Текст книги "Романцев. Правда обо мне и «Спартаке»"

* * *

Ледяхов запомнился мне еще в 1990 году – по матчу «Спартака» с «Днепром». Мы в самом конце игры вышли вперед, но соперники почти сразу же счет сравняли. И сделал этот как раз Ледяхов. Но позвал я его не из-за гола – хотя он получился очень красивым, – а из-за его манеры игры, чисто спартаковской. Я понял, что Игорь у нас не затеряется.

И ведь он тоже не был звездой до перехода в «Спартак»! Я не смог взять ни Протасова, ни Добровольского, ни Кобелева, хотя очень хотел. Но зато к нам переходили игроки, которые становились звездами уже позже, в самом «Спартаке».

Иногда помогало то, что я находил для них более удобное место на поле. Именно так было с Ледяховым, которого я перевел ближе к атаке. Но некоторые меняли позицию вынужденно – потому что на их месте здорово играли другие футболисты. Попов, например, раскрылся на позиции крайнего защитника. Я видел, что он может давать нужный объем работы и приносить пользу при подключениях в атаку. И этот ход сработал. Разумеется, игроков на новые позиции ты ставишь не с листа – сначала пробуешь их в тренировочном процессе, в двусторонках.

Идеи иногда долго продумываются, а порой рождаются спонтанно. Например, я очень многого ждал от связки Карпин – Канчельскис в сборной России. У меня было два сильных фланговых полузащитника, и возникала дилемма: кого из них ставить. В итоге я решил попробовать схему без правого защитника – с двумя правыми хавами, сменяющими друг друга по ситуации. Жаль, что этот ход не сработал, как мог бы, – я видел эту связку очень перспективной. Может, я не объяснил ребятам все нюансы. А может, это была та самая ситуация, когда два сильных игрока друг друга «съедали». Как бы то ни было, в итоге от этой затеи отказался.

Но выбор, кого ставить, каждый раз был непростым. Это был тот самый случай, когда игроки были равны по классу – причем почти по всем параметрам. И я понимал, что, не ставя кого-то одного, приношу ему очень неприятные эмоции.

Из воспоминаний Валерия Карпина:

– С Андреем Канчельскисом, с которым мы конкурировали в сборной за место на правой бровке, у меня всегда были великолепные отношения. Друг на друга мы не обижались. Понимаю, что у Романцева был непростой выбор. Какие-то матчи мы играли вместе. Действовали по ситуации. Кто оказывался ниже – играл правого защитника. Потом менялись.

Из воспоминаний Виктора Онопко:

– Романцев очень любил Канчельскиса как футболиста, хотя тот никогда не играл в «Спартаке».

В «Спартаке» в 1992 году я решил поменять местами Пятницкого и Ледяхова. Сначала первый играл под нападающими, а второй – опорного полузащитника. Не сказать, что все получалось плохо – явных проблем не было. Но вместе с тем я не чувствовал и четкости, стройности в игре. Как только я поменял ребят, все сразу изменилось! Но им пришлось доказывать, что так будет лучше. Ледяхов говорил: я опорник. Пятницкий убеждал: «Я в Ташкенте под нападающими играл». А я доказал ребятам: по-другому будет лучше. И им, кстати, понравилось.

* * *

У Пятницкого в «Спартаке» поначалу не пошло. Он очень обидчивый пацан. И самокритичный. Сыграет, бывало, неважно – после матча рвет и мечет. «Я плохой, ничего не получается. Я недостоин играть в «Спартаке»! Его приходилось успокаивать: «Ты не плохой. Один раз ошибся – бывает. А ты посмотри, как другие. Все ошибаются».

Из воспоминаний Александра Тарханова:

– Даже Старостин поначалу говорил: зачем взяли Пятницкого? Эти слова случайно услышал сам Андрей. Подошел ко мне: «Все, я уезжаю, не хочу тут играть». Я ответил: «Давай отдохни, не надо на все слова обращать внимания». Прошло время, и Пятницкий заиграл. А Николай Петрович изменил свою точку зрения: «Правильно сделали, что Пятницкого взяли!»

Я сам в свое время прошел через это – был таким же, как Пятницкий. Но спустя годы научился не реагировать на выпады болельщиков и прессы. Статьи в газетах использовал в свою пользу. Иной раз брал газету, где про нас писали несправедливо, и зачитывал ребятам. Это избавляло от необходимости искать новые слова на установках. Говорил: «Смотрите, дадим мы ему сегодня праздновать? Или пусть у него из десен кровь идет?» В общем, жизнь меня так побила, что я оброс панцирем, как черепаха.

Большую роль в этом отношении сыграл Николай Петрович. В первый год моей работы у руля «Спартака» он смотрел на мои переживания и говорил: «Что ты себя мучаешь? Ты же себя за год сожжешь! Бери пример с меня. Я сажусь на трибуну и думаю: «Так, сегодня проиграем 0:5. Если проигрывали 0:3, значит, уже лучше, чем я думал».

А Пятницкий всегда – даже когда был опытным игроком – очень болезненно реагировал на любую критику в свой адрес, на свист трибун. Я с ним не раз беседовал на эту тему. Но, видимо, это врожденное. В итоге он потерял уверенность в себе и выпал из состава. Андрей до сих пор такой – его и сейчас можно ранить любым словом. Главное, что на поле и сам всегда был с характером, и с молодых требовал. Мне он приглянулся именно лидерскими качествами. И вдобавок он очень хорошо читал игру. По мне, главное достоинство центрального хава – уметь правильно направить атаку. Пятницкий это умел. Он всегда направлял атаку туда, где у нас была наибольшая перспектива. Это большое искусство.

* * *

Очень ярко в «Спартаке» начал Бесчастных. Бойкий, резвый, не боялся никаких авторитетов. Володька был мне как сын. Да и он тоже считал меня своим футбольным отцом.

Из воспоминаний Владимира Бесчастных, нападающего «Спартака» 1990-х годов:

– Моего резкого старта в «Спартаке» могло и не быть. Ему предшествовала цепь случайностей. Я играл за школу ФШМ. Весной 1991 года тренер Пискарев порекомендовал меня Виктору Зернову, который работал с дублем «Спартака». Мне сказали приехать в Сокольники, и там будет ждать автобус. Я полагал, что там будут ребята из дубля или такие, как я, молодежь на просмотре. Приехал заранее, увидел автобус, сел – и вдруг увидел, как в него стали заходить игроки основного состава. Очумел, конечно.

В дубле поначалу я был на правах стажера. Потренировался – уехал домой. Однажды шел мимо футбольной коробки. Там знакомые ребята:

– Иди поиграй с нами.

– Да ну, не хочу! Устал.

– Ну все – в «Спартак» попал и сразу зазнался?

В общем, зацепили меня. Вышел на коробку, начал играть. И тут подарок – наступаю на мяч и ломаю лодыжку. Звоню Зернову: так, мол, и так, сломался. Тот: ну сломался – значит, сломался, понял. Проходит месяц, я снимаю гипс и опять же набираю Виктору Евгеньевичу. А он про меня, похоже, и забыл: что за Володя, откуда? Но все-таки говорит: «Ну приходи, потренируемся». Дублю в тот момент предстоял матч с «Шахтером». Я понимал, что меня там особо не ждут. Поехал домой. И вдруг звонок: на проводе Зернов. Говорит: на замену не хватает игроков. Видимо, больше ни до кого не дозвонился. В Донецк я поехал 12-м, был единственным запасным.

В дубле был такой паренек – Игорь Козлов, – он считался первым запасным для основы. Его планировали посадить в запас под матч главной команды. Соответственно, два тайма за дубль были перебором. Зернов в перерыве подозвал меня: «Ну что, выйдешь?» Возможно, думал, что я струхну и ему будет потом, что сказать Романцеву – почему он не поменял Козлова. Там рубились мужики, а мне тогда только исполнилось 17 – я еще в школу ходил. Но я был мальчишкой сумасшедшим и твердо сказал: «Я буду играть!» Мы тогда уступали 0:1, но в итоге вырвали победу.

После игры ко мне подошел Николай Петрович Старостин: «Володя, значит, так: чтобы в понедельник был в клубе!» Так я стал полноценным игроком дубля. Я написал заявление, стал получать зарплату, но главное, что меня тогда порадовало, – мне выдали полный комплект экипировки, включая немецкие бутсы. Это была сказка – в те времена для большинства сверстников такие вещи были недоступны. Я эти бутсы потом холил и лелеял – протирал, мыл, ставил на батарею и следил, чтобы не пересушились. Засовывал газетку внутрь, чтобы впитывала влагу. Мазал вазелином, чтобы кожа была мягкой.

Старостин меня очень любил. Когда я попал в основу, то стал получать такие же деньги, как и другие ребята. И, когда Николай Петрович выдавал зарплату, он каждый раз мне говорил:

– Володя, это большие деньги.

– Я знаю, Николай Петрович, – отвечал я ему.

– Нет, это очень большие деньги. Придешь и отдашь папе.

В январе 1992 года я сыграл один матч за смешанный состав «Спартака». Это была товарищеская игра против «Локомотива». Основных игроков вызвали в сборную, поэтому для количества пригласили нас, дублеров. Во втором тайме Зернов подозвал меня и сказал: «Готовься, ты выходишь». По сути, это был мой первый матч за взрослый «Спартак».

В основном составе я оказался в каком-то смысле случайно. Зимой я ездил вместе с основой на сбор в Пизу, в Италию. Команда сыграла пару товарищеских встреч, но я не вышел даже на замену. Понимал, что в составе меня пока не видят. После возвращения в Москву уехал на турнир в составе юношеской сборной. Вернулись мы в аккурат к старту чемпионата России. Помню, что был список игроков, которые должны участвовать в первом матче с «Крыльями Советов», его оглашали. Я убедился, что меня в нем нет, и спокойно поехал домой. Нам, игрокам резервной команды, дали два дня выходных, чтобы мы не мешались основе.

После второго выходного я вернулся вечером домой, и тут папа мне говорит: «Тебе звонили из Тарасовки. И оставили номер телефона». Я удивился: что случилось? Перезвонил. Трубку взял как раз Олег Иванович. Говорю ему:

– Это Володя, помните такого?

– Конечно, помню! А ты почему не на базе?

– Я не знал, что я под основой, мне не говорили.

И тут он меня огорошил:

– Ты не под основой – ты в основе!

Наутро приехал в Тарасовку на электричке – это был день игры. Конечно, волновался. Плюс оказалось, что нет моего размера кроссовок – вместо обычных мне выделили кожаные. И еще дали пару, чтобы выйти на поле в манеже. Но они у меня порвались прямо на разминке! Попросил массажиста Геннадия Семеновича Беленького принести те, кожаные. В них и играл. Оказались фартовыми. Правда, первый гол из своих двух я забил головой. А в итоге победили 5:0.

На следующий день у нас был выходной, а потом основа вместе с дублем собралась на базе в Тарасовке. Мы выстроились – основа по левую руку от Олега Ивановича, дубль по правую. Я, как обычно, встал рядом со своими, дублерами. И тут Романцев смотрит на основу и говорит:

– А где у нас Володя Бесчастных? Почему его нет?

– Как нет – я здесь! – отвечаю я с хвоста своей группы.

– А чего ты там стоишь? Давай уже перебирайся сюда, в основу.

С тех пор в дубль я больше не возвращался.

Из воспоминаний Виктора Зернова:

– Перед самым стартом чемпионата-1992 Романцев пришел ко мне посоветоваться: кто сильней, Коновалов или Бесчастных. Я сказал, что в атаке Володька будет поинтересней. Он выпустил его на первый матч против «Крыльев Советов» – и Бесчастных с ходу оформил дубль. После этого его место в основе уже не вызывало вопросов. В середине сезона Володька сделал памятный дубль в финале Кубка СНГ с ЦСКА, а должен был и третий гол забивать. Иваныч был очень рад, что появился такой паренек из дубля и сразу же заиграл. Бесчастных был хорош в завершающей стадии атаки – здорово открывался и умел оказываться именно в той точке, в которой нужно было. Незаменимое качество для форварда. Ну и реализовывал момент, что тоже важно.

Помимо Бесчастных, тогда начали пробиваться и другие молодые, например Хлестов. Димка – воспитанник «Смены». Очень самоотверженный игрок. Особенно здорово действовал в моменты, когда нападающие принимали мяч, умел выключать их. Дима был прекрасно сложен, и Старостин сравнивал его с олимпийским чемпионом Вадимом Тищенко. Изящной техникой Хлестов не обладал, но в разрушении был незаменим. Заслуга Романцева в том, что вовремя увидел игрока и поверил в него.

Постепенно место в составе завоевал и Мамедов. В спартаковской школе Рамиз играл на позиции «под нападающими». Но, когда я взял его в дубль, у меня там все было укомплектовано. Свободной была только позиция правого защитника. И я поставил его туда. Любопытно, что у Рамиза уже в столь юном возрасте был животик. Но в игре он ему не мешал – Мамедов был резким и стремительным, как тигр, и при этом техничным. В 1992 году он попал в основу и стал прибавлять на глазах. Но это неудивительно – Романцев вкладывал душу в игроков, и они росли очень быстро.

Не все, конечно, сразу раскрылись. У Бушманова, например, с первой попытки не получилось проявить себя в «Спартаке». Женя был тихим, сдержанным пареньком. Как игрок – интеллектуал. Он рано женился, но квартиру в «Спартаке» долго не давали, и он жил с супругой на базе в Тарасовке. Команда шла неплохо, победный состав не меняли. И, возможно, он почувствовал, что здесь сейчас не до него. Именно тогда Геннадий Костылев, работавший с ним в юношеской сборной, уговорил его перейти в ЦСКА.

* * *

У некоторых в «Спартаке» не получилось. Возможно, на меня до сих пор обижен Велли Касумов, который тоже перешел в «Спартак» в 1992 году и в итоге сыграл за нас всего несколько матчей. Но что я мог поделать, если это была не его команда? Хотя в свое время я очень ждал его в «Спартаке». Мне нравилось, как Велли играл за «Нефтчи», и я уважал его как игрока (и уважаю до сих пор). В итоге за нас он не забил ни одного мяча, а потом перешел в «Динамо» – и стал лучшим бомбардиром чемпионата России. Там он забивал едва ли не в каждом матче!

Но Велли был зависимым игроком. Наша структура игры не позволяла регулярно снабжать его прострелами и навесами, на завершение которых он был заточен. Мы играли в мелкий пас, а это был не его конек.

Похожая история была и со Цхададзе. Игроков, так здорово бьющих по мячу головой, в нашем чемпионате было немного. Кахи выпрыгивал, смотрел по сторонам и потом бил. Примерно так же в 1970-е забивал форвард донецкого «Шахтера» Виталий Старухин. Но опять же, у нас не было большого количества высоких передач, мы на этом не играли. Вот нынешнему «Спартаку» он бы пригодился – в команде эти прострелы неплохо замыкает Зе Луиш. Кахи тоже был высоким и тоже здорово прыгал. Но мы играли по другой системе. Поэтому я согласился отпустить Цхададзе в «Динамо» к Газзаеву. А после этого он провел несколько успешных лет в немецкой бундеслиге, где его умения здорово пригодились.

С Газзаевым нас хоть и считали принципиальными соперниками, но мы никогда не враждовали. Даже находясь по разные стороны баррикад, мы поддерживали дружеские отношения. И до сих пор дружим. Когда он предложил поддержать его кандидатуру на выборах президента РФС, я без раздумий согласился. И с охотой участвовал в его избирательной кампании, ездил по регионам вместе с ним.

И в тренерские годы мы не ссорились. Более того, на один из матчей, которые «Спартак» играл во Владикавказе, я поехал из его дома. Я прекрасно знаю его жену Бэллу и его детишек. Но слухи тогда ходили разные. Возможно, кому-то было выгодно раздувать истерию. И тогда мы договорились: а давай выйдем на матч вместе, обнявшись. Так и сделали!

А в 1992 году, после того, как «Спартак» обыграл «Динамо» Газзаева со счетом 5:2, я поехал к Валере в гости. У него была большая квартира – особенно по сравнению с моей двухкомнатной. То есть даже его крупное поражение не повлияло на наши планы.

Да, бывало, спорили по футбольным моментам. В 1994 году я, например, очень хотел видеть в «Спартаке» вратаря Заура Хапова из Владикавказа. Он даже на сборы с нами ездил. Мне казалось, что Газзаев на него не слишком рассчитывает. Но оказалось, что это не так. Валера отказался его отпустить: «Ты что, хочешь меня без вратаря оставить?» Порой разговаривали на высоких тонах. А как без этого – тем более мы конкурировали в чемпионате России. Но чтобы поругаться – такого никогда не было!

* * *

Кто-то считает нас с Газзаевым антиподами. Но на самом деле по энергетике мы похожи. Просто у него все кипит снаружи, а у меня внутри. Я бы и сам рад попрыгать на бровке, но я умею держать эмоции в себе. А ему, как южному человеку, нужно выпускать их. Он не на камеру работает и не на болельщиков – это он делает для себя. Потопал ногами – и ему стало чуть легче. Семин такой же – ему нужен этот выплеск эмоций, адреналина.

Очень темпераментным был и главный тренер «Торпедо» Валентин Иванов. Был один случай: мы обыграли их 2:1 – Козьмич после матча идет, орет на судью: «Я тебя сейчас придушу!» Даже пинка попытался ему отвесить. Я подхожу к нему, пытаюсь обнять:

– Не нервничайте так, Валентин Козьмич.

– Да ну их. Пойдем отсюда, Олег.

То есть он уже через минуту все забыл. Выплеснул энергию и расслабился.

Похожий типаж – тренер «Жемчужины» Арсен Найденов. Мог ругаться на судей: «Ты отсюда не улетишь! Я тебя достану!» На самом деле он был добрейшей души человеком. Но что поделаешь с неконтролируемым выплеском эмоций? На таких людей обижаться нельзя. Я думаю, судьи это знали и не принимали подобные эмоции близко к сердцу.

Я же на тренерской скамейке почти никогда не кричал. Не видел в этом практического смысла. Я сам был футболистом и знаю, как все эти крики воспринимаются, когда ты находишься на поле. Там ты ничего не слышишь. Даже чтобы до партнера что-то донести, к нему надо подбежать чуть ли не вплотную. И уж точно на поле не до тренера. Ты должен до игры все разжевывать, объяснять. А у нас бывает так, что ты только мяч разыграл, а тебе уже кричат: «Вправо уходи, налево пасуй!» А что ж ты, тренер, до игры делал, если ты сразу начинаешь подсказывать?

У меня в карьере был любопытный случай. Играли матч на призы газеты «Неделя» с «Кайратом» в манеже. Бесков обычно футбол смотрел с трибуны, а тут спустился вниз. На мое несчастье, я играл как раз на том фланге, который был максимально близко к скамейкам. Игра нам давалась, все получалось – никаких проблем. Но Константин Иванович решил помочь команде. А то, получается, он вроде как не принимает участия – без него побеждают. И начал кричать: «Алик, скажи Мирзояну, чтобы перестроился! Алик, пасуй вправо! Алик!» Я – ноль внимания, делаю свою работу. Бесков не унимается: «Алик, Алик, Алик!» И тут – заброс на мой фланг, на Пехлеваниди. Я первый на мяче, рядом Дасаев, могу спокойно отдать ему мяч. И Пехлеваниди вроде как не очень настойчиво бежит. Но я специально останавливаюсь и оборачиваюсь к скамейке: «Что, Константин Иванович?»

Пехлеваниди в итоге добегает до мяча, мчится к воротам и забивает гол. Я смотрю на Бескова. А тот машет рукой: «Да ну тебя!» И после этого замолчал.

Из воспоминаний Андрея Тихонова, полузащитника «Спартака» 1990-х годов:

– На скамейке Олег Иванович всегда был спокоен. Раздражение и эмоции пошли только в тот момент, когда тренерский штаб во второй раз пополнил Вячеслав Грозный. Тогда Романцев тоже стал что-то выкрикивать. А до этого все было без лишних накачек.

Глава 18
Как я воздействовал на игроков

Ту дисциплину, которую я требовал от ребят, было гораздо легче соблюдать, нежели нарушать. Она была очень мягкая – вовремя приехать на базу, вовремя прийти на тренировку и качественно оттренироваться. Прежде всего – пунктуальность. И отдача на тренировках. В мелочах я за футболистами не следил, по номерам не ходил и от помощников этого не требовал. Знаю, что Валерий Васильевич Лобановский даже по домам холостых ребят ездил, следил, чтобы не слишком загуливали. Наши ребята знали – слежки за ними не будет. Но понимали и другое: если что-то учудят (в том числе на алкогольном фронте) – никакого прощения им не будет.

С двух до четырех, например, в Тарасовке категорически запрещалось ходить по базе. Это было время отдыха. Данное требование касалось всех, в том числе обслуживающего персонала. Это требование было и во времена Бескова, и я его сохранил, когда стал тренером «Спартака». Меня до сих пор, если поем часа в два, после этого сразу клонит в сон. А когда работал тренером, брал с собой бадью кофе. Это ребята могут отдыхать, а мне надо работать, готовить следующую тренировку.

Из воспоминаний Анны Чуркиной:

– Из игроков порядок больше всего любил Тихонов. В столовую всегда приходил первым, без опозданий. Нарисуется, встанет у раздачи: «Павловна, ну чего там у нас?»

* * *

Главное наказание для нарушителей дисциплины было простое – вывод из состава. Или в дубль отправлял, или сидели в запасе. А мог и по-другому наказать – просто не смотреть в сторону игрока на тренировке. Они же все звезды, им особый подход нужен. Все с характером. Я обычно на тренировках подсказывал ребятам, обращался к кому-то персонально, иногда шутил. А тут мог сознательно не обращать внимания. Они это сразу чувствовали. И понимали, за что к ним такое отношение.

Или, допустим, надел футболист бутсы не своего размера. Из-за этого натер мозоли – не может тренироваться. Это у нас называлось «самострел». Сам виноват – отдохни вне основного состава, если такой разгильдяй. Вспоминаю цитату из фильма «Женитьба Бальзаминова», который я очень люблю: «Какой же ты писарь, когда карандаш потерял? Карандаш для тебя – это что у солдата ружье! Так нешто солдаты ружья теряют?» Бесков в «Локомотиве», мне рассказывали, вообще отчислял за грязные бутсы. Не следишь за своим инструментом – свободен!

Хотя у меня в карьере тоже был такой случай в 1980 году. Я прилетел в Болгарию на товарищеский матч национальной команды с другого сбора, где готовилась сборная клубов. Сумку с бутсами оставил там – в полной уверенности, что администратор ее заберет. А тот по какой-то причине не взял ее. Что делать? Чудом нашли бутсы на размер меньше. Но они немецкие, из кенгуриной кожи, почти не растягивались. Выход нашел такой. Я жил в номере с Володькой Бессоновым. У него нога на размер меньше этих бутс. В итоге он нацепил шерстяной носок и полночи их разнашивал. А другие полночи – я. Все-таки разносили их. Отыграл в них полный матч, причем здорово – мы победили 3:1.

В плане экипировки я современным футболистам по-хорошему завидую. Я в бытность игроком в одних бутсах чуть ли не три сезона отыграл. «Адидас», но югославского пошива. Мне немецкая модель не подходила – у меня нога широченная. А югославские чуть-чуть разнашивались. В них и играл. Все залатанные, перештопанные. Сапожник чуть ли не после каждого матча подшивал мне их. Но в конце, когда осталась чуть ли не одна подошва, развел руками: извини, но тут я уже ничего не могу сделать.

Из воспоминаний Дмитрия Аленичева, полузащитника «Спартака» 1990-х годов:

– В 1995 году был момент, когда Романцев на месяц отправил меня в дубль. Как и любому молодому футболисту, мне свойственно было ошибаться в силу возраста. Игра у «Спартака» в тот момент шла, и у меня стало что-то получаться. Я посчитал, что уже многого достиг, и снизил к себе требования. Вел легкий образ жизни. У нас была своя компания, порой мы гуляли допоздна и на тренировки приходили сонными. Олег Иванович это заметил и на собрании команды объявил, что я буду тренироваться во второй команде. Вместе со мной в дубль по той же причине были переведены Саша Липко и Андрей Коновалов. Тогда еще Романцев настоятельно попросил, чтобы мы не затягивали в свою компанию Егора Титова.

Считаю, что он поступил правильно. Я сразу же взялся за ум. Понял, что в дубле я могу зачахнуть – или в лучшем случае поеду куда-нибудь на Камчатку. Я проанализировал ситуацию и понял: надо сделать все, чтобы вернуться в основную команду тем же футболистом, что я и был, и даже сильнее. В итоге Олег Иванович, очевидно, заметил, что мое отношение к делу поменялось в лучшую сторону, и вернул меня в основу.

* * *

Странно слышать, что некоторые игроки меня боялись. Что я – их съем, что ли? Мне не нравится это слово в данном контексте. Тогда надо говорить и о том, что мы Бескова боялись. А этого не было. Мы просто понимали, что это человек, который может повлиять на твою судьбу.

Думаю, что уважение ко мне было. Подчеркну – это было взаимное уважение, когда друг друга подвести нельзя. Хотите назвать это страхом – называйте. Я сам удивился, когда прочитал в интервью Титова об этой боязни. По-моему, уж с ним-то общение всегда шло через взаимные приколы. Мы до сих пор поддерживаем с Егором отличные отношения. Зимой тут пересеклись в манеже. Мне в этот момент как раз позвонил Гершкович. Я вытащил из кармана свой старый кнопочный телефон, начал разговаривать. Егор увидел и не упустил случая меня подколоть:

– Олег Иваныч, я смотрю, у вас десятый айфон?

– Да, могу себе позволить. Тебе достать, у меня есть связи? – отшутился я.

* * *

Конфликтов с футболистами у меня не было. Был у меня в «Спартаке» парень из «Пресни», Андрей Муравьев. Талантливый, из него можно было слепить приличного футболиста. Я ставил его в состав в товарищеских матчах. И тут ситуация. Сбор в Тарасовке. Время – без пяти одиннадцать, пять минут до отбоя. Я иду прогуляться, посмотреть на окна: все ли на местах? И вижу: он идет – девушку провожает в общежитие. Говорю ему:

– Вообще-то у нас сборы.

– А что, девушку нельзя проводить?

– Нет. Вот когда матч закончим – будет свободное время. Тогда делай что хочешь: гуляй, девушку провожай. А сейчас иди на место.

Тогда он говорит:

– Если вы так, то я ухожу из команды.

– Хорошо, – отвечаю ему без паузы.

– Когда надо подойти? – спрашивает.

– Прямо сейчас иди собирай вещи. Электрички еще ходят.

Больше я его не видел. Вроде бы после этого он пробовал себя в одном из немецких клубов низшего дивизиона. Но на серьезном уровне так и не заиграл.

Я о таких разговорах и таких решениях никогда не жалел. Они укрепляют дисциплину. Становится меньше разгильдяйства. Ребята понимают: вытворит что-то похожее другой, я и другого отправлю домой.

При этом многим ребятам я давал второй шанс. Была, например, в 1989 году такая история. У меня в команде был один футболист. Фамилию называть не буду. Скажу только, что игрок классный. Сейчас жив-здоров, живет далеко за границей. Команде он был нужен. Но любил нарушить режим. И никак за ним не уследишь. Смотришь, рюмок и стаканов на столе не стоит – так он в борщ водку себе нальет. Вроде никто не видел, как он пил, а смотришь – уже никакой.

Как-то у нас была важная игра. И я сказал доктору Василькову: «Давай ты останешься ночевать с ним, прямо в его номере, а завтра я». Прошел день, провели тренировку. Моя очередь дежурить. Выхожу на балкон, смотрю – веревка висит. И он бутылку поднимает. Оказывается, он до этого дал деньги рабочим, и они сбегали в магазин. Думал, раз стемнело, то Романцев ничего и не увидит. И тут я так не вовремя вышел на балкон.

Что делать? Спускаюсь к рабочим: «Ребята, спасибо за все, но свою работу в Тарасовке вы закончили». Потом иду к игроку: «Смотри, ты двух семейных людей без работы оставил. И все – из-за своей пагубной привычки».

Через полчаса приходит ко мне: «Олег Иванович, поверьте: больше глотка не сделаю. Только возьмите их назад». Говорю ему: «Хорошо, ты приносишь мне справку, что ты закодировался, а они пусть завтра приходят – возьму их обратно». В итоге так все и вышло. Он пришел, принес справку. И с тех пор вообще не пьет. Вот какое было воспитание.

* * *

Сложные ребята у нас были. Я, конечно, знал, что Андрей Иванов был «зашитым». Хотя в свою бытность тренером серьезных срывов за ним не наблюдал. В команде он не пил. Игроком он был не очень высокого класса – высокий, худой. Да, он играл у меня, но у меня и Баранов с Канищевым играли. Бывают футболисты для чемпионства, а бывают такие, чтобы команда просто существовала.

Когда парни в таком молодом возрасте уходят из жизни, это всегда трагично. Первым шоком для меня была смерть Володи Никонова. Он рано закончил карьеру. Говорят, баловался наркотиками. Заканчивать всегда тяжело. Кто-то выживает, находит свою нишу в жизни, а кто-то нет. Очутиться нигде после триумфа – испытание. Некоторые пропадают.

Из воспоминаний Виктора Зернова:

– Андрей Иванов – мой воспитанник. Еще в школе «Спартака» он отличался разгильдяйством. И уже тогда любил чуть-чуть нарушить режим. Директор школы рассказывала, что его заметили выпившим на выпускном. Когда стал постарше, возможно, стал аккуратнее на людях. Как игрок Иванов неплохо чувствовал мяч, игру, умел отдавать тонкие передачи. Потом его перевели в защиту, и там ему стало сложней, особенно в отборе – с его-то ростом!

Из воспоминаний Виктора Онопко:

– Случившееся с Ивановым – шок для меня. Когда мы вместе играли в «Спартаке», он не пил. За четыре года я ни разу не видел его с рюмкой. Говорили тогда, что закодировался. Помню, что он все время курил, пил кофе и жевал жвачку. Был все время подтянутым, следил за модой. У него всегда были лучшие пиджаки, галстуки, туфли. О том, что он начал сильно пить, я узнал уже потом, когда уехал в Испанию.

* * *

Я знал, кто в команде выпивает: кто может позволить себе чуть-чуть, а кто прилично. Не буду скрывать, главным нарушителем режима был Цымбаларь. Да, многое рассказывали и про Горлуковича – что он мог позволить себе лишнего. Но на игре это не сказывалось. С Горлуковичем мне было просто. Он молчун. Но человек авторитетный. И правильный. Он мог потребовать с ребят. Но это может делать только тот, кто требователен к себе. Я не помню игр, в которых Горлукович либо ногу убрал, либо недоработал. На поле и в быту у меня не было к нему претензий в плане дисциплины.

Из воспоминаний Виктора Самохина:

– Горлуковича помню по его храпу. Он всегда засыпал под телевизор. Иной раз надо будить игроков на установку, захожу к нему: телик работает, а Серега лежит и храпит. Но вообще он был не сильно общительным. Молодые его боялись. Порой мог нарушить режим. Но зато потом себя не жалел на тренировках. Старая закалка. Провинился – будет отрабатывать, без тренерских окриков.

Из воспоминаний Виктора Онопко:

– Не скажу, что на алкоголь в «Спартаке» был тотальный запрет. После матчей мы вполне могли позволить себе выпить пива. Формального разрешения на это не было, но и кардинального запрета – тоже нет. Помню еще, как на сборах в Голландии Романцев разрешал выпивать за обедом по бокалу красного вина. В Испании, как я выяснил позже, такое вообще в порядке вещей. Доктор в «Овьедо» сам ходил по столам и наливал ребятам красное вино – всем, кроме молодых. В России же подобное было редкостью.

Однажды после окончания сезона мы собрались всей командой и отметили нашу победу вместе с Олегом Ивановичем. Романцев в этом смысле был демократичен. В конце сезона, когда мы уже обеспечивали себе чемпионское звание, были случаи, когда мы не садились на сбор перед матчами, а ехали на игру непосредственно из дома, на своих машинах. Такая у Олега Ивановича в тот момент была степень доверия к игрокам.