Текст книги "Ёлка. Из школы с любовью, или Дневник учительницы"

3 января

Ну что, дорогая… С Новым годом! С новым счастьем!

Хмм.

Много раз повторяла это выражение, но никогда не задумывалась, а сейчас написала и поняла: неправильно говорим. Какое-то одноразовое, однолетнее счастье получается. Попользовались, что хотели – получили, а срок годности вышел и – в утиль его, как заношенную рубаху? Нет, чем-чем, а счастьями разбрасываться нельзя, пусть даже и старыми.

Лучше так: с Новым годом! с бо́льшим счастьем!

Коряво, конечно, звучит, зато по смыслу правильно. И не отрекаемся от прежнего, и надеемся на лучшее. Правда, теперь получается: жадничаем. А почему нет? Человек и должен быть до счастья жаден. Это нормально.

Новый год встречали у Маши с Лешей. Мама все отнекивалась: вы, молодежь, веселитесь, а я лучше Линушку к себе заберу.

– Я тоже молодежь! – заявила та категорично, не желая выбывать из празднующей братии.

– Правильно, – поддержала Маша дочку, – нечего дома киснуть. У меня родители придут, вот вам и компания.

Против такого довода мама не устояла и в конце концов сдалась, выторговав право забрать Лину, как только та устанет.

Это был самый замечательный Новый год! За свои двадцать с куцым хвостиком лет я встречала его по-разному. Чаще всего – вдвоем с мамой. Праздничный стол накрывался под неизменным девизом «С Новым годом! С новым блюдом!». Рецепт выбирался загодя из кушаний, скромных по затратам, но эффектных по подаче или обещающих новый неожиданный вкус. Салаты у мамы распускались нежными гиацинтами из подкрашенных яичных белков или кровавыми розами из свеклы, мясные горки извергались голубым спиртовым пламенем и тягучей майонезной лавой, а впервые купленный ананас гордо сверкал позолоченными краской боками. Но ни вкусности, ни маленькие подарки, которыми мы друг друга обязательно одаривали, положения не спасали. Было грустно, хотя мы старательно это друг от друга скрывали.

Иногда нас зазывала какая-нибудь мамина приятельница или сослуживица, тоже одинокая, – какая здравая замужняя женщина пригласит в дом разведенную подругу, пусть даже и с ребенком? Но удвоенное одиночество лишь удваивало тоску. Мы уныло смотрели телевизор, запоздало признавая, что дома все-таки лучше, и сбегая почти сразу после боя курантов.

Пару раз я поддавалась на уговоры однокурсников, и наша шумная компания заваливалась в чью-то свободную квартиру. Было весело и жарко – от выпитого, от ощущения свободы и некого чуда, предвкушение которого все дозволяло и все списывало. Но и там я очень скоро начинала скучать: мне было стыдно перед брошенной в одиночестве мамой, и, главное, в этих компаниях у меня никогда не было сердечного интереса. Пьяненькие мальчики с курса, прибывшие по спецприглашениям выпендрежные мачо и чьи-то отвергнутые, а потому готовые на все, вплоть до немедленной женитьбы на ком угодно ухажеры как кандидаты не рассматривались. А других не наблюдалось.

На этот раз сошлось все. Рядом были Сережа, мама, хорошая компания милых, приятных людей. И если правда, что как встретишь Новый год, так его и проведешь, то я буду совершенно счастлива!

6 января

Писала поурочные планы. На самом деле очень тяжело, я это еще во время практики поняла. По объему они должны быть тезисами, по подаче – блокбастерами, а по содержанию – эпопеями. Попробуй сочини такие бестселлеры…

Ну вот как совместить почасовую раскладку с тем, что ученик должен знать? Как в девятом классе всю Гражданскую войну засунуть в два урока? Минус время на опрос, оргмомент, итоги и закрепление. Не то что о военных действиях рассказать, так хотя бы объяснить, почему брат пошел на брата, а сын – на отца? Или как Сталинградскую битву отстрелять в двадцать минут, а Курскую – в десять? Что о Жукове сказать за 30 секунд? За это время и штаны – даже в армии! – надеть не успеешь. Назвать бы дату и показать место на карте…

В институте у нас был ветхий, кажется даже не с советских, а с царских времен, профессор. В кулуарах, с претензией на посвящение он любил повторять переиначенное: «История, что дышло, – куда повернул, туда и вышло». В молодости он с воодушевлением преподавал историю СССР, но потом внимательно вчитался в лозунги настоящего, прикинул светлое будущее и плавно перешел на изучение прошлого – истории Древнего мира. Мировоззрение на нее менялось гораздо реже, работать стало намного спокойнее. «Да и лекции, – шутил, – не надо переписывать». По-моему, он был еврей.

Еще он говорил: «Растите дерево, а не собирайте гербарий». Меня в этом убедил абсолютно. Взять любое историческое событие, ту же Вторую мировую. Предпосылки, причины, главные этапы – это, само собой, корни и ствол. Потом идут ветки – основные действия и лица. Тонкие веточки – подробности: что, где, когда. И, наконец, листва: факты мелкой значимости, знание которых многие так любят выдавать за образованность и высокую степень эрудированности. Еще есть «сережки»: интересные легенды, версии, гипотезы… Ненаучно, зато красиво и крайне завлекательно. Так что Козьма Прутков со своим «Зри в корень!» был бы очень правильным историком.

Но, добавлял профессор, мало вырастить дерево. Нужно оценить итоги, сделать выводы. Это на будущее и семена, и удобрения. При разумном употреблении дают хороший урожай. Все развивается, цветет и пахнет. А попробуй их недосыпать или пересыпать! Все захиреет и загнется. Тогда точно жди бунты, революции и всякие другие катаклизмы.

Только вот как на уроках успеть высадить все эти лесопарки? Никак не пойму: куда сейчас направлено пресловутое дышло? А что до тестов, они однозначно от ценителей гербария. Хороши только для накопляемости оценок, но не для накопляемости ума. Неужели оценки – главнее?

Будь сейчас другие времена, министерским чинушам с их тестами давно приписали бы вредительство. Я – за! Потому что, чем дольше работаю, тем меньше понимаю, что происходит. И совсем не понимаю, почему умные, образованные люди при званиях и должностях допускают то, что творится в школе. Или молчат, потому что звания и должности важнее?

Опять меня понесло…

Просто детей жалко, у них такая каша в голове… «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…» Или это вечная беда?

Нет, одно дело «мы учились» и совсем другое «нас учили».

Конечно, от учителя многое зависит. Но урок не резиновый. Вот и выбирай: вершки или корешки.

Да нет же его – этого выбора!

13 января

Времени нет, но это запишу, иначе забуду.

Лиля с Наташей опять выясняли отношения. Получился настоящий анекдот.

– По телевизору только и слышно: учитель избил, учителя избили. Настоящий антигерой нашего времени, – это, естественно, Лиля.

Наташа:

– Уж очень пессимистично…

– Хорошо! Вот тебе оптимистичный вариант: из антигероев учитель самый популярный.

И еще. Как же надоели эти бесконечные разговоры о зарплате учителей! Неужели ТАМ не понимают, что они унизительны? Каждый раз такое ощущение, будто ты ущербный или совершенно никчемный, раз до сих пор работаешь в школе.

Кстати, на днях в новостях показали сюжет с очередным восторженным докладом: средняя зарплата выросла аж на столько-то и стала такой-то! Я бы от эдакой зарплаты тоже в восторге была, знать бы только – где они ее нашли? Подозреваю, что в отдельно взятых городах, с учетом надбавок, полутора-двух ставок, да и то с налогами. Вот парадокс: когда докладывают или справку на субсидию пишут, то зарплату считают с налогами, а когда в банке кредит выдают – только «чистую». И правильно, что толку считать деньги, которых в кармане не было и не будет?

Но с чего тогда взяли, что только у «теневиков» двойная бухгалтерия?

16 января

Про историю с Зябликом я никому ничего не говорила. И хорошо. Все равно без толку.

Сегодня пили чай, и Наталья все расхваливала своего Меркулова: к каждому уроку обязательно находит что-нибудь интересное. Например, почему гладиолусы – от слова «гладиаторы». Оказывается, в Древнем Риме один кровожадный правитель хотел заставить двух гладиаторов, которые были друзьями, биться между собой. Победителю он пообещал щедрые подарки: и жизнь, и дочку в жены. Однако друзья не предали дружбу, и их обоих убили. А на воткнутых в землю мечах распустились кроваво-красные цветы.

Красивая легенда. Наталья ахала, пока Лиля ее не одернула:

– Что ты с этим Меркуловым носишься, как курица с яйцом? Обыкновенный выскочка. Ну прочитал два абзаца, чтобы пятерку получить. Кстати, ты его все хвалишь, а ведь он твой авторитет… того… коту под хвост.

– С чего вдруг? – Наталья и удивилась, и, было видно, обиделась.

– А с того, что он про всякие там гладиолусы знает, а ты, учительница, – нет. И какое к тебе после этого уважение?

– Но я же не могу все знать! А ребятам интересно, тоже что-то пытаются найти.

– А когда урок вести? Программу, Наташенька, никто не отменял. Лично я считаю, – Лиля покосилась на Мадам, но та видимой поддержки не выказала, – пусть они сначала учебник прочитают, а байки и анекдоты на перемене рассказывают.

Я вступилась:

– А кто сказал, что не читают? Но и научить работать с дополнительным материалом мы тоже должны.

– Будет открытый урок – вот на нем сколько хочешь и работай. А на обычных твоя задача – учебник дать. Если еще конкретнее – то, что будет на экзаменах. Помогут на них Меркулову его гладиолусы? То-то… Пусть параграфы учит.

Так и подмывало съязвить, но я промолчала: поругаемся, а ведь еще работать вместе.

Лиля поняла по-своему: нечего сказать.

– И вообще, – продолжила она, воодушевленная таким выводом. Опять покосилась на Мадам, и опять безрезультатно, – учитель и не должен знать много. Он обязан знать учебник и уметь его…

Лиля подыскивала подходящее слово.

– Вбить, – подсказала я.

Она поняла издевку, но не отступила:

– Да, если хочешь – вбить! И поверь, это не так уж мало и не так уж легко. Не просто липовый трояк поставить, а заставить выучить. Да и когда мне книжки читать? Тебе хорошо: мама уберет, мама приготовит. А мне вечером то ли в садик бежать, то ли в магазин; потом со старшей уроки делать… Часов в десять упадешь, какой-нибудь тупой сериал включишь – для большего уже голова не варит. Вот у самой дети пойдут, тогда поймешь…

Наверное. Но не успевать – одно, а не хотеть успевать – другое.

И мне, если вопрос ставит в тупик, все-таки всегда немножко стыдно.

А вот Мадам не стыдно. Она в нашей перепалке промолчала. Но про ее метод все знают. Если что, даст задание написать реферат – тому, кто задал вопрос. А не фиг отвлекать. И хоть диссертацию напиши – обязательно завалит. И на уроках тишина и покой.

20 января

Одна новость хорошая, другая – плохая, третья – отвратительная.

Начну с хорошей. Юрка Морозов получил сегодня пятерку. Тема-то была как раз про коренной перелом в Великой Отечественной. Он даже дедовские награды принес. Сначала подумала – на всякий случай, если вдруг в классе не поверят. Потом сообразила: для храбрости. Рассказал, конечно, не ахти, зато показал так, что в классе все рты пораскрывали. Рисунки – супер!

И даже Хохлов не вякнул!

Плохая новость: я, конечно, совсем забыла про наш с Юркой разговор. Еще подумала: что это он все вокруг моего стола вертится, а не вспомнила. Только когда девчонки на перемене доложили, что биологичка опять ворчала, потому что Морозов мальчишкам на уроке какие-то медали показывал, стукнуло: эх ты, растяпа! Хорошая ты была бы учительница…

В школу он пришел дня через два после моего визита. Едва поймала после уроков. Остался с явной неохотой, но не спорил. Наверное, думал, так быстрее отвяжусь.

– Как себя чувствуешь?

– Нормально.

– Долгов по предметам нет?

– Нет.

– И по математике?

Он не ответил, только помотал головой и тоскливо посмотрел в сторону двери.

– Слушай, попросить хотела… Мама говорила, ты рисуешь? – Эта тема была последней из заготовленных.

Юра разочарованно вздохнул: разговор грозил затянуться.

– Нет, – решил он не отступать.

Но так решил не он один.

– Выходит, мама наврала?

– Немного… В смысле – рисую, – поправился он, но тут же пошел на попятную: – Так, ерунда…

– Да мне немного нужно, всего пару рисунков. Срочно, – добавила я для пущей важности. – Так на тебя рассчитывала…

Ну слукавила чуть-чуть. Надо же было его как-то из раковины выдернуть!

– Может, все-таки выручишь? – дожимала я.

– Не получится у меня. – Юра все еще сопротивлялся, но уже без энтузиазма. Вдруг вспомнил спасительное: – Вы Зайцева попросите, он в художку ходит.

– А ты – нет?

– Нет, – замялся он. – В пятом классе ходил немного…

– А бросил почему? – быстро спросила я, силясь продолжить нескладный разговор.

– По кочану… – вырвалась у него неожиданная грубость. Видимо, он сам ее испугался, потому что тут же начал торопливо объяснять: – Учительница говорила – цвет не чувствую, еще насчет композиции… Да я и сам расхотел, все одно и то же. Скукота! – с вызовом добавил он.

– А ты любишь рисовать что-то особенное? – снова зацепилась я и попросила: – Покажи. Пожалуйста.

То ли из чувства вины за сказанную дерзость, то ли видя моей искренний интерес, Юрка, чуть помешкав, вытащил из сумки общую тетрадь. Полистав, молча развернул ее ко мне.

На странице толпилась странная компания. Жуткие монстры, огромные оскалившиеся псы, суровые рыцари в латах… Ну что ж, по крайней мере с пропорциями у него проблем точно нет.

– А мне нравится.

Я бегло пролистала тетрадь. Какие-то образы встречались чаще, какие-то – реже, менялись размеры и позы, но было у них одно общее – явная, неприкрытая агрессивность. Если бы я была психологом, запросто смогла бы разложить все по полочкам: отношение к себе, отношение к другим, комплексы, склонности и скрытые желания. Но как раз этому меня и не учили. А жаль. Впрочем, даже мне было очевидно: мальчишка жаждет самоутверждения. И путь к нему он видит только один: сила. Это Юрке твердо вдолбили.

Про такие моменты говорят: снизошло. Начиная разговор, я не думала, чем он закончится. Зря, конечно. Толку мальчишке от моего поговорить и посмотреть.

– Слушай, а ты на военную тему рисовать можешь?

Юрка замялся, но в глазах появился интерес.

– К примеру, бой: солдаты в атаку бегут, орудия стреляют… Можно «Катюши» или пулеметы, – говорила я, все больше воодушевляясь, – взрывы, огонь… Можешь?

– Наверно.

Есть! Теперь второй шаг, лишь бы не спугнуть:

– Вот и замечательно! Сделаешь несколько рисунков, а к ним… Короткий рассказик, а? Как твой дед танки подбил.

Молчание.

– После каникул будем «коренной перелом» проходить, и лучше на реальном примере, – начала я торопливо объяснять. – И интереснее, и нагляднее. Правда ведь?

Пожал плечами. По крайней мере не категоричное «нет». Уже хорошо.

– Ты все-таки подумай. По-твоему, дед, как родился – сразу героем стал? Или отец? Все с чего-то малого начинали, – говорила я пылко, хотя чувствовала – не то! не то! все это лишь подходящие к случаю банальности.

А что для него главное?

Надо не о деде, а о нем самом говорить!

– Иногда, Юр, одно слово сказать страшнее, чем в бой пойти.

Посмотрел на меня, но ничего не сказал. Пошел к двери и вдруг вспомнил:

– А рисунки? Вам надо было…

Совсем вылетело из головы!

– Да-да… – промямлила я, пытаясь срочно придумать правдоподобный заказ. Начала разговор, а толковой легенды не придумала! Пришлось соврать: – А они как раз на тему войны. К 9 Мая.

– Вы же говорили – нужно срочно?

Все, попалась.

– Ну пока конкурс в школе пройдет, потом – в городе, крае… Перед 9 Мая победителей уже награждать будут, – продолжала я выкручиваться.

Не знаю, поверил или нет, но больше вопросов не задавал.

После этого мы с ним не разговаривали, он сам все решил. И честно сказать, удивил. Смог ведь, когда захотел! Думаю, он тоже это понял. Главное теперь не забыть подыскать подходящий конкурс – рисунки отправить. Слово, милая, не воробей…

Третья новость – отвратительная. Опять сцепилась с Рубиным, и опять не смогла огрызнуться.

Когда все после урока вышли, он подсел ко мне:

– Зря вы это…

– Что – зря?

– Морозову пятерку поставили. Он же троечник. А мне вот – четыре…

– Почему зря? Каждый получил то, что заслужил. Я за Юру очень рада. Молодец, подтягивается. А что, у него еще два года, время есть. Или боишься, что опередит и твое место займет?

Глупость, конечно, сказала. Рубин за нее моментально зацепился:

– Мне бояться нечего: мое при мне будет… А вы знаете поговорку: каждый сверчок знай свой шесток? Морозову четверка за счастье. И не надо его портить, а то ведь и вправду подумает, что дорогой товар.

– И пусть подумает. Глядишь, в люди выйдет. Своей головой начнет соображать.

– Не выйдет. Потому что слабак и должен свое место знать. Каждый должен свое место знать. Нечего вперед лезть. Там своих много.

– А кто это определяет: свой – не свой?

– Есть такие… – Рубин многозначительно прищурился. – А то вы не знаете…

Я начала закипать:

– Не знаю. Уж просвети, пожалуйста.

– Свои, конечно. Вы вот, например, впереди никогда не будете.

– Это почему же?

Взять бы линейку и – по лбу!

– Вы – человек ограниченный…

Чуть удержалась!

– …в смысле: много вокруг себя ограничений выставляете. Отец правильно говорит: шире надо смотреть на вещи.

– То есть наплевать на все?! На закон, мораль, совесть?

– Ну вот опять… Шире, Елена Константиновна, шире…

Весь вечер была злая. Мальчишку не смогла на место поставить! Вот тебе и высшее образование! А может, он прав насчет ограничений? Веду дискуссии, вместо того чтобы схамить и отшить раз и навсегда.

И что бы я сказала? Что дело не во взглядах, а в форме языка и готовности вылизывать им у «своих» известное место?

Нет, не умею и не хочу. Мерзко это. Тем более что с него станется: включит диктофончик – доказывай потом, что у тебя «широкие» взгляды. Пакостник тот еще.

21 января

Весь день в голове вертелся разговор с Рубиным. Даже речь репетировала – пыталась доказать…

Чтобы успокоиться, решила почитать. Как назло, под руку попалась книжка про судьбы великих женщин.

Полистала. И вдруг поняла: большинство тех, кого мы считаем великими, преступили и мораль, и закон. Женщины в том числе. Клеопатра, Елизавета Английская, Екатерина II – кем бы они были, если бы не мстили, не обманывали, не убивали? Да никем. Их бы в истории просто не было. Монро, Шанель и вся прочая богема вообще без комментариев. Но об ошибках и подлостях – в лучшем случае мимоходом, между описанием реальных и вымышленных заслуг. А иные ухитряются и гнусности выдать за благочестивые дела.

За что же такое почтение? А за то, что не просто пошли наперекор, а сумели установить свои правила, свои законы. По которым не только сами, но и другие стали жить. Победили, вот и попали в великие. А не потянули бы, остались как все – получили бы за свои ошибки по полной программе.

Неужели Рубин прав?

Есть еще, конечно, мать Тереза и Дева Мария. Но известных и благочестивых – по пальцам перечесть.

Удивительное дело получается: почитаем нравственность, а вперед ставим тех, кто безнравственен. Оговариваемся, конечно: цель оправдывает средства, победителей не судят, кто без греха…

Это и есть – шире смотреть на вещи?

«Успокоилась», называется…

25 января

Приходили дядя Витя и Леонид Петрович. В командировку они приехали на целую неделю, ну и, конечно, сразу заглянули. Мама порхала вокруг стола мотыльком, мне даже стало немножко неудобно. Умом понимаю: осуждать не имею права, но чувствовала себя неловко. Все-таки не девочка.

После ужина дядя Витя зашел ко мне в комнату. Может, действительно хотел поболтать, но, подозреваю, больше для того, чтобы оставить маму наедине со своим приятелем.

Несколько минут он рассматривал висевшую на стене карту, полку, заставленную игрушками (им в основном и подаренными), явно выискивая повод для разговора. Наконец, подойдя к столу, взял один из учебников:

– Ну-ка, посмотрим, чему вы, мадемуазель, детишек учите.

Он опустился в кресло и открыл книжку. Полистал, на чем-то задержался, почитал, опять полистал… Чем дольше он сидел, тем мрачнее становился. В конце концов раздраженно отшвырнул учебник:

– Голову детям морочите! Ну не ты лично, а вот эти, – спохватившись, добавил он, ткнув пальцем в верхнюю часть обложки, туда, где стояли фамилии авторов. – Правда никогда не была нужна, но, грешным делом, думал, хоть сейчас… Все-таки «демократия»…

Явное мое непонимание заставило его снова взять учебник:

– Ты только послушай…

Он нашел нужную страницу и прочитал:

– «Члены ГКЧП были арестованы. Ослабление центральной власти привело к усилению сепаратистских настроений в руководстве республик. Большинство республик после событий августа 1991 г. отказались от подписания Союзного договора. В декабре 1991 г. лидеры Российской Федерации, Украины и Белоруссии заявили о прекращении действия Союзного договора 1922 г. и намерении создать Содружество Независимых государств (СНГ)». Во как! – Он захлопнул книжку с такой силой, словно хотел вытряхнуть из нее все, что считал неверным. – Лидеры хреновы… Главные сепаратисты – вот они кто! А что же ни строчки про референдум 17 марта?! Когда народ сказал: хотим жить вместе! Не три человека, а сто с лишним миллионов заявили: хотим жить пусть в обновленном, но в СССР! Азербайджан, вся Средняя Азия проголосовала «за», процент за девяносто зашкалил! Средний по Союзу получился в пределах семидесяти шести… Ты-то это знаешь? – посмотрел он на меня.

– В общих чертах, – призналась я.

– Правильно, зачем про тот референдум в учебниках писать… Иначе придется признать, что мнение народа уже тогда для власти было пустым звуком. Деньги на референдум выбросили, а Союз через полгода развалили, растащили… ГКЧП они, видите ли, испугались!.. Такую страну в клочки разодрали! Что ее разворовать не дадут – вот чего они испугались! Когда еще выпадет шанс стать удельными князьками… Ты пойми, не обязательно врать, иногда достаточно промолчать, и все кажется иным.

– Сразу воровать… Только и слышно. Как-то это… – Я пыталась найти слово помягче. – Примитивно, что ли…

– А ты свою книжку внимательнее почитай. Народ приватизацию прихватизацией обозвал, а у вас тут… – Он еще раз нашел нужную страницу. – Нет, ты только послушай! «У подавляющего большинства населения средств для покупки акций не было. Вот почему правительство решило каждому гражданину выдать приватизационный чек. Ваучер можно было обменять на определенное количество акций. Номинальная стоимость ваучера…» Ну тут дальше расчеты… Вот: «Ваучер, таким образом, был оценен в 10 тыс. российских рублей. Всего за первый год реформ были приватизированы 24 тыс. предприятий, 160 тыс. фермерских хозяйств, 15 % всех предприятий торговли. Главная цель была достигнута: в стране быстрыми темпами формировался слой собственников». Ну прямо не приватизация, а Божья благодать! – сердито постучал он пальцем по странице. – А кто акции-то скупал? Я? Может, вы с матерью? Да простой народ тогда с голода пух! Кто у кормушки был, тот и хапал. А у вас тут все гладенько, сладенько… Тьфу!

В теме, честно сказать, я была не сильна, но отчего-то сразу возникло желание спорить. Может, из-за его неожиданной напористости и горячности?

– Вот ты мне теперь и объясни: если власть народ обманула, обокрала, но, – кивнул он в сторону книжки, – ничего менять не хочет, то как ее после этого называть? И будет ли у народа уважение к такой власти? А ведь ты, насколько я понимаю, почтение к ней прививать обязана. Или нет?

Я растерялась. Никто мне сей почетной обязанности не вменял, но неожиданный вопрос показался совсем не риторическим. Легко рассуждать о прошлом, пусть даже и не очень далеком. А что говорить о настоящем? Тем более о власти, которая здесь и сейчас. Можно ли думать и говорить одно и то же? Хорошо, если ты согласен с тем, что написано в учебнике. А если нет?

Пробежав глазами по последнему параграфу, машинально отметила: оценки исключительно позитивные – «позволили усилить, укрепить, возродить», «заметно ускорена», «более энергично»… Ни слова об ошибках, будто и не было ни одной. А о недочетах – только в послании президента. Хорошо хоть ему можно.

– Это ж надо так исхитриться! Да тут даже вопросы сплошь положительные, – ткнул дядя Витя в текст после параграфа: – «Какие новые явления в политике, экономике и культуре позволяют говорить о возрождении России?» Выходит, что было раньше, критиковать можно, а что происходит сейчас – и думать не смей? А нет бы ученика спросить: как ты думаешь, что следует изменить в теперешней жизни – твоей, твоих родителей, всего народа; какие провести реформы? Нет, не спросят! – Он все больше распалялся. – Потому что тогда мальчишка или девчонка задумается и поймет, как много неправильного, несправедливого в его жизни! А это власти надо меньше всего. Ей нужны не думающие, ей нужны послушные. А ведь патриот, Лена, не тот, кто готов слепо выполнять приказы, а тот, кто видит, какие приказы нужны, чтобы сделать жизнь лучше.

– Видеть мало… – вставила я неуверенно.

– Верно, – легко согласился он. – Важно, как человек с этим знанием дальше жить будет. Вот и ты подумай…

Странный у нас сегодня случился разговор. Всегда верила дяде Вите на слово, а сейчас задумалась: прав он или не прав? Может ли вообще быть то, о чем он говорит? Ведь никакая власть не хочет, чтобы ее тыкали носом в ошибки. Если иная и терпит, то лишь вынужденная обстоятельствами: силой оппозиции, собственной слабостью или соблюдением приличий.

Она боится. Путь разрешений зыбкий и опасный, как проход по болотной трясине. Свобода слова – первый шажок, свобода собраний – второй, демонстраций – третий… Но вдруг не успел подставить шест, или тот оказался недостаточно прочным, или чуть оступился – и засосало болото, проглотило, всхлипнув напоследок воздушным пузырем.

Получается, вроде власть критиковать и позволительно, но в учебнике – ни-ни. Потому что – идеология. В жизни – как есть, а в книжке – как хочется. Чтобы помнили: не все дозволено. Пусть широко, но флажки выставлены.

Перечитала последние предложения – все логично. И поняла: дядя Витя может сколько угодно спорить, доказывать, но последний параграф был и будет позитивным. Таковы правила управления. Правила власти.

Тогда есть резон спросить: а нужен ли он, этот непременно позитивный последний параграф? Может, лучше вовсе убрать, чем заведомо лицемерить?

Нет, тогда вообще глупость получается, будто последних десяти – пятнадцати лет и вовсе не было.

А что касается «почетной обязанности»… Не знаю. Надеюсь, к концу года, когда дойду до последних тем, стану умнее. Что-нибудь придумаю.

Ха! Вот тебе и ответ на вопрос о цензуре: даже если никто не давит, уже сама себя боишься, сама себе цензор!