Текст книги "Снег в Техасе"

В Хитроу тоже шел дождь, но было немного посветлее. Саша не без труда разыскал свой «ровер» на платной стоянке, пробился в плотной череде машин на шоссе и помчался навстречу дымной громаде Лондона.

Он остановился на тихой улочке Сохо. Открыл дверь. Переступив через кучу накопившейся у двери корреспонденции, вошел в полутьму своей квартиры.

Саша сразу увидел красное мигание автоответчика и нажал на кнопку. Раздался голос Кевина: «Алек, где вы пропадаете? Что за дурацкая привычка не оставлять своего телефона и не снимать месседжи с автоответчика? Где бы вы ни были, срочно, повторяю, срочно свяжитесь со мной. Спасибо и извините…»

Саша уже собирался вызвать номер Кевина, как раздался длинный звонок. Он снял трубку, но не услышал ничего, кроме треска.

– Хэлло, я слушаю, хэлло…

Наконец он услышал тихий голос Лены:

– Это я…

– Лена, я тебя слышу. Я тебя слышу. Говори…

В ответ было опять молчание и сдавленные рыдания, и наконец он разобрал сказанное далеко-далеко, на краю света:

– Саша, ты слышишь, я больше не мо-гу…

– Лена, дорогая…

В ответ тишина, и потом частые гудки. Саша потянулся, чтобы набрать Ленин номер, потом бросил трубку. Он почувствовал, что ему срочно необходимо выпить. Бросился к шкафу. Пусто. Он не имел привычки держать дома спиртное. Стал натягивать пальто, в этот момент телефон зазвонил опять.

– Алек?

– Да.

Это была Соланж.

– Ты меня слышишь, Алек?

– Да.

– Что случилось, Алек?

– Ничего, Соланж. Все в порядке.

Телефон несколько мгновений молчал. Саше казалось, он слышал разряды молний над Ла-Маншем.

– Что-нибудь случилось там? Что-нибудь с сыном?

– Нет, насколько я знаю, нет…

– Не нервничай. Все будет хорошо.

– Спасибо, Соланж.

И опять тишина. Саша подошел к шкафу, открыл его и с удивлением увидел бутылку виски на верхней полке. Странно, как он ее не заметил несколько минут назад. Он медленно откупорил ее и сделал большой глоток из горлышка. Потом, взяв бутылку, пошел в кабинет, где у него стояла радиола, не глядя вставил серебряный компакт-диск, нажал на кнопку. Темную комнату наполнили звуки инвенций Баха. Саша просидел в кресле в темной комнате почти всю ночь, слушая музыку и время от времени отхлебывая из бутылки.

3

Утром, в конторе, пока Саша шел длинным коридором к своему кабинету, по крайней мере, трое прошипели ему заговорщицки:

– Вас ищет Кевин.

На дверь кабинета был приклеен желтый стикер:

«Срочно к Кевину! Спасибо!»

Саша отклеил бумажку и не спеша прошел в свой кабинет. Разобрал бумаги. Взял с полки толстую папку с надписью «Отчет». Пошел к Кевину.

В кабинете Кевина кто-то был. Увидев Сашу, Кевин сделал ему знак: «Минуточку!» Саша вернулся через несколько минут. Кевин был уже один, а на столе у него в непривычном порядке были разложены разноцветные папки и брошюры.

Не тратя времени на приветствия и вопросы, Кевин протянул Саше довольно пухлую стопку бумаг.

По привычке Саша быстро пробежал начало и конец: это был ответ дирекции на их отчет.

– Здесь написано довольно много, – неуверенно сказал Саша.

– И довольно дельно, – добавил Кевин. – В двух словах: наш отчет принят и одобрен. Здесь перечислены практические меры. Структурные перестройки, маркетинг, освоение старых и поиски новых рынков.

Кевин сделал паузу.

– А вот совсем неожиданный ход. Прорыв на территорию противника. В Германию.

«В логово зверя», – про себя подумал Саша и спросил громко:

– А кто поведет в атаку?

– Не удивляйтесь: вы!

– Я? – Саша даже привстал со стула. – Но я ничего не понимаю в коммерции, я не знаю немецкого…

– Вы знаете технику, это важнее. И потом, там все говорят по-английски.

Прежде чем Саша очухался, Кевин сказал:

– Вот билеты во Франкфурт, вы летите завтра и сразу же едете в Майнц, там крупнейшая оптовая фирма: «Коммерцанштальт». Захватите основную документацию и образцы. Вас там ждут.

У Саши была масса возражений, он понимал – дело не по нему, но быстро сообразил, что спорить бесполезно. Так решили наверху, а им виднее.

В машину принесли аккуратные папки с документацией, загрузили ящики с образцами. Прощание было недолгим. Кевин скрестил пальцы на обеих руках: «Ни пуха ни пера!»

Саша улыбнулся и покачал головой: он слабо верил в успех своей миссии.

Дома Саша долго складывал чемодан. Приготовил лучший из имевшихся у него костюмов, несколько рубашек, подобрал галстук, положил новые туфли. Он знал, как важно для таких поездок произвести солидное впечатление.

Чемодан сложен, а впереди был долгий и пустой вечер. Саша взял какую-то книгу и пристроился в кресле под лампой. Книга оказалась скучной, и он незаметно задремал с книгой в руках. Его разбудил телефонный звонок. Это была Соланж.

– Ты спал?

Саша засмеялся:

– Ты ясновидящая?

– У тебя голос бодрее…

– Не дают скучать на работе. Утром уезжаю.

– Куда?

– Франкфурт и Майнц. Рейс Би-Эй 2800 из Лондона.

– Это по-деловому. В каком отеле останавливаешься? Я тебе позвоню.

– Конечно, «Хилтон». Мы – солидная фирма.

Они проболтали еще несколько минут, и Саша почувствовал, что у него заметно улучшилось настроение.

В Хитроу было, как всегда, пасмурно, но, когда самолет повернул на юг, облака рассеялись, и Саша, взглянув в иллюминатор, рассмотрел где-то внизу разноцветные квадратики полей.

Во Франкфурте Саша быстро прошел паспортный контроль и, смешавшись с разноязычной толпой, медленно поехал по длинному коридору к багажному отделению. Он довольно быстро выудил свои ящики с ленты транспортера и, водрузив их на тележку, повез в зал прибытия.

Он подумал, что ослышался, когда прозвучало его имя. Невидящими глазами посмотрел на разноцветную толпу встречающих. Толпа раздвинулась, и он увидел Соланж.

Он не вздрогнул, не удивился, ни о чем ее не спросил. Она подставила ему губы. Он поцеловал ее, и ему сразу стало тепло и спокойно.

Она взяла у него тележку и повезла ее куда-то в сторону. Они оказались в огромном лифте. Соланж нажала кнопку, и они опустились вниз.

Они вышли к подземной автостоянке, и Соланж, толкая впереди тележку, повела Сашу куда-то к рядам машин. Подойдя к красному «опелю» с белой надписью «Hertz», Соланж достала ключи, открыла багажник, стала деловито ставить туда Сашины ящики.

«Опель» завелся бесшумно, и Соланж уверенно поехала подземными коридорами навстречу солнцу.

– Ты знаешь дорогу? – спросил Саша, когда они выскочили на белоснежную скатерть автострады.

Соланж головой показала на синие указатели. Над одной из стрелок большими буквами было написано: «MAINZ».

Саша с испугом посмотрел на спидометр. Стрелка быстро подбиралась к 150.

– Это не мили, – увидев его взгляд, засмеялась Соланж. – А потом, у них нет ограничений.

Сашу захватила быстрая езда. Когда их обходили другие машины справа, Соланж нажимала на газ и включалась в гонку.

– Осторожнее! – крикнул Саша, когда Соланж лихо обогнала «мерседес» на спуске.

Соланж весело засмеялась:

– Смотри, какая красота!

Они мчались вдоль Рейна. Зеленые холмы подходили вплотную к желтоватой воде. То там, то здесь на пригорках виднелись башни старинных замков.

В полутемном холле отеля пахло кондиционером. Пожилой служащий не спеша колдовал над компьютером:

– Двойной номер для господина Петелин из Лондона.

Соланж взяла отпечатанную карточку. Там значилось: «Herr und Frau Petelin».

Она улыбнулась:

– Смотри, звучит совсем по-французски: Петлен.

И тут же сочинила в рифму:

 
Madame Petelin
Dans le sale petrin…[24]24
  Мадам Петлен в затруднительном положении… (фр.)


[Закрыть]
 

Огромная кровать занимала чуть ли не весь номер…

Когда они встали, уже вечерело. Взявшись за руки, они отправились бродить по городу. Было очень тепло. По ярко освещенным улицам двигалась веселая молодая толпа. Угрюмые довоенные громады чередовались с прозрачными современными зданиями. Они поужинали в уютном ресторанчике на берегу Рейна.

Утром Соланж подвезла Сашу к довольно мрачному небоскребу. Среди многочисленных вывесок Саша разобрал:

Kommrezanstalt Gmbh

– Я заеду за тобой в час, – сказала Соланж, и красный «опель» растворился в солнечном утре.

Саша протянул свою карточку швейцару. Тот что-то сказал по внутреннему телефону, а потом Саше, без улыбки:

– Подождите, сейчас за вами придут.

Подтянутый блондин появился ровно через три минуты. И опять без тени улыбки:

– Не угодно ли следовать за мной?

В одном, по крайней мере, Кевин был прав, думал Саша. Они все здесь говорят по-английски, и в основном очень хорошо, почти без акцента.

Отлично говорил по-английски и господин Толле, которого представили Саше как заведующего отделом. Высокий, чуть лысоватый, с рыженькими усами. Поговорили о пустяках минут пять, выпили кофе. Потом пошли в демонстрационный зал. Там собралось человек десять.

Рукастые техники в фирменных комбинезонах быстро наладили аппаратуру. Опустились экраны, загорелись диапроекторы.

Саша быстро и толково объяснил принцип действия их насоса. Показал, как работает. Раздал всем красиво отпечатанные буклеты. Его вежливо слушали. Задали несколько вопросов. Поблагодарили.

Примерно на половине своего выступления Саша понял, что говорит впустую. У них все решено и спланировано на годы вперед. И ни он, ни их насос были им не нужны.

После демонстрации техники так же ловко отключили насосы и упаковали их в ящики.

Они вернулись в кабинет Толле.

– Благодарю вас, господин, – Толле взглянул на Сашину карточку, – Петелин, мы подумаем над вашим предложением и обсудим на дирекции. Может быть, мы возьмем у вас пробную партию. Небольшую. Поймите нас, наш рынок очень консервативен, и наши традиционные поставщики…

– Я вас понимаю, господин Толле.

– Вот и отлично.

Саша впервые увидел что-то вроде улыбки.

– А сейчас, господин… – Толле опять замялся, – Петелин, я хотел бы пригласить вас на ланч.

Саша быстро посмотрел на часы. Было без четверти час.

– Я очень вам признателен, господин Толле, но не смогу. Мне нужно срочно возвращаться в Лондон.

– Очень жаль, господин Петелин, очень жаль.

Толле широко открыл дверь, пропуская Сашу в приемную. Когда Саша вышел в большой двусветный зал с модернистскими картинами на стенах, ему навстречу поднялся высокий седой человек в очках с моложавым открытым лицом. Они мгновение стояли, смотря друг на друга. Затем Толле представил их:

– Господин Петелин из Лондона, доктор Риттер из Эссена.

Седой приветливо улыбнулся и быстро заговорил с безукоризненным оксфордским акцентом:

– Господин Петелин! Очень рад, я много слышал о вас, вы из… – Он точно произнес название Сашиной фирмы.

– Очень рад… – довольно сухо сказал Саша и поспешил к лифту, сунув в карман карточку, которую ему успел всучить седой.

Когда Саша выходил из стеклянных дверей, откуда-то возник красный «опель» и застыл, красиво развернувшись. Соланж выскочила и чмокнула Сашу в щеку.

– Я соскучилась…

Садясь в машину, Саша обернулся на мрачный небоскреб. Ему показалось, что он различил в одном из окон две фигурки, внимательно рассматривавшие их с высоты.

– Подожди минутку, – попросил Саша, когда они оказались в машине.

Он достал и внимательно прочитал карточку, которую ему оставил седой немец. А прочитав, громко выматерился по-русски. Соланж, по-видимому, поняла интонацию, потому что весело расхохоталась. Но Саше было не до смеха. Он понял, что седой и элегантный доктор Риттер – их смертельный враг: президент конкурирующей фирмы из Эссена.

Нет, Саша не торопился в Лондон. Он хотел оттянуть свой отъезд возможно дольше, а времени у него было совсем в обрез: остаток дня, вечер и ночь.

Их «опель» стоял на подземной стоянке, а они лежали в своей царской кровати, закрыв глаза и прижавшись друг к другу, а солнце, с запада, из Франции, ласкало их.

Резкий телефонный звонок вывел Сашу из полусна.

– Господин Петелин? Извините за вторжение, это доктор Риттер. Мы виделись сегодня утром у господина Толле.

– Я вас слушаю, доктор Риттер.

– Господин Петелин, я очень давно хотел познакомиться с вами. Не согласились бы вы отужинать со мной сегодня вечером?

«Послать бы его к фене…» – лениво думал Саша, а голос в трубке продолжал:

– Я знаю, вы, кажется, не один. Если бы миссис Петелин могла оказать мне честь…

Саша вопросительно посмотрел на Соланж. Она, не открывая глаз, кивнула головой.

– Спасибо, доктор Риттер. Мы остановились…

Риттер не дослушал.

– Вот и отлично. Я буду в «Хилтоне» через час.

Риттер уже сидел в холле, когда они вышли из лифта. Он казался еще выше и тоньше в темном костюме. Приветливо улыбаясь, подошел к ним. Представился:

– Хайнц.

Саша представил Соланж:

– My girl-friend[25]25
  Моя герлфренд (англ.).


[Закрыть].

У Риттера был не новый, но очень удобный «ауди», и вел он машину артистично, как водят опытные шоферы. Сперва они говорили по-английски. После какой-то фразы, не очень удачно сказанной Соланж, Риттер незаметно перешел на французский. Говорил он легко и без малейшего акцента. Когда Соланж его спросила, где он научился языку, Риттер с улыбкой ответил:

– Я учился и долго жил во Франции. Правда, это было давно, в шестидесятых…

Они остановились у белого домика на берегу, скрытого от посторонних взоров густым садом. Их вышел встречать хозяин, пожилой француз с огромными усами. Они с Рит-тером были на «ты». Хозяин показал им виноградник на крутом склоне, посадил в беседку, увитую плющом. На столе появились бутылки с длинными горлышками. На этикетках был изображен виноградник на склоне и беседка, увитая плющом. Белое вино было сладковатое, с горчинкой.

Когда совсем стемнело и от Рейна потянуло прохладой, они прошли внутрь ресторана. Череда блюд и вин, тонких и изысканных. Время от времени появлялся хозяин с неизменным стаканчиком в руках:

– Все в порядке, Хайнц?

– Santé, Aleс! La petite Solange![26]26
  Ваше здоровье, Алек! Милая Соланж! (фр.)


[Закрыть]

В какой-то момент Соланж ненадолго исчезла. Саша и Хайнц сидели на веранде с большими рюмками коньяка. Хайнц слегка затягивался черной сигарой.

Не поворачиваясь к Саше, он медленно сказал поанглийски:

– Алек, вы очень счастливый человек…

А когда Саша приготовился возразить, взял его за руку:

– Не нужно. Я знаю.

Обратно Хайнц их вез деревенскими дорогами: они были похуже, чем автострады, но на них заведомо не было зеленых полицейских «мерседесов».

Когда они вернулись в номер, было уже поздно: полвторого.

– Ну как тебе понравился Хайнц? – спросил Саша.

Соланж была в ванной: доносился плеск воды и мурлыканье.

– По-моему, он шикарный мужик (по-французски это звучало «un chic type»).

– А по-моему, он мерзкий бош.

Из ванной долго ничего не было слышно. Потом голос Соланж:

– Давай не будем говорить о Хайнце…

А утром опять гонка вдоль Рейна, сутолока аэропорта и большие часы с неумолимо движущимися стрелками. В какой-то момент Соланж подставила губы:

– Все! Пора!

4

Саша был уверен, что его миссия закончилась провалом, и так и подал ее Кевину. Тот кряхтел, качал головой.

– Но все равно ты молодец, Алек. Сделал все, что мог. А там, кто знает, вдруг клюнет.

– Вряд ли клюнет, Кевин.

А опять пошли дни, тоскливые, томительные, темные.

А потом начались толчки. Саша каким-то шестым чувством чувствовал, что что-то происходит, что-то движется, но не понимал, что именно. Сперва стал исчезать Кевин. Он и раньше иногда пропадал на какое-то время, но, как они потом узнавали, каждый раз это было связано с новыми заказами и новыми разработками. Теперь же он исчезал надолго, на несколько дней и появлялся мрачный и неразговорчивый. Несколько раз, проходя мимо него в коридоре, Саша чувствовал острый запах алкоголя.

Потом наступил март. Саша долго помнил этот день. В тот день он не брал машину. Приехал с работы на метро раньше обычного и шел пешком по уже совсем по-летнему зеленому Сохо. Телефон зазвонил, кажется, часов в пять. Саша схватил трубку и услышал неожиданно молодой голос Лены:

– Саша! Нам разрешили!

– Лена, разрешили что?

Трубка задыхалась.

– Нас вызвали в ОВИР. Вчера. Сказали, можете ехать. Решили…

– Решили?

– Решили положительно…

А он уже слышал голос Сашки:

– Папка, ты слышишь? Мы едем! Ты понял? Мы едем!

А толчки все шли и шли.

Звонит телефон у него в кабинете.

– Мистер Петелин? Говорит Джоан, секретарь мистера Питера Феника, генерального директора. Запишите в ваш ежедневник. Мистер Феник вас примет в среду, в одиннадцать часов. Я вам напомню накануне.

– Спасибо, Джоан.

И вот он сидит в большой приемной. Мебель красного дерева. Старинные картины на стенах. Входит приветливая Джоан.

– Мистер Феник вас ждет.

Вот и сам мистер Феник. Пушистые брови. Орлиный нос. Колючий взгляд.

– Садитесь, Алек. Я читал ваш доклад. Слышал о вашей успешной поездке в Германию.

– Мистер Феник… – начал было Саша, но тот остановил его жестом.

– Мы рассматриваем вашу поездку как очень успешную. А теперь в нашей компании происходят изменения. Большие изменения. Вы слышали об этом?

Саша ответил вполне искренне:

– Нет, не слышал.

Сашина искренность мистеру Фенику понравилась. Он продолжал:

– Чтобы не вдаваться в подробности, наша компания разделилась на несколько самостоятельных фирм. А та, где вы работаете, стала частью большой международной корпорации. Совсем другие возможности, новые горизонты.

– А Кевин? – вырвалось у Саши.

Сэр Питер слегка помрачнел:

– Кевин, к сожалению, у нас больше не работает. Он предпочел уйти.

«Так…» – подумал Саша, а Феник продолжал, постукивая карандашом по бювару:

– Теперь, что касается непосредственно вас, Алек. В полном соответствии с вашей собственной рекомендацией и с политикой нашего международного руководства мы решили расширить нашу деятельность на востоке. Создается новый восточноевропейский отдел с центром в Санкт-Петербурге. И мы решили рекомендовать вас на должность руководителя этого отдела. Вам ведь, кажется, знаком этот рынок?

Саша почувствовал, как бьется у него сердце.

– Да, мистер Феник, знаком.

– Вот и отлично. Все подробности в этой папке. – Фе-ник передал Саше пакет. – Подумайте и сообщите ваш ответ в понедельник. У вас есть вопросы?

– У меня один вопрос, мистер Феник. Не могли бы вы сказать, как называется та международная корпорация, которая купила нашу фирму?

Сэр Питер сказал довольно резко:

– Вы это узнаете в свое время.

И встал, давая понять, что прием окончен.

Последний толчок был в тот же вечер. Опять телефонный звонок.

– Алек? Простите за беспокойство. Это Хайнц.

– Хэлло, Хайнц.

– Я слышал, что у вас хорошие новости, Алек?

– Что вы имеете в виду, Хайнц?

– Прежде всего, ваше новое назначение. Может быть, вам интересно узнать, где находится центр международного консорциума, который расширяет вашу фирму?

– Я подозреваю, в городе Эссене.

– Вы угадали, Алек. Именно там. Нам нужны такие люди, как вы, Алек. Но это не все. Я слышал, что есть положительные изменения в отношении вашей семьи?

– Хайнц! Неужели вы…

– Я говорил, что вы счастливый человек, Алек. Я воспользовался кое-какими связями. Я счастлив, что это принесло результаты. И последнее: вам хочет сказать несколько слов наша общая знакомая.

– Саша!

Саша почувствовал, как опять у него заколотилось сердце.

– Соланж? Я ничего не понимаю, Соланж!

– Дорогой! Ты знаешь, Хайнц – настоящий волшебник. Он все устроил. Он прилетел сюда, на Гернессей…

– Он с тобой на Гернси?

– Разве я тебе не говорила? Он уже несколько раз был здесь, у меня. И он все устроил. Твоя фирма, твоя семья, ты…

– Но ты, но ты, Соланж!..

– Так лучше для всех. И для меня.

Саша почувствовал, что у него темнеет в глазах. Он задыхался.

– Соланж… Я не хочу… Этот мерзкий бош… Он купил, он купил…

Трубка молчала. Легкий треск – гроза над Ла-Маншем.

И опять голос. Очень спокойный.

– Успокойся, Саша. У тебя есть что выпить? Поищи бутылку виски в шкафу…

Трубка замерла. Саша подошел к шкафу. Бутылка виски с золотой этикеткой стояла на самом видном месте.

Саша сделал большой глоток, включил радиолу. Опять Бах. Он повернул ручку на полную мощность и закрыл глаза.

Триместр Святой Епифании

Академический год в английском университете состоит из трех триместров: Св. Архангела Михаила – с октября по декабрь; Св. Епифании (Сретенье) – с января до конца марта и Пасхального – с конца апреля до конца июня.

Из устава университета

1

Отгремело, отзвенело Рождество, и время растянулось, потекло сонными и никчемными каникулами. Феде Житкову было муторно: университет закрыт, а в садике, где Федя любил копаться, – тоскливо и мокро. Федя часами сидел в своем узком кабинете на верхнем этаже большого неуютного дома. Было темно, и у него весь день горел свет. На столе среди разбросанных бумаг белела раскрытая книга. Но Федя читал мало; смотрел на мглистые сумерки за окном и думал, как нелепо сложилась его жизнь.

В доме их было трое: Федя, Филис и Том. Все сидели по своим углам и занимались чем-то своим. Но вот Федя почувствовал, как чуть слышно приотворилась за его спиной дверь. Том стоял на пороге, настороженно смотрел на Федю большими серыми глазами.

– Том, подойди ко мне, Том!

Мальчик стоял неподвижно. Федя подошел к нему сам, наклонился. Потрепал золотистые волосы.

– Скажи что-нибудь, Том!

Том зашевелил губами, засмеялся и быстро затрещал по-английски невнятной детской скороговоркой.

– По-русски, скажи что-нибудь по-русски, Томми!

Но Том уже не слушал, он бежал по коридору, топоча ножками и присвистывая.

С Филис Федя сошелся семь лет назад в Москве. Они работали вместе на большой английской выставке. Федя помнил, как впервые увидел ее: стройная высокая девушка с очень темными для англичанки волосами и с серыми стальными глазами. Раз они случайно задержались на работе, и Федя, волнуясь и стесняясь своего английского, пригласил ее в ресторан.

Филис засмеялась и ответила очень четко по-русски:

– Вы кагэбе? Будете вербовать?

Когда они возвращались на такси, Федя взял Филис за руку. Она освободила руку, обняла Федю за шею и поцеловала его в губы. Феде показалось, что у него остановилось дыхание.

Они еще встречались несколько раз: в ресторане, в театре. Как-то после театра они сели в такси; Филис назвала шоферу незнакомый Феде адрес. Такси остановилось у большого дома на Кутузовском. Филис деловито открыла ключом парадную дверь. Они поднялись на лифте. Другим ключом Филис открыла входную дверь, и они оказались в квартире. Сейчас Федя не увидел бы там ничего особенного: обычное холостяцкое жилье, в меру запущенное. Но тогда он обалдел: от бутылок с разноцветными наклейками, от разбросанных повсюду иностранных журналов, но больше всего от особого острого запаха табака и одеколона. Федя стоял раскрыв рот у двери, а Филис хозяйничала: налила в длинные стаканы виски, бросила в них хрустальные кубики льда.

– Ты здесь живешь? – спросил Федя с почтением.

– Нет, я живу в гостинице, – ответила Филис, протягивая Феде стакан. – Здесь живет Стив Грей из «Гардиан»…

Федя выпил виски залпом, налил и выпил опять. Но, когда он потянулся за третьей, Филис отодвинула от него бутылку и подтолкнула к спальне.

Хотя Феде тогда уже стукнуло двадцать пять, более или менее постоянных связей у него еще не было. Он приехал в Москву учиться из Симферополя, поступил на иняз. Закончил институт, работал по договорам. Прописался у тетки в Чертаново. Водить туда девиц можно было лишь летом, когда тетка уезжала на дачу. Остальное время – случайные контакты у приятелей, чаще всего после пьянок.

Когда они оказались в спальне, Федя повел себя как самец: сразу потащил Филис на кровать. Она слегка оттолкнула Федю, он отлетел и ударился затылком о стену. Фи-лис подошла к нему, крепко сжала его голову руками и опять поцеловала в губы так, что у него остановилось дыхание. Потом стащила с Феди пиджак, рубашку, майку…

А на следующий день они сидели в загсе и писали заявление. Пожилая сотрудница качала головой:

– Надо же, на англичанке… Своих, что ли, мало?

Регистрацию им назначили через месяц, а через неделю Филис нужно было улетать: кончалась виза.

– Я приеду через неделю как туристка.

Она не приехала ни через неделю, ни через месяц, ни через год. На все ее заявления приходил отказ без объяснения причин. Потом Федю вызывали в учреждение:

– Бросьте эту затею! Мы вас не выпустим, сейчас обстановка обострилась, имперьялизьм идет на провокации…

Федя упрямо отнекивался.

В Лондоне Филис стояла с плакатом у советского посольства: «Отдайте мне моего мужа!»

Ее показывали по телевидению. Вопрос о Феде несколько раз обсуждался в парламенте: были запросы от депутатов. Он был шестым в списке «на воссоединение», который передал лорд Дуглас Хаммер советскому министру Молоткову на встрече в Москве.

А потом – свершилось. Ликующим майским днем Федя с цветами встречал Филис в Шереметьево. Она прилетела с целой оравой журналистов и репортеров. Взрывались блицы, жужжали камеры. Один сильно поддатый журналист без конца хлопал Федю по спине и лапал Филис.

– Это Стив Грей из «Гардиан». – Кто-то представил его Феде.

Потом была регистрация во Дворце бракосочетаний и большая пьянка в Доме журналистов. На банкете толклось множество стукачей и диссидентов; англичан как-то быстро оттерли. Один известный диссидент (Федя видел его впервые) произнес страстную и путаную речь. Вскоре после этого он заблевал туалет.

Поздно ночью Федя обнаружил себя с Филис в квартире Стива Грея. Филис заботливо, по-матерински, раздела его, уложила в постель. Мягко, без напряжения осадила, когда Федя попытался проявить активность:

– Спи, милый. Ты очень устал.

Филис и ее английская свита улетели на следующий день. Федя просидел в Москве еще два месяца, выправляя документы. Все это время вокруг него вилась компания из стукачей и диссидентов. Федя вздохнул с облегчением, когда самолет оторвался от земли и Москва исчезла в голубом тумане. А сейчас, глядя издалека, ему кажется, что это время было самым светлым в его жизни…

А в Англии кутерьма продолжалась. Их опять куда-то водили, фотографировали, интервьюировали. Говорила, в основном, Филис. Федя кивал и скромно улыбался.

Потом была свадьба в маленькой каменной церкви, где-то за городом, среди цветущих садов. Федин голос гулко повторял по-английски за стареньким священником:

– …в горе и радости, пока не разлучит нас смерть…

Толпа вынесла их в церковный двор, осыпала конфетти. Их долго снимали, поздравляли, целовали. Толпа была пестрая: фраки и цилиндры, дамы в огромных шляпах, и тут же шпана в драных свитерах. Стив Грей, как всегда поддатый, долго целовал Филис и колотил по спине Федю. Потом все поехали в какой-то деревенский ресторан. Пили шампанское, произносили речи. Федя тоже поднялся с бокалом шампанского в руке. Начал говорить, сбился, запутался, махнул свободной рукой и громко запел: «Гуляет по Дону казак молодой…» Ему долго хлопали.

Вот, собственно, и все. У Феди было ощущение, что на этом жизнь его остановилась. Нет, не совсем остановилась, она шла, но в каком-то своем замедленном ритме, помимо Фединых воли и желания.

В этой жизни все складывалось для Феди благополучно. Они переехали в небольшой северный город, купили дом; в тамошнем университете Филис читала курс по Новой истории России. Вскоре там стал работать и Федя: он вел практические занятия по русскому языку.

Сперва Федя тяготился своей работой; плохо понимал, когда его спрашивали по-английски. Потом привык. Ему даже стал нравиться этот замшелый университет, а особенно студенты: с виду гопники, они были на удивление работящими и обаятельными. Сложнее было с коллегами, но и к ним Федя со временем притерся.

Рождение Тома было самым важным событием в этой монотонной жизни. Филис настояла, чтобы Федя был с ней во время родов. Она крепко сжимала Федину руку и кусала губы, чтобы не закричать. Когда Феде протянули что-то кровавое и мокрое, он отпрянул и испуганно посмотрел на Филис. Филис улыбалась искусанными губами.

А жизнь покатилась дальше. С появлением сына русский язык стал как-то незаметно уходить из их дома. Фи-лис все чаще обращалась к Феде по-английски; сперва он отвечал ей по-русски, потом и сам заговорил по-английски. Федя очень хотел, чтобы Том знал русский. Часами просиживал перед колыбелькой, повторяя: «Ма-ма, па-па, га-га-га». Том смотрел на него большими серыми глазками, шевелил губами. А однажды громко закричал поанглийски: «Mum!»

Но Федя не отчаивался. Когда Том подрос, Федя стал читать ему русские сказки. Том слушал минут пять, потом засыпал, положив ручку под щеку. Но уроки не пропадали зря. Том стал понимать то, что по-русски говорил ему Федя. Но отвечал всегда по-английски.

Филис изменилась. С рождением Тома она как-то опустилась, меньше обращала на себя внимание. Одевалась небрежно. Стала курить. Часто, войдя в кухню вечером, Федя заставал ее со стаканчиком виски в руках. «Хочешь?» Она показывала глазами на бутылку. Раньше Федя бы не отказался, но сейчас упорно качал головой: «Спасибо, нет». Филис одним духом засаживала стаканчик и вытирала рот рукой.

2

Федя не помнил, когда и как безликая масса студентов распалась на лица и характеры. Группы у Феди были маленькие: пять-шесть человек, было время рассмотреть всех. А потом были еще tutorials[27]27
  Консультации (англ.).


[Закрыть]: приходили по двое или по трое и просиживали часами у Феди в его маленьком кабинете на верхотуре средневековой башни.

Студенты делились на парней и девиц (девиц, конечно, было больше), на пытливых и равнодушных, на схватывающих на лету и на тугодумов, на скромных и нахальных. Сперва Федю несколько раздражала их развязность: студенты свободно обращались с пространством – разбрасывали вокруг себя по полу книги, рюкзаки, тетради, диктофоны. В перерыве ставили чайник и на втором часу пили чай с молоком, жевали сандвичи. Феде казалось, что им всем мешали ноги: они пытались их пристроить на соседний стул или даже закинуть на стол. И вид у них был экзотичен: длинные волосы, часто пестро раскрашенные, серьги в ушах и даже в носу.

Федя быстро заметил, что у всех студентов было хорошо развито чувство юмора: они охотно и с готовностью гоготали над незамысловатыми Федиными шутками. Федя за это ухватился, провел целый семинар по анекдотам армянского радио. Потом они серьезно взялись за песни Высоцкого: проигрывали несколько раз записи на большом магнитофоне; Федя помогал разобраться в особенно заковыристом сленге. Затем студенты надевали наушники – сами работали над текстом; шевелили губами, повторяя диковинные слова; радостно смеялись, когда слова приобретали смысл.

Как-то раз к ним приехала комиссия из Оксфорда. Пришли и на Федино занятие. Потом пожилой славист долго выспрашивал Федю, где он обучился столь прогрессивной методике.

– В Москве, у профессора Дашевского, – не смутившись, соврал Федя.

Пожилой славист сокрушенно вздохнул, не переставая быстро строчить в блокноте:

– Нам здесь далеко до методики профессора Дашевского.

В отчете, который составила комиссия, Феде была посвящена почти целая страница. Как ни странно, на Фе-дино положение на кафедре этот лестный отзыв повлиял, скорее, отрицательно. Кроме Феди, русских на кафедре не было. Русский знали, в основном, неплохо, но Федин выпендреж всех явно раздражал.