внутренним зрением и слухом: здесь, наяву, в его жилище проникает такой же вой! Окончательно вернувшись, он убедился: так оно и есть!

Колдун вышел из своего жилища и долго стоял в непроглядной тьме, прислушиваясь к этому заунывному предвестию близкой беды. Неведомой беды! Да. Разговор с вождем дольше откладывать нельзя, даже если ему нечего будет поведать, кроме смутных предвестий грядущих бед… И в конце концов, эти слухи… Пора прекратить делать вид, будто они безразличны, – пора объяснить вождю. Быть может, Колдун виноват перед своим Родом, но совсем не в том, о чем болтают общинники…

Колдун прождал все утро молодого Куницу или вестника от него. Прождал напрасно: видимо, и его попытки остались без результата.

Утро было неожиданно солнечным, словно все тучи унесло далеко на север. Похоже, что день будет теплым. Арго с нетерпением поглядывал на тропу (не появится ли вестник от детей Куницы?), на тени (что-то медленно укорачиваются!). Людей в стойбище было не много, почти все разошлись по делам: женщины и дети – по грибы и ягоды, мужчины – кто силки ставить, кто на склоны холмов, поискать подходящие кремневые желваки или плитки, вымытые дождями.

Направляясь к жилищу Колдуна, Арго отметил по вершинам деревьев, что ветер вновь усилился, хотя небо над головой было по-прежнему чистым.

Колдун ждал вождя. Встретил у входа, предложил войти. После обязательных приветствий начал первым:

– Вождь! Мне очень жаль, но я не могу ничего сказать. Духи молчат.

– И все же у вождя много вопросов к могущественному Колдуну нашего Рода, ученику великого Хорру.

– Пусть великий вождь детей Мамонта спрашивает. Колдун готов ответить… если сможет.

(«Пусть спрашивает!» Легко сказать. Кажется, все было продумано – и прежде, и ночью, и утром, а вот начать трудно!)

– Беда пришла ко всем. Такая, что и самые могучие колдуны отвести ее не могут. Люди спрашивают: отчего это случилось? Люди ищут виновного. Люди верят: если виновный будет найден и наказан, беда уйдет. Что думают об этом наш могучий Колдун и его собрат, колдун Детей Куницы?

– Мы говорили. Молодой Куница знает о нежити больше меня, старого, от своего наставника. Великий Хорру об этом молчал. Но и Куница не знает точно, что такое нежить, о том же, как она проникает в наш Мир, ему и вовсе неведомо. Можем ли мы указать виновного?

Колдун помолчал, затем продолжил, глядя прямо в глаза вождю:

– Но мы, колдуны, не столь уж беспомощны и никчемны. Мы не смогли отвести первый удар: он был нанесен там, где не ждали. Но зло не распространилось… Знает ли великий вождь, что погибший от нежити сам может стать как нежить?

– Да.

– Но этого не произошло, благодаря Кунице. И смертей больше нет: наша защита не бесплодна. И молодой Куница надеется: нежить, лишенная добычи, может отступить… Или даже уйти совсем. Сгинуть.

– Верит ли в это наш мудрый Колдун?

Колдун сказал правду:

– Нет!

Хозяин и гость сидели рядом, по одну сторону от очага, вполоборота друг к другу. Свет нежданно яркого дня проникал сверху, сквозь дымовое отверстие, свободно лился во вход с откинутым пологом. Низкое ровное пламя очага, почти невидимое в солнечном сиянии, давало о себе знать мягким, уютным теплом.

Арго продолжил:

– Колдун! Старый! Ты сказал: «Первый удар был нанесен там, где не ждали». Значит, вы ждали беду! Но почему? И почему я ничего не слышал об этом?

– Да, это правда. И Куница, и я, старый Колдун, – мы ждали беду, хотя и надеялись на лучшее… Как иначе? Нарушен Закон крови, – помнит ли великий вождь такое? …Все, что должно было быть сделано, – сделано в срок, но поколеблены устои. Кто может знать, чем это чревато?..

Помолчав, Колдун продолжил:

– Но великий вождь ошибается или забыл. Старый Колдун предупреждал его, и не раз, о том, что нужно остерегаться, намеками, это так. Но мог ли говорить яснее тот, кому было неведомо, чего именно нужно остерегаться? Откуда исходит угроза? Пусть вождь поверит: предки и духи темнили, а сейчас они вообще молчат.

– И сына твоего я предупреждал, – почти прошептал Колдун. – Неужели вождь не помнит и этого?

Нет, Арго помнил. И предостережения Колдуна мимо ушей не пропускал. Но потом показалось: опасения напрасны, все прошло, все наладилось…

– Я не знал, чего именно нужно опасаться, – повторил Колдун, – вот и приходилось ждать и следить за всем! Это было нелегко… Помнит ли вождь, когда пошли разговоры о Крылане? Он показывался многим, но только не мне.

– И не мне! – усмехнулся Арго.

– Вождь думает, это пустая болтовня? Не знаю, едва ли… Разве мы скрывали хотя бы на миг, когда поняли, что явилась нежить! Но я и сейчас не знаю: Крылан и нежить – одно и то же или нет?

– Исток всему – нарушение Закона крови. Но как же искупить вину перед предками? Мы сделали все, что могли, что знали. А теперь – как добиться прощения и избавиться от этой нежити? Может ли мудрый Колдун дать совет?

(Великий вождь! Как объяснить тебе, что дело уже не в предках, не в наших духах. Все гораздо хуже… Ты мудр, но даже ты не поймешь, не услышишь… Как не услышал тогда, на Суде.)

– Великий вождь! Арго! Разве я молчал бы, если бы имел ответ? Если бы предки могли помочь!.. Само преступление запутывает и рвет наши связи с ними – до сих пор! Действует посторонняя сила, чуждая всему… Я упоминал о ней во время Суда над лишенным имени, помнишь?

Арго молча кивнул в ответ. (Да, он помнит. Темная речь о каком-то неведомом колдуне, одновременно и всесильном и бессильном. Якобы он навел порчу на их лучшего охотника, но выследить и наказать за это невозможно… Колдовская невнятица!)

– И я боюсь, на Род наш обрушатся худшие беды! Если бы их можно было отвести, предки бы сказали. Но их придется изжить. И выстоит ли Род…

Арго протянул руки к огню: он чувствовал озноб во всем теле. (Странно! Пламя очага уже другое, как будто… Неужели они проговорили так долго, до вечера?! Не может быть!)

– Итак, – горько проговорил Арго, – причина всему – нарушение Закона крови, а виноват в этом, получается, не столько даже лишенный имени, сколько какая-то неведомая сила… Зато расплачиваться за все должны мы, те, кто и не помышлял о нарушении законов… Людям этого не понять! («Да и мне не понять этого, старый Колдун, Безымянный! Хотел бы я тебе верить, но…»)

Колдун ничего не сказал в ответ. Арго продолжал:

– Известно ли мудрому Колдуну, о чем говорят люди? Не чужие, нет, – дети Мамонта. Не женщины, не ползунчики – взрослые охотники!.. Они давно догадались, почему появилась нежить, хотя и не понимают, отчего она сразу на нас не обрушилась. Всякое бывало у нас, но такого, что произошло на свадьбах, еще не было! И старики такого не помнят! И спрашивают друг друга: почему такое вообще могло случиться? Почему Колдун не предотвратил этого, ведь он сам признал, что знал о замыслах? А еще вспоминают времена, когда великий Хорру был жив и пестовал своего юного наставника. И смерть великого Хорру вспоминают, и то, что потом произошло, хоть и по-разному говорят об этом. Никто ведь ничего не знает толком – даже я, немолодой… Сейчас они еще боятся и говорят между собой, но скоро…

(Странно! Колдун улыбнулся – невесело, но улыбнулся.)

– Но скоро придут к своему вождю – за ответом. Тем более если обрушатся новые беды. И я, Арго, вождь детей Мамонта, должен буду или защитить старого Колдуна, или вынести ему приговор. Вождь хочет верить Колдуну, но он должен знать правду, иначе не сможет дать ответ. Правы ли люди в своих подозрениях? Что думает сам мудрый Колдун: есть ли доля его вины в том, что произошло? И в том, что происходит?

Колдун ответил не сразу. Похоже, он сам с недоумением приглядывается к дневному свету. И прислушивается.

– Вождь говорит: «Они еще боятся!» Нет. Осторожничают – да, быть может… Но что такое «бояться» Колдуна – они не знают… Даже ты, великий вождь, не знаешь этого; ведь во времена Хорру ты был ползунчиком. Но в главном – ты прав. В годину бедствий вождь должен услышать из моих уст то, чего никто еще не слышал. И решить: виноват ли старый Колдун в этих бедствиях и чего он заслуживает. Я расскажу тебе все. Но рассказ будет долгий и трудный, ведь начать придется с тех времен, когда…

Колдун прервал речь на полуслове. Да, уже не было сомнения, дневной свет меркнул, прямо на глазах, и внизу, в стойбище, слышался шум, голоса, выкрики, плач…

(Быть может, снова сильная гроза, как та, в начале лета?)

На тропинке послышались шаги – торопливые, спотыкающиеся… Много… Старый Гор, охотники… Таких лиц вождь еще не видел!..

– Вождь! Колдун! Скорее!.. Конец, всему конец! Небо закрывается!

Собеседники бросились наружу.

Когда началось медленное падение этого безумного летнего снега, скрывающего своим мерцанием окрестности, Колдун понял, что за пелена препятствовала его общению с духами и Скрытыми Мирами. До этого была слабая надежда, что солнце померкло ненадолго. (Колдун помнил: так уже случилось однажды при его жизни. Да и его наставник, великий Хорру, говорил: такое бывает, хотя и очень редко.) Но вязкий, тягучий, скрипящий на пальцах нетающий снег показал: происходит небывалое, невиданное и неслыханное. Никем. Никогда…

Столь же невиданной и неслыханной была паника. К счастью, большинство женщин забились в жилища и кричали там, прижимая к себе детей в тщетной попытке защитить их от неведомой, неизбежной гибели. Несколько человек метались в центре стойбища, то ли потеряв свои жилища, то ли вообще ничего не соображая. Один… два… трое распластались на земле, и их тела уже начал покрывать сероватый налет. И зловещее черное небо, изрыгающее этот непонятный снег, отвечало на крики и плач насмешливым рокотом и каким-то подмигивающим мерцанием…

– Мужчины! Охотники! – кричал Арго. – Кто не обезумел, сюда, ко мне!

Собрались человек десять. Почему-то не было Йома.

– Женщин и детей – в жилища! – командовал Арго. – Потерявших память – в жилища! Проверить, все ли здесь? Жечь костры!

Взгляд его упал на Колдуна. Тот прошептал лишь одно слово:

– Защита!

Арго кивнул. Да, теперь это самое важное; если сейчас прорвется нежить …

За делом постепенно приходили в себя и другие, даже женщины. (Но где Йом?)

– Нага! Нага!

Йом вынырнул внезапно, из крутящейся тьмы, в нервные отблески разгорающихся костров.

– Вождь! Отец! Я не могу найти жену и сына!

– Что ты говоришь?!

– Я ничего не понимаю; жене вот-вот рожать… Они не должны были уходить из стойбища! Но я вернулся – их нет. Ни дома, нигде…

Вождь огляделся вокруг. Его жена была рядом: держала на коленях голову упавшего подростка и хлопала его по щекам, приводя в чувство.

– Айя! Обойди вместе с Йомом все жилища, – быть может, кто-то видел его жену и сына перед тем, как началось ЭТО! И присмотрись: все ли в стойбище?

Выяснить хоть что-нибудь не так-то легко: мужчины ничем не могли помочь, а большинство женщин от испуга, казалось, утратили дар речи. Остальные женщины не знали ничего: Нага не пошла ни за грибами, ни к Большой воде за съедобными раковинами. Оставалась в стойбище, готовилась к родам… Почему же, когда и куда она ушла?

К счастью, маленькие дети не были так испуганы происходящим, как взрослые. Им все внове; для них самым страшным оказалась не дневная тьма с нетающим снегом, а паника, охватившая взрослых… От детей-то Йому и удалось кое-что узнать о жене и сыне.

– Ойми просился к деду, в стойбище Серых Сов. А Нага говорила: «Подождем отца!» А он не хотел. Просился-просился, а потом убежал.

Так говорили Йому приятели его пятилетнего сынишки, остававшиеся в стойбище. – А Нага?..

– Мы ей сказали, и она очень рассердилась. Пошла за Ойми… Только он, наверное, уже тогда через ручей перешел.

– А когда Нага пошла, еще было светло?

– Да… А потом стемнело, взрослые прибежали, стали кричать…

Айя тихо сказала:

– Может, они дошли?..

Надежда была, но очень слабая.

– Пойду и я. Если не найду по дороге, доберусь до детей Серой Совы. Если мои там, останусь с ними.

– Понимаю. Предупреди вождя.

Большинство общинников укрылось в своих жилищах, за спущенными пологами. Кто – на постели под шкурой, в забытьи или полудреме, кто – бормочет заклинания у своего домашнего очага… Здесь может на миг показаться: всё в порядке, ничего не случилось, просто ночь… Но даже сюда, сквозь дымовое отверстие, сквозь щели наносит этот проклятый нетающий снег.

Снаружи слепящая тьма, казалось, еще сильнее сгустилась. Но уже разрывало ее неровное пламя общих очагов уже просвечивала сквозь тьму узкая полоска пламени – там, где Колдун наводил Огненный круг… Несколько мужчин во главе с вождем оставались у очагов, поддерживая костры. Отряхивая время от времени налипающую на их одежды сероватую грязь, они пели. Пели одно из самых священных песнопений Рода детей Мамонта, повествующее о том, как их великий прародитель раздвинул своими могучими бивнями Великую Тьму, как разделил тело свое…

И вот стали вода и суша,

И густая шерсть стала травой и лесом,

И могучие бивни стали белыми скалами,

А из двух глаз возникли два Первобрата…

Йом и Айя приблизились к вождю с рассказом о том, что произошло. Услышав о намерении Йома немедленно выступать, мужчины переглянулись. Даже у них, самых храбрых, замерли сердца при мысли о том, что сейчас, в одиночку…

Поднялся старый Гор:

– Вдвоем веселее. И надежнее.

Еще кто-то из тех, что были вместе с Йомом во время погони, поспешно выступили вперед, но Гор остановил их решительным жестом:

– Нет. Если это в человеческих силах, мы справимся и вдвоем. Если нет… Храбрые мужчины нужны Роду.

– Возьмите факелы! – сказал Арго.

Колдун почти замыкал Огненный круг у тропы, когда с удивлением заметил два светящихся пятна, плывущих прямо к нему от костров…

Он скорее угадал, чем узнал Йома и Гора. Но когда прозвучали роковые слова: «Моя жена и сын пропали. Я иду на поиск. Гор согласился помочь», Колдуну показалось, что он видит лицо рыжебородого так же ясно, как если бы оно не маячило неопределенным пятном, а было бы освещено лучами скрытого (или, быть может, пожранного? ) солнца.

– Колдун, как нам быть? – вопрошал Йом. – Ты замкнешь Круг, и мы не сможем вернуться до света, так?

– Нет, не так, – твердо произнес Колдун. – Я не замкну Круг, оставлю проход здесь, у тропы, и останусь сам. Ждать вас.

– Но, быть может…

– Я дождусь. Если же вы достигнете стойбища детей Серой Совы и найдете там Нагу и Ойми, обернитесь лицом к нашему стойбищу и крикните: «Колдун! Все хорошо! Мы все в безопасности!»

– Крик не долетит!

– Вы должны очень захотеть, чтобы я услышал, – и я услышу! А теперь…

Колдун снял свой заветный оберег. Тот самый.

– Йом, этот оберег однажды уже спас – и не только тебя и твоих спутников. Думаю, нас всех. Пусть же он поможет тебе еще раз.

– Но, Колдун, ты здесь на страже – один…

– Я выстою.

Тьма и мерцание; знакомая тропа ощущается наитием: под мокасинами не земля, не стоптанная трава – невыносимый, вязкий и скрипучий нетающий снег.

– Нага! Ойми!

Факелы почти ничего не освещают: дрожащее, зыбкое марево перед глазами – не больше. Все изменилось вокруг; обыденное, привычное стало неузнаваемым… Неужели слева – тот самый старый пень, на котором он отдыхал еще подростком?!

– Нага! Ойми!

Спуск к ручью. Слышно, ручей еще дышит, еще живет… Но опусти факел пониже – увидишь: вода задыхается под той же серой гадостью, чуждой этому Миру, враждебной всему живому, что извергает из себя нависшая Тьма.

– Нага! Ойми!

Подъем. Идти тяжело, ноги скользят, а над головой – насмешливый рокот. Тьма подмигивает, Тьма вещает: «Не найдешь! Сгинешь!»

– Нага! Ойми!

Кажется, слева – то самое корневище, засада лишенного имени … Левая рука непроизвольно сделала защитный жест.

– Нага! Ойми!

Где же вы? Может быть, в безопасности, у детей Серой Совы? Йом дойдет, дойдет обязательно! А если вас там не будет, он пойдет назад и будет искать вас до тех пор, пока… Вот только старого Гора нужно будет уговорить остаться.

– Нага! Ойми!

И тут – или это только померещилось?! – откуда-то справа долетел еле различимый крик:

– Папа! Папа!

Нага перехватила своего не в меру шустрого сынишку уже на подъеме, когда до стойбища детей Серой Совы оставалось две меры пути из трех. Может быть, и раньше бы нагнала, да ходить тяжело: вот-вот, совсем уже скоро…

– Почему ты убежал?

– Я хочу к деду!

– Я же сказала: подождем отца, а ты не послушал! Отец вернется, ни тебя, ни меня не застанет, – что скажет?

– А зачем ты пошла за мной? Я большой, я знаю дорогу! Ты возвращайся, а я пойду дальше, тут уже близко…

– Не выдумывай! Возвращаемся – и ждем отца! Смотри: гроза надвигается!

Они еще не знали, какая «гроза» надвигается на Мир: здесь, за деревьями, южный горизонт не был виден. Но, очевидно, и странно меняющийся свет, и тревожный крик птиц, забившихся в свои гнезда, и доносящееся даже досюда паническое ржание сделали свое дело. Ойми неожиданно легко согласился:

– Хорошо. Но когда вернется отец…

– Идем, идем! Нести тебя я не могу.

– И не надо! Я не маленький!

Нага поняла быстро: в мире творится что-то небывалое. Тьма сгущалась, наплывала на мир быстрее, чем женщина могла идти… Только бы успеть! Уже на спуске южный ветер донес даже сквозь лес панические крики людей. Нага попыталась ускорить шаги; ее «большой» сын, хотя и семенил изо всех силенок, стал отставать. Она приостановилась:

– Давай понесу, так и быть!

– Нет!

Но Нага уже подхватила его на руки. Только бы успеть! Только бы…

Пришла знакомая боль: внезапно и сильно стиснуло в низу живота и со стороны спины. Она остановилась. Боль отпустила, но через несколько шагов возобновилась вновь. Нага опустилась на траву.

– Мама, я пойду сам!

В голосе ее храброго сынишки чувствовались слезы. Она огляделась… Нет, не гроза – сама ночь приблизилась уже вплотную. И голос этого страшного неба – не грозовой голос. Боль подступила вновь, и Нага прилегла, стараясь не стонать. Она уже начала догадываться, что едва ли сможет дойти, едва ли покинет это место…

– Храбрый Ойми, большой Ойми, – заговорила она, стараясь, чтобы голос звучал спокойно, – ты ведь большой и храбрый, правда?

В меркнущем свете было видно, как по заплаканному, энергично кивающему личику в два ручья текут слезы.

– Так беги домой, храбрый Ойми, скорее беги! И скажи отцу…

– Нет! НЕЕТ!

Он вцепился в мать обеими ручонками, то ли пытаясь поднять ее, то ли стремясь укрыться… И Нага еще раз, из последних сил превозмогая боль, попыталась встать…

Но тут среди лета пошел серый снег!

Они забились под какой-то куст и лежали теперь, тесно прижавшись друг к другу. Снег падал, проникая даже сквозь густые ветви и листья, и его прикосновение к лицу было отвратительно. Все прошлое умалилось и ушло куда-то бесконечно далеко, и бесконечно долго были они здесь, и Нага уже давно не надеялась на спасение, лишь радовалась тому, что сын – с ней. Боль возвращалась снова и снова, каждый раз – сильнее и дольше, и она не могла больше сдержать крика, но и впадая в забытье, и в самом средоточии боли она гладила дрожащими пальцами голову сына, стряхивая с волос налипающую грязь.(«Не бойся, мой маленький, все хорошо, мы вместе…»)

Нага знала, что никогда больше не увидит она своего Йома, не вернется в родное стойбище. Так и погребет здесь этот снег. А быть может, не только ее и Ойми, но и все и вся. И сквозь боль и тьму чудился голос мужа, зовущий свою жену и сына. И не было сил ответить, только в мыслях…

Боль отпустила, но стонов не сдержать… И снова чудится:

– Нага! Ойми!

И вдруг ее сынишка, давно затихший, вжавшийся куда-то в бок, подмышку, встрепенулся, прислушался – и закричал истошно, пронзительно:

– Папа! ПААПА!!

И все же она не верила до тех пор, пока не почувствовала, что родные, сильные руки поднимают ее измученное тело, готовое к новому приступу боли… Вот она! Но теперь совсем не страшно – тьма ли, свет ли! И теперь можно кричать… Потому что как только отступит, она прижмется щекой к его мокрой бороде и прошепчет:

– Муж мой!..

Верил ли старый Гор в то, что такое возможно? Нет. Он надеялся, Йом найдет свою семью в стойбище детей Серой Совы (если, конечно, они сами туда доберутся). Это – лучшее, на что можно рассчитывать. И когда маленький комочек метнулся к ним навстречу с криком «Папа!», и когда Йом чуть ли не в упор сунул ему навстречу факел, а потом схватил, едва не поджег, прижал к себе, чтобы тут же передать Гору со словами: «Побудь со старым! Я за мамой!» – и полез туда, в темноту, навстречу стону, переходящему в крик, – когда все это произошло, он, старый Гор, подхватив на руки и притиснув к своему плечу маленького неслуха, почувствовал, что у него, мужчины, по обеим щекам текут слезы, да еще какие! …Вот тебе и старый! Вот тебе и охотник!

– Ну что, непутевый! Будешь еще такое вытворять? Смотри, ведь это все из-за тебя!

А Ойми уже смеялся. Сейчас, когда все позади, все хорошо, даже приятно думать, что этакое творится из-за него, малыша Ойми. Хотя, конечно, не такой уж он и малыш: понимает, что старый просто шутит. Если бы всякий раз, когда он убегал… О-го-го! Вот было бы здорово!

И он смеялся, и плакал, и теребил старого Гора за ухо, за бороду… А тот шептал:

– Это тебя бы – за ухо!.. Великий Мамонт, братья-Первопредки, духи-покровители, спасибо! Слава вам всем!..

Они возвращались раньше, чем думали. Впереди старый Гор, в каждой руке – по факелу, а на шее удобно устроился неслух Ойми; следом – рыжебородый Йом, бережно несущий постанывающую Нагу. (Кажется, отпустило, но нужно спешить.) И они спешили: ни мрак, ни этот нелепый снег уже не могли задержать тех, кому тропа ведома и во мгле. И просветлело лицо старого Колдуна, опиравшегося подле тропы на свой осиновый посох, готового к худшему. Он бережно принял оба факела из рук Гора:

– Замыкаю Круг.

– Это пламя – не колдовское, – проворчал старый охотник.

– Это пламя надежнее моего, – ответил Колдун.

Страх отступил. Еще не отступила Тьма, все так же падал серый летний снег (или он уже иссякает?), но страх – отступил! Нужно принимать роды – встречать новое дитя Мамонта.

Женщина не может рожать в жилище своего мужа – это закон. Шалаш – есть, хотя и не обновлен. Но в нем сейчас трясутся от страха несколько женщин и подростков, – забились в самом начале, было не до этого. А ведь нужно еще очистить, и огонь принести из домашнего очага, и…

Но возможно и другое. Женщина может родить в своем доме (это даже хорошо!), если только мужу и детям есть куда уйти на это время. Если у мужа есть второй дом.

Сейчас все было ясно, все складывалось удачно. Арго обнял своего сына; Айя плакала – от радости.

– Йом! Скорее неси Нагу домой. Забирай все необходимое – и во второй свой дом! К отцу и матери. Вернется твой брат (быть может, голос вождя и запнулся на этих словах, но почти незаметно), – вернется, будет рад. А с Нагой будут Колдун и Айя.

(А снег-то стихает!..)

После, когда пришла настоящая ночь – со звездами! – Арго и Йом долго сидели у домашнего очага, прихлебывая горячий, чуть хмельной отвар. Посапывал на постели Дрого измученный Ойми – сладко спал, десятый сон видел. А мужчины были не в силах сомкнуть глаз.

– Дрого не пропадет, выдюжит, – говорил Арго. (Впервые за весь этот неистовый день произнес он имя своего кровного сына.) – Выдюжит. Остальные – тоже.

– Отец! Вождь! Все будет хорошо! Они – мужчины, так! Завтра я сам встану на тропу – она мне давно знакома.

– Нет! Нет, Йом! Завтра они вернутся до заката. Если не вернутся… И если ничего не случится, то на следующее утро тропа – твоя!

Уже под утро, когда розовый свет стал растворять сизоватые полусумерки (пришло! пришло оно, хотя уже и не чаяли!), появилась у входа измотанная Айя. Ее привел Колдун. Арго поспешно вскочил, поддержал свою любимую жену, осторожно ввел ее в жилище. Обратившись к Йому, она улыбнулась и сказала:

– Радуйся! У Ойми – сестренка! Живая, все хорошо. А сейчас – спи! И мужу моему дай поспать.

Арго хмыкнул, почти не слышно, про себя… За всю жизнь никогда прежде жена его ничего подобного не говорила о нем, муже и вожде Рода!

Айя удивила его еще раз. Уже в постели прошептала:

– За Дрого не бойся. Все хорошо. Вернутся завтра.

Снег, так пугавший людей в эту необычно долгую ночь, поутру казался совсем безобидным: хоть и не тает на солнце, да улететь готов при малейшем дуновении ветра, уплыть с первым же дождевым ручьем. Пыль. Искрящаяся пыль, не более. Мир не пострадал, жилища, очаги не пострадали… казалось, ничто не пострадало от вчерашнего катаклизма. И все же мир этот стал в чем-то иным.

Люди, стоявшие до последнего, отсыпались. Покинули жилища и столпились у общих очагов те, кто накануне из-за дверных пологов не казал носа. Детишки занялись новой сверкающей игрушкой. (Это даже лучше, чем песок у Большой воды! Жаль, что мало.) Взрослые не препятствовали. (Все равно не убережешься! Везде эта непонятная гадость!) Но смотрели хмуро. Самые осторожные пытались совершить невозможное – не коснуться этого странного дара.

И в умах и на устах был один вопрос: что же произошло? Ничего подобного не было никогда; Мир едва не погиб! Дело ясное: предостережение оттуда, из Земли сновидений, Мира предков и духов. Они чем-то очень сильно разгневаны, – почти так же сильно, как в те давние времена, когда Мир и все живое было погружено в пучину вод, когда один лишь Нок-прорицатель догадался связать воедино стволы огромных сосен и спас на них свою семью и многих-многих зверей, а потом умолил предков даровать им прощение и позволить жить на обновленной Земле.

И теперь предки вновь готовы покарать Мир, утопить его, но уже не в воде, а в этой вот сверкающей пыли. Быть может, только пение вождя и охотников и умилостивило их… Но за что? Ответ был ясен: в их Роду был нарушен Закон крови! Значит, все, что было сделано потом во искупление, оказалось недостаточным. Значит, нужно что-то иное, большее, а иначе… Теперь они уже знают, что произойдет иначе: Тьма пожрет день и исторгнет из себя вот этот нетающий снег. Только во второй раз рассвета не увидит никто.

Солнце поднималось все выше, все сильнее грели его лучи. После многих холодных дней с пронизывающим ветром и дождями, после прошедшего кошмара вновь возвращалось лето. Но люди не торопились скидывать рубахи, чтобы тела их могли впитать последнее летнее тепло перед долгими холодами. Казалось, они никак не могут поверить, что счастливо вернувшееся солнце действительно греет: их все еще пробирал озноб.

Колдун! На то он и Колдун, чтобы узнать и сказать, что теперь делать. Это очевидно, и все же…

– Ха! – говорили одни. – Колдун? Да с ним предки, очевидно, и разговаривать-то не хотят! Иначе предупредили бы. И сейчас ничего ему не откроют. Может, это все из-за него, может, на ученика великого Хорру они и гневаются!

– Не скажите! – возражали другие. – Колдун был с теми, кто не убоялся Тьмы. Быть может, ради них-то и настало утро! И потом, если бы предки гневались на Колдуна, его бы вчера и покарали…

Спорили, но договориться ни до чего не могли. Соглашались только в одном: волю предков понять очень трудно, и простым охотникам это вряд ли под силу. Но можно ли верить Колдуну? Даже его защитники в глубине души чувствовали сомнение.

К счастью для всех, Йага была в роковой день в стойбище Серых Сов, и ее уверенный глас не смущал никого. Во всяком случае, никого из детей Мамонта.

В этот теплый, тихий, солнечный день никто так и не покинул стойбища, хотя работы было не много – гораздо меньше, чем после той страшной ночной грозы, когда водные потоки едва не унесли в ручей все их жилища. Сейчас же люди постарались только убрать, насколько возможно, эту странную сверкающую пыль. А ручей и сам очистился, – похоже, вода в нем стала еще прозрачнее, еще вкуснее.

Йом, как и вождь, не заспался, несмотря на неимоверную усталость, – торопился поскорее увидеть своих чудом обретенных жену и дочь. Хотя жить под одним кровом со своей женой и новым ребенком можно лишь через три дня после родов, когда мать даст ребенку его первое имя, – навестить роженицу не возбраняется и на следующий день. Сына будить не стал – успеет еще познакомиться с сестренкой.

Нага лежала на своей постели, слабая, истомленная, но счастливая. Колдун уже ушел; поутру его сменила неутомимая Айя и еще одна пожилая женщина из Рода детей Куницы, вдова, оставшаяся жить в общине покойного мужа.

– Заходи, Йом, тебя ждут, – улыбнулась Айя.

Он опустился на колени у изголовья, впивая взглядом до черточки знакомое и каждый раз такое новое, такое любимое лицо: смуглые запавшие щеки, мягкие, до крови искусанные улыбающиеся губы, серовато-зеленые глаза, излучающие любовь и радость. Обессиленная, она тянулась навстречу Йому всем своим существом, но лишь слабо пошевелила рукой и прошептала почти неслышно:

– Муж мой!

И он припал своим заросшим лицом к ее плечу – совсем рядом с завернутым в заячьи шкурки красным сморщенным комочком, сытым, умиротворенным…

Его жена плакала от счастья. Она не мужчина, ей – можно. Нага знала: ее дети не выживают – и очень от этого страдала, за себя, за Йома. И трепетала за Ойми. Но сейчас она знала и другое: эта их дочь – выживет! И хотя имя ее будет произнесено только на третий день, оно уже есть: Аймила – Спасенная! В отличие от мужчин, не у всех женщин Посвящение меняет первое, детское имя. Это имя их дочь пронесет через всю свою жизнь.

Солнце уже опускалось, и сквозь стволы и кроны сосен лился спокойный вечерний свет. Арго все чаще поглядывал на южную тропу, все внимательнее вслушивался в лесные звуки. Ни один гонец не навестил их в этот день и ни один из сыновей Мамонта не был отправлен к соседям. Все это – на завтра. А сейчас оставалось последнее. Вождь ждал возвращения пятерых охотников, ушедших далеко на юг за бизонами.

Вождь понимал: дневная ночь застала охотников далеко от тех мест, куда они направлялись. Не приходилось сомневаться: после того, что случилось, они должны повернуть домой. Если только…

Арго тряхнул головой. Нет! Это – настоящие мужчины, хотя и молодые. Настоящие! Они справятся с бедой, они выдержат. И Айя сказала: «Вернутся завтра». Материнское сердце знает…

Йом волновался больше: он ничего не знал о словах Айи (чем меньше распространяются о добрых предчувствиях, тем лучше). Он уже предлагал снова: