Текст книги "Авантюристы"

Глава 8

Варвара появилась в Москве как раз в тот момент, когда Владимир намеревался воплотить свой план: реализовать ценные бумаги, завладеть деньгами и скрыться за границей, скажем, в Италии, поближе к теплому морю. А потом можно подумать, куда отправиться дальше, с деньгами все возможно.

Она появилась в снятой ими квартире рано утром, в полном изнеможении. Когда прислуга отворила дверь и увидела барыню в столь плачевном состоянии, она издала истошный крик, на который тотчас из спальни примчался испуганный Владимир.

Варя буквально рухнула в прихожей от усталости, Владимир едва успел ее подхватить и отнести в спальню.

– Варя, где ты была? Что случилось? – засыпал ее вопросами Владимир.

– Умоляю позже. Прикажи прислуге приготовить ванную с лавандой и крепкого чаю.

В спальню влетела испуганная прислуга:

– Барыня, свет ты наш! Где вы были-то? Мы же вас еще три назад ждали! – причитала она, расшнуровывая меховые ботинки Варвары.

– Помолчи… – приказала она. – Ванная готова?

– Как приказывали, барыня! Изволите принять?

– Изволю… Помоги раздеться и расшнуровать корсет.

* * *

Наконец Варвара погрузилась в теплую живительную воду, благоухающую лавандой. Она с удовольствием смыла с себя запах жмеренской дешевой гостиницы и рассказала, как полицейский составил в участке все надлежащие бумаги: мещанка Зиновьева была напоена до пьяна в поезде и ограблена князем Александром Рокотовым и отпущена на все четыре стороны. Затем, как она отправилась в ближайшую гостиницу, заказала самый дешевый номер, и направилась на ближайший рынок: что поделать пришлось вспомнить былое ремесло, – украла пару тощих мещанских кошельков, содержимое которых позволило пообедать, поужинать и взять билеты на поезд до Москвы.

Владимир внимательно выслушал душещипательную историю своей подруги, – теперь он не сомневался, откуда у Рокотова появились акции, – и попытался ее успокоить:

– Что поделать, содеянного не вернешь… Думаю, нам не стоит задерживаться в Москве, через неделю отбудем в Италию.

Варя удивленно посмотрела на сообщника: ни упреков, ни грубого слова, даже голоса не повысил.

– А что же с Рокотовым и бумагами? – удивилась она.

– Да ничего, пусть сам их продает.

Владимир решил утаить то обстоятельство, что он выплатил князю десять тысяч рублей в обмен за молчание.

* * *

В это время князь Рокотов пересек границу Франции и направлялся в Монбельяр, где по слухам лодзинского общества располагался один из замков барона де Ангерран. Достигнув Монбельяр поздно вечером, он расположился на ночлег в небольшой гостинице с непритязательным названием «Гроздь винограда» и от пожилой хозяйки узнал, что Арман женат много лет, но жена и дети предпочитают не покидать замок в предместье Эпиналь, сам же барон предается развлечениям здесь с молодой красавицей. Князь не сомневался, что сия красавица – Мария Шеффер. Впереди была целая ночь, для того чтобы обдумать план действий.

* * *

На следующий день он вновь побеспокоил любезную хозяйку, дабы узнать, не останавливался в окрестностях Монбельяра бродячий театр или цирк. Женщина, совершенно не удившись вопросу постояльца, ответила, что в пяти лье отсюда в городке Бельфор есть и то и другое, и если месье желает развлечься, то она предоставит ему лошадь за умеренную плату. Князь охотно согласился и верхом направился в Бельфор.

Городишко оказался небольшим, но чистым и уютным. На центральной площади он обнаружил шатер цирка, на соседней же улице – местный захудалый театр, дававший постановку Мольера. Немного подумав, куда же все-таки пойти: в театр или цирк, Александр решил – пусть судьба подскажет.

Князь занял позицию между площадью и улицей с театром так, что они прекрасно просматривались. Неожиданно дверь театра открылась, на пороге показались двое мужчин, явно навеселе, и судя по внешнему виду – актеры. Выбор был сделан.

* * *

На следующее утро перед воротами замка барона де Ангерран остановился экипаж, из которого вышел директор бельфорского театра, облаченный в свой лучший костюм, плащ и парик по такому случаю. Он позвонил в специальный колокольчик, вскоре ворота приоткрылись, появился лакей.

– Что угодно месье?

Директор театра снял шляпу перед равным себе, прекрасно зная, что порой от лакея тоже может кое-что зависеть.

– Прошу вас, любезный, передать вашему блистательному господину это письмо. Я буду ожидать ответа.

Лакей кивнул и удалился.

Барон пребывал в гостиной, ожидая Мари к завтраку, когда мажордом вручил ему письмо:

«Монсeньор!

Волей судьбы попал в Ваш райский городок, чему весьма рад. Наш общий знакомый виконт Николя Ла Шарите, занятый делами в Польше, увы, не смог составить мне компанию. Я путешествую в одиночестве. Посетив театр в Бельфоре, у меня родилась безумная идея: а не поставить ли шутки ради «Двенадцатую ночь» Шекспира и не сыграть ли самому, скажем, дворецкого Мальволио? Почему бы нет? Предлагаю Вам, как известному меценату и покровителю искусств, принять участие в моей безумной авантюре. Сие письмо будет передано с директором театра, который я собираюсь ангажировать в ближайшее время.

Князь Александр Рокотов».

Когда барон дочитывал письмо, Мари спустилась со второго этажа, где располагалась ее спальня, в гостиную.

– Бонжур, дорогая!

– Вы заняты почтой прямо с утра? – поинтересовалась Мари.

– Да… но – это не деловое письмо. Как вы отнесетесь к тому, если я приглашу в замок актеров, и мы сыграем «Двенадцатую ночь»? Думаю, роль прекрасной Оливии вам вполне под силу. Я же могу выступить в облике Орсино, герцога Иллирийского.

– Прекрасная идея! – воскликнула Мари, хлопая в ладоши. – Но для роли Оливии мне будет нужен новый наряд и весьма изысканный.

Барон обнял прелестницу за талию.

– Не только наряд, но и соответствующие вашей красоте и роли драгоценности.

* * *

Спустя два дня в замке Ангерран царила суета: монсеньор, его возлюбленная и прислуга встречали актеров бельфорского театра. По главной аллее парка, ведущей к главному входу замка, двигались две повозки, доверху нагруженные декорациями и реквизитом, актеры же расположились в четырех экипажах.

Напыщенный мажордом, со знанием собственной важности и достоинства, занялся размещением прибывших актеров, отправив их в дом для прислуги, где им пришлось занять даже мансарду, мало пригодную для жилья. Но они не сетовали на сие обстоятельство: перспектива приличного заработка согревала им душу и поддерживала прекрасное настроение.

В тот же день в парке была построена сцена из свежеструганых досок и навес, на случай, если пойдет дождь, дабы он не испортил декорации и сценические костюмы.

Мария примеряла новое платье, сшитое за два дня по эскизу придворной модистки, мастерицы своего дела, а также драгоценное колье, доставленное ювелиром из Мюлуза, заказанное де Ангерраном по случаю постановки Шекспира.

Режиссер преподнес Марии аккуратно переписанную роль Оливии в специальной кожаной папке:

– Мадам, впервые в постановке «Двенадцатой ночи» будет блистать такая красавица, как вы! Ваш сценический костюм удивительно хорош, но, увы, – лишь жалкая пародия на вашу красоту.

Мария улыбнулась, она как раз закончила примерку наряда Оливии и милостиво потянула руку для поцелуя. Режиссер, как человек эмоциональный, страстно припал к ней губами.

Мария, понимая, что знаки внимания со стороны служителя Мельпомены несколько затянулись, попыталась освободить руку от страстных лобзаний, но, увы, сие оказалось не просто. Неожиданно в комнату вошел барон. Режиссер тут же ретировался, откланялся и удалился. Новоиспеченная Оливия открыла роль наугад и прочитала:

– Закрой лицо мне этим покрывалом: посол Орсино к нам сейчас придет…

– Прекрасно, мон шер. Какая интонация! Вы – прирожденная актриса, – восхищался барон своей возлюбленной.

* * *

Мари, дабы привыкнуть к сценическому костюму, решила прогуляться в парке, прихватив с собой папку с ролью, с намерением посидеть в одной из многочисленных беседок и почитать ее. Как только она расположилась на скамейке, перед ней как из-под земли появился князь Рокотов в костюме Мальволио, с ужасными желтыми перевязями на ногах.

– Мари… – начал он, задыхаясь от волнения.

– Боже мой, Александр? – женщина чуть не лишилась чувств от неожиданности и удивления. – Зачем вы здесь?!

– Умоляю не гоните меня, – князь присел рядом с ней на скамейку. – Я хотел выразить вам свою искреннюю благодарность за те пятнадцать тысяч франков. Лишь благодаря им я оказался на свободе.

– Пустое, не стоит и говорить об этом…

– Хорошо, тогда давайте поговорим о том, как я вас люблю!

Мария побледнела.

– Что с вами? Вам дурно?

– Да… Что вы хотите, князь? Прошу вас, говорите честно!

– Увезти вас отсюда. Для этого я и затеял весь этот театр. Я не могу жить без вас, – князь схватил Мари за руки и начал осыпать их поцелуями.

– Умоляю, опомнитесь! Нас могут увидеть! – молила она, чувствуя, что теряет самообладание и жаждет князя всем своим естеством. – Вы вторгаетесь в мою жизнь…

– Да, именно вторгаюсь! И желаю остаться в ней как можно дольше, – Рокотов привлек к себе Мари, и их губы слились в страстном поцелуе.

* * *

Вечером состоялась репетиция. На сцене появилась Оливия, на ее роскошный наряд был накинут алый бархатный плащ, подбитый мехом лисицы, октябрьские вечера были уже прохладными.

Мальволио самодовольно прохаживался по декорированному залу, госпожа подошла к дворецкому с репликой:

– Скажите ему, что он меня не увидит.

На что Мальволио заметил:

– Говорил. Он ответил, что будет стоять у ваших ворот, как столб у дверей шерифа, и что дождется вас, даже если из него сделают подпорку для скамьи.

После своей реплики Мальволио подал руку хозяйке, дабы та, опершись на нее, села в кресло.

Мария почувствовала в руке сложенную в несколько раз записку, но не растерялась и тут же невинным жестом отправила ее к себе за корсаж.

– Какого рода он человек? – продолжила Оливия вопрошать своего дворецкого в соответствии с ролью.

– Мужского, разумеется, – ответил тот.

Барон де Ангерран, он же герцог Орсино, завернувшись в теплый плащ, стоя у сцены, внимательно наблюдал за всем, что на ней происходит.

* * *

Войдя в спальню, Мария извлекла записку из укромного места и прочла:

«Любовь моя!

Жду тебя в полночь около беседки на центральной аллее парка. Решайся: да или нет! Как у Шекспира: быть или не быть тебе моей! К нашему отъезду все готово.

Александр».

Глава 9

Не получив денежного перевода от Сазонова в установленный срок, виконт Ла Шарите понял, что его пособник попросту надул его, завладев деньгами. «Не иначе, как князь Рокотов вмешался. Неужто поумнел? Как я просчитался и с Мари, и с ним, и с этими картежниками! Теперь жди международного скандала. Да, впрочем, все произошло как нельзя вовремя: документы на имя Франсуа Дюваль готовы, кругленькая сумма в швейцарском банке имеется…»

Перед тем как Ла Шарите покинул Польшу, он отправил в различные газеты признание некоего пана Румака, служившего в брокерской конторе Трансeвропейской компании, из которого явствовало, что ее главой является известный авантюрист, русский князь Александр Рокотов, его же помощниками – некая госпожа Мария Шеффер, нагло выдающая себя за внучку Наполеона Бонапарта, господин Владимир Сазонов и мещанка Варвара Зиновьева, в прошлом воровка. Они, мол, сняли в Кале контору, заказали у Крупа механизмы, дабы их авантюра выглядела убедительно. Затем, напечатав в типографии ничем не подтвержденные акции, они ловко начали реализовывать их через подставные брокерские конторы.

Обманутая Польша пребывала в шоке. Затем слухи дошли и до Москвы, где акций было реализовано почти на тридцать тысяч рублей.

В это время ни о чем не подозревавшие Владимир и Варвара, пересекали польско-чешскую границу, дабы направиться в Прагу, а оттуда уже в Вену и далее в Милан. Они пребывали в прекрасном настроении, и когда чешские пограничники начали излишне внимательно изучать их паспорта, не придали сему обстоятельству ни малейшего значения.

* * *

Владимира и Варвару под конвоем доставили в Петербург, а затем в Москву. Как только Сазонов-старший узнал, что его сын, мало того, что – мот, пьяница и картежник, так еще и мошенник, работающий в паре с бывшей горничной, служившей в его доме, пришел в неописуемое бешенство. Взяв себя в руки, дабы избежать позора семьи, он направился к генерал-губернатору Разумовскому, своему давнему приятелю, и тотчас бросился в ноги, умоляя о помощи, не забыв при этом поддержать свои мольбы солидной денежной суммой.

Генерал-губернатор, слывший человеком спокойным, хлебосольным и большим любителем женского пола, – а посему ему вечно не хватало финансов, – расчувствовался, – чему особенно способствовала предложенная сумма, – и приказал смягчиться к Владимиру, пожурив его и подержав тюрьме несколько дней для острастки по настоянию родителя. Затем сей неудавшийся авантюрист был выдан разгневанному отцу, который тотчас же нахлестал свое чадо по щекам за легкомыслие и беспечность, а на следующий день отправил в калужское имение под строгим запретом покидать его.

Варвару же, за которую некому было заступиться, обвинили в том, что именно она сбила Владимира Сытина с пути истинного и вовлекла несчастного в авантюру международного масштаба, правда, никто из присяжных не задумался, как именно простая неграмотная мещанка это сделала. Ее осудили, приговорив к трем годам каторжных работ и пожизненное поселение в Сибири, что являлось достаточно мягким наказанием, еcли учесть масштабы совершенной авантюры. Суд также принял во внимание: подсудимая чистосердечно раскаялась в содеянных поступках и полностью признала свою вину.

* * *

Князь Рокотов изрядно продрог, осенняя погода не баловала: от частого дыхания шел пар. «Неужели не придет?!» – сокрушался он.

Неожиданно он услышал шуршание гальки, которой были посыпаны все дорожки и аллеи в замковом парке. Александр выглянул из беседки, приближалась темная фигура, при ближайшем рассмотрении, она показалась знакомой: «Мари?!»

Женщина, укутанная в плащ, с низко опущенным капюшоном на лицо, держала в руке увесистый саквояж, вымолвила тяжело дыша:

– Я готова, Александр! Здесь, – она указала на свою поклажу, – все, что я смогла прихватить: не покидать же барона с пустыми руками?! Оставила ему записку… Надеюсь, он простит меня.

Рокотов подхватил саквояж, действительно тот оказался весьма увесистым:

– Мари, ты вынесла ползамка?

– Нет, всего лишь подарки барона и так пара-тройка невинных безделушек. Поверь мне, он не обеднеет… должны же мы жить на что-то!

– На первое время у меня есть, – попытался возразить князь.

– Содержимое саквояжа хватит на приличный домик и безбедную скромную жизнь, – пояснила Мари.

– А можем ли мы жить, не отказывая себе в удовольствиях? – поинтересовался Рокотов у своей возлюбленной.

Та лишь улыбнулась в ответ.

* * *

Рано утром беглецы достигли Мюлуза и зарегистрировались в гостинице «Золотой шлем» как супруги Марисетти. Мари сразу же приняла теплый душ и с удовольствием возлегла на пышную перину кровати. Александр не заставил себя ждать.

После того как влюбленные насладились друг другом, они заказали в номер сытный завтрак и свежую газету. Князь любил почитать за завтраком: и время пройдет незаметно, да и вообще современный человек должен быть в курсе европейских событий.

Неожиданно на предпоследней странице газеты, в разделе «Светские скандалы», он обнаружил статью, где во всех подробностях повествовалось, как он, князь Рокотов, стал руководителем группы авантюристов, обманувших почти пол-Европы! Некий шустрый журналист приписывал ему организацию мифической Трансeвропейской строительной компании, а Марии Шеффер – самозваной внучке Бонапарта, вымогательство в крупных размерах у доверчивых польских аристократов. Не забыл бумагомаратель и Владимира Сазонова с подругой Варварой Зиновьевой, которые, по его мнению, оказывали князю активную помощь.

Князь ощутил неприятный холодок «под ложечкой»: «Неужели виконт? Не иначе, как сам скрылся с крупной суммой, а мы должны стать “козлами отпущения”! Я знал этого человека столько лет, доверял ему!!! И как он обошелся со мной!»

Мари с аппетитом расправлялась с яичницей, когда князь протянул ей газету.

– Прочти, мон шер…

Мари удивилась: она терпеть не могла газеты, типографская краска пачкала ей руки, но все же взяла и прочла.

– Боже мой!!! Александр! Какая чудовищная ложь! Что же будет?!

Она разрыдалась.

– Успокойся, моя душа. Мы зарегистрированы под вымышленными именами. Надо срочно уезжать… Вопрос куда? Думаю, лучше всего в Румынию, станем супругами, скажем, Папареску или что-нибудь в этом роде. Но это вряд ли спасет. Благодаря виконту за нами будет охотиться вся Европа, лет десять каторги нам обеспечено.

Мари посмотрела на возлюбленного глазами полными слез.

– Мы погибли…

– Из каждого положения есть выход. Самое безопасное место для нас – Сибирь.

Мари встрепенулась.

– Что говоришь, Александр?! Почему Сибирь?

– Там нас точно никто не будет искать. Да и потом кое-какие средства у нас есть, купим дом, например, в Иркутске. И в Сибири люди живут.

Часть 4. Любовь каторжанки

Глава 1

После суда Варвару в арестантском вагоне перевезли в пересылочную Владимирскую тюрьму и этапировали в Сибирь. Группа заключенных переправилась через печально известную Бабиновскую дорогу, или, как ее еще называли, Верхотурский путь. Шла она от города Верхотурье, что на Cреднем Урале, по рекам Тура и Тобол. Путь был опасным и тяжелым, многие осужденные не выдерживали и кто послабее начинал болеть легкими, и в конце концов исход был один – смерть.

Варвара же была крепкой молодой женщиной, и быстро сориентировавшись в ситуации, вовсе не собираясь помирать от простуды. Она соблазнила одного из солдат, что сопровождали арестантов, который был старше ее лет на десять и насмотрелся на своем веку на многое. Осужденная же с чувством поведала ему, что, мол, виноват любовник, он угрожал ей, а она помогала ему только из-за любви. Она была так убедительна, что конвоир не сомневался – перед ним несчастная жертва, да в определенных услугах женщина проявила себя столь расторопно, что он из жалости частенько подкармливал ее и делился стопкой водки.

Конечно, связь солдат и арестанток женского пола возбранялась, но начальник конвоя подпоручик Федор Рыков и сам порой не брезговал их услугами: чего с баб станется – не убудет, дорога до Забайкалья длинная, не один день.

Солдат подарил Варваре теплые шерстяные носки, чулки, и постоянно снабжал ее водкой и хлебом. Рыков же прослышал о красавице из второго арестантского женского отряда, которую конвоиры прозвали «Варвара – краса, длинная коса». Что и говорить, коса у нее достигала колен, а если она распускала волосы, они струились до земли.

Подпоручик Рыков прекрасно знал такую породу баб: послушать их, так все они – невинные жертвы. Однажды на вечерней остановке в неком захудалом местечке Угудаловка подпоручик приказал привести осужденную Зиновьеву. Женщина держалась с достоинством, Рыков подумал, что такая, пожалуй, может марьяжить[25]25
  Марьяжить – заманивать под каким-либо предлогом и обворовывать.


[Закрыть] мужиков как угодно.

Он налил водки в стакан и протянул женщине:

– Выпей, не май месяц на дворе. Замерзла небось?

– Благодарствуйте, господин офицер, – Варвара взяла предложенный стакан и ловко опрокинула в рот его содержимое, крякнула и занюхала рукавом арестантской телогрейки.

– Садись, поешь, – Рыков жестом пригласил женщину за стол.

Та не заставила приглашать дважды – голод плохой советчик, и, когда живот пуст, человек готов на любые преступления. Картошка, сваренная в мундире, с солью и черным хлебом показались женщине верхом блаженства.

– Говорят, оклеветали тебя… Так ли это?

– Так, – кивнула осужденная, давясь картошкой, поди, два дня почти ничего не ела.

– Невинная жертва, стало быть?

– Не совсем… Где ж можно невинных-то найти, разве что младенцев новорожденных…

– Любовник-то твой – сухим из воды вышел, чай, батюшка откупился… Он тебя мошенничать заставлял? – продолжал любопытствовать подпоручик.

Варвара не стала при Рыкове обвинять любовника, а повела себя по-другому, честно, признавшись:

– Сама помогла ему, добровольно. Делала все ради любви: хотели с ним домик свой прикупить в Подмосковье. Откуда ж мне было знать, что компании той вовсе нет!

– Наелась?

Варвара кивнула.

– Тогда раздевайся и ноги раздвигай, – приказал подпоручик.

Женщина повиновалась.

* * *

После сплава по Туре и Тоболу арестантов ожидал небольшой пеший переход до реки Обь, затем на барже до Томска. Часть осужденных осталось в Томском остроге, другая двинулась дальше по направлению к озеру Байкал, к Иркутску.

В дороге Варвара встретила новый 1870 год. Переход до Иркутска длился почти месяц, мужчины были измотаны и истощены, не говоря уже о женщинах. Несмотря на то, что по пути следования осужденных обоз с провизией пополнялся, как и положено, но до них почти ничего не доходило. Варвара, следовавшая все это время как фаворитка подпоручика Рыкова, старалась, чем могла, помочь товаркам по несчастью. Однажды один из солдат увидел, как Варвара поила одну из обессиливших женщин водкой, и донес Рыкову. Тот же схватил Варвару за косу, намотал ее на руку и долго избивал нагайкой, пока она не упала в беспамятстве.

Иркутска Варвара достигла в обозе с больными, Рыков избил ее так, что она прометалась неделю в лихорадке, все думали – не выживет.

Далее женский отряд под номером «два» передали местным казакам, и те сопроводили женщин к месту назначения – в Забайкалье.

* * *

Главная сибирская каторга в царской России находилась в Нерчинском горном округе Забайкалья, где каторжане использовались для разработки свинцово-серебряных месторождений на так называемых кабинетских[26]26
  Кабинетские земли – казенные земли, все доходы от которых поступали в государственную казну.


[Закрыть] землях, которые включали в себя литейные, смолокуренные и соляныe заводы, а также Карийские золотые прииски.

Вновь прибывшие ссыльнокаторжные поступали в Сретенскую пересыльную тюрьму[27]27
  В 1869 учреждено управление Нерчинской каторги, подчиненное Министерству внутренних дел (ранее в ведении начальника Нерчинских заводов).


[Закрыть], где в дальнейшем распределялись по каторжным тюрьмам трех основных административных районов – Акатуевского, Алгачинского, Покровского, где они должны были кто в течение трех, пяти, десяти лет, а кто – и пятнадцати, пребывать на каторжных работах.

* * *

В селе Акатуй Нерчинского горного округа Забайкалья женская тюрьма была основана почти сорок лет назад как уголовная. Каторжанки работали на местной мануфактурной фабрике, принадлежащей казне.

Почти сразу же из Алгачи прибыл некий ефрейтор и отобрал красивых женщин, заплатив за каждую из них самому начальнику тюрьмы по червонцу. Не успели прибывшие осужденные разместиться в камерах, как десять из них, в том числе и Зиновьеву Варвару, а всего их прибыло пятьдесят, переправили в Алгачинскую тюрьму[28]28
  Каторжная тюрьма, открытая в первой четверти XVIII в. в селе Алгачи Нерчинского горного округа. В Алгачинской тюрьме отбывали каторгу участники польских восстаний 1830–1831 и 1863–1864 гг. Каторжане добывали свинцово-серебряную руду на местном руднике, также принадлежавшем казне.


[Закрыть].

Женщины недоумевали: куда их везут? Их погрузили в телеги, ничего не объясняя, и под охраной они покинули Акатуй.

Варвара старалась молчать, спина еще побаливала от ударов, нанесенных Рыковым. Но ее товарка по несчастью, неуемная говорливая Прасковья, не закрывала рта.

– Поди, одному Богу известно, чаго нас туды везут. Говорят, острог-то мужской… На что мы там сдались-то? А Варя?

Варвара только плечами пожимала, но назойливая товарка не оставляла ее в покое. Наконец не выдержав, она сказала:

– Чему быть, того не миновать, Прасковья. На что бабы мужикам нужны? – ответила Варвара вопросом на вопрос товарки.

Прасковья охнула и перекрестилась.

– Мужикам жернова крутила[29]29
  Обманывать (дорев. жаргон).


[Закрыть], но чтоб в кровать – со всеми подряд! – возмутилась она.

– Здесь не спросят твоего хотения… – подала голос одна из рядом сидевших в телеге женщин.

По прибытии в Алгачи перед женщинами открылась неприглядная картина: острог, обнесенный огромным высоким частоколом с дозорными вышками. Ефрейтор велел править телеги к отдельно стоящему дому, также обнесенному забором, высотой с человеческий рост.

– Не сбежать, – разочарованно констатировала Прасковья, рассматривая сторожевые башни, стоящие по периметру забора.

– Все равно некуда, – прошептала Варвара. – Выход один: делать, что велят.

Телеги въехали через ворота, которые тотчас же затворились за ними. Примолкшие женщины настороженно осматривались, ожидая распоряжений бравого ефрейтора.

– Слазь, бабы! – отдал тот команду. – Все айда в барак!

Женщины послушно слезли с телег и, закинув мешки за плечи, поплелись в барак. Внутри оказалось достаточно ухоженно и чисто: десять деревянных кроватей в ряд с тюфяками из сена, поверх них одеяла из грубой шерсти. В углу тазики для мытья и стирки, бадья для воды, в центре барака – длинный стол и скамейки.

– Тут и будите жить, красавицы! Поддерживать порядок и чистоту обязательно! Майор наш, благодетель, больно требователен, – предупредил ефрейтор. – Складывайте мешки, да на речку купаться. Погода теплая стоит, да и Кара не быстроходна – вода теплая.

Женщины, получив по куску мыла и холщовой чистой тряпице вместо полотенца, отправились на Кару под надзором ефрейтора и еще двух солдат.

Прасковья, как самая боевая и разговорчивая, решила сразу же навести мосты с ефрейтором и, улыбнувшись, спросила:

– Как зовут вас, господин военный? Чай, не обессудьте, в чинах не разумею…

Служака, недавно повышенный в чине по воле начальника острога, не устоял перед милым личиком барышни, хоть и воровки:

– Афанасий Иванович, ефрейтор, из Забайкальских казаков… А тебя как звать?

– Прасковья… – сказала она и начала снимать телогрейку.

Ефрейтор откашлялся:

– Все в заводь, за кусты, – обратился он к каторжанкам. – Чай, на тот берег не сбежите, там – посты.

– А правда, Афанасий Иванович, что острог – мужской? – не унималась Прасковья.

– Так и есть: убийцы да поляки ссыльные[30]30
  Имеется в виду польское восстание 1863–1864 годов.


[Закрыть]. Больно много говоришь, девка!