Текст книги "Живые консоли"

47

…Маленький мальчик с восторгом смотрит на птиц, слушая их пение. Вдруг приходит «хороший» отец. Он чувствует необходимость принять участие в развлечениях сына и начинает его «развивать». Отец говорит: «Это поет сойка, а сейчас чирикает воробей». Однако, как только мальчик пытается различать птиц, он перестает их видеть и слышать их пение. Теперь он должен видеть и слышать только то, чего хочет его отец. Позиция отца, впрочем, вполне оправданна, так как он понимает, что сын не будет всю жизнь только слушать пение птиц. Чем раньше мальчик начнет свое «образование», тем лучше. Может быть, он станет орнитологом, когда вырастет? Однако лишь немногие люди могут сохранить свою детскую способность видеть и слышать. Наверное, поэтому большинство представителей человеческого рода навсегда утрачивают возможность стать живописцами, поэтами или музыкантами, так как они очень рано теряют способность непосредственно видеть или слышать. Это происходит из-за того, что они получают все из вторых рук.

Э. Берн. «Игры, в которые играют люди»

Тиме показалось, что он спал очень долго – мозг работал легко, как всегда после длительного отдыха. Обстановка вокруг мальчика практически не изменилась: все та же пустая, без всякой мебели клетушка. Вот только вдоль пола распласталась удобная гравикровать, своим нежным полем вновь чуть не убаюкавшая его.

За правым ухом чесалось. Тима потрогал этот участок кожи и нащупал мелкий, слегка болезненный бугорок.

– Терапия завершена, – пробулькал с потолка механический голос. Почти сразу же отворилась дверь и возник лучезарный Людовик первый. Он с теплой улыбкой поглядывал на свои наручные часы.

– Согласно моему хронометру, мы управились всего за двадцать три минуты! – с непонятным воодушевлением воскликнул он и взмахом ресниц удалил стенную панель, маскировавшую монитор. На черном фоне медленно крутилась пространственная модель пациента, сплошь истыканная красноватыми пульсирующими точками. Судя по всему (Тима припомнил одну из первых лекций по нейрофизиологии, просмотренных им), они обозначали наиболее важные скопления нервных окончаний.

– Что у меня за ухом? – хмуро спросил он и спустил ноги с кровати.

Медики и не подумали облачить его в стерильную одежду, оставив модное платье на месте. «Психические больные не заразны», – саркастически подумал он и еще раз потрогал болезненную бляшку на черепе.

– Результат небольшой хирургической операции. Мы слегка модифицировали ваш мозг, сударь, чтобы прочитанный мной доклад возымел укрепляющее воздействие на вашу психику и приобрел характер абсолютного императива. Или стал аксиоматичным, если угодно. Разумеется, я исключил из окончательного текста все свои… м-м… замечания относительно работы отдельных… сотрудников мэрии, – пробормотал бион.

– И все?

– Конечно! Детали операции мне неизвестны, я не хирург. Да вы не волнуйтесь, сударь, уже завтра вы забудете про эту мелкую шишку. Она полностью рассосется!

– Я хотел бы точно знать, что вы сделали с моей головой, бит побери! – вспылил Тима.

Он всерьез опасался, что ему вживили какой-нибудь датчик, который станет день и ночь докладывать бионам из Департамента контроля, где находится бывший пациент и чем он занят. Когда-то в одной из старинных любительских постановок Тима встречал подобный сюжет. Правда, там в качестве датчика фигурировала процедура, постоянно отсылавшая врагу героя открытки с картой его перемещений по Сети.

– Успокойтесь, скоро вы отправитесь домой. Департамент контроля решил снять с вас обвинение.

Тима так обрадовался, что готов был расцеловать Людовика, и ликование бурным потоком смыло всякие сомнения в искренности медика. Но все же он не опустился до объятий с бионом и лишь сдержанно, удовлетворенно кивнул.

– Позвольте добавить, что попутно мы решили помочь вам в достижении ваших жизненных целей, – торжественно заметил медик. – Пока еще, с нашему великому сожалению, не у всех людей получается раскрыть свой талант полностью. Поэтому каждый раз, когда мы проводим такого рода терапию, мы стараемся задействовать обычно неиспользуемые зоны мозга пациента. Теперь вы думаете быстрее, действуете хладнокровнее и крепче запоминаете информацию. Департамент инноваций пока не может позволить себе такие операции на зародышах, но процесс идет! Уверяю вас, лет через сто-двести все вновь выращиваемые люди функционально будут похожи на вас.

– Прекрасно…

Тиме было не слишком приятно узнать, что каждый беспомощный младенец с рождения будет блистать гениальностью. А потому следовало поторопиться и застолбить себе в жизни местечко повыше. Впрочем, через сто лет о Дмитрии Гамове будет помнить только сервер Департамента народонаселения.

– Хотите повидаться с вашей подругой?

– А можно? – усомнился мальчик.

– Отчего же нельзя? Она сейчас у себя в палате, восстанавливается после операции.

Возбужденный, свежий и чувствующий необыкновенный душевный подъем Тима вышел из кабинета вслед за Людовиком, и они предприняли очередной замысловатый переход сквозь сплетение коридоров, эстакад, лестниц и лифтов.

48

– Откровенно говоря, я надеялся, что ты останешься и будешь вдохновлять меня, – добавил Санчес, когда они вышли под чистое голубое небо и направились вдоль череды земляных холмиков. На некоторых из них лежали букеты цветов. – Думаешь, Дюгем бы обиделся?

– В таком месте нужно находиться одному. Ты только послушай, как тут здорово. – В самом деле, из листвы доносились негромкие звуки, прекрасно имитирующие пение «птиц». – Приляг на травку, и сюжет сам запросится на экран.

Сценарист лишь скорбно вздохнул, когда Вероникин образ, расплывшись, пропал в межузельной пустоте.

49

Замысловатая дорога сама собой отпечатывалась в памяти мальчика, и ему даже приходилось прикладывать умственное усилие, чтобы избавиться от выстраивавшейся в голове последовательности поворотов и дверей, которые они преодолевали. Кажется, непрошеный имплант начал работать!

По пути то и дело возникали служащие клиники, озабоченные собственными делами. Все уважительно кланялись Тиме, а некоторые при этом приветствовали Людовика как знакомого.

Наконец мелькнувшая на стене табличка оповестила, что начались помещения Сектора воспроизводства. Людовик и Тима вошли в диспетчерскую, где на кресле, развалясь, восседал грузный бион. Он меланхолично разглядывал сонмы датчиков и индикаторов на широком пульте. Перед ним во всю стену простирался плоский экран, изображавший вид на зал, заставленный автоклавами. Стройные ряды растущих человеческих зародышей радовали глаз, и провожатый гордо обвел хозяйство широким взмахом руки. Очевидно, он ожидал от человека одобрительных возгласов.

– Здорово! – согласился с ним Тима. – Иринины яичники уже помещены в питательный раствор?

– Если вы говорите об автоклаве, то пока нет, сэр, – вступил в разговор оператор. При появлении гостя он принял более строгую позу. – Они должны подвергнуться необходимому анализу на предмет генетических отклонений. Если их воспроизводящие функции отвечают стандарту, они займут место одного из созревших младенцев. Что касается их сохранности, то здесь технология отработана до мельчайших деталей: никакие повреждения и тем более физиологическая порча яичникам не грозят.

– Кто станет отцом ребенка?

– Мы бы с удовольствием позволили вам, сэр… – замялся оператор. – Будь вам хотя бы шестнадцать лет… А так программа выберет наиболее подходящий сперматозоид, запустит производство яйцеклетки и потом осуществит ее оплодотворение. Если формальная владелица яичников, разумеется, пожелает немедленно стать матерью.

– А потом у меня возьмут материал? – полюбопытствовал Тима.

– Пока не знаю, – извиняющимся тоном ответил бион. – Видите ли, одной порции спермы хватает для изготовления многих тысяч полноценных младенцев. Честно говоря, в последний раз мы отбирали семя в прошлом месяце. А вам так хочется принять участие в воспроизводстве?

– Даже не знаю, – пожал плечами мальчик. – Нет, наверное. А как действует система репликации?

Оба сотрудника переглянулись, будто спрашивая друг у друга разрешения на выдачу какого-то страшного секрета. Тиме даже стало смешно от вида их озабоченных физиономий.

– Не можете выдать тайну?

– Что вы, сударь! Просто я ни разу не был в Секторе репликации, – поспешно ответил оператор. Несмотря на бедную мимику, он сумел передать ею свое смущение.

– А мне не хотелось бы распространяться об этом в присутствии персонала, подготовленного совсем для других целей, – сказал Людовик, с легким снисхождением взирая на товарища. – Кстати говоря, репликация осуществляется по специальным заявкам, и только для людей, которые в состоянии прокормить питомца и обустроить ему достойный быт.

Тима с сожалением кивнул: было бы неплохо завести дома реального, а не воображаемого друга, пусть и несколько ущербного – он бы скрашивал минуты вынужденного нахождения вне Сети. К тому же на нем можно было бы производить несложные, не требующие дорогостоящего оборудования опыты по нейрохимии.

– Это, конечно, не относится к случаям, когда бионы требуются мэрии, – добавил Людовик первый.

Гости распрощались с оператором и отправились дальше, впрочем, удалившись не слишком далеко. За ближайшим поворотом находился узкий коридор с пронумерованными дверями, в одну из которых и вошли мальчик и его проводник.

Ирина лежала на гравикровати, нацепив на голову консоль. Ее мышцы время от времени слабо подергивались, визуализируя внутреннее напряжение – слабый отголосок движения, в котором якобы находилось ее тело. Глазные яблоки девочки также подрагивали под прикрытыми веками, отзываясь на посылаемые шлемом зрительные образы.

– Чем она занимается? – спросил Тима.

– Кажется, смотрит мелодраму. – Людовик вынул из-за стенной панели старинный оптоволоконный кабель и в сомнении осмотрел его. – Тут есть эта архаика, чтобы присоединяться к пациенту во время его нахождения в Сети…

– Попросту говоря, контролировать его действия?

– Упаси вас мэрия, сэр! Наш сервер в любой момент готов вывести на монитор срез ландшафта, окружающего человека, и его самого. Здесь даже есть особый сектор, там сидит низший персонал и наблюдает за передвижениями пациентов. А этот кабель позволяет врачу подключиться непосредственно к узлу и вступить с человеком в контакт.

– Давайте, – загорелся Тима. Он наклонил голову и почувствовал на шее пальцы медика. Тот заглянул в старый разъем, давно уже не применявшийся Тимой, поскольку он, разумеется, предпочитал пользоваться современным шлемом.

– Да… – озабоченно пробормотал Людовик первый. – Давно душ принимали?

– Сегодня утром.

– Сейчас протру эфиром. Ваш старый порт слегка засорился. – Бион погремел склянками, и вскоре по коже растеклась прохладная, быстро испаряющаяся влага: она проникла в микроотверстия разъема, вымывая из них сальный налет и частицы пыли. – Ну, вот и порядок. Не хотите его удалить?

– В другой раз.

Тима сел на выдвинувшееся из стены жестковатое кресло, явно не рассчитанное на длительное использование. Свободный конец оптоволокна с легким щелчком вошел в отверстие на его шее, и реальность исчезла.

50

Предположим, например, что ребенок, которого купают, откусывает кусок мыла. Разве теряется перцептивный характер процесса из-за того, что он не является нейтральным в мотивационном отношении?

Р.У. Липер. «Мотивационная теория эмоций»

Находясь в межузельном пространстве, Вероника направила запрос на поиск Дюгема, и спустя несколько секунд Кассий ответил:

– Доступ заблокирован.

– Скажи мне хотя бы, на каком узле он находится.

– Корпорация «Живой ландшафт на потребу», тип местности – саванна.

Девочка разозлилась. Мало того, что бросил ее наедине с озабоченным дизайнером, так еще и смылся на охоту!

– Поехали туда же.

На нее наплыла воронка, в которой цветными пятнами разбегались по осям размытые детали пейзажа. Детализация быстро достигла предельного значения, ландшафт охватил образ Вероники и включил его в динамическую поддержку: на высокую желтую траву легла ее длинная тень, коснувшись ствола монументального баобаба.

Кажется, здесь всегда царил тропический закат, с крупным оранжевым светилом, чуть касающимся горизонта, и редкими перистыми облаками, заляпанными длинноволновой частью «видимого» спектра.

«Ну и где прикажете его искать? – сварливо подумала девочка. – Подними-ка меня на дерево».

Вид сверху впечатлял. Под ногами колыхалась упругая крона, то ли по недосмотру дизайнеров, то ли умышленно наделенная непроницаемостью (поэтому Вероника не провалилась сквозь нее). Во все стороны тянулось море трав, кое-где оживляемое деревьями, крупными лужами с лежащими в них бегемотами и петляющими отрезков дорог. Виднелись пылевые завихрения – по дорогам и невозделанной саванне в колесных повозках с шумными двигателями, с тяжелыми ружьями наперевес носились оголтелые охотники, преследуя дичь: зебр, гну и прочих антилоп. Дюгем утверждал, что именно так всегда добывал себе пищу древний человек, пока еще на планете имелись места, где можно было пострелять и поездить вволю.

– Включи дискретный опознавательный сигнал, – приказала Вероника. Теперь программа Дюгема каждую минуту будет сообщать хозяину о местонахождении его подруги, пока ему не надоест слушать одно и то же и он не соизволит откликнуться. – И все фильтры.

Теперь только естественные, запрограммированные дизайнерами «Живого ландшафта» звуки и образы касались ее преддверно-улитковых и зрительных нервов. Звонкие выстрелы и стрекот моторов отсеялись, как будто их и не было.

– До критической отметки усталости – двадцать три минуты, – тихо высказался Кассий.

Скоро нужно будет отключиться от Сети и лечь спать, и поработавшие за день мышцы расслабятся, чтобы набраться сил для следующего долгого дня. Девочка села на крону лицом к закату и широко раскрыла глаза, позволяя неяркому свету проникать в самые глубины мозга. Ей тут нравилось.

Вечно заходящее солнце, приклеенное к глубоко синему небу, переполнило собой все ее чувства. Проницая черными вытянутыми телами сплошное оранжевое сияние (не засоренное пылевыми облачками от снующих машин), наискосок от горизонта летела правильная стая «обобщенных» птиц. Ломаные линии крыльев равномерно колебались, перемещая по верхней полусфере узла их правильные вытянутые образы. Скорее всего, простая проекция – а так красиво.

51

Тима проявился в очень странном месте. В слабом гравитационном поле, ограниченном непроницаемыми стенками, шевелились, летали или подскакивали самые разные забавные штучки, а управляли их движением крошечные дети возрастом от трех до пяти лет. Ровный белый свет мягко ласкал глаза.

Мальчик усмехнулся, смутно вспомнив себя, когда его еще не выпускали на необозримые пространства Сети, а ограничивали питомником. Он немного напряг память, и к его удивлению весь период его детской жизни засверкал свежими красками, будто со старой мнемокопии удалили пыль и царапины и превратили ее в полноценную постановку. «Спасибо Людовику», – благодарно подумал он и пощупал бугорок за ухом.

Он вспомнил свои любимые игрушки, истрепанные им до полной деструктуризации – мехового коричневого зверя с короткими лапами и круглыми ушами, который разговаривал басом и постоянно требовал меда (впрочем, не обижаясь, если Тима отказывал ему: ведь кукла не нуждалась в пище, не нужно было даже менять батарейку – энергия Сети бесконечна), и почти настоящий флаер, с яркими рычагами и крупными цветными экранами. Ему вспомнился и первый преподаватель – пожилая женщина-бион, которая целенаправленно донесла до воспитанников азбуку и примитивную арифметику.

– Дядя, а что это ты тут делаешь? – строго спросил малыш, остриженный по последней моде и облаченный в крошечное платье, несколько великоватое для его щуплого тела. Оседлав мяч, он подпрыгивал на месте, каким-то чудом удерживая вертикальное положение и не опрокидываясь.

Тима улыбнулся:

– Тетю Ирину не встречал?

Малыш махнул рукой себе за спину и лукаво ухмыльнулся:

– Ты ее муж?

– Ну… пока нет. – Тиму озадачили собственные ощущения: он вдруг подумал, что произнесение утвердительного ответа сопровождалось бы сильным эмоциональным подъемом и удовольствием.

Парнишка погрозил ему пальцем.

– Скачи за мной! – крикнул он и ловко развернулся на месте.

Тима схватил вертевшуюся поблизости двуногую лошадку с мягким седлом. Ее пружинистые ноги вознесли гостя на высоту нескольких метров, и ему пришлось наполовину погасить вертикальную составляющую скорости, чтобы не потерять своего маленького проводника из вида. Тот мастерски уворачивался от других детей, занятых своими веселыми забавами. Особенно Тиме понравился одинокий малыш, сосредоточенно мастеривший воздушный шар при помощи газового баллона с гелием. При этом он пытался приспособить к делу коробку из-под цветных кубиков.

Вскоре между кособоких стен рукотворного городка гость увидел Ирину, чинно присевшую на скамейку поодаль от гомонящей толпы детей.

Она причесывала какую-то серьезную девчушку, что-то втолковывая ей с интимным видом, словно делилась своим самым важным жизненным опытом.

– …А перед сном заколку нужно снимать, иначе к старости волосы выпадут, – услышал Тима окончание фразы.

– Тетя Ирина, к тебе почти муж!

Заявив это, малолетний проводник предпочел скрыться за стеной строящегося дома, и уже оттуда понаблюдать за тем, как взрослые будут целоваться или делать еще что-нибудь интересное. Но он жестоко разочаровался – Тима всего лишь сел рядом, чувствуя порядочную робость. Ирина, кажется, тоже смутилась и замолчала.

– Как прошла операция? – кашлянув, пробормотал он.

– Успешно, – быстро отозвалась она. – Врачи спросили меня, хочу ли я ребенка, и пустили в питомник. Мне нравится… Беги. – Она подтолкнула девчушку в спину, и та нехотя отодвинулась на метр, навострив ушки. – Только это будет еще не скоро, через год или два, сначала нужно обследовать яичники на предмет отклонений от нормы, выйти замуж и дождаться очереди.

– А у меня отказались принять сперму, – пожаловался Тима. – Говорят, не дорос еще.

– Почему ты хотел ее сдать? – Голос Ирины внезапно охрип.

– Ну, я подумал, вдруг ты не откажешься иметь ребенка из моего генетического материала, – заставляя свои связки шевелиться, произнес Тима. Глядеть у него получалось исключительно вниз.

Спустя секунду осязательные нервы на его левой ладони ожили, сигнализируя о контакте с чужим образом. Он медленно повернул голову на одеревеневшей шее и встретился с прищуренным взглядом улыбающихся Ирининых глаз.

– Что ж, придется мне подождать, – смиренно сказала она.

687-й

Природа повторяет себя: зерно, посеянное в тучную землю, плодоносит; мысль, посеянная в восприимчивый ум, плодоносит; числа повторяют пространство, хотя так от него отличны.

Все создано и определено единым творцом: корни, ветви, плоды; причины, следствия.

Б. Паскаль. «Мысли»

1

Браун, парнишка со странным и архаичным прозвищем Стоп-бит (которое возникло много лет назад по причине его патологически недоверчивого отношения ко всему незнакомому или непонятному) в изрядном сомнении озирал скопление жутковатых устройств, прихотливо расставленных на круглой арене студии.

– Почему мне кажется, что я зря плачу за аренду узла? – пробормотал он

На Веронику, что стояла рядом и нетерпеливо кусала губы, он не глядел.

– Мы платим вместе, – прохладно сказала она.

– Я помню. Ну, покажи, что ты тут придумала.

Она приблизилась к мощному прессу – если это был именно пресс, а не что-либо иное – и пояснила:

– Первые четыре строчки исполняются музыкантами здесь. Можно без инструментов, иначе те расплющатся и потеряют правильное звучание.

– А сами исполнители?

– По сценарию они превращаются в низкорослых уродцев, – радостно улыбнулась Вероника. – В это время должен звучать первый куплет:

 
Любовь обрушилась как молот!
Гнетет меня скалой базальта.
Мой образ сплющен и расколот,
Покрылось хрипами контральто…
 

Стоп-бит ошалело уставился на сценаристку и воскликнул:

– Но как же закон об искажении образа?

– Я видела его, не волнуйся. Там сказано, что запрещается модификация образа, препятствующая установлению личности его владельца. Мы же в титрах пустим строку с именами исполнителей, к тому же все изменения не будут иметь радикальный характер. Индивидуальные черты исполнителей останутся на месте. Кроме того…

Браун прервал ее, показав на следующее приспособление:

– А это что такое?

– Железная дева, – с гордостью ответила девушка. – Раньше они были цельнометаллическими, но мы, конечно, используем прозрачный пластик, чтобы зрители в полной мере почувствовали весь ужас певца. А он кричит:

 
Нейронов жгучие охвостья
В тугие жилы я сплетаю!
Волос пшеничные колосья
Я сотней пинов проницаю!..
 

– Хм, – встрял Браун. – Ты уверена, этот текст удачно накладывается на видеоряд с твоей «девой»?

– А фраза о «проницании»? Зубья органично иллюстрируют поэтический компонент произведения. И к тому же зритель скорее обратит внимание на число «сто»: пинов-то гораздо больше. Так и будет думать – они это специально или по глупости?

– К текстам прошу не цепляться, – отрезал Стоп-бит.

Он был их автором и болезненно переживал всякую критику.