Текст книги "Авантюристы"

Глава 3

Варя обосновалась во флигеле: свободного времени было много, купец вновь уехал, дочь предавалась радостям жизни с молодым мужем, управляющий же с несколькими людьми купца следил за огромным домом, в котором теперь никто не жил. Когда Глеб отлучился по делам, девушка извлекла содержимое своего тайника, разложила на клетчатом большом платке – улов оказался неплохим, по предварительным подсчетам по сухаревским ценам рублей на сто, а то и больше, чай, бывший любовничек, скупщик, не обидит. Девушка крепко связала концы платка и с узлом направилась к Сухаревской башне.

Почти год она не была на Сухаревке. Напротив роскошного дворца Шереметьевской больницы выросли сотни палаток, на площади, несмотря на ранний час, колыхалось море голов, оставляя узкие дорожки для проезда по обеим сторонам широченной в этом месте Садовой улицы. Толпилось множество народа, и у всякого была своя цель.

Сюда одних гнала нужда, других – азарт наживы, а третьих – спорт, опять же под девизом «на грош – пятаков». Один нес последнее барахло за бесценок. Варя наблюдала, как барышники окружили несчастного и силой вырывали у него узел из рук.

– Клопы-кровососы, – проворчала она в сторону барышников, – скупят за копейку, а затем перепродадут втридорога.

Варя подошла к палатке, где обычно торговал ее бывший любовник. От него отошел незнакомец, явно вор, сбросивший награбленное добро почти за бесценок.

– Варя! – скупщик увидал свою бывшую пассию и осклабился. – Чаго, из барского дома турнули? Али соскучалася по мне шибко?

Девушка вздохнула и вспомнила покойную мать, умевшую разжалобить кого угодно ради своей выгоды:

– Ох, попал в точку – турнули. Вот погляди чего принесла – последнее… от сердца отрываю.

Она протянула скупщику клетчатый узел, тот поставил его перед собой, развязал и присвистнул от удивления:

– Елки-моталки! И это, говоришь, – последнее! Всем бы такой бутор! – барыга с любопытством посмотрел на свою бывшую подругу. – Ты часом, девка, не того?

– Чего, того? – не поняла Варя.

– Замарала[8]8
  Марать – убивать (воровской дорев. жаргон).


[Закрыть] что ль хозяйку-то свою?

– Господь с тобой! – девушка перекрестилась. – Сама она представилась, а я, чтобы время-то не терять даром, прихватила барахлишко. Все равно оно ей теперь за ненадобностью.

– Ну, ладно… Это я так, к слову. Сколь хочешь за все?

– Сто пятьдесят…

Скупщик задумался: ясно, что он поимеет в два раза больше, но уж больно не хотелось платить названную сумму.

– Сто! – предложил он свою цену.

Варя отрицательно мотнула головой:

– Сто двадцать и хорош базлать[9]9
  Базлать – говорить (воровской дорев. жаргон).


[Закрыть]! А ежели будет чего, к тебе опять приду.

– Добро, держи бабки[10]10
  Бабки – деньги.


[Закрыть], – скупщик отсчитал сто двадцать рублей и протянул девушке. – Да поосторожней тут, враз карманы выпотрошат.

– Чего уж, сама знаю.

Она задрала подол платья, – у скупщика глаза полезли на лоб – до чего уж ноги хороши, – и, завернув деньги в платочек, засунула их за резинку чулка.

– Пущай попробуют! – подмигнула она бывшему любовнику и ушла.

* * *

Придя во флигель, Варя застала Глеба, сидящего за столом, пьющим водку и закусывающим соленым огурцом.

– Где была?

Варя по опыту знала, что лучше сказать любовнику правду.

– На Сухаревке была, продала кое-чего из барахла. Жить-то надо на что-то.

– Хм, а я на что? Я что обеспечить тебя не смогу? – возмутился Глеб.

– Ну что ты Глебушка, – Варя подошла к нему сзади и поцеловала в макушку, – можешь. Но мы ведь не венчаны, значит, ты не обязан меня кормить.

Управляющий воззрился на свою подругу: умна, мать твою…

– Чего продала-то? – поинтересовался он.

– Да, барыня дарила мне кое-что из своих старых нарядов, вот их и скинула, – ответила девушка как можно непринужденней.

– Любовнику бывшему?

– Ему, Глебушка. По крайней мере надежно – не обманул.

Она задрала подол платья и извлекла заветный узелок из чулка:

– Вот, здесь все.

Управляющий не проявил к его содержимому ни малейшего интереса: ну, продала и что ж теперь – вещи ее, чего хочет с ними, то и делает.

– Дело у меня к тебе есть, – начал Глеб издалека. – Раз за мой счет жить не желаешь, могу протекцию дать в приличный дом.

– И в какой же?

– В кондитерскую Назарова, что на Богородской, видала, наверное.

– Ага… И что?

– У молодой хозяйки горничная на сносях, вот ищет ей достойную замену. Рекомендацию я тебе уже состряпал, вот… – управляющий протянул Варе вдвое сложенный листок бумаги.

Та развернула:

– Прочти, я ж не разумею.

Глеб откашлялся:

– Выдано предъявителю сего, Варваре Ивановне Зиновьевой, девице, двадцати пяти лет от роду, в подтверждении того, что она служила в доме купца Валериана Федоровича Хлебникова горничной, в течение трех лет; в доме на Рыбинской улице. Служила названная особа исправно, замечаний не имела. Бумагу выдал управляющий: Глеб Панфилов, – он снова сложил листок вдвое. – Да, и самое главное – будешь следить за своей хозяйкой и сообщать все подробности свахе Прасковье Дмитриевне Ивановой. Живет она там же на Богородской. За предоставленные сведения она тебя наградит.

– Ох, Глебушка, на что это? Я боюсь!

– Да, бабьи там дела. Хозяйка кондитерской молода, да с норовом. А сваха выдать ее хочет за купца одного, вот и хочет знать все подробности о жизни своей подопечной…

* * *

Ровно в полдень следующего дня Варвара вошла в кондитерскую Ирины Назаровой. Она подошла к официантке, хлопотавшей около семейной парочки, сидящей за столом:

– Позвольте, голубушка, могу ли я видеть хозяйку? Говорят, ей горничная нужна.

Официантка удивилась: однако на ловца и зверь бежит!

– Присядь, я закончу с посетителями и доложу барыне.

Гостья села, держа в руках небольшой узелок и начала рассматривать: зал, прилавок, столы, портьеры и, наконец, официантку.

Та сразу же почувствовала на себе взгляд гостьи: «Странная особа… Настораживает…» Но тут же отвлеклась: в кондитерскую вошли новые посетители.

Непрошеная гостья стояла перед Ириной:

– Вот мои бумаги, барыня, – протянула она паспорт и рекомендательное письмо.

– Зови меня Ирина Тимофеевна.

Хозяйка посмотрела паспорт: Варвара Ивановна Зиновьева, мещанка, родом из Москвы, такого-то года рождения – стало быть, двадцати пяти лет. Затем она развернула вчетверо сложенное рекомендательное письмо:

«Выдано предъявителю сего, Варваре Ивановне Зиновьевой, девице…».

Письмо было коротким, но Ирине Тимофеевне было достаточно, дабы понять, что претендентка – не шалава с большой дороги.

– А отчего ты рассчиталась от Хлебникова? – поинтересовалась она.

– Так-с ведь, Ирина Тимофеевна, дочь его замуж вышли-с, и к мужу переехали в Лефортово. А там своя прислуга, меня ведь Валериан Федорович для покойной супруги нанимал. Теперь дом опустел, купец-то в разъездах, все боле по делам торговой гильдии.

– Хорошо, Хлебников – купец известный. Беру тебя в горничные. Жить будешь здесь при доме, идем, покажу тебе комнату.

Комната для прислуги была небольшой, но чистой и уютной. Предшественница Варвары, Дуняша, занимала ее одна, так как вторая прислуга уходила к себе домой. Новая горничная разложила вещи, надела белый передник, накрахмаленный чепец и была готова к выполнению своих обязанностей.

Вскоре Варя исправно шпионила за новой хозяйкой и докладывала свахе о каждом ее шаге. Та же наградными девушку не баловала – жадна была больно.

* * *

Однажды теплым майским вечером, не успела Варвара выйти за калитку, как к ней подошел франтоватый молодой человек, взял ее под руку и поинтересовался:

– Варвара, горничная Ирины Тимофеевны?

Варя внимательно посмотрела на него: ага, вчера весь вечер отирался в кондитерской, явно дожидаясь кого-то, но этот кто-то не пришел.

– Что вам угодно, сударь? Я – порядочная девушка!

– Голубушка, да я в этом-то и не сомневаюсь, – сказал незнакомец и, словно фокусник, потряс перед носом горничной ассигнацией достоинством в десять рублей.

Практичная Варвара схватила бумажку и сунула за лиф платья:

– Спрашивайте.

– Люблю сговорчивых, – съерничал незнакомец и подхватил горничную под руку. – В доме Ирины Тимофеевны что-то творится, я нюхом чую. Расскажешь, все как на духу, получишь в точности такую же бумажку.

Незнакомец извлек из солидного портмоне ассигнацию.

Варя сглотнула и непроизвольно потянулась за купюрой, молодой человек перехватил ее загребущую руку:

– Э, нет, голубушка: сначала расскажи.

– А вы, что из полиции или ихний филер? Коли так, то лучше мне от вас не надо ничего… – Варя запустила руку за лиф.

– Успокойся, я – не полицейский. И к Ирине Тимофеевне имею личный интерес, – незнакомец многозначительно подмигнул горничной.

– Тогда, ладно… А не обманываете бедную девушку?

– Положим, что так… Ну, словом, был у барыни ухожер, он пропал. Давеча отец его приходил, беспокоился очень, у хозяйки, стало быть, искал – может, ночевать оставался. Хочешь заработать пятьдесят рублей? – тут же спросил незнакомец.

– Кто ж не хочет! А что я должна делать, ежели что украсть, то…

– Ну что ты все… Открой мне дверь в дом Ирины Тимофеевны. Она когда спать ложится?

– Часов в десять: сначала читает, а потом и ложится.

– Значит, так, – мужчина достал десятку ассигнацией и вручил горничной, – я буду стоять и ждать, ровно в десять откроешь мне дверь, я же дам тебе денег.

– Хорошо, только деньги сразу, – отрезала Варя. – А вы барыню не обидите? Побожитесь!

– Вот откроешь – и получишь деньги. А на барыне твоей я намерен жениться.

* * *

Варвара, доморощенный филер, быстрым шагом добралась до дома свахи, благо, что недалеко, в ближайшем переулке. Она дернула за шнурок на двери, зазвонил колокольчик.

Прасковья Дмитриевна открыла сама, вся всклокоченная, видать, только с постели.

– А, Варя, прошу, заходи. Расскажешь чего?

– Ох, Прасковья Дмитриевна, да еще сколько. Пока вы тут спите… – начала тараторить горничная, сваха ее перебила.

– Во-первых, не сплю, а отдыхаю, больно ноги опухли от постоянной суеты. Во-вторых, а ты мне тогда на что, ежели я везде сама поспевать должна?

– Вот я толкую, Прасковья Дмитриевна. Особа-то наша, видать, овдовела и замуж не выходя.

– Ты, Варя, чего плетешь-то? – сваха округлила глаза.

– Побожусь, что подслушала разговор барыни: пропал ее кавалер-то, совсем пропал – два дня к отцу не является. С того самого момента как домой ее из трактира привез, так и сгинул бедолага.

– Так, может, он гулящий… Хотя нет, совсем не похож… – сваха крепко задумалась и закрались в ее душу подозрения. – Ты, Варя, вот возьми двугривенный, сладостей себе купи. И не забывай меня навещать.

«Как бы не так. Кукиш тебе! – решила Варвара и решительно направилась в кондитерскую. – Кто его знает этого мужика-то – чего он с барыней учудит. Потом не отвертишься. Надо взять с него денег, собрать вещи и бежать к Глебу. А хозяйку и почистить можно напоследок, чай, не богатая купчиха, да еще и сирота – заступиться некому!»

* * *

Незнакомец постучал в дверь в условленное время.

– Варвара. Где ты?

– Тут я, – появилась горничная. – Деньги принесли?

– Держи, как договорились, – мужчина отдал деньги, которые выиграл накануне вечером в карты. – А где комната Ирины Тимофеевны?

– По лестнице наверх, попадете в гостиную, затем направо.

Варвара, получив пятьдесят рублей, – быстро покинула дом, лишь скрипнула калитка.

Глава 4

Варвара благополучно добралась до дома купца Хлебникова, что на Рыбинской улице. Она постучала в окно флигеля: занавеска распахнулась, в полумраке стоял мужчина со свечой в руке. Через минуту дверь флигеля отворилась:

– Варя, быстро заходи! – управляющий закрыл за ней дверь. – Что стряслось? – поинтересовался он.

– Ушла я от хозяйки. Глеб, можно пожить у тебя, Хлебникова все равно в доме почти не бывает?

– Живи, не жалко.

Варя скинула шаль и бережно положила узел на кровать, в нем было много ценных вещей: столовое серебро, часы покойного Назарова, золотые серьги Ирины Тимофеевны, которые она предусмотрительно прихватила с собой.

Глеб стосковался по любовнице, хоть и заходила она в гости для плотских удовольствий, да слишком редко – соглядайство занимало слишком много времени.

Варвара, лежа рядом с любовником, гладила его по волосатой груди.

– А что, Глебушка, хозяин-то скоро вернется?

– Точно не знаю, неделе через две, не раньше. А что?

– Есть дума у меня одна… Да ты, наверно, против будешь! – женщина прильнула к любовнику, обняв его.

– Да говори, отчего же? – разомлел податливый управляющий.

– Хочу я в дом богатый устроиться горничной. Для этого нужны хорошие рекомендации и чистый паспорт, да обратиться можно в агентство по найму, что на Старой Басманной. Говорят, хорошее место получить можно, если с умом себя повести. Надоело мне обноски с барского плеча в подарок получать… Хочется хорошего жалованья.

– Что ж, сходи в агентство, попытай удачи.

– Как же я пойду, Глебушка, коли нет у меня теперь рекомендации?

Управляющий задумался. Варя начала целовать его, начиная от груди и переходя все ниже и ниже…

Наконец, Глеб достиг наивысшего возбуждения и овладел Варварой, она отдавалась ему, как всегда страстно. В последние дни они предавались плотским удовольствиям по несколько раз на дню: Глеб забросил все хозяйские дела, окончательно потеряв голову от любви.

Насытившись друг другом, они лежали, обнявшись, пребывая в сладостной истоме. Варвара, улучив удобный момент, опять начала прежний разговор:

– Так что же, Глебушка, поможешь мне, али нет?

– Помогу и печать купеческую поставлю.

* * *

Управляющий купца Хлебникова отписал Варваре отличную рекомендацию, в которой о кондитерской Назарова даже не упоминалось. Девушка, надев бархатную жакетку, новую шляпку, купленную в модном магазине Скворцова, что на Рыбинской улице, направилась в агентство по найму.

Она наняла извозчика и через десять минут была на Басманной, пролетка остановилась напротив входа в агентство, где толпилось множество соискателей. Варя подошла ближе, в этот момент дверь открылась, из нее показалась высокая грузная женщина в темно-синем платье с кружевной пелериной и произнесла:

– На должности официантов и официанток вакансий больше нет. Посудомойки также могут быть свободны. Есть кто с хорошими рекомендациями горничной?

Варя опешила от неожиданности:

– Я! Вот, – она извлекла из сумочки нужную бумагу.

Женщина выхватила письмо и пробежала его глазами:

– Отлично! У меня как раз заявка управляющего господина Сазонова, издателя! Уважаемый человек! Ты готова, дитя мое? – женщина вопросительно посмотрела на Варю.

Та аж съежилась: впечатление было такое, будто стервятник запустил в ее голову свои когти.

– Да, сударыня, конечно, – девушка натянутo улыбнулась.

– Жалованье пятнадцать рублей в месяц, но учти: Сазонов очень строг и требователен! – предупредила нанимательница.

От названной цифры у Вари закружилась голова.

* * *

На следующий день Варя расположилась в помещении для прислуги и познакомилась с новыми правилами. Экономка, фрау Матильда, немка по происхождению, – Сазонов привез ее из поездки по Германии два года назад, – выстроила четырех горничных вряд и начала свою ежедневную песню:

– Дефушки, – начала она с кошмарным немецким акцентом, – предуфрештаю фас снофа – прилешание преште всего! А вот и новый горнишная! Корош!

Немка уставилась на Варвару как удав на кролика. «Ведьма сушеная», – подумала девушка, также разглядывая рыжеволосую худющую экономку в темно-зеленом платье: «Такая приснится – во сне умрешь!»

– Я буду следить за фами, – немка ткнула костлявым пальцем в сторону Вари.

«Ну-ну! Не утомись только…»

* * *

Варя проявила себя расторопной и предупредительной, фрау Матильда осталась довольна новой горничной. Та же откровенно побаивалась «сушеную ведьму». У немки была чудовищная привычка бесшумно появляться в тот момент, когда ее никто не ждет.

Однажды Варя прибиралась в гостиной и заметила пачку ассигнаций на комоде, она удивилась: отчего издатель Сазонов так разбрасывается деньгами? Неужто их настолько много, что бросает, где ни попадя? Подумав об этом, она продолжила уборку, но на следующий день, когда Матильда, по обыкновению, выстроила их как новобранцев во «фрунт», заметила нечто хищное в ее взгляде: неужели экономка сама подбросила ассигнации? Зачем, с какой целью? Мысли путались в голове…

Как-то вечером, когда Варвара закончила все профессиональные дела и собиралась в домик для прислуги, дверь одной из комнат отворилась – появился младший сын Сазонова, Владимир, слывший балагуром, бабником и пьяницей, отец просто не знал, что с ним делать. Молодой франт был достаточно навеселе и окликнул девушку:

– Послушай, голубушка, я разлил вино, приберись!

– Как угодно, сударь, – горничная слегка присела, стараясь быть вежливой, и как учила немка, попыталась изобразить нечто вроде книксена[11]11
  Книксен – поклон с одновременным приседанием, был распространен в Германии, как знак вежливости и почтительности.


[Закрыть].

Она сходила за салфеткой и тазиком с водой, войдя в комнату наследника, поинтересовалась:

– Где убирать, сударь?

– Да, вот, около кровати… Смотри, – указал Владимир на пол.

Варя поставила таз с водой около разлитого вина, присела и начала промокать его салфеткой.

Владимир с любопытством рассматривал девушку.

– Что-то я тебя не припомню. Ты давно в нашем доме?

– Скоро месяц…

– Ах, вот оно что…

Весь последний месяц молодой повеса предавался пьянкам и увеселениям и почти не ночевал дома, Сазонов уже на него рукой махнул – пусть живет, как хочет.

Варя старательно сполоснула салфетку в воде, сидя на корточках. Ее коса свисала с груди, чуть расплетенная на конце, вьющиеся волосы струилась по полу. Молодой человек залюбовался горничной: «Хороша, до чего ж хороша…» – и неожиданно ощутил желание. Сам того не ожидая, подхватил девушку под мышки и завалил тут же на кровать.

– Сударь!!! Вы что, сударь! Пустите меня! – кричала и вырывалась Варвара.

– Замолчи! Если хочешь остаться в нашем доме, сделаешь все, как я велю.

Владимир задрал девушке подол и пытался стащить панталоны. Она же, обезумев от такого обращения и еще больше от страха перед барином, собрала последние силы, и ударила повесу ногой, угодив прямо в пах. Тот упал лицом на покрывало, согнулся и застонал от боли. Девушка вскочила и одернула платье.

– Мерзавка, кухаркино отродье… – стонал наглец. – Попомнишь еще сегодняшний вечер… На коленях приползешь, пятки будешь мне лизать…

* * *

Варя напрасно не придала значения словам Владимира. На следующий день, ближе к полудню, сушеная Матильда вызвала всех горничных и, уставившись на них своими бесцветными глазами начала:

– Фроляйн! Ф доме есть фор. У господина Флатимира пропали часы! Это неслыханно! Я фынуждена провести обыск ф фаших фещах. Очень надеюсь, что ничего предосудительного не найду!

Матильда проследовала в домик для прислуги, за ней попятам – девушки. Варвара была уверена в своей невиновности: в доме Сазоновых она не взяла ничего, ее совесть чиста. Собственно, и брать она не собиралась, жалованье в пятнадцать рублей вполне ее устраивало – на такие деньги еще надо устроиться.

Матильда рылась в вещах горничных, словно крот в огороде, не забыла она проверить и постели. Неожиданно на глазах у всех она извлекла золотые часы Сазонова-младшего из-под подушки. У Вари подкосились ноги, в глазах потемнело – это была ее подушка…

– Фы очень разочаровали меня, фроляйн Фарфара! Фы – форофка, – надрывалась Матильда, проглатывая по обыкновению букву «В». – Я фыясню все о фас, не сомнефайтесь!

– Я… я не виновата, фрау Матильда! – взмолилась Варя. – Я не брала часы Владимира и не понимаю, как они могли здесь оказаться.

– Зато я фсе понимай! Фы вчера профели фечер у него ф комнате! Не так ли?

– Нет, я просто вытирала пролитое вино!

– Фы лжете! Флатимир сказал, что фы сами фошли и разделись…

Варя не выдержала такого навета и потеряла сознание.

Глава 5

Очнулась девушка в полицейском участке. Следователь, приземистый, противный, лысый, с толстой шеей, с любопытством рассматривал ее.

– Ну-с, голубушка. Рассказывай, и все по порядку. Кто такая, где родилась, возраст. Кто рекомендации тебе справил? Впрочем, можешь не отвечать, и так все про тебя знаем. Рекомендацию справил Глеб Панфилов. Так? – и тут же сам ответил, – так. Раньше у кого служила? У купца Хлебникова. Помниться мне, – следователь достал папку и открыл ее, – а вот заявление купца о пропаже браслета супруги. Скажешь не брала?

– Нет, – отрезала Варя. – Ничего не брала. А часы мне хозяйский сын подбросил, я ему отказала, пьян был очень.

– Ну-ну. Шахерезада прямо-таки! И купец Хлебников тебя домогался?

– Он – нет.

– А Сазонов-младший, стало быть, – да.

Варя кивнула.

– Эти сказки на суде расскажешь. Каторга тебе обеспечена. Владимир Сазонов – сын уважаемого человека, известного на всю Москву издателя. Вон, – следователь махнул рукой на стену, – и у меня его календарь с амурчиками висит. А тебе, безродной, кто ж поверит? Так что рассказывай все по порядку. А мой секретарь будет записывать.

– Нечего мне рассказывать, – огрызнулась Варя.

– Ну что ж – твое право. Только меньше срока, чем три года, тебе все равно не дадут.

* * *

Тимофей Васильевич Сазонов пребывал в отвратительном настроении. Поведение сына Владимира окончательно вывело его из терпения, а эта история с пропавшими золотыми часами вызвала дикую головную боль и учащение пульса.

Он прекрасно понимал, что его чадо – бесполезное, беспутное создание, и все душеспасительные разговоры и угрозы лишить наследства ни к чему не привели. Сазонов-старший размышлял: что же делать? Наследник у него один, а он уже давно не молод, почитай шестидесятый год пошел, нужна надежная смена и поддержка в семейном деле. Да где ее взять? Сын – просто пустое место…

Тимофей Васильевич позвонил в колокольчик. Появился лакей.

– Где Владимир? – поинтересовался отец.

– Батюшка, так он у себя в опочивальне, отсыпаться изволит после вчерашнего. Пришли-с поздно…

– Ну-ну… Опять вдрибодан пьяный?

– Право, батюшка… – замялся лакей.

– Не юли, отвечай!

– Точно, так-с, вдрибодан…

– Прекрасно!

Сазонов-старший поднялся с кресла и решительно направился в комнату сына. Тот лежал на кровати в сорочке и нижних панталонах, совершенно не обратив ни малейшего внимания на появление отца.

– Владимир!

Тот перевернулся на правый бок, смерил отца сонным взглядом, смачно зевнул и поинтересовался:

– Ну что еще? Опять морали читать будeте?

– Нет, даже не собираюсь.

Тимофей Васильевич сел на стул, что напротив кровати.

– Чего метать бисер перед свиньями!

– Так, стало быть, я – свинья?!

От возмущения Владимир даже сел на кровати.

– А кто же ты есть? Ты живешь за мой счет, пакостничаешь, пьешь водку, бездельничаешь, таскаешься по публичным домам, дрыхнешь до двух часов дня. Все мои нравоучения пропускаешь мимо ушей.

Владимир кивнул.

– Лучше прикажите подать мне кофе в постель, голова болит.

– А это ты видел! – Сазонов-старший сложил из пальцев кукиш и показал сыну, тот даже растерялся. – Так вот, я пришел сказать тебе, что завтра в присутствии свидетелей и нотариуса я перепишу завещание на Григория Бекетова, моего племянника от родной сестры Анастасии Васильевны.

Владимир спрыгнул с кровати и подскочил к отцу:

– Как? Почему Бекетову?

– Потому, что надоело с тобой нянькаться. Продолжай пить дальше. Но денег от меня более не получишь, и твои картежные долги оплачивать я не намерен. И матери прикажу, чтобы не давала тебе ни гроша!

– Дайте мне шанс, отец! – взмолился Владимир, понимая, что ситуация безвыходная и отец не шутит.

– И не подумаю! – отрезал тот. – И прочь с моих глаз! Собирайся и выметайся из моего дома, тебе здесь не место. Мать поплачет и успокоится, ничего – переживет.

* * *

Почти неделю провела Варвара в одной камере с двумя воровками, убийцей мужа и мошенницей. Они наперебой рассказывали свои истории. Варвара слушала их внимательно, но сама предпочитала помалкивать, но когда настала ее очередь поведать сокамерницам душещипательную историю, она сказала:

– Оклеветал меня сын барина, часы золотые подбросил…

– Да-а-а, – сочувственно потянули женщины.

– Им все можно, жирные свиньи, – заметила мошенница. – Трясти их надобно, чтобы деньги как перья из подушки летели. Эх, жаль, опять отправят в Сибирь. Но ничего и там приспособлюсь. Главное – верить в то, что говоришь, и остальные будут думать, что это – правда.

Варвара печально улыбнулась и свернулась калачиком на скрипучей провисшей койке.

– Не печалься, – попыталась ободрить ее мошенница. – Ты – красива, мужики таких любят, хоть в Москве, хоть на каторге.

– Я не хочу на каторгу, – еле слышно сказала Варя и тихонько всхлипнула. – Я боюсь…

– Ничего, я первый раз тоже боялась, – ободрила мошенница. – Мне, почитай, семнадцать годков было, когда замели меня с моим напарником. Ему дали пять лет, а мне – три года. Я на суде все отрицала, говорила, мол, не ведаю, чего он делал – неграмотная я, премудростям не обученная. Вот он меня и использовал в своих целях.

– Это каких?

– Да векселя он подделывал искусно. Художником был, неудачником. А как познакомились мы с ним, словно голову потерял: все, говорит, к ногам твоим брошу. Дурачок, а чего бросать-то было? Нечего… Кисточки, али краски свои? Да и только. Вот и родилась у меня мысль рисовать ассигнации, это он уж про векселя придумал. Делал он их точь-в-точь как настоящие, только опытный банкир определит. Я же одевалась понаряднее и шла в какой-нибудь небольшой банк, перед закрытием, часов в семь вечера. Суммы на векселях были небольшие, потому выдавали их мне быстро, без подозрений. Да только заигрались мы слишком, страх потеряли – вот и поплатились…

– Так ты ж рассказывала вчера: опять тебя на векселях взяли! – удивилась Варя.

– Да, на них. Чего умею, то и делаю. Помнишь, я говорила, что сама уже художника нашла, умирал он с голодухи-то… Теперь дадут лет пять, не меньше, а то и все восемь, и запретят проживать в крупных городах.

Варя опять всхлипнула: ей стало жаль сокамерницу, себя, да и вообще всех женщин в тюрьме.

* * *

Неожиданно тяжелая дверь камеры заскрипела и отварилась, на пороге стояла мордастая надзирательница:

– Зиновьева! На выход!

Варя обмерла: как, уже в Сибирь? Мошенница, стараясь ободрить товарку по несчастью, похлопала ее по плечу:

– Иди, с Богом. Может, пришел кто к тебе.

– Некому…

Надзирательница вела Варю по длинному коридору, навевающему на нее животный страх, из-за царившего в нем полумрака и старых облезлых давно некрашенных стен. Они остановились около небольшой двери, надзирательница открыла ее и подтолкнула заключенную в спину, та перешагнула через порог и очутилась в небольшой комнате со столом и несколькими стульями.

«Комната свиданий, – догадалась Варя. – А я уж подумала…»

– Садись, – грубо указала надзирательница на деревянный табурет и разместилась сама напротив.

– Позвольте спросить, – пролепетала Варя.

– Сиди и жди, – оборвала ее тюремщица. – Всему свое время.

Через несколько минут в комнату вошел элегантный мужчина, держащий в руках модную шляпу, он слегка поклонился надзирательнице.

– У вас пятнадцать минут, сударь, – заметила та.

– Благодарю вас, мадам, этого вполне достаточно.

Варя встрепенулась, сквозь пелену слез она увидела Владимира Сазонова, своего обидчика. Первым ее порывом было впиться ему в рожу и расцарапать ее, словно кошке. Но вместо этого она разрыдалась пуще прежнего.

Тот же вынул из кармана сюртука надушенный платок и протянул несчастной:

– Утри слезы, фроляйн Варвара. Они испортят твое милое личико.

Варя вытерла глаза и высморкалась в батистовый платок.

– Теперь к делу: я отозвал свое заявление, обвинение с тебя снято.

Девушка сначала даже не поняла, что сказал Владимир, она как-то растерянно посмотрела на него и икнула. Визитер засмеялся.

– Удивительная реакция на мою благодетельность – икота. Что ж, о благодарности поговорим потом. Сейчас тебя отведут в камеру, и ты соберешь свои пожитки. Я жду в экипаже на улице. И не вздумай бежать! Как ты уже поняла: со мной не шутят.

Варя послушно кивнула.