Текст книги "Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики"

В связи с чем этот Джон Бритби сообщил, что он проходил по центральной улице Чипа в воскресенье в упомянутое время. [Там он] встретил Джона Райкнера, одетого как женщина, и, думая, что перед ним женщина, спросил его (как если бы говорил с женщиной), не сможет ли она удовлетворить его сексуальное желание[607]607
  «Qui quidem Johannes Britby inde allocutus fatebatur quod ipse per vicum regium de Chepe die dominica inter horas supradictas transiens, dictum Johannem Rykener vestitu muliebri ornatum, ipsumque mulierem fore suspicantem fuerat assecutus, petens ab eo, tanquam a muliere, si cum ea libidinose agere possit» (Boyd D. L., Karras R. M. Op. cit. P. 481).


[Закрыть].

Иными словами, многочисленные клиенты нашего героя вовсе не жаждали вступить с ним в гомосексуальную связь[608]608
  Догадаться о том, что перед тобой мужчина, а не женщина, при физическом контакте было не всегда просто, учитывая позу, в которой чаще всего должно было происходить подобное соитие при нежелании проститутки забеременеть: Rossiaud J. Amours vénales. P. 193–195, 198–199.


[Закрыть].

Может быть, как полагали издатели дела Джона Райкнера и практически все специалисты, так или иначе упоминавшие этого персонажа в своих исследованиях, следовало бы назвать его трансвеститом?[609]609
  См., к примеру: Karras R. M. Common Women. P. 77; Dinshaw C. Getting Medieval. Sexualities and Communities, Pre– and Postmodern. Durham, 1999. P. 101–142; Normington K. Gender and Medieval Drama. Cambridge, 2004. P. 57–59; Beattie C. Gender and Femininity in Medieval England // Writing Medieval History / Ed. by N. L. Partner. L., 2005. P. 153–170; Women and Gender in Medieval Europe: An Encyclopedia / Ed. by M. Schaus. N.Y., 2006. P. 182–183; Khoury M. Where Do We Go from Here: Transitivity and Journey Narratives in Eleanor Rykener // Medieval Mobilities. Gendered Bodies, Spaces, and Movements / Ed. by B. A. Price, J. Bonsall, M. Khoury. N.Y., 2023. P. 27–48.


[Закрыть] Однако в средние века мужской трансвестизм не имел сексуальных коннотаций и не преследовался судом как преступление. Крайне мало внимания ему уделяли и средневековые богословы. Собственно, рассуждения на эту тему мы можем встретить у одного-единственного автора – Александра Гэльского (ок. 1185–1245), английского теолога, учившегося, а затем преподававшего в Парижском университете[610]610
  См. о нем: Poirel D. Alexandre de Halès // Dictionnaire des lettres françaises. P. 45–46; Cullen C. M. Alexander of Hales // A Companion to Philosophy in the Middle Ages / Ed. by J. J. E. Gracia and T. B. Noone. Oxford, 2002. P. 104–108.


[Закрыть]. Его главное произведение – Summa Theologica, более известное как Summa Alexandri или Summa Halensis, оказало большое влияние на схоластику XIII в.[611]611
  Alexander Halensis. Summa theologica / Ed. Collegium s. Bonaventurae. Quaracchi, 1924–1948. Т. 1–4.


[Закрыть]

В этом сочинении Александр в том числе останавливался и на проблеме предосудительного поведения мужчин[612]612
  Ibid. Т. 3. Lib. II. Pars. II. Quest. III: De ornatu corporis. Cap. II: Utrum peccatum sit viris habere vestimenta muliebria. P. 477–478.


[Закрыть]. Он допускал, что представители сильного пола могут прибегнуть к переодеванию в женское платье лишь в двух исключительных ситуациях: если им угрожает опасность и они таким образом пытаются спасти собственную жизнь или если они исполняют обязанности, обычно возлагаемые на женщин[613]613
  «Nonne legitur de Debbora, quae ivit ad praelium? Et praesumitur quod in armis militaribus, quae ad viros pertinent. Pari ratione, ex causa aliqua posset vir veste muliebri indui, ut si quaereretur ad mortem et per hoc occultaretur, vel si faceret officium quod mulieri competeret» (Ibid. P. 477).


[Закрыть]. Во всех остальных случаях мужчина, взявший за обыкновение ходить в платье, нарушает Божественные установления и совершает грех[614]614
  «Ad quod dicendum quod non pertinet ad honestatem viri veste muliebri indui: utrique enim sexui diversa indumenta natura dedit. Unde, si homo uteretur ex consuetudine veste muliebri, nisi in aliquo casu necessitatis, peccaret» (Ibid.).


[Закрыть]. Любопытно, что в подтверждение своих слов английский теолог не привел ни одного – античного или средневекового – примера, хотя подобные истории были вполне на слуху. В частности, Александр мог бы вспомнить римского императора Гая Калигулу (12–41 гг. н. э.), о манере которого в одежде уподобляться женщине с явным презрением писал Светоний:

Одежда, обувь и остальной его обычный наряд был недостоин не только римлянина и не только гражданина, но и просто мужчины и даже человека. Часто он выходил к народу в цветных, шитых жемчугом накидках, с рукавами и запястьями, иногда в шелках и женских покрывалах, обутый то в сандалии или котурны, то в солдатские сапоги, а то и в женские туфли[615]615
  Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей / пер. М. Л. Гаспарова. М., 1993. С. 165. Кн. 4. § 52. Сочинение Светония было хорошо известно в средневековой Европе, начиная уже с Эйнхарда: Сидоров А. И. Отзвук настоящего. Историческая мысль в эпоху каролингского возрождения. СПб., 2006. С. 60–99.


[Закрыть].

История императора Артавазда (742–743) и жителей Константинополя, напротив, вполне могла послужить для автора Summa Halensis примером ситуации, при которой смена одежды с мужской на женскую оказывалась вполне допустимой:

Но в городе терпели сильный голод, и продавалась мера ячменя по двенадцати монет, овощей по девятнадцати, конопли и бобов мера по восьми монет, масла пять литр по монете, шестая мера вина продавалась за полмонеты. Народ стал умирать, и Артавазд принужден был отпускать его из города. Но он приказал замечать лица и тем многих остановил; почему некоторые принуждены были прикрывать свои лица, одевались в женское платье, в монашеский образ, и таким образом могли скрытно уходить[616]616
  Феофан Византиец. Указ. соч. С. 307.


[Закрыть].

Не будучи в состоянии вспомнить ни одного героя прошлого, надевавшего хоть раз женскую одежду, Александр Гэльский был вынужден обратиться к истории Деборы, избравшей мужские доспехи ради участия в сражении[617]617
  «Nonne legitur de Debbora, quae ivit ad praelium? Et praesumitur quod in armis militaribus, quae ad viros pertinent» (Alexander Halensis. Op. cit. P. 477).


[Закрыть], несмотря на то, что средневековая иконография библейской пророчицы была крайне бедна и ни на одной из известных миниатюр она не изображалась в мужском облачении[618]618
  Об иконографии Деборы см.: Тогоева О. И. «Дева со знаменем». История Франции XV–XXI веков в портретах Жанны д'Арк. М., 2023. С. 39–41, 137.


[Закрыть].

Тем не менее, в отличие от мужского, женский трансвестизм довольно часто упоминался в средневековой литературе, прежде всего, в агиографических сочинениях: подобные «казусы» использовались в данном контексте как специфический шаблон для описания поведения героини in extremis. В сложных жизненных ситуациях или в ситуациях выбора, когда существовала угроза непорочности или даже жизни той или иной юной особы, переодевание в мужское платье и, как следствие, сокрытие собственной идентичности оказывалось вынужденным, но оправданным шагом[619]619
  Подробнее см.: Delcourt M. Le complexe de Diane dans l'hagiographie chretienne // Revue de l'histoire des religions. 1958. T. 153. P. 1–33; Anson J. The Female Transvestism in Early Monasticism: the Origin and Development of a Motif // Viator. 1974. T. 5. P. 1–32; Patlagean E. L'histoire de la femme déguisée en moine et l'évolution de la saintété féminine à Byzance // Studi medievali. 1976. Ser. 3. V. 17. Fasc. II. P. 597–623.


[Закрыть]. В реальной жизни женский трансвестизм также встречался, однако в основе его лежало отнюдь не желание скрыть свою сущность, но, скорее, открытая демонстрация нового социального статуса. Так было, к примеру, с Гаитой (Сигельгаитой), супругой Роберта Гвискара, герцога Апулии, Калабрии и Сицилии, наравне с ним участвовавшей в военных операциях; с Изабель де Конш, возглавившей войско своего мужа в его отсутствие; с Жанной д'Арк, ставшей одним из военачальников Карла VII; с Елизаветой I Тюдор, а также со многими другими женщинами-правительницами, присвоившими себе не только эту, сугубо мужскую функцию, но и соответствующие ей атрибуты, в том числе – одеяние, что также, безусловно, как и в случае в Деборой, описанном Александром Гэльским, рассматривалось как вполне оправданный, а потому легитимный шаг[620]620
  Подробнее см.: Тогоева О. И. Virgo/Virago: Женщина у власти на средневековом Западе // Власть и образ. Очерки потестарной имагологии / отв. ред. М. А. Бойцов и Ф. Б. Успенский. М., 2010. С. 256–274.


[Закрыть].

Возвращаясь к предполагаемому трансвестизму Джона Райкнера, следует отметить, что слабая разработанность проблемы мужского трансвестизма в трудах средневековых авторов находила отражение и в судебной практике. Об этом справедливо напоминает Жак Россьо, ссылаясь на один, весьма похожий на случай Райкнера, процесс, состоявшийся в 1354 г. в Италии[621]621
  Rossiaud J. Amours vénales. P. 266.


[Закрыть]. Речь шла о некоем Роландино Ронкайя (Rolandino Ronchaia), который проживал в Венеции и, вероятно, вследствие гормонального сбоя в организме, внешне скорее напоминал женщину. Тем не менее, он вырос и изначально осознавал себя именно мужчиной[622]622
  Случай Роландино Ронкайя подробно разобран в: Ruggiero G. The Boundaries of Eros. P. 136–137, 195.


[Закрыть]. Несмотря на то, что у него имелась вполне заметная грудь и его отличало совершенно женское поведение в быту, он даже был женат. Впрочем, через какое-то время супруга все же оставила его: как полагали судьи, рассматривавшие позднее его дело, по причине отсутствия у него эрекции. После ее смерти от чумы Роландино уехал в Падую, где жил у родственника и где многие обращали внимание на его абсолютно женскую внешность. В конце концов, один из гостей дома воспользовался этим обстоятельством, и Ронкайя получил первый опыт сексуальных контактов с мужчиной. Как следствие, он очень быстро сменил имя, назвался «Роландиной» и под видом женщины вернулся в Венецию, где начал промышлять проституцией около моста Риальто[623]623
  Любопытно отметить, что действовал Роландино в том районе Венеции, который традиционно считался прибежищем отбросов общества: его потенциальными клиентами, очевидно, становились преступники, профессиональные попрошайки и нищие: Gonthier N. Cris de haine et rites d'unité. La violence dans les villes, XIIIe-XVIe siècle. Montrouge, 1992. P. 102, 192.


[Закрыть], продавая себя «бесчисленному множеству мужчин». Когда его арестовали, он – как и Джон Райкнер – клялся, что никто из его клиентов даже не подозревал, с кем имеет дело[624]624
  На допросе Роландино рассказывал, что он «обманывал их следующим образом. Когда [клиент] ложился на него, он прятал, как мог, свой член, а затем брал член [клиента в руки], засовывал его себе в задний проход и оставался в таком положении, пока тот не испускал в него сперму, доставляя [клиенту] наслаждение, как это делали настоящие проститутки» (цит. по: Ruggiero G. The Boundaries of Eros. P. 195).


[Закрыть]. Более того, он делил кров с несколькими другими проститутками, и эти женщины тоже ни о чем не догадывались. И тем не менее члены трибунала, проявив весьма умеренный интерес к анатомическим особенностям Ронкайя, приговорили его к смерти на костре за многочисленные гомосексуальные контакты, имевшие место как в Венеции, так и в Падуе. (Илл. 33)

Иными словами, итальянские судебные чиновники середины XIV в., как, вероятно, и их английские коллеги в конце того же столетия, не имели ни малейшего представления о таком явлении, как трансвестизм. Скорее, речь следовало бы вести о гермафродитизме, о котором представители средневековых образованных кругов уже кое-что слышали. О существовании людей «третьего пола» сообщал еще Плиний Старший (22/24-79 гг. н. э.), относя, правда, ареал их обитания на самые границы позднеантичной ойкумены. В седьмой книге «Естественной истории», прекрасно известной на Западе еще со времен раннего Средневековья, он рассказывал о разнообразных и странных племенах, проживавших где-то в Африке:

Каллифан сообщает, что помимо назамонов и их соседей, андрогинами были и махлии, которые, будучи двойственной природы, вступали в интимные отношения попеременно. Аристотель добавляет, что у них правая грудь была как у мужчины, а левая – как у женщины[625]625
  Плиний Старший. Естественная история. Книга VII / пер. и комм. А. А. Павлова // Адам и Ева. Альманах гендерной истории. 2009. Вып. 17. С. 211–242, здесь С. 213–214.


[Закрыть].

Похожей точки зрения придерживался и англичанин Джон Мандевиль, чья «Книга путешествий» увидела свет в 1356–1357 гг. Здесь среди многочисленных народов фантастической наружности[626]626
  Подробнее о характеристике удивительных народов, встреченных или якобы встреченных Джоном Мандевилем, см.: Akbari S. C. The diversity of mankind in The Book of John Mandeville // Eastward Bound: Travel and Travellers, 1050–1550 / ed. R. Allen. Manchester; N.Y., 2004. P. 156–176; O'Doherty M. The Indies and the Medieval West. Thought, Report, Imagination. Turnhout, 2013. P. 203–239.


[Закрыть] упоминались и гермафродиты, остров которых, по мнению автора, располагался далеко на Востоке, в пределах империи легендарного пресвитера Иоанна (Илл. 34):

А на другом острове живут люди, которые являются мужчинами и женщинами одновременно. С одной стороны [тела] у них имеется грудь, а с другой [ее] нет. И у них присутствуют как мужские, так и женские гениталии, которыми они пользуются [по очереди] по собственному желанию, один раз – одними, другой раз – другими. И они [могут] зачать ребенка, когда являются мужчинами. Когда же они являются женщинами, они [могут] забеременеть и выносить ребенка[627]627
  «Et en un autre y a qe sont homme et femme et aunt nature del un et del autre, et ount une mamelle a coste et al autre aunt point, et ount membres de generacioun de homme et de femme et usent de quel q'il voillent, une foiz d'un et autrefoiz d'autre, et engendrent enfantz quant ils [font] ouvre de [malde], et quant ils [font] ouvre de femelle ils conceivent et portent enfantz» (Jean de Mandeville. Le livre des merveilles du monde / Ed. critique par Ch. Deluz. P., 2000. P. 358–359).


[Закрыть].

Впрочем, некоторые западноевропейские врачи эпохи Средневековья признавали существование гермафродитов и среди своих соотечественников, однако настаивали на том, что далеко не всегда подобные «аномалии» под силу исправить хирургическим путем и уже тем более сложно понять, с чем связано их появление[628]628
  Jacquart D., Thomasset C. Sexualité et savoir médical au Moyen Age. P., 1985. P. 195–196, 213. О понимании гермафродитизма в средние века см. также: Nederman C. J., True J. The Third Sex: The Idea of the Hermaphrodite in 12th Сentury Europe // Journal of the History of Sexuality. 1996. T. 6. № 4. P. 497–517; Lugt M. van der. L'humanité des monstres et leur accès aux sacrements dans la pensée médiévale // Monstres et imaginaire social: Approches historiques / Ed. par A. Caiozzo, A. E. Demartini. P., 2008. P. 135–162; Metzler I. Hermaphroditism in the Western Middle Ages: Physicians, Lawyers and the Intersexed Person // Bodies of Knowledge: Cultural Interpretations of Illness and Medicine in Medieval Europe. Oxford, 2010. P. 27–39; Greene M. H. Caring for Gendered Bodies // The Oxford Handbook of Women and Gender in Medieval Europe / Ed. by J. M. Bennett, R. M. Karras. Oxford, 2013. Р. 345–361.


[Закрыть]. Научные размышления на эту тему появились, насколько можно судить, лишь в XVI в. Так, Иоганн Вейер (1515–1588), обучавшийся медицине в университетах Тулузы и Парижа и состоявший личным врачом при Вильгельме V, герцоге Клевском, в своем сочинении De prestigiis daemonum (1563 г.) отмечал отдельные случаи превращения женщин в мужчин. По причине тяжелых жизненных обстоятельств, в результате сильных душевных переживаний или физических потрясений (испытанных, в частности, в самом начале менструаций или в первую брачную ночь), писал он, у этих несчастных могли появиться борода и усы или даже вырасти половой член. Подобные изменения были вовсе не следствием дьявольского наваждения, но всего лишь природной аномалией[629]629
  «Voila… ce que j'ay bien voulu aleguer, pour prouver que non seulement ceste eschange de sexe est veritable, et apuyé en raisons naturelles, mais aussi que les femmes peuvent estre transmuees en masle» (Wier J. Histoires, disputes et discours, des illusions et impostures des diables, des magiciens infames, sorcieres et impoisonneurs. P., 1579. P. 439).


[Закрыть].

Как будто в подтверждение рассуждений Иоганна Вейера в 1587 г. в кастильской Оканье состоялся суд над неким Элено де Сеспедесом (Eleno de Céspedes), который при ближайшем рассмотрении оказался женщиной по имени Элена[630]630
  Подробнее о данном процессе см.: Burshatin I. Elena alias Eleno: Genders, Sexualities, and Race in the Mirror of Natural History in Sixteenth Century Spain // Gender Reversals and Gender Cultures: Anthropological and Historical Perspectives / Ed. by S. P. Ramet. L.; N.Y., 1996. P. 105–122; Idem. Written on the Body: Slave or Hermaphrodite in 16th Century Spain // Queer Iberia: Sexualities, Cultures, and Crossings from the Middle Ages to the Renaissance / Ed. by J. Blackmore and G. Hutcheson. Durham; L., 1999. P. 420–456. На русском языке см.: Зеленина Г. С. Указ. соч. С. 360–361.


[Закрыть]. На допросе, проведенном членами местного инквизиционного трибунала, она заявила, что некоторое время назад вышла замуж и родила в браке сына. Однако одновременно с появлением ребенка у нее «родился» и мужской член[631]631
  «Quando ésta parió, como tiene dicho, con la fuerça que puso en el parto se le rompió un pellejo que benía sobre el caño de la orina y le salió una cabeza como medio dedo pulgar, que ansí lo señaló, que parecía en su hechura cabeça de miembro de hombre, el qual quando ésta tenía deseo y alteración natural, le salía como dicho tiene, y quando no estava con alteraçión se enmusteçía y recogía a la parte y seno donde estava antes que se le rompiese el dicho pellejo» (цит. по: Burshatin I. Elena alias Eleno. Р. 111).


[Закрыть], а потому она сменила имя, стала вести совершенно мужской образ жизни, получила профессию хирурга и в конце концов завела новую семью. Супругой Элено стала Мария дель Каньо, и их брак был заключен в Мадриде и освящен церковью. Не имея возможности осудить Элену как содомитку (поскольку данное преступление не подпадало в Кастилье под юрисдикцию Инквизиции), суд приговорил ее к публичному покаянию и общественным работам за кражу личности, глумление над таинством брака и бигамию. Любопытно, однако, что в свое оправдание Элена, ссылаясь на труды Цицерона и Плиния, утверждала, что ее гермафродитизм – явление совершенно естественное, не противоречащее природе и Божественным установлениям, а потому ничего «дьявольского» и «колдовского» в нем нет:

Я не притворялся мужчиной с тем чтобы жениться на женщине, как утверждается, ни с помощью тайного, ни явного сговора с дьяволом. А дело в том, что в этом мире не раз видели людей, которые андрогинны, иными словами – гермафродиты, у которых признаки обоих полов, и я тоже был одним из них, и когда я собирался жениться, то преобладали во мне признаки мужского пола и я был по природе своей мужчиной и обладал всем, что необходимо мужчине, чтобы иметь возможность жениться… Я совершенно естественно был и мужчиной и женщиной, и даже если это представляется редким явлением, гермафродиты, каковым я и являюсь, не противоестественны[632]632
  «Por que yo con pacto expresso nj tácito del demonio nunca me fingj honbre para casarme con muger como se me pretende imputar. E lo que pasa es que como en este mundo muchas veçes se an vjsto personas que son andróginos, que por otro nonbre se llaman hermafroditos, que tienen entramos sexos, yo tanbién e sido uno de estos. Y al tienpo que me pretendí casar incalecía e prevalescía más en el sexo masculino e natural mente era honbre e tenja todo lo necessario de honbre para poderme casar… yo natural mente e sido honbre y muger, y aunque esto sea cosa prodigiosa y rrara que pocas veces se ve, pero no son contra naturaleza los hermafroditos como yo lo e sido» (цит. по: Ibid. P. 112–113, перевод Г. С. Зелениной).


[Закрыть].

Таким образом, дело Элено де Сеспедеса, как и казус Джона Райкнера, представляло собой совершенно уникальный процесс, в ходе которого судьям пришлось столкнуться с необходимостью, во-первых, рассматривать проблему гермафродитизма, а во-вторых, самостоятельно решать, кто находится перед ними – мужчина или женщина.

Что же касается мужского трансвестизма, то помимо уже упоминавшегося дела Роландино Ронкайя, мне на сегодняшний день удалось обнаружить лишь одну запись, в которой речь шла о подобной смене обличья[633]633
  В недавнем обобщающем труде по истории сексуальных преступлений и наказаний, полагающихся за них, в разделе о мужчинах, переодетых женщинами-проститутками, по-прежнему приводятся лишь два случая из средневековой судебной практики: дела Джона Райкнера и Роландино Ронкайя: Berkowitz E. Sex and Punishement. Four Thousand Years of Judging Desire. Berkley, 2012. P. 165–167.


[Закрыть]. В регистре заключенных королевской тюрьмы Шатле в Париже, помещенных туда в период с 14 июня 1488 по 31 января 1489 г., сообщалось о неких «монахах», пойманных в таверне, «являющейся местом разврата и превращенной в бордель». Все они предстали перед ночной стражей в женских платьях и головных уборах, т. е. в «одежде, которую им не позволено носить в ущерб собственному одеянию», за что, вероятно, были избиты и помещены под арест[634]634
  «En une taverne… qui est lieu dissolu et ou l'en fait bordeau, lesquelz religieulx estoient vestus de robbes, chappeaulx et cornettes quy est habit qu'ils ne doivent porter pour laissier l'abit de leur ordre et estoient embastonnes d'espeez et de dagues» (Gauvard C., Rouse M. et R., Soman A. Op. cit. Р. 584, n. 54).


[Закрыть]. Дальнейшая судьба этих нарушителей спокойствия осталась неизвестной, что роднит их дело с казусом Джона Райкнера, хотя они, в отличие от него, и не скрывали свою половую принадлежность. С этой точки зрения, Роландино Ронкайя оказывался, безусловно, ближе к нашему главному герою, хотя у последнего явно не возникало никаких сложностей с потенцией, да и выглядел он в обычной жизни как нормальный мужчина: не случайно у него помимо клиентов-мужчин имелись и многочисленные любовницы.

Иными словами, проблемами психического и физического здоровья периодические превращения Джона в Элеонору не могут быть объяснены. А потому обвинение в трансвестизме мы вынуждены с него снять, несмотря на утверждения современных исследователей, видящих в данном казусе пример «смешения гендерных ролей» (gender transgression)[635]635
  Karras R. M., Boyd D. L. Op. cit. Р. 102; Goldberg J. John Rykener, Richard II and the Governance of London // Leeds Studies in English. 2014. T. 45. P. 49–70; Karras R. M., Linkinen T. John/Eleanor Rykener Revisited // Founding Feminisms in Medieval Studies. Essays in honor of E. Jane Burns / Ed. by L. E. Doggett, D. E. O'Sullivan. Cambridge, 2016. P. 111–121.


[Закрыть]: думается, что понятие «гендер» еще не было знакомо европейским обывателям конца XIV столетия.

Следует, скорее, предположить, что Джон Райкнер был бисексуалом, ибо легко вступал в интимные отношения как с мужчинами, так и с женщинами. Но и этого понятия – «бисексуальность» – люди Средневековья, похоже, не знали[636]636
  Karras R. M., Boyd D. L. Op. cit. P. 103.


[Закрыть]. Вот почему данное дело повергло лондонских судей в такое замешательство. Не думаю, что они специально постановили не фиксировать в письменном виде приговор, вынесенный Райкнеру, как полагают издатели документа[637]637
  Boyd D. L., Karras R. M. Op. cit. Р. 460.


[Закрыть]. На мой взгляд, они просто не знали, как его сформулировать, – и, вполне возможно, просто решили отпустить обвиняемого на свободу, как, вероятно, поступили веком позже и их парижские коллеги в случае с монахами, переодетыми женщинами[638]638
  На такое предположение наводит, по мнению исследователей, сама форма записей в регистре Шатле: Gauvard C., Rouse M. et R., Soman A. Op. cit. Косвенно о существовании для Джона Райкнера возможности выйти на свободу сразу же после ареста свидетельствует тот факт, что в конце XV в. 80 % всех дел о проституции, рассматриваемых в судах Лондона, оставались без вынесения обвинительного приговора: Rossiaud J. Amours vénales. P. 77.


[Закрыть].

Безусловно, средневековые теологи (пусть их было и немного) осуждали мужской трансвестизм, но средневековые судьи пока еще не начали бороться с ним как с явлением, угрожавшим устоям общества. Да, они преследовали в уголовном порядке проституток и содомитов. Но их представления о разнообразии продажной любви кардинально отличались от наших. И кое-каких ее проявлений для них тогда еще просто не существовало[639]639
  Об этом, в частности, свидетельствует наблюдение Рут Каррас, не обнаружившей в английских средневековых судебных архивах более ни одного дела о мужской проституции: Karras R. M. Common Women. P. 144, note 3.


[Закрыть].

Что же касается самого Джона Райкнера, то для него занятия проституцией были не просто забавой или приятным времяпрепровождением: они стали его профессией – и формой его повседневной жизни. На протяжении определенного времени он вполне сознательно овладевал этим ремеслом (не случайно в его показаниях присутствовал рассказ о двух его приятельницах, научивших его притворяться женщиной и завлекать мужчин). Он имел собственный круг клиентов, и временные «подработки» в качестве вышивальщицы или буфетчицы не отрывали его от основного занятия, которое, собственно, и являлось главным источником его дохода[640]640
  В качестве «подработки» Джон Райкнер назвал «классическое» для средневековых проституток занятие – текстильное ремесло: Geremek B. Op. cit. P. 263, 277; Goldberg P. J. P. Women in Fifteenth-Century Town Life // Towns and Townpeople in the Fifteenth Century / Ed. by J. A. F. Thompson. Gloucester, 1988. P. 107–128, здесь Р. 118; Karras R. M. Common Women. P. 54.


[Закрыть]. Он даже выбрал для себя «профессиональное» имя – как делали многие средневековые проститутки[641]641
  Rossiaud J. Amours vénales. P. 161.


[Закрыть]. Кроме того, он, безусловно, четко разграничивал «работу» и личную жизнь, в которой всегда оставался полноценным мужчиной и вступал в любовные отношения исключительно с женщинами.

И с этой точки зрения Джон Райкнер в какой-то степени напоминает мне Невилла Сент-Клера, главного героя рассказа Артура Конана Дойла «Человек с рассеченной губой» (1891 г.), который, будучи благополучным и достойным членом общества, зарабатывал на жизнь, переодеваясь в нищего и прося подаяние в том самом лондонском Сити, где пятью веками ранее действовала «Элеонора»:

Теперь вообразите себе, легко ли работать за два фунта в неделю, когда знаешь, что эти два фунта ты можешь получить в один день, выпачкав себе лицо, положив кепку на землю и ровно ничего не делая? Долго длилась борьба между моей гордостью и стремлением к наживе, но страсть к деньгам в конце концов победила. Я бросил работу и стал все дни проводить на давно облюбованном мною углу, вызывая жалость своим уродливым видом и набивая карманы медяками[642]642
  Дойл А.К. Человек с рассеченной губой / пер. М. и Н. Чуковских // Дойл А.К. Записки о Шерлоке Холмсе. Кишинев, 1957. С. 123–148, здесь С. 146.


[Закрыть].

Господин Сент-Клер четко различал две стороны своей жизни, каждое утро превращаясь в профессионального нищего Хью Буна и каждый вечер спеша домой, к поджидавшей его жене. Но, как и Джон Райкнер, он столь же мало мог рассчитывать на понимание окружающих…

Глава 7. История о том, как поссорились Колетт Ла Бюкет и Жан Ле Мерсье

Вернемся, однако, в Париж. Здесь в конце XIV в. проституция цвела не менее пышным цветом, нежели в Лондоне. Девиц легкого поведения, конечно, пытались периодически удалять из столицы Французского королевства, но подобные меры мало на что влияли. Ордонанс 1254 г. Людовика IX Святого, согласно которому публичных женщин (publice meretrices) следовало изгонять из всех городов страны, а их имущество конфисковывать, вплоть до одежды, оказался совершенно неэффективным[643]643
  «Expellantur autem publice meretrices, tam de campis quam de villis, et factis monitionibus, seu profectionibus, bona earum per locorum judices capiantur, vel corum auctoritate a quolibet occupentur, etiam usque ad tunicam vel ad pellicium. Qui vero domum publice meretrici locaverit scienter, volumus quod ipsa domus incidat Domino a quo tenebitur, in commissum» (Ordonnances des roys de France. T. 1. P. 74).


[Закрыть]. Его пришлось не просто повторить в 1256 г., но и внести в него некоторые уточнения: отныне проституткам не просто запрещалось пребывать в городе, но предписывалось держаться хотя бы подальше от его центральных улиц и «святых мест» (церквей и кладбищ). Любой, кто принимал у себя дома подобных особ или осмеливался сдавать им жилье, приговаривался к уплате крупного штрафа[644]644
  «Item que toutes foles femmes, et ribaudes communes soient boutées et mises hors de toutes nos bonnes Citez et Villes, especiallement qu'elles soient boutées hors des ruës qui sont en cuer des dites bonnes Villes, et mises hors des murs, et loing de tous lieus Saints, comme Eglises et Cimetieres. Et quiconque loëra maison nulle esdites Citez et bonnes Villes, et lieus à ce non establis, à folles fammes communes, ou les recevra en sa maison, il rendra et payera aux establis à ce garder de par nous, le loyer de la maison d'un an» (Ibid. P. 79).


[Закрыть]. Аналогичное решение проблемы предлагалось и в ордонансе 1269 г.[645]645
  Ibid. P. 105.


[Закрыть], а затем неоднократно воспроизводилось вплоть до конца XIV в.: в 1381 г., к примеру, в указе Карла VI ордонанс Людовика Святого оказался повторен слово в слово[646]646
  Ibid. T. 6. P. 611. Подробнее о королевском законодательстве по вопросу проституции см.: Rossiaud J. La prostitution médiévale. P. 67–68.


[Закрыть].

Регулярные призывы королевской администрации покончить раз и навсегда с городской проституцией, впрочем, ни к каким результатам не привели. Конечно, в регистрах парижских (особенно церковных) судов XIII–XIV вв. мы можем отыскать некоторое количество дел, в которых упоминалось клеймление каленым железом и выставление к позорному столбу тех «похотливых особ» (folles femmes), которые, презрев постановления, возвращались в столицу и ее окрестности и продолжали заниматься своим ремеслом[647]647
  Registre criminel de Sainte-Geneviève, 1282 г.: «En ce meisme an, Hauys de Dammartin, Marote de Chartres, Catelot du Port Saint Landry, Bietris de Prouvins, et Agnès d'Abbeville, toutes famés de chans, furent conjurées, sus poine d'estre brullées, de la terre» (Tanon L. Op. cit. P. 347). Registre criminel de Saint-Germain-des-Prés, 1310 г.: «Item, l'an mil cccx, furent prises trois femmes, oudit pré, qui, pour leur mauvaise vie, avoient esté plusieurs fois conjoiées de la terre Saint Germain. Et furent à Saint Germain, et brûlées audit pillory» (Ibid. P. 433).


[Закрыть]. Тем не менее, когда в 1387 г. настоятель церкви Сен-Мерри в Париже обратился в суд с требованием запретить проституткам промышлять на соседней со святым местом улице Байо (Baillehoe), жители квартала возмутились и опротестовали данную жалобу в Парижском парламенте. От имени обитательниц местных борделей выступил их адвокат, мэтр Жаке дю Бург (Jacquet du Bourg), который сослался на постановление прево Парижа Гуго Обрио (ок. 1320–1382), гласившее, что данный район был официально закреплен за девицами легкого поведения и прогнать их оттуда никто не имеет права[648]648
  Recueil de différentes pièces concernant la Police (1263–1467) // BNF. Ms. fr. 8064. Fol. 209. Подробнее об этом деле см.: Geremek B. Op. cit. P. 259–260, 280.


[Закрыть]. Похожая ситуация наблюдалась и в середине XV в. По сообщению Парижского горожанина, «потаскух» (femmes folieuses) в это время поддерживал сам королевский прево Амбруаз де Лоре (ок. 1395–1446): среди них он нашел себе «трех или четырех конкубин», с которыми сожительствовал, несмотря на наличие законной супруги[649]649
  «On disait pour vrai qu'il avoit 3 ou 4 concubines qui étaient droites communes, et supportait partout les femmes folieuses, dont trop y avait à Paris pas sa lâchete, et acquit une très mauvaise renommée de tout le peuple, car à peine pouvait-on avoir droit des folles femmes de Paris, tant les supportait, et leurs maquerelles» (Journal d'un bourgeois de Paris. P. 433). Подробнее о судьбе Амбруаза де Лоре см. ниже: Глава 10.


[Закрыть].

Самое большее, чего удалось добиться столичным властям, – это ограничить места проживания проституток и их сутенеров отдаленными районами города и официально узаконить публичные дома, которые с наступлением ночи обязаны были закрывать для посетителей двери[650]650
  Rossiaud J. La prostitution médiévale. P. 12–14, 82-171; Idem. Amours vénales. P. 90, 134–139.


[Закрыть]. В постановлении Гуго Обрио от 1367 г. называлось семь таких кварталов, в основном располагавшихся на правом берегу Сены, где традиционно селились торговцы, а также на острове Сите[651]651
  Favier J. Paris au XVe siècle, 1380–1500. P., 1974. P. 80–81.


[Закрыть]. К этому времени прошло уже достаточно лет после скандала с участием Мориса де Сулли, епископа Парижского, и теперь проституция воспринималась окружающими как своеобразное, но все же ремесло (ministerium, mestier)[652]652
  Rossiaud J. Amours vénales. P. 41.


[Закрыть].

В эту «профессиональную» группу женщины попадали различными путями. «Распутный» образ жизни молодая девушка могла начать вести из-за собственной бедности, в результате продажи сутенеру (или сводне) матерью или иной близкой родственницей[653]653
  Так, в 1403 г. Парижский парламент приговорил к изгнанию из города некую Маргариту де Богуон, «проживавшую в доме [недавно] скончавшегося господина Жана де Пупенкура, первого президента [парламента]» (demourante en l'ostel de feu mes. Jehan de Poupaincourt, jadis premier president de ceans). Она была признана виновной в том, что сделала проституткой племянницу мэтра, Жанетт де Эно (ANF. X 2a 14, fol. 123v, июнь 1403 г.).


[Закрыть]; часто подобное ремесло передавалось также «по наследству»[654]654
  В отдельных случаях проституткой могла стать и вполне уважаемая особа. В 1374 г. королевская канцелярия выдала письмо о помиловании просительнице, обвинявшейся в краже вина. В свое оправдание та заявляла, что к воровству ее вынудили тяжелые условия жизни: она покинула собственного мужа, «соблазненная дурными женщинами и своднями» (est esté seduitte par mauvaises femmes aussi comme maquerelles de lesser la compaignie de son mary), и с тех пор сильно нуждалась (ANF. JJ 106. № 377, 1374 г.).


[Закрыть]. Однако наибольший процент девиц легкого поведения составляли те, кто в юности лишился невинности (или же был изнасилован) и утратил таким образом надежду на замужество и создание семьи[655]655
  Согласно подсчетам Жака Россьо и Жака Шиффоло, в Дижоне и Авиньоне половина местных проституток изначально являлись жертвами изнасилования: Rossiaud J. La prostitution médiévale. P. 46–47, 244; Chiffoleau J. Les justices du pape. Délinquance et criminalité dans la région d'Avignon au XIVe siècle. P., 1984. P. 186–188.


[Закрыть]. Как и Джон Райкнер, на жизнь эти женщины зарабатывали собственным телом, поступая в публичные дома или приобретая личных сутенеров. Они также могли официально наняться на должность горничной или служанки в городские таверны или бани, которые на поверку часто оказывались не чем иным, как борделями (bordiaus). Именно так полагал Этьен Буало, при составлении своей «Книги ремесел» (1260-е гг.) специально оговаривая, что парижане не должны принимать проституток ни у себя дома, ни в мастерских[656]656
  «Item, que nuls ne nule du dit mestier ne soustiengne en leurs mesons ou estuves, bordiaus de jour ne de nuit, mesiaus ne meseles reveurs, ne autres genz diffamez de nuit» (Le Livre des métiers d'Etienne Boileau / Publ. par R. de Lespinasse et Fr. Bonnardot. P., 1879 (2Genève, 1980). P. 154).


[Закрыть]. А неизвестный автор Le Mesnagier de Paris (ок. 1370 г.) писал, что любая женщина, посещающая кабаки, превращается в «потаскуху» (ribaude), поскольку таверна – это «церковь дьявола, где собираются его ученики и где он вершит свои чудеса»[657]657
  «Certes, telle gloutonnie met femme a honte, car elle en devient ribaude, gouliarde et larronnesse. La taverne si est le moustier au Deable ou ses disciples vont pour le servir et ou il fait ses miracles» (Le Mesnagier de Paris / Texte édité par G.E. Brereton et J. M. Ferrier. P., 1994. P. 104). Об отношении автора этого сочинения к городу (и прежде всего к Парижу) как к «вертепу разбойников» см.: Togoeva O. La ville comme spelunca latronum dans le traité didactique le Mesnagier de Paris // Littérature urbaine. Donnée culturelle médiévale ou concept de l'histoire littéraire? / Sous la dir. de L. Evdokimova et F. Laurent. P., 2022. Р. 215–224.


[Закрыть]. (Илл. 35)

И все же надежды на лучшее будущее не покидали девиц легкого поведения. Причем далеко не всегда, как выясняется при ближайшем рассмотрении, они оказывались связаны с идеей удачного замужества. Напротив, даже обретя новый для себя социальный статус «достойной дамы», многие проститутки не оставляли привычного ремесла и продолжали зарабатывать им на жизнь[658]658
  Данную тенденцию подтверждал, в частности, указ парижского прево от 1427 г., в котором высказывалась озабоченность таким положением дел и в очередной раз запрещалось женщинам легкого поведения носить богатую одежду и украшения как неподобающие их статусу: «Et qui pis est chascune d'icelles femmes sont mariées ou se marient à aucuns compaignons de petit estat pour avoir couleur et auctorité de porter les estats dessusd. nonobstant qu'elle vivent dissoluement et oud. peschie e tordure, qui est au grant prejudice de justice et des dites ordonnances» (Livre noire vieil du Châtelet, цит. по: Geremek B. Op. cit. P. 287, note 117).


[Закрыть]. Таким образом, главным для них оставалось материальное благополучие, и пути его достижения могли оказаться самыми неожиданными и не всегда законными.

* * *

Об одном таком случае, приведшем в результате к судебному расследованию, и пойдет теперь речь. Материалы данного дела сохранились в уже неоднократно упоминавшемся «Уголовном регистре Шатле» – сборнике дел, рассмотренных королевским прево Парижа в 1389–1392 гг. Его автор, секретарь суда Алом Кашмаре, как отмечали все без исключения исследователи[659]659
  Ibid. P. 66–67; Gauvard C. La justice pénale du roi de France à la fin du Moyen Age // Le pénal dans tous ses états. Justice, Etats et sociétés en Europe (XIIe-XXe siècles) / Sous le dir. de X. Rousseaux et R. Levy. Bruxelles, 1997. P. 81–112; Тогоева О. И. «Истинная правда». С. 11–14, 23–25, 298–302.


[Закрыть], основное внимание уделил тем процессам, которые были посвящены действительно серьезным правонарушениям и за которые полагалась смертная казнь: избиениям и убийствам, воровству, политическим изменам, подделке монеты, преступлениям сексуального характера, колдовству[660]660
  В регистре оказались собраны материалы 107 уголовных дел, по которым приговоры вынесли 124 обвиняемым. Из них 77 человек были осуждены за воровство, 16 – за политические преступления, 6 – за сексуальные преступления, 6 – за избиения, по 4 человека – за убийство и колдовство. 79 % рассмотренных дел закончились вынесением смертного приговора.


[Закрыть]. Однако некоторые записи выпадали из общей направленности регистра, поскольку касались вроде бы весьма незначительных происшествий.

Именно к этой категории, как кажется на первый взгляд, относилось и дело Колетт Ла Бюкет (Colette La Buquete) 1391 г. Эта молодая женщина, служившая горничной (chamberiere) на одном из парижских постоялых дворов, обвинялась в довольно странном правонарушении – в оскорблении (blasme et diffame) высокопоставленного чиновника[661]661
  Registre criminel du Châtelet de Paris. T. 2. P. 119–130.


[Закрыть]. Потерпевший – Жан Ле Мерсье († 1397), сеньор де Нувийон и де Фонтене – был доверенным лицом Карла V, а затем и его сына. Он входил в придворную партию «мармузетов» (Marmousets), фактически управлявших Францией в 1388–1392 гг.[662]662
  Henneman J. B. Who were the Marmousets? // Medieval Prosopography. 1984. Vol. 5. P. 19–63; Autrand F. Charles VI: La folie du roi. P., 1986. P. 120–136.


[Закрыть], в период несовершеннолетия Карла VI, и отвечал за королевские финансы. В 1391 г. Ле Мерсье являлся одним из четырех ближайших советников монарха, а также состоял в должности главного распорядителя его двора (maître d'hôtel du roi)[663]663
  Favier J. Dictionnaire de la France médiévale. P., 1993. P. 566–567; Rey M. Le domaine du roi et les finances extraordinaires sous Charles VI, 1388–1413. P., 1965. P. 135–136, 166–167, 175–176.


[Закрыть]. Иными словами, в возникшем судебном споре Колетт Ла Бюкет столкнулась с исключительно могущественным и состоятельным противником. Его высокое общественное положение, казалось бы, могло полностью объяснить, почему данный процесс оказался упомянут в «Регистре Шатле». Однако более внимательное изучение судебных архивов показывает, что дело заключалось не только в этом.

Случаев преследования за словесные оскорбления королевских чиновников парижские уголовные регистры сохранили крайне мало. Собственно, в 1391 г. еще не существовало никакой законодательной базы, которая определяла бы суть данного проступка и меру наказания за него. Первый ордонанс такого рода был опубликован в 1348 г., но касался он исключительно богохульства, т. е. словесных оскорблений Господа, Девы Марии и святых[664]664
  «Plusieurs de nostre Royaume, ou autres conversans et habitans en iceluy, et non ayant Dieu avec euls…, ont dit par plusieurs foiz et dient par chascun jour plusieurs paroles injurieuses et blasphemes de Dieu nostre Createur, et de la glorieuse Vierge Marie sa mere, et de tous Saints et Saintes, et jurent vilains serments» (Ordonnances des roys de France. T 2. P. 282–283). Тот же указ был повторен слово в слово в 1397 г.: Ibid. T. 8. P. 130–131.


[Закрыть]. Однако конкретных уголовных дел второй половины XV в. с соответствующим составом преступления в нашем распоряжении находится также очень немного[665]665
  Подробнее см.: Gauvard C. «De grace especial». Р. 806–813.


[Закрыть]. Что же касается частных лиц, то здесь первым стало постановление парижского прево от 14 сентября 1395 г., налагавшее запрет на любые негативные высказывания в адрес короля и его приближенных (nosseigneurs de France)[666]666
  «Faiseurs de diz et de chançons et à tous autres menestrels de bouche et recordeurs de diz [de faire] aucuns diz, rimes ne chançons» (Livre rouge vieil du Châtelet, цит. по: Hoareau-Dodinau J. Les injures au roi dans les lettres de rémission // La faute, la répression et le pardon. Actes du 107e congrès national des sociétés savantes, Brest, 1982. Section de philologie et d'histoire jusqu'à 1610. P., 1984. T. 1. P. 223–240, здесь Р. 224).


[Закрыть]. По-видимому, именно этим указом и следует датировать официальное начало преследования в судебном порядке людей, оскорблявших словом королевских чиновников[667]667
  Как отмечала Франсуаза Отран, анализировавшая с той же точки зрения регистры гражданских дел Парижского парламента, количество судебных исков, в которых в принципе упоминались королевские чиновники, существенно возросло в 1388–1413 гг. по сравнению с предшествующим периодом: Autrand F. Offices et officiers royaux en France sous Charles VI // RH. 1969. T. 242 (2). P. 285–338, здесь P. 291. Тем не менее, и в этих материалах она смогла найти всего одно дело о словесных оскорблениях: оно рассматривалось в парламенте в 1364–1368 гг. и касалось спора между чиновниками епископа Шартрского и городским прево (Ibid. Р. 299–307).


[Закрыть].

За вторую половину XIV – начало XV в., кроме процесса Колетт Ла Бюкет, мне удалось найти всего три похожих дела. Так, в 1354 г. в Парижский парламент была подана жалоба на королевского советника, который позволил себе «недостойно» отозваться об одном из парламентских распоряжений. Истцы, которые являлись коллегами ответчика, требовали от него принесения извинений и публичного покаяния (publica emende). Тем не менее, поскольку следствие в действиях обвиняемого никакого состава преступления не выявило, иск оказался отклонен, а советник – восстановлен в своей должности[668]668
  ANF. X 2a 6, fol. 146v-147v (ноябрь 1353 г.).


[Закрыть]. В 1378 г. похожий процесс был возбужден по требованию королевского сержанта Шатийона, которого публично оскорбил арестованный им человек. В качестве возмещения ущерба истец также требовал публичного покаяния, принесенного не только в Париже, но и в других городах (Шато-Тьерри, Шатийоне и Эперне), а также уплаты штрафа в 6 тысяч ливров и выставления преступника к позорному столбу на три дня в столице королевства[669]669
  ANF. X 2a 9, fol. 128-128v (июль 1378 г.). К сожалению, чем закончился этот процесс, мы не знаем, поскольку в записи указано лишь, что дело будет продолжено.


[Закрыть]. Наконец, в 1406 г. две жительницы Пузожа (Пуату) были арестованы и осуждены за то, что оклеветали королевского сержанта в бальяже Турени. По причине их бедности штраф в размере 20 ливров с каждой решили не назначать, но обе они должны были «в праздник или в рыночный день» простоять сутки у позорного столба (in pillorio) в Париже и в своем родном городе[670]670
  ANF. X 2a 15, fol. 122-122v (май 1406 г.).


[Закрыть].

Материалы писем о помиловании также свидетельствуют, что реальные процессы об оскорблении чиновников любого ранга возникали редко и зачастую оканчивались прощением обвиняемых. В специальной работе, посвященной данному сюжету, Жаклин Оаро-Додино приводила всего три документа, авторы которых высказывались негативно о плохих и лживых советниках короля (mal conseillés, faulsement et mauvaisement conseillie), которые не управляли бы страной, если бы подданные оказались поумнее (se nous estions saiges…, ceux qui nous gouvernent ne nous gouverneroient pas)[671]671
  ANF. JJ 86. № 446 (октябрь 1358 г.); JJ 123. № 59 (июль 1383 г.); JJ 170. № 106 (январь 1418 г.). Анализ этих писем о помиловании см. в: Hoareau-Dodinau J. Les injures au roi. Р. 225–226.


[Закрыть]. Исследовательница обращала также внимание на тот факт, что чаще всего ни судьи парламента, ни сотрудники королевской канцелярии не считали необходимым уточнить, какие именно обидные слова были произнесены в адрес того или иного представителя власти[672]672
  Ibid. P. 224.


[Закрыть].

На этом фоне процесс Колетт Ла Бюкет выглядит редким, а потому интересным для нас казусом. И интерес этот связан не только с личностью потерпевшего – Жана Ле Мерсье, но и с непосредственным содержанием оскорблений, которые нанесла ему наша героиня. Ибо речь в данном случае шла не просто о «недостойных словах», подробно зафиксированных в регистре Алома Кашмаре, но о форменном скандале, который учинила обвиняемая и который самым непосредственным образом оказался связан с личной жизнью и нравственным обликом финансового советника Карла VI.

* * *

Первое слушание по делу Колетт состоялось 26 июня 1391 г. Как сообщалось, арестована она была за то, что явилась в дом Жана Ле Мерсье в сопровождении мальчика «примерно семи лет», которого объявила сыном этого высокопоставленного чиновника. А поскольку слуги сеньора прогнали ее со двора, женщина прицепила ребенку на рукав записку: «Это – сын мессира Жана Ле Мерсье, сира де Нувийона», заставив в таком виде прогуливаться по улице, на которой проживал потерпевший, дабы «оскорбить его и выставить на посмешище»[673]673
  «Elle est alée en l'ostel de monseigneur Jehan Le Mercier…, illec a mené un sien petit filz et dit et provulgué publiquement que icellui enfant estoit filz dudit seigneur de Novion. Et de fait, pour ce que les gens dudit seigneur de Novion avoient dit et deffendu à icelle prisonniere que doresenavant ne venist en l'ostel dudit sire de Nouvion, et par manière de desrision, et pour faire blasme et diffame audit sire de Nouvion, avoit mis sur le bras dudit enfant un rolle ou escriptiau ouquel avoit escript: 'Cest enfant est filz messire Jehan Le Mercier, sire de Novion'. Et icellui rolle ou escripteau avoit cousu à la manche et sur le bras dudit enfant» (Registre criminel du Châtelet de Paris. T. 2. P. 119–120, курсив мой. – О. Т.).


[Закрыть].

На допросе, состоявшемся в тот же день, Колетт чистосердечно призналась в своем предосудительном поступке, уточнив, что приехала в Париж всего несколько дней назад, дабы представить отцу их общего сына и попросить денег на его «пропитание и воспитание»[674]674
  «Elle s'est mise à chemin pour venir à Paris, dire et monstrer audit sire de Nouvion la manière comment elle avoit de lui eu et conseu ledit enfant, afin qu'il feist aucun bien à elle qui parle, et le aydast à nourrir et gouverner, et sondit filz aussi, pour ce que lors elle n'avoit denier ne maille pour soy vivre» (Ibid. P. 120).


[Закрыть]. Она смогла встретиться с Жаном Ремуаром, «священником, родственником и слугой» (prestre, familier et serviteur) Жана Ле Мерсье, и поведала ему свою историю, надеясь на помощь и утверждая, что семь лет назад, будучи проездом в ее родном Кодебеке (Нормандия), сеньор де Нувийон изнасиловал ее и лишил девственности. Она забеременела, и у нее родился мальчик[675]675
  «Comme environ sept an a, elle avoit esté despucelée en ladite ville de Caudebec… par ledit mons. de Nouvion, duquel lors elle conceupt le filz que elle lui monstra» (Ibid. P. 120–121).


[Закрыть]. На его содержание она никогда не получала от предполагаемого отца никаких денег или иной помощи, но продолжала все это время жить со своими родителями, для которых являлась источником позора[676]676
  «Oncques de lui, ne de par lui, elle n'avoit aucunement, ne autrement que dit est, esté recompensée, ne lui fait ou faire faire aucun bien quelconques, par quelque voye ou manière que ce fust; depuis lequel temps jusques ad present elle s'est vescue et gouvernée avec ses père et mère, lesquieulx de ce l'ont moult de fois blasmée» (Ibid. P. 122).


[Закрыть].

Жан де Фольвиль, прево Парижа в 1389–1401 гг. и преданный сторонник партии «мармузетов»[677]677
  Favier J. Dictionnaire de la France médiévale. Р. 425.


[Закрыть], лично рассматривавший дело Колетт Ла Бюкет в Шатле, не был, похоже, удовлетворен показаниями обвиняемой и поручил двум своим помощникам расспросить о происшествии самого Жана Ле Мерсье. Впрочем, учитывая статус потерпевшего, в суд его никто не вызывал: лейтенант прево Жан Трюкан и адвокат Мартин Дубль отправились к нему домой, где и состоялся их разговор[678]678
  «Et, ce fait, par ledit mons. le prévoit fu commandé et dit à honorables hommes et saiges maistre Jehan Truquan, lieutenant dudit mons. le prévoit, et Martin Double, advocat du roy en Chastellet, que ilz alassent par devers ledit sire de Nouvion, le examinaient sur ce» (Registre criminel du Châtelet de Paris. T. 2. P. 122–123).


[Закрыть]. Королевский советник охотно признал, что «восемь или девять лет назад» действительно останавливался в Кодебеке. А поскольку в то время он являлся вдовцом и только собирался вступить в повторный брак, он позволил себе провести ночь с горничной, служившей на том постоялом дворе, где он расположился. С тех пор он ее не видел и не посещал этот город, хотя регулярно по поручению Карла VI наведывался в Нормандию[679]679
  «Il est record que environ viij ou ix ans, et au-devant du mariage de madame sa femme qu'il a ad present, il fu en icelle ville de Caudebec, logié en l'ostel… et est assez record que lors et en son vesve il ot compaignie charnele une fois seulement à une jeune fille, lors chamberiere et demourant en icellui hostel; mais depuis n'ot compaignie à elle, ne ne fu logié en icelle ville de Caudebec… passés sont sept ans et plus» (Ibid. P. 123–124). У Жана Ле Мерсье было всего две супруги: первая – Жанна де Сен-Дидье, вторая – Жанна де Вандом. Однако сказать, когда именно были заключены эти браки, не представляется возможным: Ibid. P. 123, note 2.


[Закрыть].

Вместе с тем Жан Ле Мерсье поклялся, что если бы узнал о существовании у него сына раньше, он не только признал бы его, но и полностью его обеспечил, «даже если бы это стоило 200 ливров ренты»[680]680
  «Dit avec ce qu'il vouldroit qu'il lui eust cousté deux cens livres de rente, et il feust adcertené que le filz d'icelle femme feust sien… et voulentiers prenist à soy et gouvernast icellui enfant» (Ibid. P. 124). Выражение livre de rente означало площадь земельного надела, с которого можно было получить ренту размером в один ливр: Greimas A.-J. Dictionnaire de l'ancien français jusqu'au milieu du XIVe siècle. P., 1988. Р. 368. Таким образом, Жан Ле Мерсье говорил о денежной помощи Колетт в размере 200 ливров в год, что являлось по тем временам огромной суммой.


[Закрыть]. Однако, учитывая нанесенное ему публичное оскорбление, а также бедность Колетт, очевидным образом желавшей поживиться за его счет, он отказался признать ее ребенка своим: ведь она ни разу за семь лет не сообщила ему о появлении у него сына[681]681
  «Mais pour l'injure faite à sa personne et diffame, veu l'estat de sa personne contre celui de ladite femme, qui estoit et est meue de convoitise, attendu sa povreté, et qu'il n'est pas à croirre ne presumer que ledit enfant eust esté sien, que elle eust icellui gardé jusques ad present, sanz lui en avoir fait aucune chose savoir» (Ibid.).


[Закрыть]. А потому господин Ле Мерсье потребовал от суда наказать обидчицу так, как полагается в делах о диффамации[682]682
  «Sur ce lui feist tele justice et raison, pour son honneur garder, et à la confusion et parjurement d'icelle femme pugnir comme au cas appartendroit» (Ibid.).


[Закрыть].

Показания у королевского советника были получены 28 июня 1391 г., и в тот же день следствие в Шатле возобновилось. Колетт Ла Бюкет вызвали на повторный допрос и потребовали рассказать всю правду об отношениях с Жаном Ле Мерсье, угрожая в случае отказа применить к ней пытку[683]683
  «Lui dist que des choses dessus dites elle lui deist vérité, et qui ad ce dire l'avoit induite et conseillée, en lui disant que se elle ne lui disoit, que par force il le lui feroit dire» (Ibid. P. 125, курсив мой. – О. Т.).


[Закрыть].

Молодая женщина запираться не стала, но ее новые показания существенно отличались от первой версии рассказанной ею истории. На сей раз она сообщила, что на постоялый двор, где разворачивались все последующие события, она заглядывала очень часто, «чтобы позабавиться с другими девушками и горничными», поскольку таверна располагался рядом с домом ее родителей в Кодебеке[684]684
  «Ouquel elle avoit acoustumé d'aler jouer et esbatre bien souvent avec les filles et chamberieres dudit hostel, pour ce que elle estoit leur voisine» (Ibid.).


[Закрыть]. Однажды вечером она повстречалась там с сиром де Нувийоном и по собственной воле отправилась в его комнату, где он «схватил ее, повалил на постель и овладел ею»[685]685
  «A un soir que elle estoit alée en la chambre dudit sire de Nouvion avec une des autres chamberieres dudit hostel, fu par icellui sire prinse, jettée sur un lit, et illec ot compaignie charnele à elle une fois. Et dit que alors elle estoit pucelle» (Ibid., курсив мой. – О. Т.).


[Закрыть]. Колетт настаивала, что на тот момент она была девственницей (pucelle), иными словами, речь действительно могла идти об изнасиловании, если бы не одно «но». Как призналась арестованная,